Текст книги "Волкогуб и омела"

Автор книги: Шарлин Харрис

Соавторы: Патриция Бриггз,Саймон Грин,Карен Ченс,Кери Артур,Кэрри Вон,Тони Л. П. Келнер,Дана Стабеноу (Стейбнау),Дж. А. Конрат,Нэнси Пикард,Кэт Ричардсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– Это когда ты умер, Мэтти-малыш.

– Но я не мертвый! И не помню, чтобы умирал.

– А ты подумай, что ты только что видел…

Книгу захлопнула рука в красной перчатке. Святой Николай вырвал книгу у своего спутника.

– Ну-ну, Питер! Не пугай бедняжку Мэтти, он сегодня очень хорошо поработал. Это имя с вечера было написано угольно-черным, и мы еще поговорим, откуда взялась эта чернота…

– Расскажи про букву «X»! – зарычал Маттиас.

Дедушка Мороз ответил тяжелым вздохом.

– Долго рассказывать, а солнце нас догоняет. Когда-нибудь в другой раз, чтобы нам не застрять здесь на Рождество.

– А я не застряну, – возразил Маттиас. – Мне не нужна волшебная упряжка, чтобы лететь домой – я и так дома, или рядом с ним.

Мэтт сгорбился, ощетинился, припал к земле, готовый прыгнуть на человека в красном и совершенно забыв об упряжи.

Святой Николай посмотрел на небо на востоке, потом снова на вервольфа. Маттиас не видел никаких изменений в цвете ночи, но, наверное, это приходит с опытом. Как и умение проникать в дома.

– Хорошо, – согласился Санта. – Ты знаешь, что я – святой покровитель детей. Так случилось из-за того зла, которое сотворил вот этот человек. – Он показал на Черного Питера, тот ответил злым взглядом. – Когда я был епископом мирликийским, в одной деревне пропали трое мальчиков. Это были закадычные приятели и проказники, так что сперва никто их не хватился, думая, что они затеяли очередную шалость. Но их долго не было, и родные начали беспокоиться. В других деревнях в то время был голод, и многие впали в отчаяние. Больше всего страдал сам город, ибо слишком было много ртов, и не хватало провизии из деревень и с приходящих судов.

Я купил у одного капитана груз зерна. Он был предназначен могущественному властителю, чьи земли располагались дальше по берегу, но капитан продал мне его ради милосердия, и это было угодно Богу. За доброту Господь возместил ему проданное зерно, и он не был наказан грозным хозяином за нехватку.

Люди плакали от радости, но среди этих радостных слез я услышал горький плач печальных родителей о пропавших детях. И еще другой звук – голоса самих мальчиков, умоляющих о жизни.

Я пошел на звук этих мольб и пришел к дому мясника – жирного и злого мясника по имени Рупрехт, – святой грозно посмотрел на свою тень, – который заманил мальчишек в дом, убил их и разделал как туши. Куски он засолил и хотел продавать как солонину своим согражданам. Прибытие зерна заставило его отложить свои планы, поэтому я нашел убитых мальчиков на месте, воскресил их из мертвых, и отослал к родным. Рупрехт во искупление своих грехов сделался моим помощником. Он ведет списки и наказывает плохих детей, чтобы они не выросли такими, как он. Я его теперь называю Питером, чтобы не напоминать о его злодейском прошлом. Может быть, это было ошибкой, – добавил святой, сурово глядя на черного человека.

– Теперь ты видишь, что у меня есть власть возвращать детей к жизни, но только однажды и только на Рождество. Тебе было три года, Маттиас, и твоя семья погибла в пожаре. Это случилось как раз на Рождество. Твоих родителей я спасти не мог, потому что у меня нет такой власти, но я оживил тебя. Ты всегда был хорошим мальчиком.

– И ты меня оживил – зачем? – взревел Маттиас. – Чтобы я стал сиротой, которого все ненавидят? Ругают, что выжил, когда родители погибли? Перебрасывают из приюта в приют? Чтобы мучился от нищеты и голода? Это и был твой дар – единственный дар, могу заметить! За все эти годы ты мне ни разу ничего не подарил!

Олени шарахнулись от разъяренного вервольфа, сбиваясь в кучку.

