Текст книги "Пляжное чтиво"

Автор книги: Шейла Дайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава вторая

Синяя

«Башня из слоновой кости» похожа на маленький городок. И, как в любом маленьком городке, в Башне все знают про чужие дела, во всяком случае, какую-то версию происходящего.

Большинство постоянных жильцов, занимающих примерно треть из двухсот с чем-то квартир, – пожилые люди, предпочитающие даже в хорошую погоду проводить время у бассейна. Более молодые владельцы квартир, иногда появляющиеся зимой в выходные и приезжающие на лето обычно в последнюю неделю июня (когда младшие дети уезжают в летние лагеря), предпочитают пляж. В рабочие дни до конца августа (когда дети приезжают домой из лагерей) зонтики пляжа бросают тень в основном на женщин – от тридцати до пятидесяти с хвостиком – и на редких мужей-отпускников. Подростки, не отправившиеся в колледжи или путешествия и не работающие в лагерях или городе, обычно компаниями снимают бунгало в глубине острова и работают в универсамах и ресторанах или спасателями на пляжах и в бассейнах. Они работают усердно или не очень усердно и навещают мамочек в обеденное время, когда у них кончаются деньги. Они скорее умрут, чем позволят заметить себя под цветными зонтиками пляжа Башни.

Хотя обитатели бассейна и любители пляжа редко общаются, слухи связывают их. Молодежь слышит об ужасах желчно-каменной болезни и ударах и благодарит Бога, что не знает о них из первых рук, а старики слышат об ужасах запутанных любовных связей и благодарят Бога, что эти напасти для них уже в прошлом. Хотя и у стариков случаются "романы". Например, миссис Эмма Чэнкин, известная под прозвищем "Акула".

В семьдесят два года вдова Эмма Чэнкин сохранила стройность, белокурые волосы и синие глаза, не поблекшие с возрастом. Она всегда была накрашена, включая розовую помаду и изумительно нарисованные светло-коричневые брови (ее собственные брови, которые она все равно бы выщипала, исчезли давным-давно).

Подвиги Эммы Чэнкин, как и смерть Марджори Эплбаум, занимали главное место среди слухов, что всегда бывает с любовными связями после шестидесяти и смертями до тридцати.

К одиннадцати часам отдыхающие, хлопая картами и стуча косточками маджонга (китайского домино), не говорили ни о чем другом, и под каждым зонтиком на пляже размышляли лишь о деталях смерти Марджори… ну, почти под каждым зонтиком. Я, например, погрузилась в детали ее жизни. То есть жизни Марджори Эплбаум глазами Слоан И. Даймонд, и, учитывая все, что я видела и слышала за свои сорок лет, эта версия была ничуть не хуже любой другой.

В приступе вдохновения я принесла компьютер из квартиры, когда Робин, наконец, перешла от моего зонтика к другому, и, сидя на пляже в пятницу утром, написала свою собственную историю Марджори Эплбаум. Возможно, более правдоподобную, чем реальность, если вообще кто-нибудь знает, что это такое.

И история Марджори Эплбаум, незаметной маленькой женщины, погибшей в ту ночь, ожила для меня на экране под названием файла "Синий", по цвету синего зонтика Марджори…

«Марджори Эплбаум, проводившая летние уик-энды в квартире своей бабушки в Башне, откровенно, но тем не менее неуклюже флиртовала с Дугом Смитом, загорелым белокурым верзилой в красных шортах и красной бейсболке, наблюдавшим за купающимися со своего белого трона на пляже. Стояло лето 1988 года, лето, когда Марджори получила работу в крупной финансовой компании в Филадельфии. С внушительным новым жалованьем и переездом в собственную квартиру в престижный район, заселенный молодыми состоятельными бизнесменами, Марджори чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы преодолеть обычную неловкость. Она решилась на флирт с человеком, которым многие восхищались издали, хотя сама была застенчива и провела большую часть своей жизни в тени. В отрочестве у нее было мало друзей, она редко ходила на свидания, хотя душа ее бурлила от романтических ожиданий, часто извергая потоки ужасных стихов, полных томления и страсти, задолго до того, как она поняла, что такое страсть.

