Текст книги "Шпион Наполеона. Сын Наполеона (Исторические повести)"

Автор книги: Шарль Лоран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

– Я давно знаю имя Шульмейстера, – сказал он, – но никогда не встречал его лично. Мне известно, что этот человек – самый драгоценный из агентов и самый надежный, которому начальник армии может поручить дело. Признаюсь, я не ожидал встретить его таким… Вот отчего я так удивлен.

– Благодарю вас, поручик, за ваше доброе мнение. Но признайтесь, что все-таки неприятно, когда другой выдает себя за меня!.. Боже мой!.. Боже, если бы я его знал!

– Наконец, – сказал Мак, – Шульмейстер, которого я никогда не видел, но только переписывался с ним с некоторых пор, рассказал мне, что один из его прежних разведчиков, после того как обобрал его, назвался его именем и затем незаметно проник в Ульм. Он опасается, что этот несчастный уже нас обманул относительно намерения неприятеля. Я невольно сравнил то, что он рассказал, с известными фактами, свидетелем которых я был вчера. Так вы положительно утверждаете, что ничего не знаете, не правда ли, поручик? Ваша исключительная роль как начальника нашей разведочной службы позволяет вам знать эти дела. Однако вы не знаете их?

– Клянусь честью!

– Хорошо.

Мак не прибавил более ни слова. Что же касается крестьянина, он тоже молчал, но при этом поднял на Венда глаза, в которых презренный мошенник прочитал с быстротой молнии свой приговор: «Негодяй!».

Но как он мог угадать, что этот толстяк с угреватыми, красными щеками, с волосами цвета кудели, с тяжелыми ногами, с красными руками (потому что они были стиснуты в кисти очень тесными рукавами) был одно и то же лицо со вчерашним Шульмейстером? У последнего, напротив, щеки были бледны, волосы цвета пламени, ноги сухие и нервные, а руки белые.

Поручик видел, что главнокомандующий еще некоторое время разговаривал с хитрым страсбуржцем и даже сделал множество заметок, слушая его. Сам Венд держался в стороне, пока длилась беседа, из которой он не уловил ни слова. Его мысль, вернувшись ко вчерашнему дню, вызвала перед ним ненавистное лицо «другого», которого он давно знал под тем же именем, оставшегося накануне вечером с Доротеей, в маленьком доме, по соседству со рвом.

Если в эту минуту перед ним был настоящий Шульмейстер, рассуждал Венд, кто же был тот самозванец, до последнего дня обманывающий его? Не он ли внушил Доротее выгнать его и, наверно, после насмехался над ним вместе со своей сообщницей?

Генерал Мак, окончив расспросы и записывание своих замечаний, вышел из кабинета и оставил одних, с глазу на глаз, вчерашних сообщников, а сегодняшних врагов. Тогда Венд принялся рассматривать во все глаза странную фигуру, которую он видел впервые.

Он мог вполне доставить себе это удовольствие, так как неизвестный приблизился в его сторону, не прячась от дневного света. Чем больше он смотрел на него, тем менее его черты напоминали даже приблизительно черты его соперника.

Поистине Шульмейстер устроил все прекрасно, от грима и прически до одежды. Ему приходилось обманывать не только такого подозрительного старика, как главнокомандующий, но и такого профессионального разведчика, как поручик. Он увеличил предосторожности, изменил всю свою особу, от своих привычек до жестов и до голоса.

Теперь, когда партия была выиграна, так как Венд, отрицая перед начальником свои отношения к Шульмейстеру, которые легко было доказать, находился совершенно в руках последнего, то можно было немного позабавиться.

Не говоря ни слова, Шульмейстер приблизился мелкими шагами к презренному Венду и принялся на него смотреть в упор. Вдруг Венд увидел, как крупные розовые щеки крестьянина начали понемногу таять и бледнеть. В свою очередь, красные толстые руки становились вне рукава тоньше и белее.

