Текст книги "Гибельное море (ЛП)"
Автор книги: Шерри Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Глава 15
Пустыня Сахара
Бронированные колесницы приближались слишком быстро.
Несмотря на прохладный ночной воздух, Тит вспотел. Фэрфакс не сумеет совершить скачок, а ему не под силу так скоро снова использовать левитацию. Скрыться за камнями не вариант: по крайней мере половина охотничьих веревок, которые он отправил по ложному следу, бросятся за ними. И закопаться в песок не выйдет – жалкий сантиметровый слой их уже не спасет.
Тит тихонько помолился, выскользнул из-под эластичного купола и, вслепую перескочив на запад, оказался на большой дюне. Подняв палочку, он послал вверх серебристо-белую вспышку, превратившуюся в небе в какой-то заковыристый рисунок.
Тит снова совершил слепой скачок, на этот раз на север, и выпустил еще один залп, надеясь, что сымитировал ответный сигнал на первую вспышку, которая не только по-прежнему висела в воздухе, но и раздалась до удивительных размеров. Огромный сияющий феникс с распростертыми крыльями на фоне звезд.
Глубоко вдохнув, Тит вернулся к камням, чтобы защитить Фэрфакс, если бронированные колесницы не клюнут на приманку. Однако атланты исчезли, бросившись к сигнальным огням, второй из которых представлял собой огромного боевого феникса цвета пламени.
А ведь Тит не задумываясь сотворил эти необычные огни.
Он пролез обратно под купол и упал на колени.
– Я начинаю думать, что не хочу знать, кто я и кто ты, если нам все время будет угрожать такая опасность.
Фэрфакс продолжала спать, не чувствуя угрозы. Тит погладил ее по голове, радуясь, что чародейка в безопасности.
Однако времени прохлаждаться не было.
– Спящая Красавица, нам снова пора бежать.
* * *
Она двигалась легко и плавно, словно судно по течению широкой спокойной реки. Или летела в облаках, будто во сне.
На каждой остановке ей давали воды. Фэрфакс пыталась открыть глаза, но иногда не хватало силы воли даже очнуться. Она просто пила и спала.
Когда же наконец снова пришла в себя, то поняла, что находится в какой-то темной, теплой и душной пещере. Фэрфакс не видела Тита, но слышала рядом с собой его глубокое и размеренное дыхание.
Вознеся про себя молитву о его благополучии, она снова погрузилась в тяжелый сон.
А в следующий раз проснулась на том же месте и в неярком свете разглядела, что осталась одна. Тут же лежали два бурдюка. В том, что ближе, остался глоточек воды, а вот в другом не было ни капли. Полуприкрыв глаза, она призвала воду подземных рек и озер оазисов, да хоть влагу, что собралась под камнями. Через несколько минут появилась первая капля. Наполнив бурдюк спутника на три четверти, Фэрфакс обессилела и едва успела закрутить крышку.
И снова тот же сон – мерное путешествие по спокойной реке. Казалось, она плывет по Нилу, и только потом до Фэрфакс дошло, что это Тит ее левитирует.
Наступил рассвет. Половина неба стала прозрачной, будто рыбье брюхо. Слева на самом верху гигантской дюны песок уже походил цветом на расплавленное золото. Неужели они шли всю ночь?
В первый раз врачуя спутника, Фэрфакс хорошенько обезболила рану, но действие лекарств должно было уже давно сойти на нет, и он не смог бы самостоятельно все обработать. Гранулы и вполовину не так эффективны, если не унять боль в самом месте воспаления.
Тит явно испытывал сильную боль, время от времени с шипением втягивая воздух, будто сквозь стиснутые зубы. Но продолжал молча и упорно идти и тащить Фэрфакс за собой.
Она оглянулась и не увидела отпечатков. Еще и следы убирал…
– Ты очнулась, – сказал Тит, поворачиваясь.
Грязное лицо, ввалившиеся глаза, охрипший голос, потрескавшиеся губы. Увидев его в таком плачевном состоянии, Фэрфакс почувствовала прилив не только благодарности, но и чего-то сродни нежности.
– Дай мне бурдюки, а то не знаю, сколько еще пробуду в сознании. – Получив требуемое, она вновь заговорила: – Сколько я спала?
– Сегодня второе утро с нашей встречи.
Еще и сорока восьми часов не прошло с тех пор, как они оказались в Сахаре.