Конечно, она испытала жаркое влажное биение подросткового вожделения и, естественно, приняла его за любовь. Это случилось, когда Корки Росс – соседский мальчик – облокотился о нее. Они сидели на полу гостиной в доме ее родителей, слушая пластинки "Роллинг Стоунз", прижавшись спинами к неудобному сервировочному столику. Ей было двенадцать лет.

Несмотря на прохладу гостиной, Марджори было жарко. Она не смела взглянуть на Корки, поэтому не знала, смотрит ли он на нее. Вдруг он поднял худую длинную руку и неуклюже уронил ее на плечи Марджори. Сердце Марджори остановилось… и затем забилось в три раза быстрее. Она не могла представить, что ее сейчас поцелуют. Ее опыт ограничивался сценами из кинофильмов, а в кинофильмах не было мальчиков-подростков. Как будто из ниоткуда появился огромный нос Корки, затем все почернело, когда его огромные губы встретились с ее губами, и она поплыла на волнах самого прекрасного чувства, которое когда-либо испытывала, чувства, которое, казалось, никогда не кончится… Ее левое плечо вросло в его подмышку, его рука приклеилась к ее правому плечу, и они сидели, глядя прямо перед собой на продолжающую крутиться стереопластинку, не осознавая ничего вокруг, кроме бури вожделения.

Это чувство она вызывала в памяти снова и снова после того, как Корки ушел. Расставание было неловким и окончательным, хотя она долго не осознавала этого, погруженная в воспоминания о его поцелуе. Через некоторое время, однако, она начала думать о нем в прошедшем времени и поняла, что она и Корки "расстались". Она не имела ни малейшего представления, почему. Она даже не совсем понимала, что случилось. Но память о поцелуе Корки отпечаталась в ее душе и теле, и она пообещала себе, что чувство, которое он возбудил в ней – которое она с полной уверенностью считала любовью, – будет ее стандартом, что человек, за которого она выйдет замуж, должен заставить ее чувствовать именно это.

И это чувство она пронесла с собой сквозь школьные годы, где все ее романы происходили на серебристом экране местного кинотеатра, а самый большой роман – с Кеном Лейбером – высоким белокурым капитаном болельщиков с веселой пустой улыбкой – был таким же воображаемым, как и все остальные. Тем не менее Марджори посещала все матчи, чтобы наблюдать за Кеном в узких белых брюках и белом свитере и его партнершей Сарой Бейнбридж. Кен закончил школу на год раньше Марджори, но она не перестала грезить о нем и о его поцелуе, который заставил бы ее почувствовать то же самое, что и поцелуй Корки. И ненависть Марджори к ее однокласснице Саре Бейнбридж не утихла. Марджори мелочно мстила, распространяя сплетни о Саре и остальных членах команды болельщиц.

В колледже объектом грез Марджори стал Митч Глоувер, который на первом курсе попросил помочь ему разобраться в статистике. Марджори была счастлива: ведь Митч, учившийся на футбольную стипендию, был заметной фигурой в кампусе. Марджори долго не могла поверить, что именно к ней он обратился за помощью. На самом деле Митч давно заметил восхищенные взгляды маленькой девушки с большими бледными глазами и пухлыми губами – самой умной девушки в группе.

Марджори помогала Митчу два семестра, занимаясь с ним раз или два в неделю в библиотеке, и всегда приносила ему угощение: домашние шоколадные пирожные с орехами или жаренную в микроволновой печи кукурузу. Он был благодарен, она горела желанием. После занятий он провожал ее в женское общежитие, и она отправлялась в свою комнату на втором этаже, где ласкала себя, притворяясь, что это Митч, а он шел на четвертый этаж, где занимался любовью со Стефани Гановер, звездой университетского театра.

Однажды вечером, понимая, как Марджори влюблена в него, и абсолютно уверенный в себе, Митч поцеловал ее. Прикосновение его губ – ее первый поцелуй после Корки Росса – сотрясло все ее тело. Но потом он просунул свой язык в ее рот. Язык был толстым и шершавым и отдавал кислым шоколадом. Марджори оцепенела. Пытаясь заставить себя чувствовать то, что она воображала, она вцепилась в Митча и позволила ему продолжать, пока ее не охватила паника наподобие той, что чувствуешь, когда поворачиваешь ключ зажигания, а мотор не заводится, – ее мотор не заводился. И, лаская себя в ту ночь, она вспоминала поцелуй Корки.