Святой Николай поднял руки, успокаивая оленей, потом нахмурился и посмотрел на Маттиаса:

– Ты их не получал? Я тебе каждый год приносил. Мелочи, конечно, но я думал, ты поймешь. Я не мог их делать слишком заметными, но они были. У тебя всегда ботинки были по ноге. Красное пальтишко тебе на пятилетие с пожарной машинкой в кармане…

– Не было у меня пожарной машинки! И красного пальтишка тоже не было! – Олени вздрагивали от испуга, сани пошатывались от яростных рывков Маттиаса. – Ботинки жали и текли. Монахини меня били линейкой по рукам до крови, и каждый день все мы ложились спать голодными, кроме сочельника, когда нам люди приносили ненужную им еду! Ты меня воскресил и бросил жить в аду. Что ты за святой после этого?

Святой Николай посмотрел на Черного Питера:

– А ты что на это скажешь?

Каратель плохих детей только покачал головой, но в красных глазах мелькнул огонек.

– Мы к этому еще вернемся, Черный Питер, помяни мое слово.

Санта отвернулся, обнял яростного вервольфа, шепча ласковые слова, успокаивая. Маттиас рвал человека в красном зубами и когтями, выл и рычал от гнева и отчаяния, но раны от его клыков заживали тут же.

Наконец вервольф в изнеможении опустил голову на снег. Санта-Клаус сел рядом.

– Маттиас, мне очень, очень жаль. Но я могу спасти дитя только однажды, после этого оно должно спасать себя само. Ты был хорошим мальчиком, и я не могу понять, почему ты стал плохим. Потом ты перестал быть ребенком, и я долго, очень долго не знал, что с тобой сталось. У меня много есть еще обязанностей, помимо Рождества, я покровитель многих вещей, и, наверное, я упустил тебя из виду. Но ты не был ни моряком, ни пекарем, ни узником, и ты не думал держать лавку или переехать в Грецию. Ни одна из моих сфер влияния не могла быть тебе полезной, и я сам был виноват, что смотрел недостаточно внимательно. Но сегодня ты оказался здесь, и у меня появилась еще одна возможность. Я пытался тебе помочь. И вот, Маттиас, сейчас мне нужна твоя помощь.

– Не хочу я тебе помогать. И «рождественская радость» на мне уже выдохлась, – буркнул Мэтт.

– Но разве не понравился тебе бег по ночному небу?

Вообще-то да, и очень. Но Мэтт только пожал плечами, не доверяя этому красношубому мошеннику.

– Ты и правда хочешь бросить здесь сани и оленей? И расстроить всех детей по всему свету, которых я должен был посетить? Разве это справедливо?

Мэтт заворчал. Ему плевать было… плевать вот, и все. Но еще чуть побегать по ночному небу…

– Не знаю. Ты со мной не очень справедливо обошелся. Что я за это получу?

Видно было, что Наезднику это не понравилось, но Мэтт понял, что сейчас держат его за шкирку. Восход солнца близился, и терминатор подкрадывался неумолимо. Если епископ мирликийский хочет оказаться дома до света, ему придется договариваться.

Святой Ник еще раз вздохнул и встал.

– Ладно. Ты меня держишь под дулом пистолета, Маттиас. Каковы твои условия?

Вервольф сел, опустил вздыбленную шерсть, чуть пригладил ее, потягивая время. Потом сказал:

– Я хочу рецепт «рождественской радости».

– «Рождественской радости»? Но она только раз в году действует.

– Меня устраивает. Вполне согласен бегать по небу только раз в год. Это неплохо.

– И это все?

– Да… ну, и еще указание, как выбраться с северного полюса. Дурацкое место.

Санта погладил бороду:

– Хорошо, договорились. Если ты доставишь нас в Дом Рождества еще до рассвета.

– И чтобы рецепт действовал!

– Гарантирую, что будет – слово Отца Рождество. Но помни: только в сочельник.

– Годится. – Вервольф встал, отряхнулся. – Добавь сейчас «рождественской радости» и поехали!

Еще пригоршня волшебной пыли сверкнула при звездах, святой Николай пробормотал волшебные слова, человек в красном и его черный слуга устроились в санях, и Мэтт с оленями тронули с места.

И снова летели, уходя от рассвета, к домам, полным хороших спящих детей, и каждый раз, останавливаясь, Мэтт внимательно смотрел, что делает Пер Ноэль. Он подносил к лицу руку в перчатке, что-то говорил и исчезал в вихре рождественской магии.

