Текст книги "Гибельное море (ЛП)"
Автор книги: Шерри Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
«Мне очень нужно увидеть эти записи еще раз».
Все в нем стремилось к Фэрфакс. В этом ненадежном, неверном мире она доказала, что на нее можно положиться, придавала ему сил, когда его собственных не хватало.
Но что, если речь не о ней?
«Пожалуйста, пусть это будет Фэрфакс».
Дневник удовлетворил по крайней мере первую часть просьбы Тита.
«28 сентября 1014 державного года»
День его рождения.
«Мужчина стоит где-то. Где – непонятно, может, на вершине горы, на поле или перед открытым окном. Мне видны только его затылок и синее небо. И тем не менее я вижу – точнее, чувствую – его потрясение.
Он ошеломлен.
И ничего больше».
«13 ноября 1014 державного года»
Тит обрадовался. День перед рождением Фэрфакс. Хороший знак, не иначе.
«То же видение, немного дольше. Теперь я знаю, что дело происходит примерно в два с четвертью. Хотя время может быть обманчиво, совсем как дата на календаре в магазине Евгенидеса Константиноса.
В свое время я прочла все книги о провидцах, какие только смогла найти, и почти в каждой упоминались бестолковые видения – те, что не имеют никакого значения. Как, например, у мага, который всегда видел, чем будет обедать через неделю.
У меня есть подозрение, что это – одно из таких видений. Хотя, конечно, даже они что-то предсказывают. Маг, который видел свои обеды, перестал их видеть – и через неделю скончался.
А еще странно, что я вижу это только тогда, когда кто-нибудь рожает».
О ком это? Кто рожал в ночь метеоритного ливня? Тит перевернул страницу.
«Я поймала Эйрин за чтением своего дневника. И ошеломлена бесконечно. Потому что всегда верила: трудно найти мага честнее Эйрин. Но она отказывается даже объяснить, зачем взяла его.
Я в растерянности. Неужели я настолько неверно сужу о людях? Неужели все вокруг готовы предать меня?»
Тит давно проверил списки фрейлин матери на дату записи, но ни одной Эйрин в них не нашлось.
«27 марта 1016 державного года.
Снова то же видение.
Ничего нового, разве что теперь я уверена: стоит не мужчина, а юноша, возможно, еще совсем мальчик. Не могу объяснить, почему, но уверена».
«9 июля 1018 державного года.
Обзор был шире. Пораженный юноша стискивает поручень балкона так, что белеют костяшки пальцев».
Тит вспомнил, как вцепился в перила, ошеломленный видом вызванного Уинтервейлом водоворота. И это слово, «поручень». Можно ли назвать поручнем мраморную балюстраду, окружавшую величественный балкон его спальни в замке? И держался ли он за балюстраду, когда ударила молния Фэфакс?
Он не мог вспомнить. Совсем не мог. Сердце колотилось тревожно.
«13 апреля 1021 державного года».
На следующий день после того, как мать узнала, что Тит, а не она будет следующим правителем Державы, когда поняла, что скоро погибнет, и что это видение, долго казавшееся пустяковым, на самом деле очень важно.
«Я ждала, когда оно вернется. К счастью, не слишком долго.
Я наконец увидела лицо юноши. Мне и раньше казалось, что это Тит, но теперь я знаю точно. Сначала он, похоже, спит, положив руку на старый том – может, мою копию Горнила, может, что-то еще. Потом встает, проверяет время – четырнадцать минут третьего – и выходит на балкон.
Но что все это значит? Я словно должна понимать, но не понимаю».
«17 апреля 1021 державного года».
Самая последняя запись. На двух полностью исписанных страницах, с дополнениями, теснящимися на полях. Только первые несколько абзацев рассказывают о самом видении, остальное – указания Титу, что сделать, чему следует научиться, как выполнить ту невозможную задачу, которая, как поняла принцесса Ариадна, предназначена ее сыну.
Он пришел в лабораторию в надежде подтвердить место Фэрфакс в своей жизни. Сейчас же ему хотелось одного: пусть там не будет ничего нового, что склонит чашу весов в пользу Уинтервейла. Пока ничто не вынуждает его заключить, что речь шла об Уинтервейле, он продолжит верить, что его судьба – Фэрфакс.
