Текст книги "Замуж вокруг света. Путешествие вокруг света в поисках мужа"
Автор книги: Шери Лоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
– Добрый день, салон «Суперстиль», Порше у телефона, чем могу помочь?
– Можно Кейт, пожалуйста.
– Извините, Кейт сейчас страшно занята. У нее Тара.
Последняя фраза произнесена самодовольным тоном с осознанием собственного превосходства, как всегда. Все равно что пытаться прорваться через секретарш к докторам из моей местной клиники. Я заговариваю своим самым высокомерным тоном.
– Это ее гинеколог, мне нужно поговорить с ней НЕМЕДЛЕННО о последнем мазке. Срочное медицинское дело, дорогуша.
Представляю, как Порше на глазах бледнеет при мысли о зажимах и скребках. Кейт подходит уже через двадцать секунд.
– Кейт, это я. Я видела газеты!
Порше, видимо, подслушивает, что говорит Кейт.
– Значит, вы получили результаты анализов? – отвечает она.
– Нет, не могу дозвониться ни до Джесс, ни до Кэрол. Они где?
– О, они в ремиссии, – бормочет она, как будто повторяя то, что я сказала. Тяжело так общаться.
– Джесс в порядке? – не унимаюсь я.
– Да, нормально.
– А Бэзил?
– Неизлечим.
Слышу на заднем фоне грохот: Порше рухнула на пол. Да уж, с нами не соскучишься.
Заводим на плеере «Лучшие хиты студии Мотаун». Пересекаем мост, «Танцуя на улице», подъезжая к Купару, проявляем «Уважение», потом промокаем до нитки в «Дождливую ночь в Джорджии», сворачивая на побережье. На коленях у меня лежит двадцатистраничный путеводитель по дешевым гостиницам Сент-Эндрюса.
У нас все-таки бюджет, хоть и мошеннический.
Первое, что мы видим, въезжая в Сент-Эндрюс, – это пляж и роскошный отель «Олд-Корс».
– Потрясающе, – вздыхаю я.
У Сары глаза, как десертные блюдца.
– Кто только останавливается в таких местах? Наверное, стоит кучу денег!
Я делаю глубокий вдох и встряхиваю головой. О нет, только не это!
– Пропади все пропадом! Мы здесь остановимся.
Нажимаю ручной тормоз, поворачиваю налево и с визгом замираю на подъездной дорожке. Сара давится кофе, расплескивая его на рубашку:
– Ты что, шутишь? Нет? Йиии-хаааа! Как сказала бы Кэрол, «в бой так с песней».
Мы шагаем к стойке регистрации по мраморному полу. Посреди холла стоит стол с композицией из лилий, которая, наверное, стоит, как маленький коттедж. Мы захлебываемся от восторга, нам скоро понадобятся трубка и ласты.
– Извините, у вас есть свободный номер на двоих? – спрашивает Сара из-за моей спины, нюхая лилии.
– Надолго, мадам?
Об этом я не подумала. Сколько времени мне понадобится, чтобы его отыскать? Надеюсь, мало, а то кредит на карточках достигнет лимита еще до того, как мы выедем из Шотландии. Отвечаю, что четырех ночей будет достаточно.
Девушка за стойкой сверяется с компьютером, потом поднимает глаза и улыбается:
– Номер есть, мадам. И стоит он…
Я поднимаю руку:
– Тихо! Не говорите, пожалуйста, а то у меня несварение начнется. Просто снимите деньги.
Протягиваю ей карточку «Виза». Последние из разумных мозговых клеток опускают руки и впадают в спячку. Мы находим наш номер, хихикая, как две школьницы, примеряющие первые в жизни лифчики, и открываем дверь. И в кои-то веки у меня нет слов.
Номер – просто класс, класс и еще раз класс! В центре – две двуспальные кровати, на каждой из которых могла бы поместиться семья из шести человек. Сверху – кремовые тканевые покрывала под цвет штор, таких идеальных, что к ним страшно прикоснуться. На туалетном столике из дуба – свежие цветы, на диванах – кружевные подушки, на кофейном столике – ассорти шоколадных конфет (и это даже хорошо, ведь теперь у меня не будет денег на еду уже никогда!).
Стоило потратиться, лишь чтобы увидеть выражение лица Сары. Вид у нее, как у шопоголика в «Харви Нике». Мы разбираем вещи, готовим кофе и растягиваемся на диванах, наслаждаясь видом поля для гольфа и пляжа за ним.
