Текст книги "Волкогуб и омела"

Автор книги: Шарлин Харрис

Соавторы: Патриция Бриггз,Саймон Грин,Карен Ченс,Кери Артур,Кэрри Вон,Тони Л. П. Келнер,Дана Стабеноу (Стейбнау),Дж. А. Конрат,Нэнси Пикард,Кэт Ричардсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Ингрид превратилась прямо в полете.

Вместо белого волка перед ними предстала голая и отлично сложенная молодая женщина, приземлившаяся на босые ноги прямо перед удивленными вампирами. Они бросились ей на горло, но она припала к земле, подхватила упавший рюкзак, протолкнулась между налетевшими друг на друга вампирами и пробежала вдоль упряжки прежде, чем вампиры сообразили, что произошло. Псевдо-святой сообразил первым, заорал на Пашу и Сергея, чтобы хватали ее, но было поздно. Ингрид схватилась за тормозной шест оленей и одним движением оказалась верхом на… Рудольфе.

– Слезь с него!! – заревел на нее Старый.

В ответ она выхватила из рюкзака серебряный охотничий кинжал и приставила острие к яремной вене на шее оленя. Рудольф, воспитанный с вампирами, едва заметил легкий вес женщины у себя на спине, и только чуть качнул поводьями. Ингрид не знала, почему ее противник так стремится защитить именно этого оленя, но понимала, что этим можно воспользоваться, чтобы спасти от него своих родичей.

Свою семью.

Собаки отпрянули назад, сперва испугавшись этого нового бойца, а потом пришли в экстаз, узнав ее. Из уважения к ее силе и мощи все они, в том числе альфа-самцы и самки, остались стоять там, где стояли, ожидая и давая ей право руководить. Раненые подползали к ним, истекая кровью в пыли, повизгивая от боли тяжелых ран.

И тишина царила над этой невозможной сценой.

Старый вампир не двинулся со своего места рядом с санями, только спросил низким голосом:

– Как ты узнала?

И в этом голосе звучало неподдельное любопытство. А еще – желание ее расположить к себе, успокоить, чтобы она не пустила в ход этот нож.

– Мертвые северные олени, – ответила Ингрид сухо со спины Рудольфа, – не так уж часто попадаются в Африке, Санта-Клаус. – Его имя она произнесла со жгучим сарказмом. – Северные олени таких размеров не встречаются вообще нигде, если они не сверхъестественные. А вообще я всегда подозревала…

– Можешь дальше не говорить: потому что я работаю по ночам и живу вечно?

– Это, и еще – красная шуба. – Ингрид показала на нее ножом и тут же снова приставила его к шее Рудольфа. – Это гениальная находка.

Старый улыбнулся – эта перемена его лица заставила собак задрожать от желания напасть и убить. Ингрид посмотрела в глаза доминантных самца и самки, напоминая, чтобы держали стаю в узде.

Они поняли.

Тяпнули кого надо из молодых, и никто ни на кого не напал.

Обе стороны стояли в готовности. Старый вампир и молодая вервольфица смотрели друг на друга. Он медленно сделал к ней несколько шагов, осторожных, едва заметных, которых мог бы не уловить нормальный глаз.

– Да, это было вдохновение, – согласился Николай без особой скромности.

– А зачем тогда белая борода и белая оторочка?

Он вздохнул:

– Сам знаю, глупо. На красном легко скрыть кровь, а на белом – просто невозможно. И поначалу все было красное – волосы, борода, меховая оторочка. Все-все. А потом эти чертовы иллюстраторы взяли хорошую легенду и сделали из меня жирного толстяка с горностаевой опушкой.

Ингрид выпрямилась, посмотрела на него. Желтые глаза волка бестрепетно смотрели в холодные, мертвые глаза вампира.

– Ты не убьешь моих родичей, – сказала волчица.

– Твоих родичей? – Смех его ничего не имел общего с веселым старым эльфом народных легенд. – Так вот оно что! Вот почему ты их так защищаешь. Эх вы, чудища теплокровные. Учились бы у тех, кому нечего терять.

– Кроме…

– …собственной жизни? – Он снова засмеялся. – Ты думаешь, мне было бы жаль ее утратить?