– Путь свободен?
«Можно порадоваться, что атланты нас еще не сцапали».
– Нет. Нас ищут.
– Поэтому мы передвигаемся только ночью?
– Они и ночью ищут. Вчера выпустили всадников на пегасах.
– Они были близко?
– Не слишком. Я нашел в твоей сумке зажигательные палочки и устроил так, что они взорвались в разное время. Всадники в основном кружили над местами возгорания.
– Не могу поверить, что все проспала.
– Панацея погружает смертельно раненого человека в сон, пока тот не выкарабкается.
Фэрфакс снова чувствовала сонливость, что приводило к неутешительным мыслям. Как только водный шарик увеличился достаточно, она направила поток в бурдюки.
Тит остановился.
– Надо бы спрятаться. Днем нас легко обнаружить.
Она закрутила крышки.
– Ты вчера нашел пещеру?
– Нет, воспользовался твоей палаткой. Установил ее в тени песчаной дюны, но днем на солнце все равно было слишком жарко. Сегодня я собираюсь передвинуть ее в полдень.
Он превратил палатку в своего рода туннель и помог Фэрфакс залезть внутрь.
– Я могу замаскировать нас песком, – предложила она, когда Тит закрыл вход.
– Нет, не стоит тратить силы. Не забывай, что менее двух суток назад тебя едва не убили.
– Я просто хочу что-то сделать, пока снова не уснула.
Песок сыпался медленно, но Фэрфакс слышала, как он поднимается у палатки. Тит наложил атакующие чары против взлома, весьма жестко реагирующие на нарушителей.
– Ты же не думаешь, что нас найдут под песком?
– Меня беспокоят песчаные виверны.
– Но в Сахаре ведь нет драконов.
– Они водятся в пустынях центральной Азии. На месте Атлантиды я послал бы за ними в ту же секунду, как понял, где придется искать беглецов. Такие виверны вынюхивают добычу, скрытую под слоями песка и даже камня. И они могут погружаться до жути быстро. Даже в полном здравии твои способности по зарыванию в песок были бы бесполезны.
– Если только Атлантида пойдет ради нас на такие жертвы.
Тит вздохнул:
– Думаю, пойдет. У меня дурное предчувствие, что мы – или, по крайней мере, ты – достаточно важны, чтобы пойти не подобное.
Фэрфакс забеспокоилась:
– Я не хочу быть важной беглянкой.
– У каждой бронированной колесницы есть свой уникальный номер, и я следил за ними, подсчитывал. В первую ночь насчитал двадцать три штуки. Теперь если взять круг крови за центр плоскости координат, все те двадцать с лишним колесниц прочесывали лишь один квадрант, значит, нас искала сотня, если не больше. Вот и представь, насколько им нужно нас поймать.
– Убереги меня Фортуна, – прошептала она.
– Именно.
Песок прикрыл палатку, и внутри стало тихо и темно. Тит зажег магический огонек и протянул Фэрфакс бурдюк:
– Пей. Ты устала не меньше меня.
И только сделав первый глоток, она поняла, что снова почти заснула, и закрыла глаза.
– Так что нам делать?
– Ты спи, я обо всем позабочусь, – ответил Тит будто издалека.
Глава 16
Англия
Врач, конечно же, оказался шарлатаном, но на вид весьма почтенным шарлатаном, который выдал достаточно убедительный набор слов, и миссис Долиш поверила, что Уинтервейл очнется бодрым и свежим, причем довольно скоро.
А вот миссис Хэнкок обмануть не удалось. После ухода врача она приперла Тита к стене его комнаты:
– Ваше высочество, со всем уважением, но этот человек шарлатан, поверьте моему опыту.
– Но прибывшая с ним медсестра из числа Изгнанников и весьма сведуща в медицине, – тут же солгал Тит.
Миссис Хэнкок нахмурилась – возможно, пытаясь вспомнить неприметную медсестру.
– И каков ее диагноз?
– В точности тот же, что озвучил врач: жизнь Уинтервейла вне опасности, и через несколько дней он очнется в полном здравии.
Миссис Хэнкок поправила накрахмаленные манжеты блузки:
– Именно этим и занимается панацея: восстанавливает организм во время сна. Но что мне действительно интересно, ваше высочество, так это в чем причина такого состояния Уинтервейла.