«Жаль, что я вижу его большей частью со спины; мне так нравится смотреть на лицо сына за мгновение до того, как его потрясет проявление магии стихий. Да, теперь я знаю, что это будет магия стихий, и знаю, насколько ужасными станут последствия.
Уже стали.
Но перед этим он улыбается, мой сын, и лицо его светится радостным ожиданием».
Титу хотелось завопить.
Уставший и мрачный после Горнила, он не улыбался перед тем, как увидел молнию, вызванную Фэрфакс. Но перед появлением Уинтервейла он мечтал о ней.
Глупец, он улыбался во все лицо, совершенно счастливый, а ведь предсказан был Уинтервейл. С самого начала.
Тит закрыл дневник и спрятал лицо в ладонях.
Так тихо, почти неслышно, разбиваются мечты.
Глава 9
Пустыня Сахара
Тит упал на устилающие дно туннеля куски породы с острыми неровными краями. Спину до самого позвоночника пронзила боль. Он стиснул зубы, зацепил ногами Фэрфакс и отдернул ее на пару вершков назад.
– В чем дело?
Она часто и тяжело дышала, словно из ее легких выкачали почти весь воздух.
– Не знаю. Едва я продвинулась вперед, как почувствовала, будто… будто мне в уши вогнали гвозди.
Разновидность заклинания левитации, которую они использовали, не требовала постоянного внимания. Внезапный обрыв обычно означал, что маг, который накладывал чары, потерял сознание. Но с Фэрфакс этого не произошло. Тит представить себе не мог, какого рода реальная боль заставила ее разум вот так отпрянуть.
– Тебе уже лучше?
– Гораздо, гораздо лучше после того, как ты дернул меня назад. – Но в голосе звучали неуверенность и замешательство. – Я… я почти в порядке.
Значит, это не рассчитанное на долгое время заклинание и не реакция на токсичные вещества в воздухе.
– Можешь расширить туннель, чтобы я пролез мимо тебя? Хочу проверить, почувствую ли то же самое.
Фэрфакс подчинилась. Тит переместился к тому участку, где она начала кричать, и прополз дальше. Ничего не произошло.
Решив, что причина может крыться в его движении ногами вперед, он пополз в обратном направлении. По-прежнему ничего.
– Нет?
– Нет.
Хриплое дыхание Фэрфакс эхом разносилось в тесном пространстве туннеля.
– Давай я попробую еще раз.
– Возможно, это не лучшая идея. – Хотя он, вероятно, поступил бы так же.
Она стиснула зубы:
– Знаю. И прошу прощения за то, что швырнула тебя на спину.
– Со мной ничего не случилось.
Тит убедился, что сжимает ее щиколотку, прежде чем Фэрфакс поползла вперед. Как только она снова закричала, он отдернул ее обратно. Она дрожала, лицо казалось мертвецки бледным.
Теперь он понял, почему Атлантида никуда не торопилась.
– В радиусе одной мили установлен круг крови.
– Что это? – В голосе Фэрфакс впервые прозвучал страх.
– Усовершенствованная магия крови. Покинешь пределы круга – умрешь.
Она сглотнула:
– Тогда тебе лучше идти. Возьми воду, возьми…
– Ты забываешь, – перебил Тит, – что я могу оказаться тем, кто воздвиг этот круг.
Фэрфакс моргнула. Ей явно не хватало циничности. Они ничего не знали друг о друге, кроме того, что очутились в одном и том же месте в одно и то же время, причем один из них был ранен – разумеется, они могли оказаться смертельными врагами.
– Если так, – продолжил Тит, – то я могу его сломать.
Смертельные враги или нет – Фэрфакс помогла ему в критический момент. И он не собирался покидать ее в час нужды.
«Возможно, тебе циничности тоже не хватает».
В глазах Фэрфакс зажглась надежда, но тут же угасла.
– Атлантида прилагала бы гораздо больше усилий, если бы понимала, что круг крови меня не удержит.
– Возможно, они не знают, что я здесь.
Тит вернулся к тому месту, где должен был проходить кровный круг, и достал карманный ножик. Затем протянул ладонь с каплей свежей крови к невидимой границе:
– Sanguis dicet. Sanguis docebit.
«Кровь расскажет. Кровь покажет».
Ни покалывания, ни ощущения жара на коже, которые не замедлили бы появиться, если бы за круг крови отвечал Тит.