После этого разочарования, воспринятого ею как личное оскорбление, Марджори стала избегать своих обязанностей наставника и распространила по кампусу слухи, что Митч Глоувер не только тупица, но и импотент…

Однако летом 1988 года Марджори была уже достаточно уверена в себе и, бесстыдно флиртуя с Дутом Смитом, привлекла его внимание.

"Хорошие сиськи", – думал он, слушая вполуха болтовню Марджори о бабушкиной квартире в Башне и новой работе, но упоминание размеров оклада привлекло его полное внимание к бледной даме с девчоночьими хвостиками, выглядевшей гораздо моложе ее двадцати пяти лет.

Окончив два года назад школу, Дуг работал не только спасателем на пляже, но и официантом в ресторане "Серебряный парус", умудряясь еще и заниматься в местном колледже. Он мечтал о том, чтобы выбраться из надоевшего родительского дома и стать юристом, но где-то в глубине души понимал, что вряд ли ему это удастся. Из мудрых отцовских напутствий он усвоил главное: богатую девушку так же легко любить, как и бедную.

– Вы прекрасно устроились. У вас есть здесь приятель? – спросил Дуг, быстро оглядывая ее лицо, замечая пухлые губы и возвращаясь к дерзким грудям.

– Нет, в данный момент я свободна, – сказала она, не уточняя, что кроме краткого романа с футбольным героем в колледже она всегда была "свободна".

– Может, выпьем пива как-нибудь? – предложил Дуг.

Итак, они выпили пива (его угощение), через неделю они поужинали (ее угощение), а на следующий день они смотрели в доме родителей Дуга взятый в видеопрокате (за его счет) фильм.

– Родители уехали к тете в Мичиган, – объяснил он Марджори, показывая ей маленький дом с двумя спальнями в Челси, в квартале от залива. Когда они смотрели фильм, Дуг обнял Марджори, и от ощущения его руки на плече и воспоминаний о Корки у нее закружилась голова и нахлынула горячая волна сексуального пробуждения.

В тот вечер он был таким же, как любой другой красивый двадцатилетний юноша, что было вполне достаточно для Марджори, которая не занималась до этого любовью ни с одним мужчиной. Он был пылок и быстр, и тут же заснул, оставив ее ласкать себя и представлять, что это его ласки. Она была потрясена своей способностью возбудить в нем такую страсть и своей ответной страстью. Итак, память о губах Корки Росса растаяла в ощущении члена Дуга Смита. Марджори Эплбаум теперь принадлежала ему… навсегда.

Когда Марджори и Дуг поженились в конце лета, ее мать испытала облегчение от того, что не пришлось устраивать свадьбу. Однако бабушка была в ужасе, так как считала, что за спасателей замуж не выходят. "Это убьет меня!" – пригрозила она единственной внучке и выполнила угрозу на следующую ночь, умерев во сне от обширного инсульта и оставив свою квартиру Марджори.

Дуг с помощью Марджори одолел четыре семестра колледжа в Филадельфии, проводя летние месяцы в "Башне из слоновой кости" и на посту спасателя.

Дамы под цветными зонтиками решили, что Марджори вместе с квартирой унаследовала и бабушкины деньги, иначе она не могла бы содержать две квартиры. И видит Бог, сплетничали они, Верзила не может обеспечить ничего, кроме… ну, они все прекрасно представляли, что именно он может обеспечить.

На деле же бабушка оставила так мало, что можно было покрыть расходы на квартиру лишь в течение года – достаточный срок, чтобы Марджори продала ее. Остаток наследства, не такой большой, как воображали все, перешел под опеку ее матери. Но, несмотря на то что Марджори проводила летние выходные в Башне только чтобы избежать матери-алкоголички и городской жары (Марджори была светлокожей и легко обгорала, не любила каменистое бурное побережье и боялась дам под цветными зонтиками), она сохранила квартиру и просиживала под своим синим зонтиком все выходные, наслаждаясь завистливыми взглядами соседок, когда Дуг был рядом. Купаясь в зависти обитательниц пляжа, Марджори чувствовала, что может иметь все, что захочет, и была уверена, что ей удастся расплатиться позже».