Можно было принять это зрелище за волшебное превращение живого существа, но сверхчеловеческого, имеющего возможность принимать по своему желанию различные оболочки. Одна измененная черта лица естественно преобразовала другие. Так маленькие, подмигивающие глаза, какие только что были у крестьянина на его раздутом лице, теперь показались блестящими, громадными и страшными на костлявом, почти без кровинки, синеватом лице. Последние быстрые движения закончили творчество. Правая рука вынула изо рта два широких шарика из пробки, помещенные между щеками и деснами, чтобы придать округленность щекам. Затем он быстро вытащил два ствола от перьев, завернутые в вату, которые изменяли форму носа, а левая рука сорвала с головы парик. Перед Вендом появился человек, которого он хотел накануне убить. Он был по-прежнему безмолвный, но уже не такой равнодушный и насмешливый, а напротив – страшный.

Первое движение Венда было ударить и бежать, в криках выражая свой донос и в то же время свой ужас. Тогда рука Шульмейстера ударила его по плечу, и самый откровенный взрыв смеха, какого еще никогда не раздавалось в старом Ульмском замке, остановил его покушение на насилие и бегство. Но этот взрыв шумного веселья опять сменился осторожностью.

– По правде, не очень-то у вас умны! – сказал Шульмейстер. – Генералы совещаются с незнакомцами; добрые друзья, видевшиеся накануне, не узнают на другой день друг друга… а агенты, обязанность которых – давать справки со всего света, не знают даже, уважают ли их в собственном быту.

Венд, услышав последние слова, казалось, был готов наброситься на своего врага. На этот раз порыв был возбужден именно с той целью, чтобы узнать, не скрывается ли случайно в чувстве ненависти Венда какая-нибудь ревность. Для этого Карл и решился намекнуть на Доротею.

– Я извиняю всевозможные глупости, если они внушены истинной страстью, – сказал Шульмейстер, снова становясь серьезным. – Вы ошибаетесь, господин Венд, воображая, что я делал глазки этой славной девушке, которая проводила меня к вам вчера… Возможно, что если бы вы обращались с нею лучше, то она не подумала бы бросить службу у вас и перейти ко мне, потому что, сколько мне известно, я не Адонис. Ваш гнев, позвольте вам сказать, так же глуп, как неблагороден. Теперь делайте что хотите. Вы так хорошо маневрировали, что мне нечего вас более бояться: довольно одного моего слова, чтобы вас погубить. Мы находимся у людей, которые должны были бы приказать расстрелять меня, потому что я обманываю их. Вас же надобно было бы повесить, потому что вы изменяете им. Я слышу шум… Очень возможно, что нас поставят сейчас на очную ставку, чтобы сравнить наши показания и взвесить представленные нами сведения. Я увижу по вашим приемам, чего я должен держаться. Не правда ли, вы хорошо предупреждены? Этого достаточно? Ах! Я забыл… еще одно слово: знаете, мои деньги все там же!

При этих словах он ударил себя по животу. Действительно, со вчерашнего вечера деньги находились все там же, в поясе. Они были единственной вещью из его переодевания, от которой было невозможно так легко отделаться и в такой короткий срок.

В то время как Венд, успокоенный и вместе с тем взволнованный от всего слышанного, казалось, взвешивал за и против, Шульмейстер проворно удалился в глубину комнаты и мигом поправил беспорядок своего грима.

Когда отворилась дверь, шпион императора снова устроил себе раздутое и хитрое лицо. Поручик стоял у окна и, казалось, был еще в нерешительности, что ему предпринять.

Мак возвратился, сопровождаемый эрцгерцогом Фердинандом и фельдмаршалом Кленау, тем самым, который почуял накануне обман.

– Вот этот человек! – сказал им главнокомандующий, указывая на Шульмейстера. – И вот г-н Венд, которого вы знаете, как и я. Допросите их, как я это сделал. Если я обманываюсь до последней минуты и из этих докладов, даже противоречащих друг другу, вы не сделаете формального заключения, то я соглашаюсь относительно мер, какие предпримут генералы на совете.