– Нет. – Она кольнула оленя в шею, чтобы пустить кровь, но кровь не вытекла. От укола животное обернулось огромной головой, сверкнув зубами острее рапиры. И тут, увидев эти зубы и отсутствие крови из раны, Ингрид поняла, почему так много значит этот олень. – Не твоейжизни.

– Нет! – взревел Николай. – Рудольфа не тронь!

– Улетай, – пригрозила Ингрид. – Иначе я его убью.

– Я на этого оленя истратил целое состояние! – Тут его глаза хитро заблестели, он гордо стукнул себя в красно-белую грудь. – Да ты его не убьешь. У тебя ни святой воды, ни деревянного кола, ни серебряной пули, – ничего нет.

Ингрид соскользнула с противоположного бока Рудольфа и оказалась под его массивной грудью. Свободной от ножа рукой она ощупала гладкую шкуру, примеряясь, где у мертвого оленя может быть сердце. И глянула из-под туши на Николая:

– Зато у меня есть кинжал, сделанный из серебряных пуль.

– Нет! – с мукой в голосе выкрикнул старый вампир, но тут же глаза его снова хитро прищурились. – И все равно тебе от этого не будет толку. Я без Рудольфа не улечу, он направляет сегодня мои сани.

– У тебя хватит тягловой силы и без него.

Она приблизила кинжал к груди оленя.

– Ладно, ладно! Но ты мне его верни!

– Отпущу, когда буду знать, что ты достаточно далеко.

– А как ты это будешь знать, волчонок?

Ингрид насмешливо посмотрела ему в глаза:

– Бубенчики скажут. «Джингл беллз, джингл беллз…».

– Он нас бросил! – ахнул пораженный Паша, глядя вслед улетающим саням. Несколько секунд – и вся упряжка, кроме вожака-оленя, мелькнула тенью на фоне полной луны и скрылась в Млечном Пути.

– Бросил нас в Африке! – вскрикнул Сергей, затопал ногами, как северный олень перед взлетом. – И что нам делать в этой Африке?

– Можете пригодиться, – сказала им Ингрид.

Она соскочила с Рудольфа, мощно хлопнула его по крупу. Огромный зверь пустился бежать по дороге и почти сразу же взлетел в воздух.

– Пригодиться? – спросил Паша таким голосом, будто раскусил что-то горькое.

– Пошли, пошли, ребята! – позвала она их, натягивая на себя одежду. – Когда-нибудь сами мне спасибо скажете.

Но перед тем, как наставить их на праведный путь, она присела – поздороваться и попрощаться со своей родней. Они скулили, она и псы, они лизали друг друга и тыкались носами, обнюхивали и трогали друг друга лапами, но никто из них не задержался – ни Ингрид, ни собаки. Для нее было слишком мучительно второй раз расставаться с ними.

А их ждала охота – чем-то возместить тот роскошный пир, который не состоялся.

Поднявшись, Ингрид отряхнула с себя пыль.

Она не стала оборачиваться, но слышала, как они убегают, как дрожит земля под их лапами. А если обернуться у нее снова может сердце разорваться.

– Давайте за мной. – Она пошла вперед, остановилась. – Нет. Идите-ка вы лучше впереди. Вот сюда.

Вернувшись туда, где закопала винтовку, Ингрид позвонила своему ассистенту:

– Дамиан? Да. Да, все в порядке. Нет, их я не нашла. А что там с браконьерами? – Она послушала несколько секунд. – Да, приезжай за мной.

При свете полной луны она показала вампирам на юг:

– Вон туда, идите и идите. Примерно двадцать пять миль в эту сторону, и там они. Бандиты, полувоенные отряды. Страшные люди. Силой вербуют к себе мальчишек, женщин насилуют, отрезают пальцы, убивают всех на своем пути. В прошлом месяце зверски убили долинную гориллу. Делайте с ними что хотите, мальчики.

– Двадцать пять миль? – жалобно взвыл Паша.

– Зато какой шведский стол, – улыбнулась ему Ингрид.