– Подожди, – велела Фэрфакс.
Она погасила магический свет. В наступившей темноте прямо перед глазами возникло слабое мерцание – почти прозрачная стена.
– Это считается реакцией?
Тит убрал руку – темнота стала непроглядной. Протянул ладонь вперед – стена вновь появилась. Светящаяся решетка.
– Круг установил не я, но, судя по всему, тот, кто это сделал, мой родственник.
Изначально магия крови была разработана, чтобы установить связь между людьми. Любая добровольно отданная капля, неважно, для каких целей взятая, все равно могла подтвердить кровное родство.
– Значит ли это, что ты все же можешь разбить круг? – Голос Фэрфакс задрожал от волнения.
– Нет. Возможно, получится его ослабить, но в таком случае, покинув его пределы, ты, скорее всего, все равно умрешь, просто чуть медленнее.
В темноте раздавалось лишь ее частое дыхание. Тит вызвал свет. Туннель затопило голубоватое сияние. Фэрфакс сидела, сложив руки на коленях, лицо ее скрывалось в тени.
– Слишком рано отчаиваться. Мы еще не испробовали все варианты.
Она прикусила нижнюю губу:
– Тебе известно о магии крови больше, чем мне. Что предлагаешь?
– Для начала надо проверить, не связана ли и ты с тем, кто установил круг. Нам поможет, если между вами нет родства.[7]7
Поскольку кровная магия тесно связана с концепциями семьи и кровных уз, на нее распространяется приоритетность по степени родства. Например, сестра может ослабить определенные заклинания, сплетенные братом, так же, как в реальной жизни может убедить его изменить о чем-либо свое мнение.
Однако если объектом конкретного применения магии крови является сын брата, влияние тети становится ограниченным: отец имеет гораздо больше прав на собственное дитя.
Из учебника «Искусство и наука волшебства для начинающих»
[Закрыть]
Уколов палец, Фэрфакс выдавила каплю крови и послала ее по направлению к невидимой стене. Но если кровь Тита круг поглотил незамедлительно, то новая капля отскочила обратно, точно камень, ударившийся о ствол дерева.
То, что он связан с магом, воздвигнувшим круг, а она – нет, вызывало ряд неприятных вопросов. Однако Тит не стал над ними задумываться, хоть и понимал, что до потери памяти они с Фэрфакс, возможно, желали друг другу зла.
– По праву кровного родства, – произнес он по-латыни, пожертвовав еще одну каплю собственной крови, – прошу, чтобы круг крови не причинял вреда тем, кто мне небезразличен.
Шаблонная фраза, но звучала она удивительно правильно: девушка была ему небезразлична.
– Это должно отчасти уменьшить силу круга. Вдобавок я могу подвергнуть тебя заклинанию заморозки времени – дополнительная защита. У тебя есть что-нибудь, чтобы повысить шансы на выживание? Любые лекарства, которые смогут нейтрализовать магические повреждения?
Фэрфакс запустила руку в сумку, и лицо ее просветлело.
– У меня есть панацея.
Тит удивленно округлил глаза – достать панацею необычайно сложно.
– Прими тройную дозу.
Фэрфакс выудила пузырек, отсчитала три капли и проглотила.
– Итак, теперь, когда чары ослаблены, ты заморозишь время и протолкнешь меня за пределы круга?
– Если бы все было так просто. Даже если ты выживешь, то все равно будешь в критическом состоянии. И я не смогу пробраться сквозь скалу, так что…
Раздался громкий треск, словно валун раскололся надвое. Они подняли головы: верх туннеля был усеян трещинами. Очевидно, Фэрфакс выдала свое местоположение, когда неосознанно попробовала пересечь границу кровного круга.
И теперь Атлантида ее нашла.
– Хватай вещи! – крикнул Тит и, вцепившись в руку Фэрфакс, перескочил в ту же секунду, как крыша туннеля превратилась в пыль.
Глава 10
Англия
Что-то не так, Иоланта в этом не сомневалась. Сердце сжималось от дурного предчувствия.
Но что именно не так?
Уинтервейл тихо храпел на массивной кровати с балдахином в комнате Кашкари. Сам индиец сидел в кресле у кровати, поедая канапе-сэндвич с чайного подноса, который попросила принести Иоланта, и читая роман под названием «Франкенштейн, или Современный Прометей». Он и ей давал книгу «Двадцать тысяч лье под водой», но Иола ее отложила, прочитав лишь несколько строк о «загадочном и приводящем в замешательство» феномене в море.