Затем начался допрос.

VI

Что же делала Доротея в то время, пока ее вчерашний гость находился так близко от нее, чего она не подозревала? Несмотря на все невероятное, он продолжал свою задачу, которая, как думала Доротея, была прервана бегством.

При виде удаляющегося Шульмейстера Доротея испытала странное чувство разочарования и горя. Скромная дочь народа, наполовину крестьянка, наполовину работница, она попала в объятья фальшивого офицера, красавца и хвастуна. До тех пор безропотно покорившись странному ремеслу, на которое ее осудил Венд, она сохранила, даже сама не зная, идеальные наклонности, смутно обрисовывающиеся на дне ее сердца. Внезапно, после долгого забытья, эта еще не изгладившаяся мечта снова явилась к ней.

Достаточно было ей сравнить отвагу неизвестного прохожего, как Шульмейстер, с ежедневной дрянностью, как Венд, рабою которого была она, чтобы предусмотреть обстоятельства, которые могли облагородить ее ремесло. Она видела, что может искупить низость лжи подвигом, став лицом к лицу с опасностью. Ее воображение окончило остальное, и теперь ее сердце присоединилось к нему.

Доротея искренно страдала, видя себя покинутой, но еще более ее огорчало, что ее презирал человек, который был в ее глазах героем. Она думала, что если Шульмейстер отверг ее сердце и молодость, то, без сомнения, потому, что находил ее недостойной любви.

Тогда она спрашивала себя, почему она недостойна. Не потому ли, что принадлежала этому презренному Венду? Но разве она не выгнала его позорно от себя? Разве этого недостаточно?

Но ведь она была молода и красива! Она знала, что может внушить страсть. Она чувствовала, что может привлечь и удержать человека, который ей понравится. И вдруг, как живой протест, явился перед нею Шульмейстер. Человек, которого она так желала иметь своим спутником в жизни, своим сообщником, отвернулся от нее и удалился.

Этого было достаточно, чтобы Шульмейстер показался ее глазам полон очарования, о котором он сам и не подозревал. Он снова явился перед нею в ее воображении, но уже не тем раздумывающим и внимательным, каким она видела его в начале встречи, а благородным и гордым, каким он покинул ее. Он не был более холодным до безразличия, как в то время, когда она вела его к себе, а осторожным, сдержанным и властелином самого себя до героизма, каким он расстался с нею. Обдумывая все, как она умела, согласно природной склонности своего ума и привычке к ее обычному ремеслу, она сказала себе: «Я покажу, что необходима ему и могу быть полезна. О, я докажу ему!»

Всю ночь она не сомкнула глаз, мысленно разбираясь с усиливающейся лихорадкой в своих новых планах и идеях. Усталая, она наконец закрыла глаза, и ею овладел страх, который перешел во время сна в ужас. Она опасалась попасть снова под иго Венда. Но когда утром она проснулась и убедилась, что со стороны Венда не было сделано никакой попытки попасть к ней в течение ночи и дверь оставалась неприкосновенной, то ею овладела радость. Лучи сиявшего солнца, бросавшие на все отпечаток спокойствия и безразличия, обнаружили, что все осталось по-прежнему, и увеличивали ее радостное настроение.

Выйдя из дома, она деятельно принялась разыскивать повсюду каких-нибудь ценных справок для Шульмейстера, с которым она надеялась вскоре снова увидеться. При этом она заботливо избегала тех мест, где встречалась обыкновенно с поручиком и где находилась его квартира. Одним словом, она наводила справки, оставаясь невидимой, и наблюдала за всем, не выдавая себя. Она никак не могла догадаться, что оба существа, в которых заключалась ее жизнь, были вместе задержаны с утра в главном штабе и все из-за той же продолжавшейся между ними борьбы.

Она так углубилась в свои мысли, что едва поняла причину внезапного движения на торговой площади. Хотя с точностью она ничего не могла определить, но знала, что в городе произошло что-то новое. Не желая оставаться одна дома, она решилась идти куда глаза глядят.