Наконец Маттиас спросил:

– А как ты это делаешь? В печную трубу пролезаешь, в смысле? Как ты входишь и выходишь?

– Мэтти, на долгие разговоры времени нет. Мы уже и так опаздываем.

– Я никуда не опаздываю. И не спешу.

– Ладно, расскажу. Когда я произношу нужные слова и принимаю щепотку «рождественской радости», я могу пройти через что угодно: потому что сам на несколько минут становлюсь Духом Рождества. Это длится очень недолго, и мне приходится торопиться или повторять заклинание.

– А! Так вот что этот поэт имел в виду в своей «Ночи перед рождеством»! Я думал, он говорит, что ты ему подмигивал.

– «Этот поэт»… А, ты про Клемента Мура, который написал «Посещение св. Николая». Да-да… «Приставив палец к носу»… Да, это оно.

– Фу! Вдыхать крошки от печенья ноздрей! – Мэтта передернуло. – Противно.

Хотя совсем не так противно, как некоторые вещи, которые он проделывал в волчьем образе. И Мэтт осклабился самодовольной волчьей усмешкой. Все было так, как он и думал.

– Ну, эта работа – не сплошная глазурь на торте, Мэтти.

То ли показалось, то ли вправду святой старик показался усталым и морщинистым? Да нет, не мог Санта брюзжать. Ему полагается быть всегда веселым. Но уже было очень поздно, и олени плелись едва-едва. Мэтт заметил, что они давно оставили попытки укусить его и тянули вместе с ним охотно, не ради демонстрации силы или злости. Может, они даже уже к нему привыкли.

Мэтт пожал плечами, подождал щелчка бича и подергивания вожжей, говорящих, что пора двигаться, и снова вихрем лап и копыт упряжка поднялась в воздух.

Когда они закончили объезд, краешек солнце выглядывал уже из-за горизонта, как пожар в прерии. Святой Николай резко направил упряжку на север и погнал изо всех сил в полярную тьму. И они понеслись, будто спасаясь от смерти, понеслись по воздуху, и терминатор ночи и дня шел за ними, смертоносный, как нацеленный на убийство робот. Коснись их солнце – и полетят они на землю с аэродинамическим изяществом булыжников.

Они рвались на север, не щадя дыхания, колотя небо лапами и копытами. Пузырьки шампанского от «рождественской радости», бурлящие в теле, начали выдыхаться, цвета становились тусклее, необычное обоняние покидало Мэтта, и жуткий холод вечной зимы пробивался даже через волчью шкуру. Он тянул, налегал, бежал, бежал, уже опускаясь к земле, как тонущая лодка…

Со стуком споткнулся о сугроб и полетел вперед, кувыркаясь. Олени у него за спиной затормозили копытами, остановили его весом своих тел. Он встал, отряхнулся, осмотрелся. Увидел край Дома Рождества и бегущих по снегу эльфов. И вздохнул с облегчением.

Эльфы захлопотали, распрягая оленей, уволакивая сани, помогая Маттиасу освободиться от постромок. Оленей отвели в загон, Санта-Клауса – вдруг постаревшего и одряхлевшего, – повели к дому под руки.

Маттиас направился следом.

– Не хочешь ли закусить и выпить чего-нибудь горячего, Мэтти? – спросил епископ, когда они плюхнулись возле ревущего в камине огня в доме святого.

– Нет, спасибо. Мне пора.

– Ты уверен? Ночь выдалась долгая, и ты очень здорово поработал.

Мэтт почесался, зевнул, потянулся, потом встал.

– Ночь была долгая, но я лучше пойду. Когда ты отдашь мне мой подарок.

Святой Николай нахмурился, но встал и вышел, вернулся с листом бумаги и пакетом, которые протянул вервольфу.

– Вот оно. В пакете рецепт и несколько ингредиентов, которые тебе трудно будет найти не в сезон. Изготовишь утром сочельника, и должно действовать. А указания, как уйти от северного полюса, вот здесь, на листе. – Он с задумчивым видом добавил: – Но я бы хотел, чтобы ты еще здесь задержался. Нам бы много о чем стоило поговорить…

– Нет, спасибо, – ответил Мэтт.

Он взял пакет и лист бумаги и понес их в темноту рождественского дня.