… Сохранив все написанное несколькими ударами пальцев, я поняла, что создала основу сюжета. Набросав остальные персонажи, я подгоню их друг к другу, наполняя жизнью, интригой, наращивая на косточки плоть воображения и обтягивая скелеты кожей новых личностей. Я словно играла роль Создателя.

Не успела я убрать компьютер в футляр, как появились Джейсон Пирл и Пит Шапиро – приятели Шела.

– Э, привет…

Как многие молодые люди, Джейсон не представлял, как обращаться к матерям друзей. С отцами было проще – мистер или доктор такой-то. Но матери… Хотя я сказала Шелу, что его друзья могут называть меня Алисон, они продолжали заикаться на миссис Даймонд, проскакивали Алисон и приземлялись на "э".

– Привет, ребята, – сказала я, оглядываясь в поисках сына. – Разве Шел не с вами?

– Он был с нами, – ответил Пит, – но мы потеряли его и подумали, что, может быть, вы его видели.

– Нет. Но если вы его найдете, передайте, что я здесь, хорошо? Похоже, он не слышал моего послания на вашем автоответчике.

Мальчики неловко зашаркали, затем Пит ткнул Джейсона локтем.

– Я велел тебе передать Шелу, что звонила его мама, – упрекнул он друга.

Джейсон покраснел.

– Извините, э… я, наверное, забыл, – он старался не глядеть мне в глаза.

– Неважно. Просто передайте ему, что видели меня. Хорошо?

– Конечно! – крикнул Пит на ходу.

Робин, до сих пор поглощенная беседой с Марти Стейнером (одним из немногих постоянно обитающих на пляже мужей) под его зеленым зонтиком, подошла ко мне, держа в руках босоножки и пляжную сумку.

– Не хочешь перекусить, Алисон? Уже половина второго.

– Неужели так поздно? Я увлеклась.

– Я так и поняла. Куда девалась твоя сонливость? Я думала, что ты плохо себя чувствуешь.

– Мне получше, и я надеялась, что работа отвлечет меня от мыслей о здоровье.

– Ну, я иду приготовить себе сэндвич. Хочешь, я и тебе сделаю? У меня есть соленая говядина, – предложила она.

– Прекрасно. Между прочим, ты не видела Шела? Его ищут друзья.

– Нет, но я видела Кэрол Пинкус, она замужем за этой рептилией… акушером.

Я удивленно приподняла брови.

– О, я рассказывала тебе о муже Кэрол. У него много лет была интрижка с его старшей медсестрой.

– Правильно. И жена узнала об этом… и он уволил старшую медсестру, и теперь жена работает с ним, чтобы не выпускать его из виду, – дополнила я.

– Вот именно, – подтвердила Робин.

– Кроме летних месяцев, которые она проводит здесь. Прекрасное соглашение… для него, – добавила я.

– Для них обоих. Но это другая история, – сказала Робин.

Я не стала выспрашивать детали.

– Так вот, Кэрол говорила мне, что они с мужем часто проводили здесь выходные зимой и что в прошлом феврале она видела, как Марджори шла к лифту с мужчиной, – продолжала Робин на одном дыхании. – Кэрол сказала, что это был Джефри Кауфман, психиатр.

– Ну и что?

– Алисон, ты абсолютно лишена воображения!

– Возможно, – уступила я, понимая, что мои истории бледнеют перед теми, которые вечно изобретает Робин.

– Между прочим, я также разговаривала с Марти Стейнером. Он сказал, что Мэгги в городе, ухаживает за их дочерью и внучкой. У них кишечная инфекция. Так что, возможно, я была права насчет твоей болезни.

– Что бы это ни было, кажется, оно проходит. Вообще-то я умираю от голода.

– Ты действительно выглядишь лучше. Но вот Марти, между нами, сдал. Похоже, что он очень расстроился из-за Марджори.