Она быстро встала и вышла через маленькую дверь, где Шульмейстер прошел накануне. Цепляясь за траву, она спустилась на дно рва и затем поднялась по знакомой дороге с другой стороны обрыва. Вскоре она очутилась в пустынной деревне. Здесь Доротея остановилась и принялась осматриваться в темноте. Она не знала, в какую сторону должна идти завоевывать уважение и любовь своего несравненного владыки.

Но мало было надежды, что в эту ночь она узнает какие-нибудь интересные новости. Однако инстинкт, никогда не обманывающий ее, направил ее шаги к деревне, расположенной на левом берегу Дуная, в одной версте расстояния. Ее глаза мало-помалу освоились с темнотой, и ее внимание было привлечено едва заметными светящимися точками, то пропадающими, то вновь появляющимися. Это было маленькое предместье Вертинген, хорошо известное ей. С этой стороны дома были расположены далеко друг от друга у подножия холма.

Туда именно она направилась. Чтобы достичь Вертингена, ей предстояло проходить через поле с жнивом, перелезать через заборы и избегать постов, расставленных во всю длину дороги. В особенности она старалась обойти обширные пространства, занятые целой австрийской дивизией, которая теперь там отдыхала. Этот отряд составлял часть корпуса, находящегося под прямым начальством эрцгерцога Фердинанда, и стоял позади Ульма. Со стороны Черного Леса он охранялся только несколькими часовыми. Его начальники думали, что положение, занимаемое дивизией, служит защитой против всевозможных нападений неприятеля. Благодаря этой уверенности, десять тысяч человек спали спокойно, не подозревая, что мимо прошла одетая в черное женщина, с целью хлопотать об их поражении.

Однако после многих обходов она попробовала выйти на прямую дорогу в Вертинген. Внезапно Доротея очутилась в присутствии ведетта, расположенного на легком земляном скате. Она слишком поздно увидела гигантскую фигуру лошади и солдата и не успела скрыться от внимательных глаз часового.

Затем она услышала обычную фразу караульного: «Werda?» Сначала эта фраза звучала беспокойно, а затем угрожающим тоном. Одним прыжком она бросилась в тень и хотела скрыться… Стук карабина, вскидываемого на плечо, заставил ее сразу остановиться. Она легла в траву. Однако выстрел последовал наудачу, проведя светлую линию в темноте. Она встала и снова пошла к краю дороги, где помещался караул, но не приближалась к нему, а заботливо оставалась на расстоянии нескольких шагов.

– Что вы, белены объелись? – закричала она смело. – Разве теперь не дозволяют более ходить на свою работу или возвращаться домой?

– Отчего вы не ответили? Кто вы? Куда идете? – спросил взбешенный кавалерист.

– Я иду из города и возвращаюсь в Вертинген. Достаточно с вас этого?

– Скатертью дорога!

– Мне только это и нужно.

В это время она услышала галоп приближавшихся солдат. Они явились, чтобы узнать о причине тревога. Доротея не дождалась их и продолжала путь. Она шла согнувшись, чтобы ее не заметили. Вскоре вдали послышались голоса и лошадиный топот по той дороге, по которой она проходила. Затем все стихло.

Она снова стала смотреть по направлению к реке. Теперь свет не казался более одиноким. На склоне горы, покрытой лесом, казавшимся темным пятном на серовато-голубоватом безлунном небе, выделялись зажженные фонари. Они в полном смысле представлялись блуждающими огоньками, перебегающими взад и вперед. Это освещение указывало на присутствие многочисленного войска. Каким образом, вместо того чтобы стрелять в прохожих на дороге, австрийские часовые, которых она только что избежала, не приметили этого явления?

Но внезапно все огни погасли. Виднелись лишь два или три красных мерцания, очень отдаленные друг от друга. Они, очевидно, сосредоточились в центре бивуаков.

По-видимому, войско, собравшееся вокруг таинственных огоньков, теперь совершенно окончило свое размещение. Они, как и австрийцы, тоже улеглись и будут ждать рассвета, чтобы снова пуститься в путь.