Когда вампиры были уже еле видны вдали, с сердитым визгом тормозов подъехал ее ассистент. Ингрид открыла дверцу, влезла внутрь. На ее лице еще были видны остатки той улыбки, с которой она провожала вампиров. Ассистент, увидев это при полной луне, едва не ахнул. Такой вид бывал у торжествующих волков после удачной охоты.

Дамиан собирался выложить ей все свои обиды на ее поведение, но почувствовал, что у него волосы становятся дыбом, передумал и молча поехал домой.

– Так будем помощниками Санты, – ядовито заметил Сергей, топая по темной дороге. – Поможем старому доброму Санта-Клаусу и обеспечим себе запас крови на всю жизнь.

– Ладно, не совсем удался мой план.

– Не совсем! Скажи лучше «совсем не». Чуть не убили нас дикие псы и вервольф. Это уже не говоря о самом старом вампире мира.

Но тут впереди замелькал лагерный костер.

– Я думаю, – примирительно сказал Паша, – что еще не утро.

– Хорошо бы. А то я оголодал.

И двоюродные братья пустились в бег, одним своим шагом перекрывая десять нормальных человеческих. Сергей обернулся красивым и голодным лицом к Паше и заорал в африканскую ночь:

– А про пасхального зайчика даже и не заикайся никогда!

Люди у костра, услышав странные звуки, потянулись за оружием, заряженным не серебряными пулями.

Карен Ченс
Отщепенцы [25]25
  Оригинальное название: Karen Chance «Rogue Elements».


[Закрыть]

Карен Ченс выросла в Орландо, штат Флорида, на родине воображаемого, и это многое объясняет. С тех пор она жила во Франции, Великобритании, Гонконге и Новом Орлеане, в основном отлынивая от работы, но иногда преподавая историю. Сейчас она, милостью «Катрины», снова во Флориде, где занимается писанием книжек – когда не уклоняется от ураганов (иногда не успевая уклониться от коктейля с тем же названием). Ею написана серия книг о Кассандре Палмер, ставшая бестселлером по версии «Ю-Эс-Эй Тудей» и «Нью-Йорк Таймс». От этой серии есть ответвление «Дочь полуночи», где описываются приключения дампирши Дорины Басараб.

– Не бывает вервольфов наполовину, – сказала я, стараясь не рычать.

От этого разговора я шарахалась полгода. И мой начальник не нашел ничего лучшего, как начать его сейчас. Испортить мне Рождество.

Джил глядел на меня нетерпеливо, и в лысине его отражались флуоресцентные лампы офиса. Тот же самый сияющий купол и недостаток чувства юмора были видны на лежащем перед ним портрете: Реджинальд Сондерс, недавно избранный руководитель Серебряного Круга пользователей светлой магии. Он в сообществе магов нечто вроде президента, только без дурацких ограничений на срок. Джил – его старший брат и глава лас-вегасского отделения Корпуса Военных Магов – который в Круге исполняет нечто вроде полицейских функций. Это уж такое мое везение – получить перевод из тихого, ничем не примечательного отдела в Джерси в такой, где любая ошибка будет очевидна сразу.

– Твоя мать была вервольфом, Лиа. Дом Лобизон.

–  КланЛобизон. И моя мать была человеком,пораженным болезнью. – Господи, как я устала впихивать одну и ту же мысль в толстые людские черепа. – Ликантропия – не генетическое свойство, вроде цвета глаз. Она не передается детям…

– Кроме тех случаев, когда передается.

Джил посмотрел на меня, сузив глаза. Будто ждал, что у меня вдруг когти вырастут.

Обычная реакция. Отец мой был из клана де Круазет – старинной магической семьи, где служба в Корпусе была традицией. Вопреки моей человеческой фамилии мать назвала меня Аккалиа, что означает по-латыни «волчица». Одной этой комбинации было достаточно для недоуменных взглядов в любой компании магов.

– Джил, я военный маг, – сказала я, помолчав. Мой психотерапевт мне рекомендовал от припадков гнева дышать глубоко и размеренно. Пока что особых улучшений я не видела, но дело тут в том, быть может, что я работаю с Джилом. – Много вам известно вервольфов с магическими способностями?