– Это случайно не Майкл Дуглас? – спрашивает Сара.
Прыгаю к окну и прижимаясь носом к стеклу. Вдруг там правда он? Обожаю его еще с фильма «Улицы Сан-Франциско». Вот бы еще Джон Toy вышел из-за угла, и тогда я точно буду знать, что это рай!
Но нет, надо работать, прежде чем сладкая жизнь меня окончательно не поглотила.
План А. Беру телефонную книгу и ищу фамилию Руссо. Разве может быть много людей с такой фамилией в таком маленьком городе? Ищу еще раз.
Никакого Руссо нет. Ноль. Вообще ничего. Наверное, его номер не значится в справочнике. Я вдруг понимаю, что у меня больше шансов увидеть Рене Руссо на поле для гольфа, чем найти Ника Руссо в Сент-Эндрюсе.
С отвращением отшвыриваю книгу.
– Каков твой план Б? – спрашивает Сара.
– Не знаю. У меня даже плана А толком не было.
Чувствую себя неудачницей.
– Так. Давай-ка бери куртку! – решительно произносит она. Ого-го, узнаю старую Сару!
– Куда мы идем?
– Тебя что, мама ничему не научила? Когда ничего больше не остается, надо спросить полицейского.
Она за шкирку вытаскивает меня из комнаты. Через десять минут мы стоим в приемной местного полицейского участка. И как мне объяснить мою проблему?
– Не могли бы вы помочь мне найти парня, который живет в этом городе? Его зовут Ник Руссо.
Офицер смотрит на меня так, будто я прилетела с другой планеты.
– Это что, розыгрыш?
– Я знаю, это не так уж просто… Наверное, я просто зря трачу ваше время. Извините.
– Идите за мной, девушка.
Он обходит стол. Неужели собирается арестовать нас за злоупотребление наркотиками? Или просто даст нам под зад и выкинет на улицу? Хочу было убежать, но он первым оказывается у двери. Широко открывает ее и подзывает нас.
– Может, это тебе поможет, цыпочка?
Я смотрю туда, куда он показывает пальцем, и щеки становятся ярко-помидорного цвета. Через дорогу, меньше чем в двадцати ярдах, стоит нечто похожее на бар и бистро. Наверху двухфутовыми буквами вывеска: «Руссо».
Полицейский хохочет.
– Сделай одолжение, детка. Даже не вздумай становиться детективом.
Он все еще смеется, когда мы с Сарой бежим через дорогу. По крайней мере, ему будет что рассказать коллегам в обеденный перерыв.
У входа в бар я резко притормаживаю. До меня вдруг доходит, что сейчас я увижу парня, о котором думала все эти четырнадцать лет. Меня охватывает паника. Цепляюсь за Сару для поддержки и захожу.
Направляюсь к бармену, который похож на младшего брата того парня, который пригнал мне машину. Неужели легальный ценз на продажу алкоголя снизили до двенадцати лет? Чувствую себя, как моя бабушка. Хочу заговорить, но слюна во рту превратилась в клей, и язык не движется. Сара приходит на помощь:
– Извините, Ник Руссо здесь работает?
– Не-а, не работает он здесь, – отвечает парень. Надежды обрушиваются, как лифт в угольную шахту. Но бармен еще не закончил. – Он – владелец этого бара.
– Он здесь?
Слава богу, что Сара со мной, иначе он бы уже пытался заговорить со мной языком жестом, решив, что я немая. Бармен качает головой:
– Он только вечером приедет.
Наконец ко мне возвращается дар речи:
– Скажите, а его жена тоже здесь работает?
Сара смотрит на меня, гордясь моей сообразительностью.
– Жена? Не-а, Ник не женат, детка.
Я громко вздыхаю с облегчением. Оказывается, все это время я не дышала – и даже не заметила! Мы благодарим его и уходим. Оказавшись вне поля зрения, смотрим друг на друга и визжим.
Прохожие останавливаются и пялятся на нас, а мы обнимаемся и подпрыгиваем вверх и вниз.
– Полчаса, Сара, и мы уже все знаем! Ты просто гений. Люблю тебя, люблю, люблю!
Какие-то старушенции качают головой и бормочут:
– Ох уж эти извращенцы, Марта. Как они называются? Касабланки?