Доротея ускорила шаг, направляясь к первым домам деревни. Никто не шевельнулся. Все окна были темны, а дворы пусты. Дворовые собаки не лаяли.

Было около одиннадцати часов ночи.

Только дверь одного дома, находящегося в конце дороги около долины, ведущей к первому лесу, была не заперта. Перед нею стояла распряженная тележка. Две ее пустые оглобли поднимались к небу, как две молящиеся руки. На неосвещенном пороге дома виднелся высокий мужчина, облокотившийся на наличник, и степенно курил трубку.

Молодая женщина шла по траве, чтобы не производить шума. При виде стоящего мужчины она внезапно остановилась. Заметив ее силуэт на зеленом бордюре травы, мужчина вынул трубку изо рта и стал смотреть со вниманием на ее черную фигуру. Ее внезапный приход оторвал его от размышлений о слышанном несколько минут тому назад выстреле.

Но кто это остановился перед ним? Не бродяга ли?.. Или солдат?.. Женщина?.. Да! Это, должно быть, женщина, ветер коснулся ее юбки, и она начала развеваться, раздумывал он.

Должно быть, крестьянка или какая-нибудь служанка с одной из ферм отправляется на свидание?.. А может быть, запоздавшая работница? Просто это нищенка, решил он.

– Сударь, не можете ли дать мне связку соломы и угол, где я могла бы заснуть до утра? – раздался из темноты молодой голос, обращаясь к мужчине.

– Я не у себя, – отвечал он. – Дом пуст, и я сам с семьей здесь ночую. Делайте как хотите. Я не могу ни принять вас, ни отказать вам.

Доротея приблизилась. Мужчина отодвинулся от нее на несколько шагов в коридор, чтобы из предосторожности достать маленький фонарь, свет которого терялся в стене. Направив фонарь на молодую женщину, он убедился, что она не опасна ни ему, ни его спутникам.

Благодаря беглому освещению, Доротея увидела перед собою человека со строгими чертами лица, с седыми волосами, широкими плечами, сильными руками и с худыми большими ногами…

– С этой стороны комната занята, – сказал импровизированный хозяин, указывая на дверь слева, перед которой он стоял. – Но там вы найдете комнату с готовой постелью, на которой можете лечь, – сказал он, указывая на другую сторону. – Вероятно, живущие в доме спаслись бегством несколько часов тому назад, при виде приближающегося врага…

– Так неприятель близко отсюда?

Ничего не отвечая, высокий старик протянул руку по направлению гор, покрытых лесом, где Доротея видела свет.

– Но, значит, надо думать, вы не боитесь жить здесь, вблизи французов? – спросила она.

– А вы? – возразил он. – У вас, верно, есть дело до них, если вы идете в их сторону?

– У меня!.. Я не знала…

Она прервала свою речь, увидев, как в медленно открывавшейся двери внезапно появилась ослепительная фигура женщины.

Какое таинственное могущество руководило этой встречей… Был ли это случай или непреложный инстинкт, управляющий земными существами без их ведома?

Может быть, это была воля Провидения, определяющая необходимые связи в делах и располагающая по своей прихоти мнимой человеческой несбыточностью.

Каким образом перед смелой искательницей приключений появилось это нежное создание, предназначенное только для любви?

Перед самовольной и дерзкой сообщницей Венда, единственным желанием которой было завоевать место в жизни Шульмейстера, заменив ему жену, нечаянно отворилась дверь, и в ней появилась сама законная жена Шульмейстера.

Да, это была действительность; циничная и наглая хохотунья Доротея стояла лицом к лицу с белокурой, бледной и целомудренной Бертой.

С Бертой? – спросит читатель. Но как же она попала в этот дом? Какие последовательные события, какие разочарования или какое неожиданное увлечение привели ее к воротам императорской крепости?..