– Ни одного. Но знаю, что такое бывало. Они не умирают после укуса, как вампиры, и потому не теряют способности к магии. – Он улыбнулся мне не так чтобы дружелюбно. – Поискал и нашел.

– Я не вервольф!

– Я вот что имею в виду: твоя связь с этими… людьми делает тебя идеальным кандидатом для этой работы.

По тону было понятно, что словом «люди» он в последний момент заменил слово «животные». Я всерьез подумала повернуться и уйти из его кабинета. Одна причина, почему я этого не сделала, чтобы не было очередного инцидента «нарушения субординации» – как мои начальники называют любое поведение, кроме безоговорочного послушания, – потому что тогда бы меня выставили навсегда. Вторая причина – фотография девушки, смотрящей на меня со стола Джила.

Ей было шестнадцать, хорошенькая и бледная, как фарфор, натуральная блондинка с медовым оттенком. Глаза – синие, как сказано в досье – закрыты темными очками от Гуччи, а сама ее фигурка ростом пять футов два дюйма изящно расположилась на капоте модной спортивной машинки. Не очень похожа на сбежавшую из дому девчонку.

Ну, на вервольфа она тоже не очень похожа.

– Даниэла Арну. Пятая девушка-вервольф, исчезнувшая за последние полгода на моей памяти, – сообщил Джил, краснея до предынфарктного состояния. – Вервольфы никогда нас о помощи не просят, но на этот раз обратились. И Круг на меня давит, чтобы были результаты.

– О чем-то можно судить по требованиям выкупа.

– Требований выкупа не было. Ни для одной из них.

– Но… но тогда зачем их похищать? Нападение на высокопоставленного члена клана – это псевдоним самоубийства. Даже если вернуть девушку невредимой, оскорбление потребует крови. Зачем рисковать, если нет стимула?

– Вот. – Джил одобрительно кивнул, будто я очко заработала. – Это именно то, о чем я говорю. Ты немедленно поняла, какой у них статус.

– Ранг, – поправила я, – и это нетрудно. Арну сейчас – лидирующий клан. И это не отменяет того факта, что я не та, которая тебе нуж…

Он хлопнул ладонью по столу, прервав мою речь:

– Да ты хоть понимаешь, сколько скипидара мне за это вмазывают под хвост?

Понимаю, что это главная твоя проблема, молчу я в ответ. Джила довести до бешенства просто – обычно для этого хватает моего присутствия. Я больше похожа на вервольфа в образе человека, чем многие настоящие. Точнее, я выгляжу как стереотип вервольфа: темные волосы и серые глаза. Предубеждение Джила против оборотней уступает только его неприязни к женщинам на службе в Корпусе, и меня он возненавидел с первого взгляда. Естественно, мой послужной список положения не улучшил. Мне искренне не хотелось напоминать ему о некоторых слишком недавних событиях, но я должна была заставить его увидеть причину.

– Вот честно скажу, лучше меня не ставить на это дело.

– Лучше тебя не ставить на это дело! – передразнил он меня. – Да никого ж другого у меня нет! Никто не знает вервольфов так, как знаешь их ты.

Я бросила тонкости – дипломатия никогда не была моей сильной стороной.

– Ты мое дело читал? – спросила я недоверчиво. Пусть Круг не все знает о моем происхождении, но одно там известно точно: ни один клан со мной ни о чем разговаривать не будет.

Ликантропия редко передается внутриутробно, а когда такое происходит, ребенок обычно не выживает. Обычно детей клана заражают родители в возрасте пяти-шести лет, когда организм достаточно окрепнет, чтобы вынести перемену. Но моя мать, хотя и принадлежала к одному из высших классов, где традиция почиталась чуть ли не религией, отказалась. Предводители клана решили, что это влияние мужа, и заметили, что если мать не уступит, я не буду должным образом социализирована – всегда останусь чужаком, отличающимся от других.

Она им не сказала, что это и так будет.

Я была рождена с невр-синдромом – он так назван по древнему славянскому племени невров, которые якобы умели перекидываться волками. Горький юмор здесь в том, что носитель этого синдрома превращаться-то и не способен. Такое иногда бывает, когда мать – вервольф, а отец – нет; почему, собственно, женщинам-вервольфам категорически не рекомендуется замужество вне клана. По сути говоря, этот синдром – стертая форма ликантропии, дающая своему носителю иммунитет от полного заболевания.