Расхаживая по комнате, она изучила узор на пестрых серебряно-голубых обоях, выстроила в линию безделушки на камине, потом тщательно подоткнула одеяло вокруг ног Уинтервейла. Лоб его был покрыт испариной, но оставался прохладным. И хоть при ее прикосновении веки Уинтервейла затрепетали, он не проснулся.
Иоланту всегда удивляло, что он, оказывается, не выше принца – создавалось впечатление, что Уинтервейл занимает гораздо больше места: стоя в дверях, он всегда двумя руками держался за притолоку, речь его постоянно сопровождалась оживленной жестикуляцией, и неважно, как сильно выражала свое недовольство миссис Долиш, он продолжал съезжать вниз по перилам, приземляясь с таким грохотом, что содрогался весь дом.
В некотором роде Уинтервейл был одним из самых крепких и мужественных парней во всей школе. Однако в то же самое время поведение его оставалось более незрелым, чем поведение принца, Кашкари или даже кого-нибудь вроде Сазерленда. Хотя чему удивляться: бедняга наслаждался детством, пока на него не легло тяжкое бремя ответственности единственного сына барона Уинтервейла.
В нем всегда жил этот страх оказаться слишком обыкновенным, оказаться ничем и никем по сравнению с отцом. Но теперь ему не о чем было волноваться. Теперь Уинтервейл открыл в себе такое умение управлять силами стихий, которому Иоланта могла лишь поражаться.
Если бы только его успех не заставил Тита – наверное, самого хладнокровного человека из всех, кого она знала – вести себя так странно и нервозно.
Иола подошла к окну и применила заклинание дальнозоркости, чтобы изучить серые воды Северного моря. Около того места, где Уинтервейл сотворил водоворот, на мерных волнах покачивались обломки корабля. К счастью, тел – или частей тел – не было видно. Как и кружащих над головой бронированных колесниц, готовых обратить свое внимание на побережье Норфолка.
«Морской волк». Именно это выведенное по-гречески – ΛΑΒΡΑΞ – белыми буквами имя красовалось на стальном корпусе судна Атлантиды.[8]8
В разные моменты истории Новой Атлантиды ее правители пытались сделать официальным языком государства классический греческий, бывший, предположительно, языком мифической Древней Атлантиды. Последний король Атлантиды издал указ о том, что все внутреннее общение, устное и письменное, должно осуществляться на греческом. Неэффективность и непонимание, вызванные подобной политикой, сыграли не самую последнюю роль в падении этого дома.
Одним из наследий сих приступов эллинизации оказалась тенденция нарекать атлантийские судна – как военного, так и торгового флота – греческими именами. Во время Январского восстания имена на кораблях настоящих древнегреческих государств, как известно, стали переписываться буквами латинского алфавита, чтобы их не приняли за атлантийские и не устроили на них диверсию.
Из «Хронологии Последнего Великого Восстания»
[Закрыть] Корабль так быстро пошел ко дну; команда, вероятно, даже не успела передать сигнал бедствия.
В дверь тихо постучали. Иоланта обернулась к проскользнувшему в комнату Титу.
– Как он? – спросил принц.
– Не знаю, – ответил Кашкари, отложив книгу. – Он ведь сказал, что съел что-то не то? Но насколько я могу судить, живот его, похоже, не беспокоит. С другой стороны, его бросает в пот и пульс неритмичный.
Тит быстро глянул на Иоланту, и она почувствовала прилив тревоги. Кашкари мог не заметить, но Тита трясло. Нет, он был разбит. Она припомнила момент, когда инквизитор намекнула, будто страдающая манией величия мать принца лишь использовала его для удовлетворения своих нужд.
Тит пощупал пульс Уинтервейла.
– Ребята, не хотите подышать свежим воздухом? Мы можем вызвать горничную, чтобы она немного с ним посидела.
– Я в полном порядке, – отказался Кашкари. – Если захочу свежего воздуха, всегда могу открыть окно.
– Я схожу с тобой, – решила Иоланта.