– Этого медсестра определить не смогла.
– А вы? – Она сверлила Тита пристальным взглядом. – Вам она тоже неизвестна?
Он забросил ноги на стол, прекрасно зная, как миссис Хэнкок бесит столь небрежное отношение к мебели.
– В воскресенье произошло следующее: Уинтервейл прибыл в дом дяди Сазерленда где-то между половиной третьего и без четверти три. Он выглядел усталым и сказал, что хотел бы вздремнуть. Немного поспал, потом съел кусочек поджаренного хлеба, и его тут же вырвало. Естественно, я предположил, что Атлантида его отравила, поэтому дал Уинтервейлу два противоядия.
Миссис Хэнкок приподняла брови:
– Естественно, ваше высочество?
– Учитывая подозрительную смерть барона Уинтервейла, само собой.
– Атлантида никоим образом не причастна к гибели барона.
– Нет-нет, конечно, Атлантида не стала бы искать способ убрать предводителя Январского Восстания, на тот момент еще достаточно молодого и честолюбивого, чтобы в один прекрасный день предпринять вторую попытку мятежа.
Миссис Хэнкок минуту помолчала.
– Вижу, у вашего высочества уже сложилось определенное мнение. Пожалуйста, продолжайте.
– От противоядий тошнота лишь усилилась, и я дал ему другое снадобье, в котором, к несчастью, содержался пчелиный яд, а у Уинтервейла на него сильнейшая аллергия, о чем я не имел понятия. У бедняги началось удушье, потому выбора не осталось – пришлось прибегнуть к панацее.
Тит намеренно обрисовал картину так, что причиной нынешнего плачевного состояния Уинтервейла стала некомпетентность. Лучше создать впечатление, будто кузен заболел из-за примененного Титом неверного лечения, чем разбудить в миссис Хэнкок подозрения о том, что с учеником действительно что-то не так.
А если она решит задать несколько вопросов Кашкари, индиец, вероятнее всего, скажет, мол, Тит отрицал тот факт, что давал Уинтервейлу снадобье с пчелиным ядом. Но опять же, правитель Державы не стал бы признаваться безродному немагу в такой нелепой ошибке.
– Пожалуйста, ваше высочество, в будущем воздержитесь от врачевания учеников нашей школы, – сухо произнесла миссис Хэнкок.
Тит набычился:
– Уинтервейл удостоился моей помощи лишь потому, что приходится мне троюродным братом. Другие ученики недостойны моих превосходных снадобий.
– Значит, нам с миссис Долиш стоит считать, что нам повезло. Мы присмотрим за Уинтервейлом.
Тит ответил ей пристальным взглядом:
– А почему это он вас так внезапно заинтересовал? Вы здесь не только для того, чтобы докладывать о моем житье-бытье?
Уже почти у двери, миссис Хэнкок слегка повернула голову:
– О, так вот зачем я здесь, ваше высочество?
И удалилась, оставив хмурого Тита размышлять над последним неожиданным вопросом.
* * *
– Ты ведь не думаешь, что он подхватил африканскую сонную болезнь? – спросил у Кашкари Купер.
Они сидели в комнате Уинтервейла, где чуть раньше толпилось столько народу, что Куперу с Иолантой не удалось войти. Но теперь остался лишь Кашкари, корпевший над домашней работой за захламленным столом больного.
– Миссис Долиш задавала такой вопрос. Врач сказал, что нет, – ответил индиец.
– Что ж, в любом случае, хоть отоспится, – усмехнулся Купер, склоняясь над Уинтервейлом.
Бодрствуя, тот был очень непоседливым. В нем кипела энергия, которую он не всегда знал, куда девать. Во сне же Уинтервейл казался спокойнее и взрослее. Иоланта смотрела на него, желая, чтобы он проснулся другим человеком – таким, кому она осмелилась бы доверить жизнь любимого.
«Не смей слушать бредни Тита про раннюю смерть. Даже не думай поверить в них и бросить его позади».
Купер подтолкнул ее в бок:
– Пойдем заниматься греческим?
Иоланта вздрогнула.
– Ага. Иду за тобой.
Оказавшись в ее комнате, они раскрыли учебники.
– Завидую грекам, – вздохнул Купер. – Им не требовалось учить греческий – они уже им владели.
– Точно, счастливые люди, – поддержала Иола. – Господи, ненавижу греческий.