Невр-синдром – главный предмет беспокойства кланов. В высших кланах браки обычно заключаются в пределах клана, предпочитающего увеличивать свои ряды размножением, а не «обращением» людей, которые ничего в культуре или иерархии оборотней не понимают. Но кланы попроще не так щепетильны, особенно если война или кровная месть сильно проредит их ряды. Если невр-синдром попадет в мейнстрим, то обращение людей будет все более и более затруднительным, потому что иммунитет разойдется эпидемией. По сей причине традиция предписывает, чтобы младенцы, родившиеся с этой «аберрацией», уничтожались на месте.

Долгое время статуса моей матери было достаточно, чтобы меня защитить. Мало кто был выше ее на ранговой лестнице клана и мог бы критиковать ее решение, а те, кто имел такое право, не делали этого из уважения или ради дружбы. Но два года назад умер старый бардульф —вожак клана, и его преемник решил поднять этот вопрос. Мать сумела избежать вызовов в суд и тем самым – его неприятных решений, представив свидетельство о болезни. К несчастью, не фальшивое.

Вскоре после моего двадцать третьего дня рождения у нее нашли рак поджелудочной железы. И когда давно провалилось все лечение, когда давно не осталось никакой надежды, она все еще проделывала все болезненные процедуры, выжимая себе еще несколько месяцев, недель, дней, – потому что каждая прожитая ею минута была минутой, когда клан еще не мог меня тронуть. Минутой ближе к двадцати пяти, возрасту совершеннолетия по обычаям вервольфов, когда я могла официально объявить о своей независимости от клана.

Чуть-чуть недотянула, меньше недели. И через два дня после ее смерти на меня напали восемь членов клана, решительно настроенных привести единственное дитя Ларенсии Лобизон к повиновению, хочу я этого или нет. Они только забыли маленькую деталь: я еще и дочь Гийома де Круазета и сама по себе военный маг. Не говоря уже о тон, что отец был в отставке, но никак не в беспомощности. Мы оба с ним сходили с ума от горя, и тут они напали, не дождавшись даже похорон. В результате получилась кровавая баня на три квартала, шесть мертвых вервольфов, два пожара, поврежденного имущества на пять миллионов долларов и шапки во всех местных газетах.

Круг это выдал за гангстерскую войну, но я получила черную метку в личное дело – за то, что драка стала достоянием гласности, – и быстрый перевод. Результаты реакции клана еще не сформулированы, но почему-то мне кажется, что я не буду от них в восторге.

Джил смотрел на меня выжидательно, будто мне тут же полагалось выдать ему все скорбные подробности. А то, можно подумать, в моем личном деле их мало. Единственное, о чем не знает Круг, – это почему на меня напали. Папа сразу сообразил, что сказать, и учел, что клан не любит обсуждать свои дела с посторонними. Так что в основном все думают, что дело в старой кровной вражде. Вот пусть и дальше так думают.

– А с чего это они ожидают от тебя каких-то действий? От вас то есть, сэр, – поправилась я запоздало, увидев, как он скривился. – Обычно вервольфы с такими вопросами разбираются сами.

– Это я и сказал, когда их совет вывалил на меня всю эту кашу, а мне тогда чуть задницу не откусили. Я в буквальном смысле говорю. Эта вот оказалось дочерью короля.

– Королей не бывает. Лидирующий клан в кризисные периоды действительно выбирает бардрика,верховного вождя, но Себастьян может править только консенсусом. Это не то что…

– Да плевать мне, как он у вас называется, – перебил Джил, и я взвилась:

– Какое, к черту, «у вас»! Я тебе не вервольф!

– И военным магом ты тоже не будешь, если не найдешь мне эту заразу, – ответил он, суя папку мне в руки. – А теперь вали отсюда.

Через два часа я стояла возле бархатных веревок, огораживающих стол высоких ставок в местном казино. Несмотря на их высоту, игра шла очень скучно – в основном потому что велась в одни ворота. И не удивительно, если учесть, что один из игроков мухлевал как бешеный.