Тит повел ее на улицу. Обогнув мыс, они направились к выступу под козырьком, образованным скалами, который не было видно из дома. Внизу бушевало море – грозовые облака наползали на берег, гонимые непрекращающимся холодным ветром, в воздухе пахло солью. Тит выставил двойной непроницаемый барьер.
Он сам, без всяких понуканий, перечислил все, что произошло с Уинтервейлом в Гренобле: ловушка, устроенная Атлантидой, побег с площади, сухой док, из которого судно спустили прямиком в Северное море, появившийся почти сразу же вслед за этим атлантийский фрегат.
И все это время голос Тита оставался абсолютно безжизненным. Историю триумфа рассказывают не так. Уинтервейл был заклятым врагом Атлантиды. Мальчиком, за восторженностью и добродушием которого скрывался глубинный страх перед провалом. Сегодня, в самый опасный момент в своей жизни, преследуемый тем самым врагом, который отправил его семью в изгнание, он оказался на высоте, как мало кто другой смог бы.
Титу бы радоваться, что заполучил столь могущественного нового союзника, и все же он выглядел словно приговоренный к смертной казни.
Неясный страх скрутил внутренности Иоланты.
– Леди Уинтервейл пришлось оглушить сына, чтобы отправить его в безопасное место, – продолжил Тит. – Но Атлантида нашла его… а остальное ты видела.
– На месте леди Уинтервейл, я бы вывела из строя сигнал бедствия на спасательной шлюпке. – Иоланта пыталась говорить спокойно. – Вероятно, это и позволило Атлантиде выследить Уинтервейла.
Кадык Тита дернулся.
– Если бы она об этом вспомнила.
Он говорил тихо, но горячность его слов пробирала до костей. Иола больше не могла сдерживаться.
– Ты что-то недоговариваешь. В чем дело?
Внезапно Тит осунулся, словно провел в пешем путешествии долгие месяцы и уже едва стоял на ногах. Она протянула руку в попытке поддержать его, прежде чем осознала, что именно делает.
– Просто скажи. Хуже, чем от того, что ты держишь меня в неведении, точно не будет.
Несколько мгновений Тит смотрел на Иоланту, как смотрят на дорогих сердцу усопших. Она задохнулась от ужаса.
– Помнишь, когда мы читали дневник матери после моей инквизиции, там упоминалось, как я буду стоять на балконе и окажусь свидетелем явления, которое потрясет меня до глубины души?
Его голос доносился до нее, будто Тит где-то далеко-далеко, каждое слово было нечетким и еле различимым. Иоланта кивнула, ее шея одеревенела.
Тит не отводил глаз от штормовых облаков, делающих все на своем пути серым и унылым.
– Я всегда предполагал, что она имела в виду балкон моей спальни в замке. Оказываясь там, после ленча я всегда ложился подремать и использовал Горнило… потому что именно это мама видела в своем видении – как я просыпаюсь, держа руку на старинной книге, которая могла быть Горнилом. И я неизменно приказывал Далберту будить меня в четырнадцать минут третьего – четкое время из видения. Так же все происходило и в тот день, когда мы встретились. Меня разбудили в четырнадцать минут третьего. Я вышел на балкон. И буквально минуту спустя вспыхнула твоя молния.
По какой-то причине то, что у него все было просчитано до минуты, наполнило душу Иоланты ужасом. Или, возможно, дело в том, как именно Тит все это рассказывал – словно заведенный, будто говорить мог, лишь притворяясь, что эти слова не имеют с ним ничего общего.
С ними.
– Сегодня днем, – продолжил Тит, – я проснулся ровно в четырнадцать минут третьего и вышел на балкон.
Иоланта смотрела на него во все глаза. Она что, каким-то образом перепила вчера коньяка, как и Кашкари? Ноги подгибались, а в рот словно насыпали песка вперемешку с пеплом.
– Ты хочешь сказать, что предсказание твоей матери на самом деле относится к Уинтервейлу, а не ко мне?
Иола с трудом осознала, что этот тоненький неуверенный голосок принадлежит ей самой.
Тит медленно кивнул, по-прежнему на нее не глядя.
– Ты уверен? – дрожащим голосом уточнила она.
Он стоял не шевелясь, с непроницаемым выражением, но в следующий миг упал на колени, закрыв лицо ладонями. Иола потрясенно замерла. Этот мальчик держал себя в руках даже посреди инквизиции. Однако сейчас его уверенность рассыпалась от одного ее вопроса.