– Лесбиянки, Этель, лесбиянки.
Мы падаем со смеху. В нормальной жизни такого не увидишь!
В восемь вечера мы заходим в бар «Руссо» и просим столик. Для курящих. Сильно курящих.
На мне белая футболка, черные ботинки и черные кожаные брюки. Кейт была такая хорошенькая в этом наряде на вечеринке, что я решила за ней повторить. И сделала большую ошибку: со спины я похожа на двухместный диван, – и так вспотела, что целую неделю не смогу снять эти штаны. Волосы по-прежнему выглядят так, будто я приехала сюда на мотоцикле: вроде как у Мег Райан после электрошоковой терапии.
Как перископ, сканирую комнату на предмет вражеских кораблей, но в поле зрения никого, кто хоть бы отдаленно напоминал Ника. Но чего я хотела? Прошло четырнадцать лет. Даже если я бы выиграла его в лотерею, то все равно бы не узнала.
Мы заказываем два вина. Две бутылки то есть.
– Есть что-нибудь будете, мадам? – спрашивает официантка. Только не в этом месяце, если, конечно, мой живот чудом не выздоровеет. В данный момент он как будто хочет вырваться из моего тела.
Сара берет ситуацию в свои руки:
– Мы возьмем одну американскую пиццу на двоих.
Снова произношу молитву благодарности за то, что Сара рядом со мной. Без нее мне бы не справиться. Наверное, вид у нас как у ДОДИКов – оглядываем каждого мужчину в зале. Но не может быть, что хоть кто-нибудь из этих был Ником. Возвращается официантка с пиццей, и я не упускаю свой шанс:
– Вы не могли бы позвать менеджера? Скажите ему, что у нас жалоба.
– Но вы даже не попробовали пиццу, – озадаченно говорит официантка. – Я слишком долго несла заказ?
– Да нет, еда и обслуживание тут ни при чем. Лучше я обо всем поговорю с менеджером.
Она пожимает плечами и уходит, наверное, подумав, что мы – нервные туристы.
– Что ты творишь? – шипит Сара.
– Я не могу больше ждать. Если я сейчас же с этим не покончу, у меня штаны расплавятся или сморщатся.
Через три минуты (я секунды считала) открывается дверь за баром, и официантка показывает на нас. Потом отходит в сторону, и я вижу его. Ник Руссо идет прямо к нам. Не дай бог у него сейчас случится сердечный приступ, прежде чем я успею с ним поговорить! Он приближается, и я его изучаю. В волосах проблески седины, лицо немного огрубело. Широкоплечий, тяжелый, одет с ног до головы в черное. Все еще привлекателен, но не то чтобы с ума сойти. Раньше при виде его можно было бы упасть в обморок. Сейчас же только голова слегка кружится. Он останавливается у нашего столика и хмурит брови:
– Девушки, я Ник Руссо, владелец. У вас жалоба, так я понимаю?
Этот голос… Мне хочется перевернуться, распустить слюни и чтобы он почесал мне брюшко. Начинаю говорить. Только говори по-английски, Купер, по-английски.
– Да, жалоба есть. Нам просто кажется, что старых друзей должны приветствовать лично.
– Старых друзей? Извините, я вас…
Тут он осекается. Ну же, давай узнай меня! Если не узнаешь, я выйду на улицу и воткну кол себе в сердце, потом заползу под камешек и умру.
– Бенидорм, – подсказывает Сара.
Он поворачивает голову и таращится на меня:
– Карли? Черт, Карли Купер! – Ну слава богу, не все забыл.
Он садится рядом со мной и заключает меня в медвежьи объятия.
– Карли Купер! Что ты тут делаешь? Я вырываюсь из тисков:
– Видишь ли, я ждала десять лет, когда же ты за мной приедешь, а ты так и не приехал. Я решила дать тебе шанс подумать и подождала еще четыре: мало ли, вдруг меня так трудно найти? И наконец сдалась и решила самой приехать и облегчить тебе задачу.
– Ты шутишь.
У него потрясенный и смущенный вид. Впрочем, как и у всех остальных сотрудников бара, которые пораженно пялятся на нас.
Я смеюсь:
– Да, шучу, конечно. Мы с Сарой приехали в отпуск, увидели бар и подумали, что, наверное, ты здесь работаешь!
Детектор лжи мне в жизни не пройти. И я опять слышу, как врата рая захлопываются и запираются на замок.