Я наблюдала за ним почти час, и должна была признать, что дело свое он знал. Не знай я, куда смотреть, могла бы и не заметить. Мелочь, всего лишь легкое подергивание и дрожание ноздри. Могла быть дурная привычка или же он непроизвольно выдавал себя, но слишком хорошо он играл для этого. А случалось это каждый раз, когда кто-то делал ставку.

– Поднимаю.

Тощий блондинистый сопляк у конца стола, который очень неуместно выглядел в этой группе проницательных глаз, бросил в банк горсть тысячедолларовых фишек. Наверное, был слишком молод и потому не знал старой поговорки: если ты за столом больше пяти минут и не определил, кто тут фраер, то фраер – ты.

Тот самый брюнет откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза цвета виски, и его красивое лицо осталось таким же приветливо-непроницаемым, каким было весь вечер. Все прочее этому лицу соответствовало: спортивное тело, одетое в простой джинсовый костюм, ковбойские сапоги, несколько сонная мина. Как если бы игра на банк, равный моей годовой зарплате, была для него скучна.

Он бросил в банк приличный столбик собственных фишек:

– Уравниваю.

С несколько меньшей уверенностью на лице, чем была, блондин перевернул свои карты. Три валета. Неплохо, но для такой игры маловато. Он блефовал, и было у меня чувство, что его противник знал это.

Подержав напряжение еще несколько долгих секунд он небрежно перевернул свои. Фуллхаус.

– Ну, в другой раз повезет, друг, – сказал он, но мне не показалось, что он это говорил всерьез.

Он обналичил фишки – очевидно, опасаясь, что дальнейшие выигрыши приведут к попаданию его имени в список подозрительных, – и направился к двери. Я дала ему немного форы и пошла следом. Чтобы расколоть имеющееся на руках дело, мне нужна была помощь. А он, как ни странно может показаться, был моим лучшим шансом ее получить.

Фримонт-стрит – та улица, куда местные приходят пить и играть – именно в таком порядке. Но я, хотя живу в Вегасе уже полгода, еще среди них ни разу не была. Слишком сильно искушение сотворить заклинание и перекосить шансы в свою сторону, тем самым нарушив запрет о магическом вмешательстве в азартные игры людей. Если подправлять игры, то людские власти, следящие за ними пристальней, чем за терроризмом, обнаружат существование сверхъестественных сообществ. Поэтому на подобные поступки было наложено строжайшее «ни-ни». Такое, за нарушение которого возможна смертная казнь.

Вот этот маленький фактик и заставил меня следовать за вервольфом через праздничные толпы, под взглядом огромноглазых неоновых богов с психоделических световых арок над головой. Этот вервольф, несмотря ни на что, не утратил свободной манеры высших кланов – жить и двигаться так, будто весь мир создан для твоего удобства. Шаг его казался небрежным, но расстояние просто пожирал. Я его потеряла в толпе, сгустившейся возле стареющего музыканта, с жуткой силой наяривающего «Серебряные бубенцы» из кузова ржавого пикапа.

Я вынырнула из толпы, ушла от стайки копов, столпившейся возле неправильно припаркованной машины, и огляделась, скривившись. Моей дичи нигде не было видно – вероятно, он скрылся в каком-нибудь клубе. Но в каком? Где полногрудые рыжие красавицы или блондинки в кожаных нарядах? Я мысленно подбросила монетку и выбрала блондинок. Наглый типчик с черными бровями и локонами по моде двадцатых годов посмотрел на меня странным взглядом, но пропустил.

Свет был погашен, шла подготовка к следующему номеру, и дыма в зале было столько, что его можно было считать завесой, но своего брюнета я высмотрела возле бара. Подойдя ближе, я точно уверилась что это он: недовольная гримаса на лице была заметна даже в тусклом освещении. Я решила не рисковать: он быстр, как ртуть, и мне трудно было за ним следовать, даже когда он не пытался от меня уйти.

Он медленно сел, глядя на левую руку, которая приклеилась к стойке остатками виски из стакана. Это был приличный кусок, который растекся приятной лужицей, когда стал жидким, а потом вновь почти немедленно затвердел, превратившись в импровизированный наручник. Вместе с пальцами заклинание еще поймало Санту на палочке, украшавшего вытекший ныне стакан. Санта радостно улыбался миру, как муха из янтаря.