На следующий год, когда канун Рождества уже медленно полз к вечеру, Маттиас лежал в снегу позади хвойной рощицы, глядя на суету во дворе Дома Рождества. Нос наполняли запахи корицы и бренди, вкус пряников и яблок держался на языке. Видения волшебных созданий в светящихся одеяниях плясали на цветных лентах магии, и эльфы там, внизу, вытаскивали сани и чистили упряжь. Что их стукнет, они так и не узнают…

О да, Маттиас тщательно продумал все планы. Он смешал себе «рождественскую радость», он запомнил путь к северному полюсу, и сейчас надо было только ждать. Все трюки старого святоши он знал, и в этом году, когда лицемер в красной шубе выйдет в загон, Мэтт не опешит и не будет застигнут врасплох. На этот раз он этому епископу мирликиискому сразу горло перервет. Займет его место на санях и помчится по рождественскому небу из дома в дом, и он-то уж молочком с печеньем не удовольствуется…

У него за спиной во мраке соткалась темная тень и сверкнула острой как нож улыбкой, и черные руки открыли книгу, где золотистое имя Маттиас Вульфкинд стало угольно-черным. Раздался ужасный смех – и тут же оборвался.

И сказал из темноты иной голос:

– Тебе за многое придется ответить, Черный Питер.

Мэтт резко обернулся к святому Николаю – и увидел перед собой огромного волка, белого как снег, в густой шубе, и глаза его смотрели добрым и в то же время разочарованным взглядом. Из пасти у него висела темная тень, она извивалась и плевалась огнем. Святой Николай выплюнул Черного Питера на снег и придавил лапой, засмеялся волчьим смешком.

– Маттиас, Маттиас! Ты был ребенком – я тебе дал вторую жизнь, ты был волком – я тебе дал вторую попытку, но ты снова здесь. Опять тебе нужен урок полета.

Маттиас таращился, ничего не понимая.

– Ну что? Ты не знал, что я еще и святой покровитель волков? Маттиас, мальчик мой. Что же мне с тобой делать?

Алан Гордон
Сырое мясо [11]11
  Оригинальное название: Alan Gordon «Fresh Meat».


[Закрыть]

Алан – автор детективных книг о Гильдии Дураков, выпущенных издательством «Сент-Мартинз Минотавр букс», где описываются приключения Теофила – шута в тринадцатом веке. Среди заглавий этой серии – «Тринадцатая ночь» (книга выпущена теперь издательством «Крам крик пресс»), «Шут вступает в дело», «Смерть в венецианском квартале», «Вдова из Иерусалима», «Гротескный нрав», «Причитание жаворонка», «Ростовщик из Тулузы» и ожидаемая вскорости «Парижский расточитель». Первую свою вещь Алан продал в «Детективный журнал Альфреда Хичкока» в 1990 году. С тех пор у него выходило много детективов, фэнтези и НФ в «Хичкоке», «Журнале детектива Эллери Куина» и нескольких антологиях. Сейчас Алан работает защитником по уголовным делам в «Сообществе юридической помощи» Нью-Йорка, и у него за плечами около сотни процессов. Живет в Нью-Йорке с женой Джули Даунер, редактором, и сыном Робертом. Он имеет дипломы колледжа Свартмоор, где получил премию Уильяма Пламера Портера по художественной литературе, и школы права Чикагского университета.

– Ваш заказ, мистер Лерман, – объявил Берт, выходя из служебного помещения и вытирая окровавленные руки. – Два говяжьих бока, свежайшие, только что мычали.

– Спасибо, Берт, – ответил Лерман. – Они нас поддержат двадцать шестого. Нормально, если я подъеду на фургоне к задней двери?

– Не вопрос, мистер Л. Что на Рождество делать будете? Кто-нибудь из родных придет?

– Ожидаю сегодня кое-кого. Может быть.

– Это хорошо, – заявил Берт. – Ничего нет лучше на Рождество, чем посидеть с родными. Так, смотрим: вы мне заплатили за месяц. Я тогда этот заказ внесу в счет за январь?

– Вполне, – согласился Лерман, подписывая протянутый чек. Осматривая витрину, он довольно сморщил нос.

– Вот эти бараньи отбивные хороши на вид, – сказал он. – Может, стоит собачек угостить на Рождество. У вас есть еще не разделанный баран?

– А как же, – ответил Берт, добавляя строчку в счет. Лерман вышел к своему фургону с надписью на обоих бортах: СТОРОЖЕВЫЕ ПСЫ ЛЕРМАНА и завел его в погрузочный отсек, где уже ждал Берт с говядиной и бараниной на тележке.