Оффенбургские беглецы на самом деле служили игрушкою событий, совершенно противоположных их планам. Эти неудачи начались, как только они покинули единственное убежище, где их спокойствие было гарантировано.

В первый же вечер своего отъезда они были остановлены в самом сердце гор, Гегенбахе. Начиная со следующего дня, им пришлось испытывать общую панику. Неизвестно откуда явившееся известие, что кавалеристы принца Мюрата снуют во всех дефилеях Черного Леса, причинило эту суматоху.

Узнав эту новость, они немедленно поспешили в Оппенау, чтобы достичь после двух долгих привалов Фрейденштадта, расположенного при входе двух больших равнин Вюртемберга.

Там они натолкнулись на первые немецкие полки. Безжалостные приказы на военных границах заставили их бежать еще далее, как и всех объятых страхом жителей, на другую сторону стратегической черты.

Настроение было у всех различное. Родек проклинал судьбу, маленькая Лизбета надувала губки или смеялась. Гнездилась ли она в уголке тележки, своего неотъемлемого владения, или собирала она по-детски неловким, но очаровательным жестом запоздавшие цветочки на опушке дороги, она все время оставалась свеженькая и розовая.

Берта, бледная и печальная, казалось, была поглощена созерцанием какого-то невидимого предмета и погружена в неотвязную мысль. Она во что бы то ни стало хотела присоединиться к мужу, убежать к нему и больше никогда, никогда не покидать его.

Единственный Ганс, или Жан, как она теперь его попеременно звала, был доволен ежедневной переменой стран. Он был счастлив, что направляется все дальше к новому горизонту. Мальчик смотрел на людей и на вещи с той восхитительной чистотой молодых глаз, когда виденные сцены не запечатлеваются надолго, но зато рисуются в обаятельных красках. В этих юных глазах холмы становятся горами, ручейки – реками, букеты – целыми рощами, а рощи – первобытными лесами. Прохожих, даже просто бедняков, идущих самым прозаическим образом на их занятия, они принимают или за героев и воров, или за убийц и освободителей…

Если бы ему дали волю, он бесконечно шел бы пешком около тележки, как это делал при отъезде. Только по принуждению он иногда садился в тележку, чтобы отдохнуть. Затем Ганс останавливался перед каждым отрядом солдат, чтобы их подробно рассмотреть. Он изучал с серьезным видом, не подходящим к его летам, лица, мундиры и оружие как кавалеристов чужеземного вида, венгров и кроатов, так и простых белых и синих саперов, у которых на их странных киверах виднелись спереди медные бляхи с двуглавыми орлами. Из-за этого наблюдения он опаздывал; Берта вынуждена была его звать и бранила за это…

Тогда он возвращался к ней и с нежной улыбкой обнимал «маму Берту», выпрашивая себе прощение. Но стоило показаться новому полку, и он снова забывался.

Странное наследие бессмертной мысли! Оно заставляет души одной и той же расы следовать по той же дороге и разделять один и тот же вкус века за веками. Можно сказать, что кровь, переходя из вены в вену, как река с неистощимыми волнами, извлекает с собою из среды предшествовавших поколений разнообразный груз идей и мечтаний. Этим грузом все жизненные путники владеют в свою очередь.

Ганс смотрел на марширующих солдат, как будто он назывался Жаном Бурбоном, принцем Конде!..

Таким образом, проклиная, щебеча, мечтая или рассматривая, путешественники кончили тем, что достигли ближайших к ульмскому укрепленному лагерю постов. Ввиду атаки французов на той дороге, где ехали путешественники, генерал Мак отдал приказ обязывать всех не сражающихся освободить местность по эту сторону. Следовательно, необходимо было объехать все позиции армии, прежде чем приблизиться к городу по восточной дороге. Ночь застала Берту с детьми и Родеком при въезде в неизвестную деревню. Здесь они нашли покинутую всеми ферму. Они видели, что ехать дальше было невозможно, и им предстояло отложить до другого дня окончание путешествия.