– Они дружили?

– Не думаю. Но никогда не знаешь наверняка. Марти из тех сексуально озабоченных…

– Что? Сейчас ты начнешь рассказ о любовной интрижке Марти Стейнера и Марджори. Ты только что намекала, что у нее была связь с психиатром. Это у тебя нет воображения, Робин.

– А ты наивна.

– Я голодна. Как насчет ленча?

– Ладно, может, я действительно иногда увлекаюсь. Пойду создам пару сэндвичей.

Робин направилась к променаду, а я надела солнцезащитные очки, подошла к краю океана и долго стояла почти неподвижно, глядя в обе стороны, надеясь увидеть сына. Зеленая пенистая вода накатывалась на мои ноги, а я представляла себе, как он тонет в волнах, заплыв слишком далеко, попавший в водоворот, затянутый в глубины… Мои пятки погрузились в песок, я чуть не упала, и дурные предчувствия рассеялись. Я прошла дальше, плеснула в лицо соленой водой и вернулась к своему зонтику, пытаясь решить: то ли жариться на солнце, то ли почитать в тени, то ли съесть персик, то ли дождаться сэндвича Робин… или поплакать по причине, ускользающей от меня так же, как способность принимать решения.

Глава третья

Желтая

Субботнее утро было ясным, дул легкий ветерок. Оторвавшись от журнала, я увидела, как Робин остановилась поговорить с Джефри Кауфманом по дороге от своего зонтика к моему.

– Угадай, с кем я только что познакомилась? – зачирикала Робин, подходя ко мне через несколько минут.

– Не "с кем", а почему? – спросила я.

– Время, Алисон. Я забыла свои часы, – сказала она, усаживаясь на полотенце передо мной, – и я пригласила его присоединиться к нам.

Я, как обычно, удивленно выгнула брови.

– Бедняге наверняка не по себе сегодня… из-за трагической кончины Марджори… после всего, что сказала Кэрол…

– Ты спросила его, который час? – недоверчиво уточнила я.

Робин помолчала и в свою очередь спросила:

– Как ты думаешь, Дуг въедет в квартиру Марджори… с Тиффани… женой Джефри? Ты знаешь, ведь Марджори не до конца оформила развод, так что, вероятно, Дуг унаследует квартиру. Это будет ужасно, правда? Марджори умерла, но бедный Джефри Кауфман еще здесь.

– Вообще-то я слышала, что Тиффани уехала в город, – заметила я.

– О?

– Полицейский заходил ко мне сегодня утром и задавал вопросы…

– Полиция? В твоей квартире?

– Лейтенант Фиори. Он сказал, что опросит всех жильцов. Так почему ты решила познакомиться с Джефри Кауфманом?

– Он знаком с Элиотом, который посылал ему некоторых своих пациентов, – ответила Робин.

– Понимаю, – сказала я. – В общем, лейтенант Фиори рассказал мне об отъезде Тиффани.

– Ты думаешь, Верзила отправился с ней?

– Не знаю. Я не видела его с прошлого лета.

– О, он здесь! Я встретила его на прошлой неделе недалеко отсюда.

– Думаю, он решил, что благоразумнее работать на другом пляже после разрыва с Марджори.

– То есть, если он понимает, что означает слово "благоразумие". А о чем еще спрашивал лейтенант? – продолжила допрос Робин.

– Он хотел знать, видела ли я или слышала что-то необычное в то утро, когда умерла Марджори.

– А ты, конечно, ничего не видела и не слышала.

– Ну, ночью я была на балконе. Когда у меня началось головокружение, о котором я тебе рассказывала. Я вышла подышать воздухом и задремала в шезлонге.

Склонив голову к плечу, Робин придвинулась ко мне поближе.

– Ты хочешь сказать, что сидела на балконе, когда Марджори упала?

– Я так думаю.

– А ты рассказала об этом лейтенанту?

– Конечно.

– И что еще ты ему рассказала… то есть, что ты видела?

– Ничего. Я дремала, и что-то разбудило меня, как будто промчалось мимо… как будто птица… или мне это приснилось.

– Ты видела, как Марджори падает мимо твоего балкона!