– Эти собаки едят лучше людей, – заметил Берт, когда Лерман затаскивал мясо в фургон. – Не то чтобы я на своеголучшего покупателя бочку катил, конечно. Но вы правда считаете, что им каждый день надо давать сырое мясо?

– Входит в программу дрессировки, – пояснил Лерман. – Чем кровавее, тем лучше. Оно пробуждает в них охотников.

– Вот уж не хотел бы нарваться на ваших песиков, когда они на работе, – сказал Берт.

– Это точно, – согласился Лерман, опуская дверь со стуком. – До понедельника, Берт. Счастливого Рождества!

Лерман разводил и дрессировал собак в переоборудованном складе в десяти милях от города, недалеко от леса. Поворот к ферме было обозначен большим белым указателем. Спинелли приехали в два для последнего сеанса дрессировки Уолдо. Их было четверо, семья нуворишей из современного особняка. Доберман их почуял еще издали и начал приветственно гавкать.

– Уолдо, тихо! – велел ему Лерман, и пес тут же замолчал. Лерман открыл клетку и пристегнул поводок к ошейнику, потом вывел пса на дрессировочную площадку. Остальные собаки наблюдали с профессиональным интересом.

– День добрый, – поздоровался Лерман. – Все готовы?

– Насколько возможно, – ответил мистер Спинелли несколько нервно.

– Здравствуй, Уолдо! – сказала Салли, бесцветная одиннадцатилетняя девочка, и Уолдо замахал хвостом. Сэнди, ее маленький брат, выглядывал у нее из-за спины, держа во рту большой палец.

– Тогда вам еще пара минут, пока я халат надену, – сказал Лерман. – Держите.

Он бросил мешочек с лакомством мистеру Спинелли, поводок отдал миссис Спинелли, которая тут же свистнула. Уолдо немедленно сел у ее ног.

– Молодец! – похвалила она, поглаживая пса по голове.

Лерман надел ватный халат, закрывающий руки и туловище, потом обернулся к ним.

– Начинайте.

– Уолдо, гуляй! – скомандовал миссис Спинелли, отстегивая поводок, и пес пошел рядом с ним. – Молодец, хорошо. Уолдо, периметр!

Пес стал обегать площадку по краю.

– Уолдо, ко мне! – сказала миссис Спинелли, и пес бросился к ней по прямой. Она посмотрела на Лермана. – Вы уверены?

– Действуйте, действуйте, – улыбнулся он.

– Уолдо, за руку! – сказала она, показывая на Лермана.

Уолдо превратился в рычащий комплект зубов, устремившийся к Лерману. Он прыгнул, челюсти сомкнулись на укрытом ватой плече тренера.

– Уолдо, ко мне! – скомандовал мистер Спинелли. Пес немедленно разжал зубы и вернулся к семейству.

– Молодец, – похвалил его Спинелли.

– Па, мясо не забудь! – напомнила Салли.

– Молодец, – повторил мистер Спинелли, отдавая псу кусок мяса из мешка.

Уолдо проглотил его одним движением.

– А сухой корм не подойдет? – спросил Спинелли у Лермана, снимавшего ватные доспехи.

– Если хотите, чтобы он был на вашей стороне, награждайте сырым мясом. Вы ведь хотите, чтобы он был на вашей стороне?

– Конечно! – ответил Спинелли.

– Вы вкладываете время и деньги, чтобы иметь не просто сторожа, а товарища и друга, – сказал Лерман, подходя потрепать Уолдо по шее. – Когда-то, давным-давно, собаки нас нашли и научились нас защищать. Мы взамен научились их кормить, и кормили хорошо. Совместная эволюция. Атаковать чужого – этому можно научить любую собаку, но настоящий пес, такой как Уолдо, не на чужака нападает. Он защищает вас, потому что вы – его семья, и он вас любит. Запомните это.

– Запомним, – пообещал мистер Спинелли.

– Дайте-ка я на него новый ошейник надену, – сказал Лерман. – Уолдо, ко мне.

Уолдо проглотил последний кусок и пошел за Лерманом в кабинет в глубине дома. Тренер достал толстый кожаный ошейник, надел его на собаку. Уолдо внимательно смотрел.

– Жаль, что ты не будешь с нами на Рождество, Уолдо, – сказал Лерман. – Но зато ты его проведешь в своей новой семье. Они хорошие люди и будут с тобой хорошо обращаться. Смотри, чтобы я мог гордиться тобой.