VII

Это – странный, невероятный факт, однако он доказан множеством примеров, что наша симпатия чаще всего направляется к личностям, которых было бы нужно избегать. В этих случаях наше сердце изменяет нашим интересам, и нас побуждает какая-то таинственная сила любить того, кто нас побеждает или кто будет нам вреден.

Таким образом, чистота находит очарование в цинизме, а разврат зато чувствует искреннее влечение к добродетели. Честные женщины оказываются упорно великодушными к «этим женщинам», и не из любви к ближнему, а просто по склонности. Вы нередко увидите наглых искательниц приключений, преклоняющихся низко перед святыми женщинами, но не в надежде обмануть кого бы то ни было насчет себя, а как бы пользуясь случаем оправдаться перед своей собственной совестью.

По этим-то именно чертам узнается истинное целомудрие и порок, лишенный лицемерия. Пусть они созерцают оба без ненависти: последний – героев воздержанности, а первое – поклонников низкого распутства.

Доротея еще не успела взглянуть на Берту, а уже полюбила ее.

Она ничего не знала об этой женщине: ни ее имени, ни лет, ни ее мыслей, ни привязанностей, ни цели ее путешествия, ни впечатления, какое произвело на нее собственное лицо Доротеи. Однако она чувствовала к этой незнакомке сердечное влечение, что вскоре перешло в застенчивую нерешительность.

Нежный взгляд Берты, который только что ласкал ее глаза, возбудил в ней желание плакать.

Ей тотчас пришла мысль, чем бы она могла услужить этой незнакомке. Она явилась перед нею так неожиданно после длинного пути среди ночной тьмы, и Доротея наивно любовалась ее прелестным лицом.

Она смотрела на нее молча, не находя, что сказать.

В свою очередь, Берта рассматривала с видимой симпатией ее лицо, на котором сверкали два красивых блестящих глаза. Эта встреча среди ночи, в затерянной деревне, с красивой праздношатающейся женщиной, в скромном и чистом платье, с виду такой честной, была неожиданным сюрпризом для Берты. Если бы она слушалась только своего первого сердечного движения, то немедленно широко открыла бы дверь своей комнаты и заставила бы ее войти.

Однако они продолжали молча рассматривать друг друга.

Вдруг из полураскрытой двери раздался тихий стон спящего ребенка. Берта обернулась и стала прислушиваться. Доротея наклонилась вперед. Когда стоны перестали раздаваться, жена Шульмейстера снова стала рассматривать незнакомку, и их обе головы приблизились, руководимые общим интересом.

– Это ваши дети? – спросила Доротея.

– Да, – тихо ответила Берта.

– Бедные крошки! Хорошо ли им, по крайней мере, спать?

– О, да, посмотрите.

И Доротея вошла в комнату.

С тех пор как она вошла в дом, Родек смотрел на нее подозрительно и вслушивался в ее разговор. После того как старик, вероятно, убедился, что со стороны незнакомки ничто не угрожает ни Берте, ни детям, он без шума возвратился исполнять свой караульный пост. Вскоре обе женщины сели в комнате друг против друга, невдалеке от большой постели. На ней спали совсем одетыми оба ребенка.

– Еще очень далека дорога, ведущая в Ульм?

– Нет, я ушла оттуда сегодня вечером, около девяти часов… А теперь только что полночь. Вы видите, что это недалеко.

– А вы не боитесь ходить одна по дорогам?.. Куда же вы идете?..

– Я пришла именно сюда, в Вертинген… Вы, кажется, удивлены. Вы не знаете названия этой деревни?

– Совсем не знаю. Когда мы приехали, уже никого здесь не было, чтобы дать справки. Эта ужасная война пугает и заставляет всех бежать… У вас, без сомнения, есть родители, друзья, которые живут в этой стороне?

– Здесь близко… Да.

– Вы должны беспокоиться о них, не правда ли?

– Я? Почему?

– Но чтобы прийти ночью?..

– О! Беспокоиться, нет… Но шли дурные слухи, и я хотела видеть…

– Простите меня! Я расспрашиваю вас… Как вас зовут?