– Я не видела…

– Вероятно, ты единственный свидетель!

– Робин, я ничего не видела. Я…

– Что он сказал?

– Он сказал, что я, вероятно, единственный свидетель.

– Вот видишь!

– Кажется, у нас гость, – я заметила медленно приближающегося Джефри Кауфмана с полотенцем в руке.

– Похоже, он хочет познакомиться с тобой, Алисон, – сказала Робин и быстро сменила тему. – Между прочим, ты нашла вчера Шела?

– Нет. Но он позвонил сегодня утром. Придет завтра на ленч.

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – спросил Джефри.

– Алисон, это Джефри Кауфман.

Улыбаясь, я протянула руку пушистому силуэту.

– Как вы это делаете? – спросила Робин Джефри, усевшегося на полотенце в позе лотоса.

– Пришлось потренироваться, – сказал он. – Меня научил один пациент. Теперь мне это кажется очень удобным: заставляет держать спину прямо.

Не может быть, думала я, наблюдая за ним и не в состоянии представить Марджори Эплбаум с этим невысоким пухлым волосатым мужчиной с седеющей рыжеватой бородкой, кудрявыми каштановыми волосами и добрыми карими глазами. И никто не смог бы представить – никто, когда-либо видевший ее с Верзилой.

Я придумала довольно много к полудню, когда покинула пляж, чтобы подготовиться к завтрашнему ленчу с Шелом. Именно невозможность любовной связи между Джефри и Марджори вызвала поток воспоминаний, обрывочных фактов, подсознательных наблюдений, разных мелочей, из которых состоит жизнь, если у кого-то хватает ума составить их вместе. Правда, каждый человек составляет их по-разному, и совершенно не обязательно, чтобы это соответствовало действительности. Тем более, если рассматривать окружающих и самих себя сквозь призму времени и собственного воображения. Вымысел с зернышком истины зачастую, я уверена в этом, правдоподобнее реальной жизни.

После визита в гастроном я уселась на балконе с компьютером и записала историю жизни Джефри Кауфмана в файле с названием "Желтый"…

«Джефри Кауфман выслушивал чужие проблемы с самого детства. К старшим классам Джефри уже вел в школьной газете колонку советов, и девочки тоже хотели поговорить с ним. Оказалось, что у него врожденный дар опекуна, так что никто не удивился, когда Джефри Кауфман стал психологом. На самом деле Джефри стал психологом, чтобы научиться заставлять других заботиться о нем.

И все удивлялись, что он оставался холостяком до сорока лет, хоть он и пытался устроить свою личную жизнь. Он часто ходил на свидания, и женщины любили его. Они любили с ним разговаривать… о своих проблемах с другими мужчинами… о тех, с кем они не могли откровенничать, но любили трахаться. И Джефри слушал. Но когда его желание превосходило его терпение, и он старался добиться большего, чем беседа, от него отделывались словами: "Ты необыкновенный человек, но мы не можем продолжать эти отношения". Это случалось так много раз, что он как-то сказал другу: "У меня есть теория: все женщины читают одно и то же руководство по расставанию".

Тиффани Пеннок, женщина, на которой он потом женился, была его пациенткой. И хотя не совсем профессионально назначать свидания пациенткам, это иногда случается. Тиффани искала помощи у Джефри после того, как мужчина, с которым она встречалась несколько месяцев, неожиданно бросил ее с объяснением "ты необыкновенная, но мы не можем продолжать эти отношения". Именно это Джефри услышал сквозь поток жалоб в своем кабинете. Уже прекрасно знакомый с этими жестокими словами, Джефри внутренне содрогнулся, уверившись, что не только женщины, а вообще все люди читают одно и то же руководство.

По мере того как Тиффани успокаивалась, Джефри все больше чувствовал волнение в присутствии сногсшибательной блондинки с алебастровой кожей и самыми зелеными глазами, какие он когда-либо видел. Глядя на нее, он вспоминал волшебный изумрудный город Оз, и ему нестерпимо хотелось узнать, как видят мир эти прекрасные зеленые глаза.