Ник наклоняется и целует Сару. Он никак не может прекратить качать головой.
– Не могу поверить – это же здорово. Может, задержитесь подольше? Поужинаете со мной. Вы где остановились? И на сколько?
Ответы: да, да, в отеле «Олд-Корс», на пару дней.
Он заказывает бутылку шампанского и еще еды, и мы начинаем обмениваться историями. Сначала про Бенидорм. Потом про все, что случилось за эти четырнадцать лет.
Ник рассказывает, что в двадцать один год женился на девушке, в которую был с детства влюблен, и в двадцать пять развелся. У него не было детей, а владельцем бара он стал пять лет назад, когда его родители ушли на пенсию и уехали в родной Сорренто. Раньше это был тихий ресторанчик, а он превратил его в модное местечко в Сент-Эндрюсе. В течение этих лет у него были какие-то отношения, но женитьба, точнее, развод на всю жизнь отбил у него страсть к обручальным кольцам.
Мы с Сарой выдаем укороченные версии наших жизненных историй.
Я вдруг понимаю, что в зале остались лишь мы одни. Смотрю на часы – час ночи. Наверное, я попала во временную воронку, ведь мы вроде только что вошли?
Ник встает:
– Может, прогуляемся по пляжу?
Сара зевает:
– Я очень устала. Идите вдвоем, а я в отель.
«Оскар» ей не светит. Худшая актерская игра со времен Фары Фосетт в «Ангелах Чарли».
Мы провожаем ее до отеля и направляемся в пески.
Я чувствую себя неловко. Что мне ему говорить? Он берет меня за руку:
– Я так рад видеть тебя, Купер.
– И я тебя.
И это правда. Так почему от нее меня не уносит волна желания и томления? Неужели мое либидо утонуло в кожаных штанах?
Примерно милю мы идем в тишине.
– Ты думала обо мне все эти годы?
Еще спросите, религиозен ли римский папа.
– Да. Много думала. А ты?
– Конечно. Я как-то пытался с тобой связаться, но твоя мать сказала, что ты уехала то ли в Париж, то ли в Амстердам, то ли еще куда-то.
Спасибо, что рассказала мне об этом, мам. Надо будет сказать Эйвану, сколько ей на самом деле лет.
– Потом я решил, что это был всего лишь курортный роман и ты обо мне забыла.
– Ник, ты мой первый мужчина. Я никогда тебя не забуду.
Он целует меня в макушку:
– Я тоже.
Я мысленно проверяю свои телесные процессы. Нет, колени не подкашиваются, кровь не приливает куда не надо. Кажется, эти штаны разрушили все мои нервные окончания. Даже липкий карамельный пудинг вызывает у меня более восторженную реакцию.
– Пообедаешь завтра со мной? – спрашивает он.
Я не знаю, что ответить. Мое тело явно принадлежит кому-то еще или просто умерло, не оповестив об этом мозг. От шеи и ниже я ничего не чувствую – знаю только, что вспотела.
– Конечно, – соглашаюсь я и целую его на прощание в щеку. – Обед – это здорово.
Сара открывает дверь, прежде чем я успеваю постучать:
– Я услышала твои шаги. Ну что, каков вердикт?
– Он милый. Очень милый.
– Карли, ты бы еще сказала, что он «хороший». Что-то подсказывает мне, что за этим последует «но».
Как ей объяснить? Я понимаю, что провела с ним всего несколько часов, но мы как промокшие фейерверки – ни искорки. Даже если допустить, что я – человек-катастрофа и нельзя основывать каждое решение в жизни на первом впечатлении, но сами посудите, если этот мужчина должен стать отцом моих детей, разве не должна между нами существовать хотя бы капля влечения? Я должна до смерти хотеть напиться шампанского и танцевать при лунном свете вместе с ним, а не заказывать капучино и разглагольствовать о загрязнении окружающей среды. Ни разу за сегодняшний вечер у меня не возникло желания затащить его в угол и облизать с ног до головы.
Кроме того, я более чем уверена, что он чувствует то же самое по отношению ко мне – иначе разве бы мы не лежали сейчас на пляже, болтая романтическую чепуху о звездах и судьбе?
Если в этой комнате есть пыль (сомневаюсь), мои надежды только что в нее рассыпались.
Сара все еще ждет ответа.