– Меня зовут Доротея. А вас?

– Меня? Берта.

– Это ваш отец, который караулит вас у двери?

– Нет, это друг моего мужа.

– А!.. Правда, вы замужем…

И шальная молодая девушка кинула печальный взгляд на постель, где спали дети…

– Если вы хотите тоже отдохнуть, то ложитесь не опасаясь. Я не устала и буду караулить, – сказала Доротея.

– О, нет! Благодарю, я не буду в состоянии закрыть глаза. Когда я закрываю их, то передо мною происходят такие ужасные образы!.. Но отчего же вам не заснуть?

– Мне?.. Спать… там… около этих бедных крошек… в то время, как вы будете бодрствовать? О! Нет… нет…

В этих словах слышался как бы униженный протест против покушения завладеть местом в том же социальном ряду, как и ее незнакомцы. Несмотря на неизменное добродушие, Берта была поражена. Но у нее было простое сердце, которое не допускало дурных мыслей. Кроме того, оба спящих под ее надзором ребенка заслуживали, чтобы о них заботился всякий, кто только находился около них.

Она с большей симпатией стала рассматривать свою спутницу по приключениям, тем более, что она была так сострадательна к ее горю.

– Вы живете обыкновенно в Ульме? – спросила она.

– Да.

– Вы там знаете много народа?

– Довольно много.

– Не правда ли, там много солдат? Вероятно, столько же, как в Страсбурге, откуда я еду.

– О, да! В данный момент там больше солдат, чем жителей. А вокруг вала, в особенности с другой стороны, к горам, в лагерях и в укреплениях, так там целая армия.

– А!.. Не встретили ли вы случайно… впрочем, какая я сумасшедшая, спрашиваю вас об этом!.. Представьте себе, что я знаю кое-кого из Страсбурга, так, как и я, он отправился тому двенадцать дней в Ульм. Это было бы любопытно, если бы вы его видели и могли сообщить мне о его приезде!

– Кто это?

– Естественно, это не офицер, потому что он приехал из Франции!.. Нет, это простой горожанин, совершенно скромный по манерам и костюму. Он не очень высок… но в то же время коренастый. У него волосы ярко-белокурые… и даже рыжие… а глаза у него темные… очень живые…

Совершенно побледневшая Доротея пристально смотрела на Берту. Она прислушивалась к каждому слову этого застенчивого и медленного описания интересующей ее незнакомки. Ей казалось, что в нем она узнает черту за чертой человека, которого она только что покинула. По мере того как образ определялся и становился более и более сходным, она почувствовала в глубине сердца глухую, неожиданную ненависть, ее начало мучить непреодолимое искушение быть жестокой и внезапное желание испортить спокойствие прекрасной соперницы.

О Шульмейстере ли хочет спросить ее эта женщина, эта мать, сидящая около своих спящих детей? Возможно ли, чтобы эта мадонна с кроткими глазами принадлежала подобному искателю приключений?

Нет!.. Карл сказал ей накануне, когда был у нее, что его семья далеко, очень далеко. Он сказал, что поедет к ним после того, как исполнит возложенное на него поручение, если его не арестуют. Как же он мог, имея сведения о стольких различных вещах, не знать о предпринятом семьей путешествии с целью соединиться с ним? Впрочем, это безумная идея воображать, что дело идет о нем? Разве на свете только и есть один человек с рыжими волосами и карими глазами?

Берта с удивлением рассматривала совершенно преобразившееся лицо Доротеи. Перед нею была не та женщина, которая с минуту назад сидела с нею. Улыбка исчезла, и все очарование улетело. Теперь на ее лице остались жесткий взгляд, своевольные и даже несколько поблекшие черты… и почти злое выражение.

– Согласитесь сами, – ответила наконец Доротея, – что мне довольно трудно сказать вам, встречала ли я человека, которого вы так неопределенно описываете!.. Очень может быть, что я и встречала его, но как же утверждать это? Ах, если вы скажете его имя?..