– Жизнь – сплошной обман и предательство! – визжала она в его кабинете через несколько месяцев после начала лечения. И в тот день ее изящное лицо в ореоле натуральных белокурых волос выглядело особенно прекрасным. – Все мужчины одинаковы! Но придет и мой день!

– И что вы тогда сделаете? – спросил он, профессионально желая узнать ее фантазии… правда, с оттенком более чем профессионального любопытства.

– Возьму то, что мне надо, и уйду, когда буду готова! – ответила она, и слезы ярости закапали на ее сложенные на груди руки.

Как видите, нельзя сказать, что она его не предупреждала. Но он уже горел.

– Тиффани. Тиффани, мне кажется, вы очень сердиты.

Когда она подняла на него глаза, он вздрогнул, увидев ее левый водянисто-голубой глаз.

– Моя линза! – воскликнула она. – Я потеряла контактную линзу!

И она ощупала себя, а затем опустилась на пол в поисках этого крошечного изумрудного осколка.

– Пожалуйста, помогите мне! – взмолилась она, когда Джефри тоже упал на колени и его лицо было в нескольких дюймах от ее лица… и он не видел ничего, кроме этого единственного ясного голубого окна, через которое, как ему казалось, просматривалась душа Тиффани, и его потрясла ее уязвимость. Тогда въевшийся в подкорку профессионализм удержал Джефри от поцелуя.

– Наше время истекло, – сказал он, оглядываясь на часы на стене и вставая с надеждой, что его брюки достаточно просторны, чтобы спрятать его вспыхнувшую страсть.

Тиффани тоже встала, оправляя юбку.

– Пожалуйста, позвоните, если найдете мою линзу! – сказала она.

– Конечно, – ответил Джефри, с трудом овладевая своими чувствами.

– И мы увидимся на следующей неделе? – осторожно спросила она, чувствуя что-то необычное.

– Ну… э… Я позвоню вам завтра утром и скажу, что мы будем делать дальше, – ответил Джефри еще осторожнее.

– Вы не отмените наши сеансы? – с ужасом спросила Тиффани.

– Нет… только…

– О, вы хотите отменить их! Почему?

Самообладание снова покинуло его. Джефри не умел лгать.

– Извините, Тиффани. Вы необыкновенная, но мы не можем продолжать эти отношения, – сказал он, раскаиваясь в своих словах, еще когда они слетали с его губ.

Она схватила сумочку и промчалась мимо Джефри через пустую приемную на улицу.

Джефри сидел в ее кресле и пристально смотрел на причудливый узор персидского ковра, пока его взгляд не остановился на зеленой искре. Он поднес линзу к глазу. Мир оказался ярко-зеленым и сильно искаженным.

Пока он сидел, озадаченно уставившись в линзу, Тиффани сквозь слезы смотрела в зеркало своего автомобиля, и в ее мозгу выкристаллизовывались новые образы. Через минуту, когда Джефри Кауфман еще оплакивал главное поражение своей жизни, Тиффани Пеннок со свежей тушью, румянами и помадой возвращалась по красной кирпичной дорожке, полная решимости одержать свою главную победу.

Шесть лет спустя, за год до смерти Марджори Эплбаум, Джефри Кауфман молча сидел под желтым зонтиком на пляже со своей женой Тиффани. Их ухаживание было коротким и пылким с продолжительными любовными сценами после еще более долгих бесед. Шесть лет семейной жизни – они уже нечасто разговаривали или занимались любовью, но Джефри был доволен. Как мужчина, устраивающийся в очень горячей ванне с интересной книгой и увлеченный сюжетом, едва замечает медленно остывающую воду, Джефри уделял мало внимания своей собственной жизни.

Робин Кристэл опустила свой шезлонг рядом с зонтиком Алисон в то июльское воскресенье 1990 года.

– Ты заметила, что Кауфманы больше не держатся за руки? – спросила она.

– Нет, но уверена, что ты заметила, – ответила Алисон, не отрываясь от журнала.

– Конечно, заметила! Знаешь, Алисон, тебе бы следовало быть внимательнее к своим соседям.

– Зачем, Робин? Ты рассказываешь все, что мне нужно знать, и множество того, что мне совсем ни к чему.