– Но тебе он неплохо дается.
– Тебе так кажется, потому что тебе он не дается совсем, и моя посредственность в сравнении с твоей отсталостью кажется небывалым успехом.
– Понимаю, о чем ты толкуешь, – усмехнулся Купер. – В сравнении с тобой я прилично играю в карты.
Иоланта вопреки воле расхохоталась – она действительно безнадежна в немагических карточных играх. Но смех тут же стих, стоило двери открыться. В комнату шагнул Тит.
Он посмотрел на Купера, который предсказуемо потерял дар речи. Иоланта задалась вопросом, а не слишком ли Тит лезет из кожи вон перед Купером – всегда такой высокомерный и царственный в его присутствии...
От этой мысли стало больно, будто кто-то пронзил сердце иглой.
Титу не понадобилось говорить ни слова: Купер собрал свои учебники и тетради, с придыханием попрощался с принцем и закрыл за собой дверь.
– Тебе чем-то помочь? – намеренно бесстрастно спросила Иоланта.
– Мне нужно с тобой поговорить. – Тит очертил звуконепроницаемый круг. – Миссис Хэнкок спрашивала о состоянии Уинтервейла, и я вспомнил, что в моей лаборатории есть диагностический инструмент.
Он достал из кармана нечто похожее на ртутный термометр, которыми пользовались немаги.
Измеритель здоровья.
– Я думала, ими больше никто не пользуется.
– Потому что с их помощью диагноз ставится не мгновенно. Но на его точность никто не жаловался. Я только что обследовал Уинтервейла.
Иоланта подняла протянутый Титом измеритель и посмотрела показания на свет. Вместо крохотных делений, отмечавших градусы, прибор усеивали малюсенькие точки, рядом с которыми убористым шрифтом были написаны слова. Когда Иола передвинула трехгранную стеклянную палочку, увеличительное стекло в ней помогло сделать буквы и точки крупнее.
«Работа сердца. Работа печени. Плотность костей. Сила мышц». И так далее, и тому подобное – десятки и десятки жизненно важных характеристик и показателей.
Иоланта изучила, наверное, пятьдесят показателей, находившихся в пределах нормы, когда наконец дошла до красной точки. «Общая моторика». Неудивительно, поскольку в настоящее время Уинтервейлу было не под силу даже самостоятельно встать с кровати.
И почти в конце длинного списка еще одна красная точка напротив слов «Психическая устойчивость».
Иоланта прищурилась. Нет, она все прочитала правильно.
– Ты уверен, что прибор точен?
– Я его в первую очередь на себе проверил. Работает как часы.
– Но ведь с мозгами Уинтервейла все нормально. – Пусть ум парня и не блестящ, но точно здрав.
– Я тоже всегда так думал.
– Может, его потрясло то, что он смог сделать?
У Иоланты никак не получалось забыть о мощных потоках воды, что вращались вокруг погружающейся все глубже точки – «Морского волка», такого крохотного по сравнению со стихией, такого беспомощного.
Тит отвел глаза:
– Его мать не совсем здорова. Не то чтобы безумна – по крайней мере, не постоянно. Но ты с ней встречалась и знаешь, что полагаться на нее нельзя.
Да, Иоланте приходилось сталкиваться с матерью Ли, которая однажды чуть ее не убила. Но в другой раз леди Уинтервейл ее спасла – а заодно и принца.
– Если она порой неуравновешенна, то из-за изгнания и смерти мужа, а не наследственной душевной болезни, способной передаться Уинтервейлу.
Тит молчал. Внезапно Иола задумалась, а не надеялся ли он, что показания измерителя здоровья помогут разорвать сотрудничество с кузеном.
Если уж совсем прижмет, она смирится с этой причиной – Иоланта полагала, что сама лучше защитит принца, чем Уинтервейл, – но не будет этому рада. Ей хотелось, чтобы Тит выбрал ее, решив оспорить пророчество покойной матери, а не из-за того, что старомодный диагностический инструмент не сумел оценить умственное состояние человека, спящего под действием панацеи.
– Ты уже знаешь, что я считаю Уинтервейла последним, кому стоит сопровождать тебя в Атлантиду. Но он не подходит для этой задачи по темпераменту, а не потому, что у него не все дома.