– Не знаю, Сара. Может, я сильно изменилась с семнадцати лет. Или он изменился. А может, я слишком многого ожидала. Может, я вообще безнадежный случай и мне надо серьезно задуматься о постриге в монахини.
– Тебя к нему не тянет.
Это утверждение, а не вопрос.
– Как ты поняла?
– Весь вечер смотрела на твою футболку – соски ни разу не напряглись.
Я бью ее вышитой подушкой, и она визжит. С друзьями вечно так: никогда ничего не забывают.
На следующий день я иду обедать с Ником с открытым сердцем. Ну и что с того, что вчера он не зажег мой огонь, не вскружил мне голову, не взволновал душу и не взвинтил мое либидо. И пусть мне не захотелось проделать то же самое с ним. Давай же, гормон, играй, когда придет время!
Когда мы приходим в ресторан, Ник уже ждет. На нем голубые джинсы, светло-голубая рубашка-поло и сандалии. Все от Ральфа Лорена. Мы накидываемся на начос, а он рассказывает о своих планах открыть еще три ресторана в соседних городах в следующие четыре года. Я вижу в его глазах искорки волнения. Ладно, Купер, давай взвесим все плюсы и минусы:
A.Он симпатичный парень с чувством юмора, добрый и сладкий, как чай с четырьмя кусочками сахара. И водит «ягуар».
Б.Он преуспевает, явно богат, амбициозен. Высший класс – только посмотрите на его черный «ягуар».
В.Он откровенен, интересен, любит жизнь. Сами посудите: в его «ягуаре» кожаный салон и стереосистема.
Г.В общем и целом, это даже лучший улов, чем десятифунтовая пикша. К тому же эта пикша водит «ягуар».
А минусы? С «ягуаром» или без, он возбуждает меня не больше, чем перспектива провести выходные, наблюдая за птицами.
– И когда вы уезжаете? – Ник встревает в мои мысли.
Рот принимает опрометчивое решение, снова опередив мозг:
– Хмм… мы уезжаем… хммм… сегодня вечером.
У него становится грустное лицо, а Сара изо всех сил старается не выглядеть удивленной.
– Как жаль, – хмурится он. – Был рад повидать тебя снова.
– И я тебя тоже, но я завтра уезжаю за границу.
– В хорошее место?
Я смотрю на Сару. Бесполезно, передаю я ей телепатически, он не «то самое».
– В Амстердам.
Уже чувствую запах тюльпанов… Джо Кейн, надеюсь, ты готов.
Крепко его обнимаю и целую на прощание.
– Увидимся еще через четырнадцать лет.
– Назначаешь свидание? – смеется он.
Мы с Сарой возвращаемся в отель, и она берет меня под руку:
– Расстроилась?
– Нет. Наверное, если бы Ник оказался тем самым мужчиной моей мечты, это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. В жизни так просто никогда не бывает. К тому же надо подумать о моих кредитках – они-то ожидали, что их отправят в кругосветное путешествие. Ужасно не хочется их разочаровывать.
– Ты права. Члены Королевского общества по защите кредитных карт от жестокого обращения тебя бы убили. И все же, – добавляет она, – я расстроилась, что надо уезжать отсюда: только я привыкла к завтракам в номер и толстому ковру.
У меня вдруг случается озарение.
– Так и не надо никуда уезжать, Сара. Я заплатила за четыре дня. И если моя миссия взорвалась и прогорела, как самодельная ракета, это вовсе не значит, что ты тоже должна уезжать. Оставайся еще на пару дней, а потом поедешь домой на поезде.
Она задумывается:
– Ты уверена?
– Сара, ты это заслужила. Но только при одном условии.
– Каком?
– Возьмешь бумагу с отельным гербом и пошлешь письмо Биллу. Пусть увидит, что ты живешь роскошной жизнью и у тебя все лучше, чем когда-либо. Нет ничего приятнее, чем высыпать на рану целый мешок соли. Или, как сказала бы Кэрол, натереть порез острым перцем.
Ее лицо морщится от смеха:
– У нее до сих пор проблема с поговорками?
– Как пить дать, чтоб я провалилась.
Она все еще смеется, когда я машу ей рукой на прощание. В зеркале заднего вида я вижу, как она машет мне в ответ, сияя от счастья, довольная жизнью.
Значит, я все-таки не зря потратила время. Итак, где мои деревянные башмачки?