– Ну, если ты так к этому относишься, возможно, мне вообще не следует рассказывать тебе, что происходит здесь, пока ты трудишься в городе, – пошутила Робин.

– Ладно, – сказала Алисон, закрывая журнал и представляя, как ее похожая на птичку подруга скребет в песке, выискивая червяков ранним утром. – Я клюнула. Какую сочную новость ты теперь раскопала?

– Ну, – начала Робин, – я уверена, что ты помнишь время, когда Кауфманы чуть ли не занимались любовью на пляже… с пятницы до понедельника.

– И что?

– А то, что сейчас они почти не разговаривают друг с другом.

– Робин, они женаты уже несколько лет и…

– Ну, по слухам, когда он в городе, она и этот роскошный муж-спасатель Марджори Эплбаум…

– О, перестань, Робин! Тиффани ему в матери годится.

– Но…

– Это нелепость. Я не могу представить, как можно верить в эту историю.

– А я не могу представить, каким ты видишь окружающее. Отлакированным, наверное. Поверь, этот мир заплеван гораздо больше, чем ты думаешь, Алисон!

– А ты воображаешь, что жизнь – одна гигантская интрига, Робин. Но что касается Тиффани Кауфман и Дуга Смита… они вовсе не так интересны.

– Тебе – возможно. Однако я своими глазами видела. Я ждала лифта в подвале, и когда дверь открылась, они стояли… очень близко. Они, конечно, отскочили друг от друга, но недостаточно быстро.

«В следующий четверг, после того как два пациента, назначенные на утро пятницы, отменили встречу и, по случайному стечению обстоятельств, его дневные лекции также были перенесены, Джефри Кауфман решил преподнести жене приятный сюрприз, приехав на побережье в четверг вечером вместо пятницы. Прибыв в „Башню из слоновой кости“ около шести, он нашел свою квартиру пустой. Слегка разочарованный отсутствием Тиффани, он наслаждался покоем на балконе, наблюдая за прекрасным закатом и поднимающейся над морем луной. В девять часов вечера он вышел перекусить и столкнулся в лифте с Марджори Эплбаум-Смит. Она казалась несколько рассеянной и ответила на приветливую улыбку Джефри легким кивком. Она тоже решила удивить своего супруга длинным уик-эндом, но ей удалось удивить лишь себя, обнаружив пустую квартиру. Джефри придержал парадную дверь и вскоре обнаружил, что они идут в одном направлении.

– Вышли погулять? – спросил он, поравнявшись с Марджори.

– Точнее, поужинать, – коротко ответила она.

– Я тоже. Моей жены еще нет дома, и я умираю с голоду, так что решил перехватить бутерброд. Не хотите присоединиться ко мне?

Ну, как в любом маленьком городке, хотя Джефри и Марджори не были формально знакомы, но знали друг о друге. Джефри знал, что она живет на восемнадцатом этаже и приезжает на выходные, как и он, что ее зовут Марджори и что она замужем за Верзилой, как называла его жена, – хорошо сложенным спасателем, у которого, по слухам, была любовная связь, только Джефри не знал, с кем.

Марджори знала, что он психолог, что зовут его Джефри, живет со своей женой Тиффани на одиннадцатом этаже, и она слышала, что у Тиффани интрижка, но не знала, с кем.

– Между прочим, я – Джефри Кауфман… а вы – Марджори Смит, – сказал он, протягивая руку.

– Марджори Эплбаум-Смит… и спасибо, я ненавижу есть в одиночестве.

Всего в пяти минутах ходьбы сверкал огнями многочисленных казино Атлантик-Сити, улицы Кента были спокойны, и прогулка до закусочной в соленую влажную ночь располагала к простым дружеским отношениям.

К тому времени, как Марджори и Джефри сидели у окна, заказав сэндвичи, жареную картошку и салат, они уже позабыли о собственных пропавших супругах и молча соображали, знает ли он/она о том, с кем у его/ее мужа/жены любовная интрижка.

Через некоторое время Марджори сказала:

– Забавно, что мы сидим здесь – прямо как на первом свидании. И я подумала, как чудесно, что я замужем и мне не нужно переживать первые свидания.