Тит подошел к окну и выглянул наружу в щель между занавесками, совсем как ранее сделала Иоланта, когда он пришел забрать ее в лабораторию. Постояв так пару минут, он оглянулся.
– Помнишь те чары памяти, которые, как выяснилось сегодня днем, на тебя наложены?
– Как я могу забыть? – Невероятное зрелище: увидеть, что в твоей памяти дырок больше, чем в решете!
– Можно мне еще раз взглянуть?
– Давай, – пожала плечами Иоланта.
Тит произнес заклинание, и между ними почти по всей ширине комнаты выросло полотно памяти. Из-за ярких цветов и узоров на нем Иоле казалось, будто она смотрит на принца через витражное стекло.
– Хочешь проверить что-то конкретное?
– Видишь второстепенные нити, которые соединяют формы, представляющие собой подавленные воспоминания основного полотна?
Нити были тонкими как паутинка.
– Да?
– На протяжении почти всей твоей жизни они зеленые. Но взгляни сюда. – Тит указал на последний пучок вспомогательных линий, выросший в тот момент, когда воспоминания вырвались из небытия. – Эти последние линии черные, а значит, по воле хранительницы памяти твои воспоминания больше не появятся.
Осознание этого словно камнем ударило Иоланту по голове.
– И я закончу как учитель Хейвуд?
Учитель стал тенью самого себя: после того как похороненным в глубине воспоминаниям запретили всплывать, подсознание требовало все больше и больше заниматься саморазрушением, чтобы привлечь внимание хранительницы.
Тит растворил полотно.
– Ты когда-нибудь чувствовала, что твой разум неуправляемо обеспокоен?
– Нет. Пока нет.
– Значит, у тебя еще есть время. И мы найдем способ.
Иоланта с горечью рассмеялась:
– Мы?
– Конечно. – Он посмотрел ей в глаза. – Я по-прежнему люблю тебя. Ты единственная, кого я буду любить до самой смерти.
Хотелось это оспорить, сказать, что без поступков его обеты остаются пустыми словами, но Иоланта промолчала.
Тит поцеловал ее в лоб, одарил на прощание долгим взглядом и ушел.
* * *
На следующий день Иоланта вновь сидела в читальном зале и внимательно изучала диссертацию учителя Хейвуда – на сей раз раздел о защите от магии памяти.
На пике ее популярности маги пытались достичь определенного иммунитета, чтобы обороняться при возможных атаках. Страница за страницей перечислялись различные способы предотвратить или сильно уменьшить нанесенный памяти ущерб.
Иоланта ущипнула себя за переносицу. Учитель знал все эти способы, но не додумался применить ни одного ради защиты их обоих.
Должно быть, он доверял хранительнице так же, как Иоланта доверяла принцу, свято веря, что связь между ними неразрывна.
Если подумать, даже не остерегайся Хейвуд хранительницы памяти, ему все равно следовало поделиться с Иолантой этой тайной, зная, что если доверенное лицо не сумеет добраться до подопечной, то она останется без жизненно важных знаний.
«А если он все же поделился?»
Иоланта выпрямилась. В сумке, которую учитель впихнул ей в руки, перед тем выслать из Державы, было письмо. Она проверяла его на скрытые чернила, но ничего не нашла – вернее, ничего из того, что способна разоблачить своими силами.
Но что насчет конверта?
Иоланта так торопилась покинуть Горнило, что из-за волнения едва не позабыла пароль.
В лаборатории кто-то держал ее за руку.
Принц. Он смотрел на нее, и тоска в его глазах казалась осязаемой.
«Я по-прежнему люблю тебя. Ты единственная, кого я буду любить до самой смерти».
Почти невольно Иола потянулась и взяла прядь его волос, но тут внезапно пришла в себя, и сердце пронзила острая боль.
Встав со стула, она подошла к шкафу, в котором лежали вещи, привезенные с собой из Державы, нашла письмо учителя Хейворда и положила его вместе с конвертом на стол.
– Revela omnia.
– Я уже проверял конверт, – сказал Тит.
Ну конечно, проверял, ведь он ко всему подходит тщательно до мелочей.
– Должно быть что-то еще. Мои подавленные воспоминания всплывали только раз в два года. Если с хранительницей памяти что-то случится прежде, чем она меня найдет, я надолго останусь без важных для моего выживания знаний, и вряд ли учитель Хейвуд не предусмотрел такую возможность. – Иола постучала пальцем по конверту. – Можно ли сделать скрытые письмена видимыми только тому, кто знает подпись к открывающему заклинанию?