Глава 15
Что, если башмачки маловаты стали?
Атакуя ножом самолетную булочку, я мысленно анализирую ситуацию.
В глубине души я немного разочарована из-за Ника, но если честно, меня теперь обуревает неуемное любопытство насчет всех моих бывших. Не поймите меня неправильно, в ту самую минуту, как я встречу «того самого», я утихомирюсь быстрее, чем беременная курица, но как было бы позорно рассказать всем, кто знал об этой поездке, что дальше Шотландии я не уехала! Ничего себе грандиозное путешествие, а? Все равно, как если бы Марко Поло зашел бы позавтракать в первый же придорожный ресторанчик и решил бы никуда не ехать.
Экспресс из аэропорта Скипхол в Амстердам с визгом тормозит на Центральном вокзале, и я выхожу на перрон вместе с толпами туристов, которые хотят насладиться или удивительными видами прекрасных городских строений, или удивительным строением прекрасных амстердамских женщин. Запрыгиваю в такси:
Dam Straat, Alstublieft [29]29
Улица Дам, пожалуйста (нидерл.).
[Закрыть].
Большая ошибка. Теперь водитель думает, что я говорю по-нидерландски и пускается в пятнадцатиминутный диалог по ходу вождения. Я лишь улыбаюсь и согласно киваю головой, когда он переводит дыхание. Когда он высаживает меня у места, мы уже, можно сказать, лучшие друзья.
Наверное, он думает, что я прекрасно умею слушать.
Я вхожу в отель и направляюсь к служащему за стойкой, который поглощен утренней газетой.
– Простите, я бы хотела снять комнату.
Он что-то бурчит и открывает регистрационную книгу, даже не подняв головы. Вот вам улыбчивое обслуживание, пожалуйста.
– Да, мне, пожалуйста, ту самую комнату с отслаивающейся краской, дырами в ковре, плесенью в ванной и чтобы ворчливый старый пень каждый пять минут стучался в дверь и приносил кофе с бензиновым вкусом!
Рене поднимает голову:
– О, Mon dieu! – Раскидывает руки и тянется через стол, крепко меня обнимая. – Карли! Ты к нам вернулась. А мы думали, что ты умерла!
– Умер мой мозг, Рене. – Я со смехом обнимаю его. – Рада тебя видеть.
Он проводит меня в мою старую комнату – все та же фирменная помойка. Кажется, с тех пор, как я отсюда уехала, в ней так и не делали ремонт; клянусь, на кровати то же самое одеяло.
Я смеюсь и качаю головой:
– Господи, Рене, и как тебе удается еще деньги брать за этот отстойник? Даже в лагере беженцев условия получше.
– Да, но мы берем плату за дружелюбное обслуживание и чудесный персонал, – подмигивает мне он. Рене неисправим. Будь он лет на сорок помоложе, проглотила бы его, как цветок-паразит – муху. Открываю окно, прежде чем моя респираторная система не разрушилась, а потом разбираю вещи, обязательно положив в ящик пакет, прежде чем класть туда одежду. Не хочу, чтобы мои свитеры были съедены прежде, чем у меня появится возможность их надеть.
Я спускаюсь вниз к Рене, а у него уже наготове чашечка «бензина». Я все время улыбаюсь и не могу перестать. Объясняю, зачем я здесь, не упоминая о том, что все это – часть великого плана, в результате которого я надеюсь проплясать к алтарю в белом атласном платье. Не хочу, чтобы Рене пополнил длинный список людей, которые думают, что я или слегка чокнутая, или совсем чокнутая, или вовсе невменяемая.
Спрашиваю, не знает ли он, где мне найти Джо, и он задумывается на минутку, потирая подбородок:
– Дорогая, это было так давно. Я старый человек, и память уже не та.
Я удивлена. Тот Рене, которого я знала, помнил цвет лифчика проститутки из 1962 года.
– Наверняка ты что-то знаешь, Рене. Ты – Будда знаний, – шучу я, потирая его сильно растолстевшее пузо. – Скажи что-нибудь, что облегчит мне задачу. Не хочу целыми днями бродить по улицам и выслеживать его, лишь чтобы обнаружить, что он эмигрировал через два месяца после моего отъезда.
– Это тебя очень расстроит, дорогая? – спрашивает он.
Я хмурю брови. Почему Рене так хитрит? У меня возникает подозрение, что он что-то недоговаривает.