Пес кивнул, и Лерман быстро поцеловал его в макушку.

– Вот ваша собака к Рождеству, – сказал он, выводя Уолдо обратно.

– А это вам, – ответил мистер Спинелли, отдавая ему чек.

– Мы его будем приводить в гости, – сказала миссис Спинелли.

– Это будет чудесно, – ответил Лерман.

Уолдо фыркнул прощально, когда его вели к машине.

– Счастливого Рождества! – крикнули дети.

Лерман помахал рукой, потом закрыл дверь и обернулся к прочим собакам. Они смотрели на него в ожидании.

– Гуляй! – велел он, нажимая кнопку на стене, и все двери одновременно распахнулись.

Собаки бросились из клеток на площадку, сталкиваясь друг с другом на скорости. В конце площадки тут же образовалась куча-мала, несколько псов тормозили на поворотах, устраивая потешные борцовские матчи.

Пока они играли, Лерман тщательно и методично убирал клетку за клеткой. Потом вошел в холодильную камеру, вытащил бок говяжьей туши. Мясницкой электропилой разрезал его на порции, разложил по мискам и вернулся к арене.

– Идите есть, – скомандовал он, и собаки, бросив свалку, разбежались по клеткам. Он закрыл двери и начал раздавать миски.

Пока псы ели, Лерман вытащил искусственную елку и начал привязывать гирлянду к ветвям.

Из леса позади склада смотрел в бинокль человек. Иногда он видел мелькавшего за окнами Лермана, таскающего охапки цветов и лент.

– Очень празднично, – вполголоса откомментировал наблюдатель.

На нем был рубчатый черный свитер, вполне подходящий для зим в Джорджии, черные джинсы и черные же ботинки. Волос не было видно под лыжной шапочкой, но подбородок и щеки покрывала спутанная седая борода. И ноги у него были толстые и сильные.

Он наблюдал из лесу целый день, чтобы удостовериться, что ночью Лерман будет один. Когда уехали Спинелли, он понял, что они перед Рождеством последние покупатели, и улыбнулся. Ладони зачесались – он вытер их о свитер коротким движением, почесал правую об угол пряжки ремня. Снова выглянул в бинокль. Лерман вешал гирлянды на каждую из собачьих клеток.

– Очень, очень празднично, – повторил человек.

Собаки очень затруднили его задачу, заставив искать нестандартное решение – он не мог проникнуть в склад и поставить жучки. Пришлось использовать комбинацию устройства дальнего подслушивания, работающего на отраженном от оконного стекла инфракрасном излучении, и перехвата сигнала сотового телефона. Но это решение все равно оставляло пробелы в улавливании звука. А когда кто-нибудь из этих проклятых псов начинал гавкать, то от инфракрасного излучателя сразу становилось толку как от карманного фонарика.

Лерман развернул шестифутового картонного Санта-Клауса и стал его вешать на стену.

– А вот это уже просто безвкусно, – скривился наблюдатель.

Чирикнул сотовый телефон. Человек с биноклем присел и включил звук.

Лерман взял телефон со стола.

– «Сторожевые псы Лермана», – сказал он в трубку.

– Здравствуй, Сэм, – произнес знакомый голос, и Лерман на миг крепче сжал телефон. – Ты слушаешь?

– Здравствуй, Мона, – ответил он.

– Сегодня рождественский вечер, Сэм. Я подумала, может быть, тебе захочется общества.

– Оно у меня есть.

– Ты меня понял. Собаки не считаются.

– Лучшие друзья человека, – ответил Лерман. – Ты не знала?

– Только если у человека нет женщины. Сэм, ты в Джорджии, не на Аляске. В Джор-джи-и. В Джорджии человеку не нужно встречать единственное в году Рождество в компании собак.

– Ты выпила, Мона?

– Ночь обещается красивая. Морозная и ясная, с полной луной. Полная луна на Рождество, Сэм. Такое нечасто бывает. Может быть, увидим, как летит по небу Санта на санях. Я встречаю Рождество одна, и я выпила. Можно мне приехать? Не должен ты быть один на Рождество с собаками.

– Собаки верны, Мона, – сказал он и тут же пожалел, что сказал.

Она замолчала. На миг ему показалось, что она разорвала соединение, но потом он услышал, что она плачет.