Иоланта оцепенела. Как Уинтервейл мог оказаться Избранным, если именно она должна была бросить вызов опасности, одержать победу над Лиходеем и вопреки всему сохранить жизнь Тита?
– Мне жаль, – донеслись до нее еле слышные слова. – Мне так жаль.
Иола лишь покачала головой… и снова, и снова покачала головой. Это ее судьба. Ее судьба, а не старая куртка, которую можно передать кому-нибудь другому.
Он ошибался. Он просто обязан был ошибиться.
– Покажи мне дневник матери, – попросила она. – Я хочу сама прочитать об этих видениях.
Через минуту Иоланта держала в руках дневник. Слова слегка расплывались перед глазами, но она сосредоточенно изучала предсказание с решимостью, которая казалась почти легкомысленно оптимистичной на фоне гнетущего отчаяния Тита.
Когда Иоланта перешла к последней части, он заговорил:
– Именно тут я все понял. Проснувшись сегодня, я улыбался, потому что мне снилась ты.
Виски сдавило, словно тисками, боль билась в черепе и не собиралась уходить. Иола продолжала читать.
«Внезапно все обрело смысл. Это не какое-то случайное видение, это момент, когда Тит впервые встретится со своей судьбой. Все, что я на данный момент узнала о магии стихий и стихийниках, указывает на какой-то разоблачительный трюк, который даст знать о появлении на сцене выдающегося мага.
Говорят, мальчик, который должен был стать великим стихийником моего поколения, пробудил к жизни спящий вулкан, извержение было видно за сотни миль. (А еще говорят, он умер молодым от какой-то болезни, но Калиста под большим секретом поделилась со мной рассказом тогдашнего инквизитора Гиаса, что это не так – собственная семья мальчика предпочла убить его, лишь бы не допустить его попадания в Инквизиторий.)
Значит, вероятнее всего, именно это мой сын и наблюдает – проявление великого мага стихий, который станет, как сказал Тит в другом видении, партнером в его миссии».
Иола была совершенно сбита с толка.
– И все? Как ты сказал в другом видении? Она пишет о нашем разговоре в день моего прибытия в Итон, когда ты впервые объяснил мне, что собираешься сделать?
Убийственная ирония.
– Я никогда не встречал описание видения, о котором она упоминает.
Она всегда едва ли не с благоговением относилась к предсказаниям принцессы Ариадны. Их точность и почти сверхъестественная важность помогали верить в то, что Иола может быть предназначена для чего-то большего, чем должность профессора, и обязана не только заботиться о себе и учителе Хейвуде, но и о мире в целом.
Поэтому, впервые осознав, насколько исполнение видений принцессы зависит от действий Тита, Иоланта почувствовала себя дезориентированной. Много лет назад она где-то читала о парадоксе с пророчеством, которое сбылось потому – и только потому, – что люди трудились не покладая рук, лишь бы оно исполнилось.
Как же этот парадокс назывался?
– Сотворенная реальность, – произнесла она.
– Что?
– Ты в точности придерживаешься ее видений, чтобы они сбывались.
Титу явно было неуютно в роли обороняющегося:
– Человек не может изменить того, что уже предопределено.
В детстве она слышала об этом сотни раз. Все слышали.
– Не мешать пророчеству не то же самое, что посвятить всю жизнь тому, чтобы все до единой детали реальности соответствовали записанному десятилетия назад.
– Я не знаю другого способа сделать так, чтобы все сработало.
От его расстроенного вида в горле встал ком.
И остаток записи в дневнике не помогал, поскольку продолжал рассказывать об Избранном.
– Нет никаких оснований для моей обязательной замены на Уинтервейла. Мы можем работать все вместе, втроем.
– Но моя мать всегда оговаривала одного партнера и только одного.
– Но разве она запрещала тебе иметь в помощниках еще кого-то?
– Мы не можем с такой легкостью интерпретировать мамины видения. Провидец ее калибра рождается раз в пятьсот лет, и мы бы вообще ничего не сделали без ее руководства.
Он мог вести себя так цинично, ее принц, и все же его вера в собственную мать была настолько абсолютной, что сердце Иоланты просто разрывалось.
– Но это означает, что ты отправишься в Атлантиду с Уинтервейлом. – От этой мысли кровь холодела в жилах. – И тогда можешь считать себя покойником.