– Привет, Сайрус. – Я подошла к пустому табурету справа. – Скучал без меня?

– С тебя стакан, – ответил он, пытаясь согнуть пальцы, что не получилось. – Я скажу своим адвокатам, чтобы внесли его в иск о нападении.

– Два бурбона, без воды. – Я подвинула двадцатку по липкой стойке бармену, который – спасибо полутьме, – еще не заметил разлитой жидкости. – За мой счет. Тебе деньги понадобятся для залога.

Сайрус с размаху врезал ладонь по стойке, стакан разлетелся. Несколько клиентов, стоящие рядом, вздрогнули.

– Я арестован? – спросил он, выковыривая осколки из руки. – По какому обвинению?

– Ты одинокий волк, лишенный защиты клана. Обязательно нужно обвинение?

– Когда-то нужно было. Закон вроде не менялся?

– Хм. – Я задумчиво пососала соленый кренделек. Бармен наливал бурбон, как я заказала. – Если так, наверное, подойдет нарушение Закона о Тайне.

– Не знаю, что ты…

– У тебя игорные затруднения?

Небольшая пауза.

– Затруднения только при проигрыше.

– Или когда мошенничаешь. Кстати, как ты это делаешь? Знаешь, как сильно твой партнер потеет? Или у них запах меняется, когда они блефуют?

– Если ты не знаешь, так ничего не сможешь доказать, – твердо сказал он, резко вставая. – У меня был чудесный вечер, Лиа. Жаль только, что не сегодня.

– Если цитируешь Гручо, то хоть не перевирай. И ты помнишь про одинокого волка? В таких случаях особых доказательств не требуется. Пусть у меня их почти нет, достаточно будет слишком большого его везения.

Глаза у Сайруса блеснули, но голос остался ровным:

– Если ты видела игру, почему там меня не арестовала?

– Слишком много нормалов.

– А здесь меньше?

Я оглядела полутемный зал:

– Здесь нам ничего не грозит, – сказала я сухо, – разве что ты попытаешься…

Обернувшись, я увидела, что мой объект исчез, а бармен угрюмо уставился на измазанную стойку. Бросив на стойку еще одну двадцатку, я направилась к задней двери. Она выводила в переулок, где Сайрус уже скрывался за углом. Черт!

Я послала за ним заклинание двойника, надеясь, что при слабом свете он будет выглядеть правдоподобно, и побежала к противоположному углу – перехватить его, но уперлась в глухую стену.

– Попытка интересная, – прошептал голос Сайруса, – но основы забываешь. У заклинаний нет запаха, Лия.

Быть в центре внимания Сайруса – это напоминало положение последнего в мире кролика среди оголодавшей стаи волков. Не будь у меня за спиной стены, я бы шагнула назад. На такое способен только вервольф: подойти на расстояние вытянутой руки и лагерь поставить в сантиметрах от тебя. Никогда мне к этому не привыкнуть. И то, что костяшки его кулака упирались мне в горло, жизни не облегчало. Но показать страх – самый неудачный способ переговоров с вервольфом, а раз он до сих пор не сломал мне шею, значит, у нас идут переговоры.

– Может, хватит дурака валять? Я же не собираюсь арестовывать тебя на самом деле!

– Почему нет? – В темноте его глаза стали как черная вода, но все равно я видела в них подозрение. – Ведь не ради забытых чувств?

– Я должна найти пропавших девушек, – ответила я коротко. – А я здесь новичок. Без тех контактов, что есть у меня на Востоке…

– А у меня они, ты думаешь, есть?

– У тебя они есть всегда. И если ты мне поможешь, я забуду, что сегодня видела.

Сине-фиолетовый свет неоновой рекламы бросал на Сайруса странные тени. В этом освещении начисто пропал добродушный игрок из казино, резко выступили плоскости и острые углы лица. На миг мне почти показалось, будто на меня смотрит волк.

– А если я откажусь?

Слегка шевельнув своими щитами, я швырнула его спиной в ближайший мусорный ящик. Не только я сегодня забыла, с кем имею дело.