– Как поживает Ники? – спросил он, неуклюже меняя тему.

– Ники – здоровенная, пушистая, чудесная лапушка, – ответила она. – Сегодня я буду спать с ней в обнимку. А могла бы с тобой, могли бы маршмеллоу на огне пожарить…

– У меня нет камина.

– Сэм, пусти меня обратно в свою жизнь, – попросила она тихо. – Не выгоняй меня навсегда.

– Доброй ночи, Мона. Счастливого Рождества.

Он повесил трубку.

Человек в лесу посмотрел на часы, потом на небо. Солнце клонилось к горизонту. До ночи еще примерно час. Он посмотрел в бинокль – Лерман с несчастным видом сидел у стола, глядя на сотовый телефон. Потом отключил его.

– Бедняга Сэм, – вздохнул наблюдатель. – Полная луна – и пустые объятия.

Сработал будильник. Карсон, пятилетний самец немецкой овчарки, поднял голову.

– Спокойней, мальчик, – сказал ему Лерман. – У нас еще целый час, полно времени. Доешь сперва.

Пес вернулся к еде, но поглядывал на окна.

Рано она сегодня начала пить, подумал Лерман. Бог знает что бывает с человеком на праздники. Черт возьми, его от двухминутного разговора с ней трясет, а он-то трезв.

– Чертовски удачное время она выбрала для звонка, – сказал он собаке, и пес сочувственно скривился.

Лерман вспомнил, как она впервые вошла в его дверь. Когда это было – года три назад? Да, три года и месяц. Середина ноября, и он тогда дрессировал ротвейлершу, еще почти щенка десятимесячного.

Женщина была изящна, смугла, сложена как бегунья. Одета она была с тщательной небрежностью, требующей немалых затрат. В ушах у нее висели рубиновые капли, и еще несколько таких же – на золотом ожерелье, уходящим в ложбину между грудей.

Лерман играл с ротвейлершей в «а ну-ка, отними», используя палку от метлы, завернутую в несколько слоев ткани. Собака держала крепко и упиралась когтями в мат, стараясь вырвать палку из рук Лермана. И похоже было, что могла победить. Женщина наклонилась вперед, положила руки на загородку площадки и стала смотреть.

– Дай! – внезапно сказал Лерман.

Собака подняла глаза, но палку не выпустила.

– Дай! – повторил Лерман.

Собака неохотно выпустила палку и села возле правой ноги Лермана. Там и осталась, напустив на морду презрительное выражение.

– Молодец, – похвалил Лерман и дал ей кусочек мяса. – Чем могу вам быть полезен, мэм?

– Я не хотела бы вас прерывать, – улыбнулась она. – Это сырое мясо?

– Да.

– Тогда вы не будете возражать, если я воздержусь от рукопожатия?

– Про меня говорят, что иногда я мою руки, – сказал Лерман. – Дайте мне минутку, а тем временем можете пожать лапу этой собаке.

– И она при этом меня не тронет?

– Она никого не тронет, если ей этого не приказать, – ответил Лерман. – По крайней мере так оно должно быть.

– Рискну, – сказала женщина, входя в загородку. Она присела перед собакой. – Ну, здравствуй. Меня зовут Мона Хавелка. А тебя?

– Это Ники. Ники, дай лапу.

Собака тут же протянула лапу, и Моника ее пожала.

– Очень приятно, Ники.

– Дайте ей вот это, – сказал Лерман, протягивая ей кусочек мяса. Мона взяла его и отдала Ники. Та осторожно взяла мясо, потом облизала руку.

– Ну вот, нет смысла в этих церемониях. – Мона протянула руку Лерману. – Вы владелец?

– Сэм Лерман, – представился он, пожимая руку. – Очень приятно. Давайте я вам покажу, где можно вымыть руки.

Он отвел ее к крану в подсобке и выдал кусок мыла.

– Гостья первой, – сказал он, включая воду. – Надеюсь, вы не против того, чтобы вместе.

– Джентльмен, – сказала она с уважением. – И при этом такой романтичный.

– Сам удивляюсь, – улыбнулся он, когда она отдала ему мыло. – Так чем могу быть полезен?

– Я хотела с кем-нибудь поговорить насчет собаки.

– Кто-нибудь – это я. Так какую собаку вы имели в виду?

– Такую, чтобы защищала меня во сне.

– Квартира или свой дом?