– Я и так считаю себя покойником – это предопределено. Я думал… думал, что у меня будешь ты. – Глаза Тита затуманились. – Но я не могу спорить с силой судьбы.
Иоланта схватила его за руку:
– А разве на моей стороне не такая же сила судьбы? Ведь это твоя мать написала те самые слова, которые позволили мне вызвать первую молнию. Ты мог бы быть уже мертв, если бы я не убила Лиходея в Горниле. Не говоря уже о том, что я родилась в ночь метеоритного ливня – ты же не собираешься сообщить мне, будто дата рождения Уинтервейла тоже подделана.
– Но моя мать никогда не входила в число тех, кто предсказывал рождение великого мага стихий в ту ночь.
– Отлично, то есть даты рождения не имеют значения. Но не забывай, Хельгира в Горниле выглядит в точности как я. Это же должно что-то значить, так?
– Конечно. Но ты же читала, что написала моя мать…
– Ты следуешь всему буквально в каждой мелкой детали. Твоя мать не упоминала никаких имен. Ты видел, как я вызвала молнию, стоя на балконе в четырнадцать минут третьего. Неужели этого недостаточно? Неужели наше партнерство не достойно того, чтобы его сохранить?
– Если бы выбор был лишь за мной, ты знаешь, что я бы тысячу раз каждый день выбирал тебя. Но все иначе. Я ничего здесь не решаю. Я могу лишь идти по пути, который был проложен.
Иоланта отпустила Тита. Наконец ей открылась истина: для него дневник не просто слова матери. Нет, для него это она сама, сам голос судьбы. И Тит никогда не восстанет против воли принцессы Ариадны, ни в этом мире, ни в ином.
– То есть ты даешь мне отставку?
– Нет! – Он обхватил ладонями лицо Иолы. – Я никогда не смогу отпустить тебя из моей жизни. Я…
«Не говори этого! – крикнула она про себя. – Не говори…»
– Я люблю тебя, – произнес Тит.
В одну секунду отчаяние превратилось в гнев. Иоланта швырнула ему дневник.
– Ты любишь не меня. Ты любил благоприятную возможность – ты любил то, что я так удачно вписывалась в твои планы.
В глазах Тита застыли обида и замешательство.
– Как ты можешь так говорить?
– Как я могу так говорить? А как ты можешь говорить то, что только что сказал? Кто клялся и божился, что у меня особая судьба, что она всегда у меня была, даже если я об этом не знала? Разве не прошло меньше двух недель с тех пор, как ты уверял меня, мол, ты так счастлив, что это оказалась именно я, что не смог бы разделить все это ни с кем другим? Но теперь ты все же можешь. Теперь ты говоришь мне: «Спасибо, но не надо, спасибо», – словно я была какой-то посудомойкой, которую можно заменить, когда заблагорассудится!
– Иоланта…
Тит редко обращался к ней настоящим именем. Большую часть времени, даже когда они оставались наедине, он называл ее Фэрфакс, чтобы не отвыкнуть.
– Нет. Если только ты не собираешься заверить меня, будто ошибался, ты не сможешь сказать ничего, что мне хотелось бы услышать.
Тит прижал дневник к груди, на лице его расплывалась мертвенная бледность.
– Мне жаль. Прости меня.
После всего, через что они вместе прошли, всего, чем они были друг для друга, ему больше нечего сказать?
Иоланта развернулась и ушла.
* * *
– Вот ты где! – прокричал Купер, когда Иоланта шагнула в дом. – Уинтервейл плохо себя чувствует, Кашкари за ним ухаживает, а Сазерленд наносит визит соседям. Мне одному скучно. Как насчет партии бильярда?
Столь мирное времяпрепровождение ее не прельщало. Вот если бы Купер предложил немного побоксировать… Будучи стихийным магом, Иола училась выплескивать гнев с помощью физической силы и сейчас отчаянно нуждалась в том, чтобы врезать кулаком по чьему-нибудь лицу.
– Я не умею играть в бильярд, – ответила она Куперу.
– Я тебя научу.
Он смотрел на Иоланту с такой надеждой, что у нее язык не повернулся отказать. Тит своими отказами мог вызывать у Купера трепет, но лишь потому, что был для него полубогом, могущественным и капризным, с которым не поспоришь. Иоланту же Купер считал другом, а плохое отношение друзей он принимал гораздо ближе к сердцу.