– Ты же не слышал, что мне нужно. Может, тебе еще и понравится.

Сайрус высвободился из железных объятий ящика.

– Если с твоим участием, то вряд ли.

– Даже если ты снова попадешь в милость к королю?

Он нахмурился, а я шагнула на улицу подозвать такси.

– Что еще за король?

– Мой начальник убежден, что Себастьян – король вервольфов.

– Ты отлично знаешь…

– Да, но мне такая мысль нравится. Хочется назвать его «ваше величество», если когда-нибудь увидимся. Посмотреть, что будет.

– Это я тебе и так могу сказать, – сухо ответил он. – И что, нижайше прошу поведать, могут сделать мелкий жулик и опальный военный маг для всемогущего Себастьяна?

Мы сели в такси, и я бросила папку ему на колени:

– Спасти его дочь.

– Ты не понял! Если я не найду этих девчонок, их могут убить!

Мы сидели у него, в запущенном номере мотеля достаточно далеко от Стрипа, и в окно слышался шум уличного движения. Он смешивался с гудением морозильника в конце коридора, где-то пара родителей вопила на своих детей, а за стенкой какой-то мужик, привыкший употреблять четыре пачки в день, мучительно выхаркивал прокуренные легкие. Веселого Рождества, в общем.

Сайрус включил телевизор и вывернул звук погромче, чтобы скрыть наш разговор – во всяком случае, от людских ушей.

– А если найдешь, то тебя. Воняет это дело, Лиа.

– Тюрьмы Корпуса пахнут не лучше.

– Ты говоришь как военный маг.

– Потому что я и есть военный маг.

– Нет. Корпус – это твоя профессия. А суть иная.

– Не начинай снова, Сайрус.

Он остался полулежать в плетеной качалке, которую кто-то воткнул в узкое место рядом с кроватью. Измазанную мусором рубашку он снял, и белые подтяжки ярко выделялись на загорелой коже. Чуть слишком длинные волосы курчавились, спадая до плеч. Мелькающий свет телевизора золотил ему ресницы и выделял не слишком тщательно выбритые места на щеках. Вид у него был как у усталого гуляки, промотавшегося, раздраженного и готового идти домой. Только глаза этому не соответствовали.

– Ты за эту работу взялась, потому что она дает тебе ощущение, будто ты человек. Ты окружила себя людьми, ты весь день и каждый день среди них. Купаешься в их аромате, как бы он ни был слаб, и говоришь себе, что они и есть твой истинный клан. Что ликантропия – всего лишь болезнь…

– Потому что так оно и есть!

Сайрус мрачно улыбнулся:

– Быть оборотнем – это не генами решается. И даже не переменой. Это значит гордиться тем, кто мы такие, гордиться обычаями, древним образом жизни, почетным образом в том мире, где забыли, что значат слово и честь.

– Интересные заявления от карточного шулера.

– Ты не хочешь видеть того, что очевидно всем. Ты – вервольф, нравится тебе это или нет. И всегда будешь вервольфом.

С этими словами он закурил сигару, сложив большие ладони чашечкой, щелкнул зажигалкой одним привычным движением руки. И вот это небрежное действие меня достало. А еще – интонации высшего по рангу, снизошедшего до объяснения низшему очевидных вещей. И вдвойне это меня бесило, потому что ни один клан не согласился бы палочкой дотронуться до любого из нас.

Я решила не поддаться и не дать ему или моему раздражению вывести меня из себя.

– Ты будешь мне помогать или нет?

Он выдул в мою сторону клуб дыма:

– Я сделал, что мог. Если это тебя не переубеждает, не знаю, что может помочь.

Сайрус подтвердил то, что я уже подозревала: не одна, не две и даже не три пропавших девушки принадлежат к высшим кланам: они из кланов Лейдольф, Маккон, Тамаска и Ранд, как Даниэла – из Арну. Это было понятно по фамилиям, но в деле не была указана маленькая подробность: каждая из них – дочь вожака клана. У кого-то проявилось серьезное желание умереть.

– Мне нужно имя, место, что-то, с чего начать, – сказала я нетерпеливо. – А не причина смыться.