– Можно. Но в таком случае ты должна знать подпись.
Иоланта еще раз просмотрела письмо. Подписи она не знала. Если учитель Хейвуд наложил пароль, то должен был указать ее в послании. А если указал, то должен был привлечь к этому внимание, каким-то образом выделив в тексте.
Взгляд остановился на втором постскриптуме. «Не волнуйся обо мне».
Может, это она и есть? Иоланта вновь произнесла открывающее заклинание, про себя проговаривая подпись.
И тут же на конверте начали проступать строки.
«Но только если у тебя есть нож и ты готов им пользоваться».
– Попробуй и на письме, – предложил принц, еле сдерживая возбуждение.
Иоланта повторила заклинание и получила ответ: «Устрицы дают жемчуг».
– Устрицы дают жемчуг, но только если у тебя есть нож и ты готов им пользоваться, – прочитала она вслух. – Это должно что-то для меня значить?
– Подожди минутку. – Принц нырнул в Горнило и вскоре вернулся. – Это строчка из пьесы Аргонина «Паломничество рыбака».
Аргонин считался величайшим драматургом в истории Державы. В школе Иоланта изучала некоторые его пьесы, но не «Паломничество рыбака».
Хейвуд разорвал строку пополам: на пароль и подпись. Но к чему?
И тут ее осенило: к тому, что, как учитель знал, всегда при ней.
Волшебной палочке.
Она тоже хранилась в лаборатории: сложно выдать себя за немага, будучи пойманной с палочкой. Иоланта вытащила ее из шкафа и покрутила в пальцах на свету.
Когда-то она гордилась своей палочкой и радовалась ей – шедевру ремесленного искусства. На поверхности вились изумрудные лозы и аметистовые цветы, прожилки листьев были вырезаны из тонких как волос волокон малахита, а пестики и тычинки цветов сверкали крошечными желтыми бриллиантами.
Как говорил учитель Хейвуд, палочку сделали специально к рождению Иоланты, чтобы потом передавать по наследству. И Иола не особо задумывалась, как ее родители, тогда оба еще студенты из семей скромного достатка, смогли позволить себе такую роскошь.
Но теперь она знала, что такую дорогую палочку заказали не Сибурны, а хранительница памяти, самая недостойная доверия личность из известных Иоланте.
Ее мать, если принц прав.
– Устрицы дают жемчуг, – произнесла Иола вслух и договорила остаток строки про себя.
Палочка распалась на две половинки. Внутри обнаружился вынимающийся стержень с вмонтированными в него четырьмя одинаковыми комочками размером с горошину и черными как уголь.
Принц тут же вскочил:
– Это вершины от скачкозаменителя![10]10
Скачкозаменитель изобрели не для того, чтобы обойти закрытые для скачков зоны, но чтобы маги, не умеющие совершать скачки, могли притвориться, будто обладают этой способностью. Четыре небольших шара, называемые вершинами, приходят в действие, когда их кладут на землю на четыре вершины воображаемого четырехугольника. Чародей, ступивший в этот четырехугольник, тут же перенесется в заранее определенное место назначения, а вершины растворятся без следа.
Когда маги поняли, что скачкозаменители способны преодолевать барьеры закрытых зон, они потребовали у изобретателя полный пошаговый план разработки прибора, дабы составить новые антискачковые заклинания, не допускающие пользование этой лазейкой. Изобретательница, эксцентричная старушка, предпочла снять свое детище с продажи, но не делиться секретами производства, которые и унесла с собой в могилу.
Нет нужды говорить, что за скачкозаменителями тут же разгорелась охота на черном рынке, которая стала еще более ожесточенной, когда Атлантида начала строить Инквизитории в столицах магических государств по всему миру.
Из «Хронологии Последнего Великого Восстания»
[Закрыть]
Единственного приспособления, с помощью которого можно преодолеть запрещенную для скачков зону – и, скорее всего, именно оно в июне прошлого года помогло учителю Хейвуду исчезнуть из Цитадели.
– Я пять лет пытался купить такой на черном рынке, – продолжил принц, – и за все это время в продажу не поступил ни один.
Но теперь у Иоланты есть скачкозаменитель, благодаря которому можно сбежать откуда угодно. Один раз.