– Это будет ужасно, Рене! Тогда мне придется ехать в Америку, искать его родителей и выслеживать его оттуда! Я не сдамся, пока его не отыщу.
Ничего себе, моя решимость даже меня удивляет. Рене вздыхает и несколько секунд обдумывает мои слова.
– Клуб «Премьер» закрылся много лет назад – примерно через два года после твоего отъезда.
О черт! Только я приехала, а уже наткнулась на тупик. Но Рене продолжает:
– Но я слышал, что у твоего Джо до сих пор клуб на другом конце города.
Мое сердце взмывает ввысь. Или, может, это самолетная еда имеет такой странный эффект?
– Знаешь, дорогая, с тех пор, как ты уехала, здесь многое изменилось.
Он говорит как-то испуганно, и я опять начинаю подозревать, что он что-то скрывает. Пытаюсь надавить на него, но он непробиваем, как политик-консерватор.
Мне удается убедить его прогуляться со мной вдоль каналов, пообещав, что мы зайдем в кафе и он сможет попробовать настоящий кофе, а не местное пойло.
– Почему ты так и не женился, Рене?
Он долго молчит.
– Я однажды был влюблен в прекрасную девушку из моего родного города. Она была, как ты говоришь, просто супер. Все для меня значила. Но сбежала от меня к другому мужчине, к американцу.
Так вот почему он упорно отказывается торговать «Будвайзером» и кренделями.
– И после этого мое сердце было разбито. Понимаешь, она была единственной. Я верю, что у каждого в мире есть только одна половинка – она была таким человеком для меня.
О боже, как романтично. Как у Барбары Картленд, только без соплей. Я беру его за руку:
– А что, если ты никогда не встретишь человека, который был бы твоей половинкой? И как узнать, встретил ли ты его уже?
– Ах, моя малышка, вот тут должно вмешаться Божественное провидение. Бог устроит вашу встречу, и когда это произойдет, ты сама поймешь.
Я обдумываю его слова. И как же тогда вышло, что я «понимала» это столько раз? Может, я шизофреник и Бог создал мужчину специально для каждой из моих многочисленных личностей? Или Рене прав и у меня было больше ложных тревог, чем у беременного ипохондрика? Или я просто так и не встретила свою половинку. Мне приходит в голову пугающая мысль. Что, если моя миссия совершенно бессмысленна, вдохновлена моим отчаянием и оптимизмом и обречена на еще более страшный провал, чем рейтинги Пятого канала?
Целых пять минут я пребываю в унынии, но потом отбрасываю плохие мысли и отчитываю сама себя. Гори все огнем. Я молодая (почти), здоровая (легкие и печенка не в счет), счастливая (по большей части) и гуляю по берегу канала в чудесный июльский денек с очаровательным (старым) мужчиной. И что мне унывать?
Ну вот, я слишком сильно задумалась, и от мыслей голова начала болеть. Переходим через канал Зингел и направляемся в маленькую французскую кофейню прямо напротив красивой церкви Кепел с медным куполом. Владелец приветствует Рене рукопожатием и поцелуем в обе щеки.
– Рене, старый друг! Давно не виделись, – ревет он. – C'est formidable! [30]30
Это великолепно! (фр.).
[Закрыть]А это, – он поворачивается ко мне, – наверное, твоя дочка, а?
Хитрый подлюга. Если он старый друг Рене, то должен знать, что у него нет детей.
– Нет, месье. Рене мне не отец. Он – как это по-французски, Рене? Мой сладкий папик.
Рене сияет от гордости. Кажется, я только что осчастливила старика. Теперь в глазах его друга он приобрел высокий статус любимца молоденьких девушек. Уже к вечеру попадет в голландский выпуск газеты для престарелых!
Выпив кофе, мы заходим в магазин, купить мне средство для дезинфекции ванной. Ни за что в жизни не залезу в немытую ванну в этом отеле – чревато летальным исходом.
Лежу в окружении пузырьков, пока не становлюсь похожа на маринованную черносливину. Пытаюсь определить, какое чувство во мне сильнее: волнение, паника или ужас. Волнение побеждает, но с небольшим отрывом.
Как я с ним поздороваюсь? «Привет, Джо, получил мою записку?» или «Помнишь меня? Карли Гудини?»
Сдуваю пузырьки с сосков. Оптимизм приходит на помощь, и я обращаюсь к ним: готовьтесь, ребята, скоро начнется игра!