– Таун-хаус, – ответила она. – В городе.

– Вам чтобы гавкала или чтобы кусалась? – спросил он, выходя вместе с ней из подсобки в комнату.

Она посмотрела на него, и улыбка сбежала у нее с лица.

– Ее гавканье должно внушать страх божий любому, у кого хватит глупости ко мне вломиться. А тех, кому хватит глупости не обратить внимания на лай, должен отправлять прямо в ад укус.

Лерман взяла, рукой за подбородок и ненадолго задумался.

– Есть у меня по-настоящему злобный такс, который под спецификации подходит, – сказал он.

Она уставилась, не веря своим ушам.

– Я, понимаете, этого сволоченка уже много лет пытаюсь сбыть с рук.

И на миг он весело сморщил нос.

– Сторожевой такс, – засмеялась она.

– За лодыжки хватает намертво, – сказал он серьезно. – А дайте ему разбежаться, и он может вырвать приличный кусок ляжки.

– Вот как? – удивилась она. – Никогда бы не подумала.

– Элемент внезапности, – пояснил он. – Всегда застает врага врасплох.

– Давайте теперь серьезно, – попросила она.

– Хорошо. – Он открыл ворота площадки. – Ники, ко мне.

Собака подошла, села перед ними, глядя ожидающими глазами. Лерман посмотрел в них, потом обернулся к Моне.

– Вот ваша собака.

Лерман вернулся в холодильную камеру, взял тушу барана и положил на колоду. Потом взял пилу и разрезал тушу пополам. Одну половину вернул в холодильную камеру, другую отнес в большую пустую клетку, стоящую отдельно от прочих. Проверил, что в клетке достаточно воды, вернулся в кабинет, где ждал Карсон, лениво почесывая ухо задней лапой.

– У тебя все? – спросил его Лерман.

Пес кивнул. Лерман вывел его из кабинета, потом обошел здание, проверяя замки.

– Как это ты научился так здорово работать с собаками? – спросила она его как-то ночью, лежа рядом. Ники сидела внизу, изгнанная на свою собачью лежанку, как обычно, когда ночевал Лерман.

– Я с ними вырос, – ответил он. – И когда я начал их разводить, они росли со мной. Мы просто друг друга лучше знаем, чем бывает обычно у собак и людей.

– А дрессировка? – не отставала она. – Они тебя так слушаются – я подобного вообще не видела.

– Что-то такое, наверное, есть у меня в голосе, – высказал он предположение. – Наверное, какие-то аудиальные штрихи, которых я сам не осознаю.

– А они слышат, – сказала она. – А может, вообще все не так, и это собаки тебя дрессируют, а не ты их.

– Может быть, – ответил он, нежно проводя пальцами по изгибу ее тела. – Никогда такое в голову не приходило.

Он дал руке волю блуждать и гладить, и Мона изогнулась дугой.

– Как ты научился так здорово работать со мной? – выдохнула она, и он вместо ответа притянул ее к себе.

* * *

– Все задраено, – сказал он Карсону, вбивая цифры на последнем замке и закрывая дверь. – Карсон, в дозор.

Пес неспешным шагом стал обходить дом.

Наблюдатель вытащил сотовый телефон и нажал кнопку.

– Код доступа есть? – спросил он тихо.

– Есть.

– Отлично, – сказал наблюдатель, разорвал связь и стал нетерпеливо ждать. Весь день он находился в состоянии вынужденного спокойствия, но сейчас, когда приближался миг, он нервничал. Можно подумать, говорил он про себя, что азарт убийства за годы должен заглохнуть. Ярость остынуть. Время – оно все раны лечит. Просто смешно слышать. С каждым новым убийством рана будто открывалась все шире и шире, жажда крови росла, и единственное, о чем он мог думать, – о следующей жертве. Может быть, Лерман эту жажду на время удовлетворит. Наверняка с ним будет очень, очень интересно. Лерман – это его подарок самому себе к Рождеству.

Эдвардс настороженно замер на краю кукурузного поля, внимательно наблюдая за складом, пока не увидел, как Лерман вошел внутрь. Тогда он отполз назад, в сухие стебли, где уже можно было осторожно стоять, пригнувшись. Все еще не выпрямляясь, он отступил за сарай, где стоял припаркованный фургон наблюдения. Постучал в боковую дверь дважды, потом трижды. Дверь чуть отъехала в сторону, и он забрался внутрь.