Тит поднял комочки и протянул Иоланте.
– Вершины требуют близости к путешественнику, и поэтому должны пробыть на тебе хотя бы семьдесят два часа, прежде чем куда-либо тебя перенести. Скорее всего, это уже сделали, когда ты была младенцем, но ты же хочешь убедиться.
Она опустила черные комочки во внутренний карман пиджака и аккуратно его застегнула.
– Но где же цель?
Полностью скачкозаменитель состоит из пяти частей: четырех вершин и цели, которая заблаговременно устанавливается в точке назначения. Иоланта была почти уверена, что цель вряд ли находится в жерле действующего вулкана, но предпочла бы знать, куда перенесется.
– Надеюсь, там, где Атлантиде не под силу ее отыскать, – проворчал принц. – Кстати, ты идешь вперед семимильными шагами. Что собираешься делать, если удастся вычислить местоположение твоего опекуна?
Вопросы о будущем причиняли боль – любое возможное развитие событий на неопределенный срок разлучит Иоланту с Титом.
– Освобожу его и где-нибудь затаюсь.
– Уже придумала, где?
Она покачала головой:
– Времени подумать хватит и потом, когда я на самом деле умудрюсь его освободить.
– Прошу, дай знать, если я могу чем-то помочь, – прошептал Тит. – Для тебя там все так же опасно.
Хотелось взять его лицо в ладони и сказать, что она боится не опасности. Больше нет. Но Иоланта лишь кивнула:
– Спасибо. Мне уже пора – через двадцать минут тренировка.
* * *
Прибыв на площадку, она, к своему удивлению, обнаружила там одетого в форму Кашкари и обменялась с ним рукопожатием.
– Решили присоединиться к команде, сэр?
– Как сказал Уэст, когда они составляли список из двадцати двух игроков, моя фамилия стояла двадцать третьей. То есть, я буду заменять Уинтервейла, пока он не оклемается.
– Удивлен, что ты согласился его оставить. Как он?
– Как раз перед тренировкой немного с ним посидел. Он очнулся на целых полминуты.
– Это уже что-то.
– Несомненно. И вроде как он был в хорошем настроении, только слегка расстроился, не увидев принца.
Прибыли еще несколько игроков, за которыми следовал мужчина, волоча на вид тяжелый черный чемодан. Открыв его, он начал собирать хитроумную штуковину – камеру.
– Что там происходит? – спросила Иоланта. – Это Робертс?
– Да, Робертс. Это его последний год в школе и его уже в третий раз отобрали в расширенный состав, но в окончательный он пока ни разу не попадал. Говорят, он нанял фотографа, чтобы тот в любом случае снял его с такого ракурса, будто Робертса выбрали полноправным членом команды.
Иоланта фыркнула:
– Стоит поаплодировать такой находчивости. Хотя… – Она повернулась к Кашкари. – Случайно не знаешь, войдет ли его фамилия в число одиннадцати счастливчиков?
Насколько ей было известно, Кашкари мог бы присниться пророческий сон.
– Ни малейшего понятия. Никогда не видел снов об играх между Итоном и Хэрроу.
– Тогда какие сны тебе снятся, кроме того, о поступлении в Итон? И сбываются ли они?
– Однажды в детстве мне приснился торт к моему седьмому дню рождения. Заметь, в нашей традиции не принято печь торты. В нашей семье на день рождения обычно едят индийские сладости. Но на день рождения мне действительно подали торт со свечами, совсем как во сне.
Раньше Иоланта с восторгом отнеслась бы к подобному дару, но теперь ее отношение к пророкам и видениям стало предосудительным. Смысл жизни в способности делать собственный выбор. Если заранее обо всем знать – особенно если следовать этим видениям, совсем как Кашкари, который поступил в Итон, потому что увидел его во сне – это чересчур ограничивает и идет вразрез с идеей свободной воли.
– Но ты хотел на день рождения торт?
– Тогда я не слишком думал, хотел я его или нет. К тому времени сбылся только один из моих снов – что бывшая одноклассница моей бабушки приедет к нам погостить. Поэтому меня больше интересовало, пророческий ли сон или нет.
– А ты никогда не думал, что хотел бы жить по-другому? Не уезжать из семьи, не поступать в Итон?
– Конечно, думал.