Надеваю белые брючки-капри и светло-голубую рубашку. Смотрю в зеркало. Нет, слишком простовато. А красная мини-юбка с черной футболкой? Тогда мне в жизни не добраться до клуба, не получив предложения по-быстрому перепихнуться за плату. Наконец выбираю черные брюки и черную облегающую водолазку. Полезный наряд для того, чтобы прятаться в дверных проемах, да и если придется бежать, всегда можно сослаться на траур.
Перед уходом Рене обнимает меня так крепко, как будто мы видимся в последний раз. Ведет себя так, будто провожает меня на свидание с судьбой. Если раньше я не очень нервничала, то сейчас начинаю паниковать.
– Помни, дорогая, главное – забыть о предрассудках.
У меня опять отчетливое чувство, что он что-то недоговаривает. Может, этот клуб – садомазохистская бойня? Зная Джо, меня это не удивляет. А может, он теперь носит парик и накладные волосы на груди? Меня это тоже бы не особо удивило. Сворачиваю на Рембрандтплейн чуть позже девяти. Толпа гудит, музыка льется из каждого бара и клуба. Здесь больше эксцентричных личностей, чем в палате лордов: трансвеститы, люди в безумной одежде, вообще без одежды – вся улица словно карнавал в Рио-де-Жанейро. Отыскиваю клуб Джо, который, по надежным сведениям Рене, называется «Рай Джо и Клауса». Спорим, католическая церковь не оценила бы юмора? Наверное, у дверей устроили демонстрацию монашки. У входа в отремонтированный склад в паре ярдов замечаю группу ребят, которые похожи на более симпатичных братьев труппы стриптизеров «Чиппендейлз». Они проходят, и я вижу охранника у двери. Господи, неужели в этом месте ничего не меняется?
– Тебе никто не говорил, что ты с каждым днем становишься все больше похож на Барри Уайта?
Чед смотрит на меня и уже готов раздавить, как таракана, но тут в его глазах появляется искра узнавания.
– Будь я проклят! Карли Купер. Какого черта ты здесь делаешь, крошка?
В последнее время занятие моей жизни – удивлять людей. Чувствую себя Дэвидом Копперфилдом.
– Я тут просто проездом, Чед. И вот подумала зайти и посмотреть, где мой любимый столп общества.
Он громко хохочет и ударяет меня по спине. Позвоночник треснул, два ребра сломаны.
– И еще я хотела повидать Джо. Он здесь?
Чед замолкает. У меня что, паранойя началась или у него действительно смущенный вид? В чем дело, тут жена Джо или что?
– Конечно, детка. Он в клубе. Я позову кого-нибудь тебя проводить.
Он подзывает еще одного охранника, который мог бы стать звездой баскетбольной команды. Наверное, все детство провисел на турнике. Леон – так его зовут – проводит меня сквозь толпу к лестнице черного хода. Я поднимаюсь, и ноги мои вдруг становятся очень похожи на клубничное желе. Я не хочу туда идти. Я вдруг понимаю, что с большей охотой пошла бы к зубному прочистить канал, чем поднималась бы по этой лестнице. Леон показывает на голубую дверь.
Я стучу и вспоминаю тот момент, когда впервые постучалась в дверь Джо, тринадцать лет назад, только что приехав из Шотландии, неопытная салага. Надеюсь, что на этот раз он проявит такое же понимание. «Войдите», – слышу я голос, но он принадлежит не Джо. Робко приоткрываю дверь и ахаю. Передо мной стоит скандинавский бог: длинные светлые волосы, глаза, как сапфиры, острые скулы, которыми можно дерево рубить. Смотрю на свои соски. Спокойно, детки, предупреждаю я их, реакция правильная, только вот парень не тот.
– Могу я вам помочь? – спрашивает он с сильным голландским акцентом.
Пытаюсь придумать остроумный ответ, когда чувствую, что кто-то сидит у меня слева. Поворачиваю голову и вижу Джо Кейна, который сидит, заложив руки за голову и водрузив ноги на стол. Он изменился: голова обрита наголо, на нем черная сетчатая майка и кожаные обтягивающие джинсы. Он похож на нечто среднее между буддийским монахом и чайным пакетиком «Тетли». Но он все еще весьма, не на шутку привлекателен. Похож на Юла Бриннера.