– Ну что ж, в таком случае показывай дорогу, – согласилась она.
Страдать в одиночестве или играть в странную немагическую игру – какая, в сущности, разница?
Первые капли дождя застучали по окнам, когда они вошли в бильярдную, провонявшую сигарным дымом. Запах въелся в кармазинные шторы и синевато-серые обои.
Когда приходил черед Иоланты, Купер выступал ее консультантом, объясняя выбор угла для удара. Когда она забила свой первый шар, он захлопал в ладоши.
– Так держать, Фэрфакс! Скоро ты достигнешь за столом таких же отличных результатов, как на поле для крикета.
«И пользы мне с этого как с козла молока».
Иола промолчала.
Снова пришел черед Купера, он начал обходить стол по кругу, вырабатывая стратегию, и вдруг спросил:
– Ты всерьез сказал вчера, что можешь уехать от нас в западные штаты Америки?
Иоланта стиснула кий в руке. Она совершенно не задумывалась над тем, что делать ей самой теперь, когда она больше не нужна для Великого Покушения.
– Мои родители не особо хорошо умеют планировать. Завтра все может оказаться совсем по-другому.
– Если не хочешь уезжать в Вайоминг, можешь устроиться на работу в фирму моего отца, – предложил Купер с искренней надеждой. – Вдруг адвокатская практика окажется не такой ужасной, если рядом со мной будет друг. А из тебя выйдет хороший солиситор – готов побиться об заклад.
Иоланта не понимала, почему у нее на глазах внезапно выступили слезы – возможно, ей просто было приятно почувствовать себя нужной.
Она не достаточно ценила это ощущение: как бы ни ошеломляла весть, мол, она – ключ к гибели Лиходея, в то же время это оказалось огромным комплиментом. Раз тебя выбрали для подобной миссии, значит ты особенная, значит живешь не напрасно.
Теперь же все перевернулось с ног на голову: Иоланта ничего не стоила, не была особенной, а все иллюзии величия так и остались лишь иллюзиями.
И услышать такое от юноши, ради которого она не единожды рисковала жизнью, обогнула половину земного шара и с которым собиралась… Иоланта даже думать не могла о летней вилле Королевы Времен Года, теперь очищенной от цветочных лепестков.
– Спасибо за предложение, – поблагодарила Иола Купера и на короткий миг сжала его плечо. – Я тебе крайне признателен.
Он казался одновременно довольным и смущенным.
– Ну хорошо, подумай над этим.
Она не могла. Любая попытка ответственно и реалистично посмотреть в будущее была подобна потугам дышать под водой – острая неописуемая боль, пульсирующая где-то глубоко внутри черепной коробки.
Иоланта едва сдерживалась, чтобы случайно не сжечь дом дяди Сазерленда.
* * *
С каждым вздохом Тит все глубже погружался в пучину отчаяния.
Часть его не сомневалась: это наказание за то, что он был слишком счастлив, за то, что забыл – жизнь всегда готова проявить свою жестокость. Другая же часть безумным узником вопила в темнице, но мир оставался глух к ее крикам.
Когда дождь зарядил не на шутку, Тит перескочил в лабораторию, чтобы спрятать дневник матери в безопасном месте, а потом покинул ее в страшной спешке, лишь бы не поддаться искушению схватить дневник и швырнуть его через комнату.
Почему он должен отказаться от Фэрфакс? Если он пленник судьбы, то почему не может иметь маленькую отдушину, маленький квадратик голубого неба над головой?
В Бейкрест-хаус Тит долго стоял под дверью бильярдной, слушая резкие звуки соприкосновения кия со слоновой костью и запутанные объяснения Купера, куда Фэрфакс следует направить следующий удар.
Как заставить ее понять, что она нужна ему, как и прежде? А может, и больше: от одной мысли о том, чтобы привести Уинтервейла во дворец главнокомандующего в горах Атлантиды, хотелось заползти в глубокое темное место и никогда не показываться обратно.
Купер начал обсуждать планы на следующий семестр – еще один теннисный турнир, прежде чем станет слишком сыро для игр на лужайке, турнир по шахматам для темных дождливых вечеров, – а потом поинтересовался, что Фэрфакс думает о его желании завести морскую свинку и держать ту в комнате.