– И ты не жалеешь, что встал на этот путь? Сны ведь не позволяют тебе иного выбора?
– Очень по-западному считать видения о будущем вечной правдой, высеченной во мраморе и неизменной. Мы скорее расцениваем видение как предложение, одну из множества возможностей. Съев кусочек торта, я попросил еще и ладду – обожаю эти твердые сладкие шарики! – и получил целую тарелку. А когда дело дошло до Итона, я никогда не рассматривал сны как вериги. Вопрос всегда был в том, хочу ли я ввязаться в эту авантюру, и в конце концов я решил, что хочу.
– Значит, бывали сны, которые ты не принимал как руководство к действию?
– Ну, был один такой, на который я в качестве эксперимента более-менее решил не обращать внимания, потому что он показался мне одновременно глупым и совершенно незначительным. За последние два года я видел его несколько раз. Будто бы я и еще несколько парней ночью собрались в комнате у принца, и я закатываю рукава на курте, вылезаю из окна и спускаюсь по водосточной трубе.
Иоланта вздрогнула.
– Я надеваю курту только перед тем как лечь спать, то есть дело во сне происходило уже после отбоя. Просто мне показалось, что это на меня не похоже: ради забавы вылезать из окна посреди ночи. Но когда это произошло уже на самом деле, выяснилось, что Трампер и Хогг кидались в наше окно камнями, и я решил, что очень даже стоит за ними погнаться.
И этим он раскрыл себя как «скорпиона», о котором говорила Оракул Тихих вод, того, у кого Иоланте надлежало искать помощи.
– А я в твоем сне был?
– Ты говорил как раз перед тем, как я полез в окно. Не вспомню, что именно ты сказал, но да, ты там был.
– Джентльмены, мне очень неловко прерывать вашу захватывающую беседу, но пора начинать тренировку, – уведомил подошедший Уэст.
О да, беседа действительно получилась захватывающая. Иоланта даже не заметила, как капитан приближается. Все обменялись рукопожатиями.
– Сегодня у нас уйма зрителей.
Уэст бросил взгляд на десятки мальчиков, собравшихся у края игровой площадки.
– Это еще ничего, подожди до конца летнего семестра.
– Купер и Роджерс вон там, – показала Иоланта Кашкари.
Купер помахал. Она манерно послала им воздушный поцелуй. Оба парня согнулись от смеха, словно ничего забавнее не видели за всю жизнь.
– А принц не придет посмотреть на твою игру? – поинтересовался Уэст.
– Крикет привлекает его куда меньше средневековой французской грамматики, – вздохнула Иоланта.
– Правда?
Голос Уэста не изменился, но Иоланта почуяла разочарование капитана – он плотнее стиснул зубы и прижал к себе биту.
Что Уэсту за печаль, если Тит не придет на тренировку?
Неужели он шпион Атлантиды?
Эта мысль настолько заняла ум Иоланты, что только спустя минут двадцать после начала тренировки до нее наконец-то дошел смысл слов Кашкари.
За последние два года индиец несколько раз видел ее – точнее, Фэрфакса – во сне, тогда как Арчер Фэрфакс предположительно отсутствовал в школе всего три месяца, судя по превратному заклинанию принца, с помощью которого он создал вымышленную личность и биографию товарища.
Когда Иоланта наконец объявилась в школе под личиной, Кашкари должен был знать, что Фэрфакс не отсутствовал три месяца, а никогда прежде не появлялся в пансионе миссис Долиш.
Неудивительно, что в начале знакомства он задавал Иоланте столько вопросов, заставляя ее нервничать. Он с первой секунды подозревал, что некоторые отрезки биографии Фэрфакса не сходятся.
Тот Фэрфакс, который предположительно жил под крышей дома миссис Долиш последние четыре года, не существовал до начала летнего семестра.
* * *
Иоланта поглядывала на Кашкари, пока они вместе шли обратно к пансиону. Наверное, его мысли прочитать еще сложнее, чем мысли принца, но в отличие от Тита индиец не выглядел закованным в шипастую броню высокомерия.
Теперь Иолу восхищало то, каким закрытым был Кашкари под флером хорошего воспитания и дружелюбия. Он хранил не только свои тайны, но и ее, никогда не делясь своими сокровенными мыслями, разве что время от времени задавая неожиданные вопросы, ответы на которые находились с трудом.
