Текст книги "Шпион Наполеона. Сын Наполеона (Исторические повести)"

Автор книги: Шарль Лоран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

V
Подкоп

Спустя несколько минут через эту гостиную прошла императорская чета, направляясь в театр. Франц I шел под руку с графиней Каули, а императрицу вел хозяин дома. За ними следовали эрцгерцогини, эрцгерцоги, придворные особы, генералитет и все приглашенные.

– А вы не идете на концерт, княгиня? – сказала графиня Шпигель, проходя мимо Полины.

– Нет. Эрцгерцогиня мне разрешила удалиться, и я еду домой.

– Вот счастливая! Прощайте, княгиня.

– Прощайте, графиня!

Полина поспешно направилась к лестнице.

Эрцгерцог Карл между тем остановил герцога Рейхштадтского.

– Ты идешь слушать пение? – спросил он.

– Нет, дедушка, – отвечал он, – по правде сказать, мы с капитаном Молем намерены улизнуть отсюда на маскарад графини Клари в Бельведере.

В эту минуту проходили мимо Гермина Меттерних и Флора Вирби.

– Ты слышишь, – сказала Флора, – герцог идет на маскарад? Он теперь, кажется, повеселел, не правда ли?

– Да, – отвечала Гермина, печально вспоминая своего отца, и обе девушки направились в театр, устроенный в саду.

– Ты хорошо делаешь, что веселишься, – отвечал эрцгерцог на слова своего внука, – в твои годы надо веселиться.

– Я до сих пор не знал, что это значит, милый дедушка. Вот, например, я никогда не бывал на маскараде, и если бы капитан Моль не согласился ехать со мною, то я и теперь не позволил бы себе этой забавы. Мне даже как-то странно думать, что я буду на маскараде.

– Что же ты опять стал хандрить, а вчера еще ты был так счастлив.

– Я сегодня еще счастливее, – сказал юноша, но при мысли, что, быть может, он более никогда не увидит доброго эрцгерцога, который один обращался с ним ласково, он невольно задумался, и лицо его затуманилось печалью.

– Да ты так счастлив, что на твоем лице нет и следов его. Знаешь что, Франц, я не хочу, чтоб ты принимал меня за бессердечного человека. Я не знаю, что тут творится вокруг тебя и какая тебя ждет будущность, но помни всегда, что я тебя люблю и что ты можешь рассчитывать на мою помощь, если бы она тебе когда-нибудь понадобилась, ну, а теперь пойдем со мной на соседнюю галерею, я хочу покурить, а тебе еще рано ехать в маскарад.

И они удалились, сопровождаемые капитаном Молем.

В эту самую минуту в гостиную вошла новая и совершенно неожиданная личность, а именно, Галлони в ливрее меттерниховских слуг. За ним следовал лакей английского посольства.

– Подайте эту записку канцлеру, – сказал Галлони, подавая лакею тщательно сложенную бумажку. – Это по очень важному делу.

Вскоре послышались торопливые шаги, и Меттерних показался на пороге.

– Кто вы такой, и отчего вы в моей ливрее? – спросил он, подходя к незнакомому ему человеку.

– Я – агент ломбардской полиции, причисленный на время к венской, – отвечал Галлони, – меня прислал к вам граф Зедельницкий, а я не мог проникнуть сюда в другом костюме; иначе мог бы произойти дипломатический инцидент.

Канцлер улыбнулся.

– Граф мне пишет, – сказал он, – только то, что он имеет в своих руках все доказательства заговора и что вы дадите мне все необходимые разъяснения. А отчего же он сам не явился сюда?

– Его превосходительство отправился сам наблюдать за исполнением его распоряжений.

– Говорите, я слушаю.

– Княгиня Сариа, – начал Галлони, – наняла коляску с парой лошадей, но без кучера, говоря, что у нее есть свой, но это неправда, потому что все ее люди остались в Милане. Экипаж должен быть готовым сегодня ночью.

– У кого нанят?

– У подозрительного лица, венгерца Мано в Леопольдштадте.

– Это ничего не доказывает. Может быть, княгиня хочет посетить свои поместья, которые находятся именно в Венгрии.

Галлони ничего не ответил, а продолжал:

– Сегодня утром был у княгини в отеле «Лебедь» садовник Шенбруннского дворца. Он был у нее и вчера. Этот же садовник поднес вчера розы дочери вашей светлости.

Меттерних задумался. Не был ли этот садовник заговорщиком, доставившим герцогу те необыкновенные сведения, знание которых он обнаружил в последние дни?

– Сходите в театр, – произнес канцлер, обращаясь к лакею, который почтительно стоял у двери, – и попросите сюда мою дочь. Скажите, что я получил важные известия и должен тотчас вернуться с нею домой.

Когда слуга удалился, Меттерних произнес, обращаясь к Галлони:

– Что же вы и начальник полиции полагаете?

– Я осмеливаюсь предположить, что княгиня Сариа вместе с садовником подготовила бегство герцога Рейхштадтского. Она только что уехала отсюда, вероятно, на назначенное свидание. Еще можно туда поспеть, так как он еще здесь.

И сыщик указал на галерею, в которой виднелся черный фрак среди двух мундиров.

В эту минуту в комнату вбежала Гермина, печальная, встревоженная.

Меттерних не заметил ее появления и продолжал говорить с незнакомым ей человеком.

– А где экипаж должен ждать путешественников?

– В Бельведере.

– Не теряйте из вида герцога Рейхштадтского… Возьмите с собою как можно меньше людей… Приготовьте карету… Смотрите, чтоб не было ни шума, ни скандала… Ждите меня… Оставьте в Бельведере человека, который мог бы указать мне дорогу.

Тут случайно канцлер обернулся и увидел свою дочь, которая, дрожа всем телом, слышала распоряжения отца и инстинктивно понимала, что герцогу грозила какая-то беда.

– Вы послали за мною, папа, – сказала она, стараясь сдержать свое волнение.

– Да, мы сейчас поедем, – отвечал он, – я завезу тебя по дороге домой, а сам отправлюсь далее по важному делу.

Потом он сказал еще что-то незнакомцу и проводил его до двери. Между тем из галереи направлялись в гостиную герцог Рейхштадтский, эрцгерцог Карл и капитан Моль.

VI
Совет Меттерниха

– Так ты уезжаешь? – сказал брат императора своим добродушным тоном.

– Да, дедушка, уже поздно. Не правда ли, капитан?

Моль согласился, что пора было ехать, и пошел распорядиться насчет экипажей.

– Ну, до свидания, Франц!

– Прощайте, дедушка.

Все, что делалось и говорилось вокруг нее, казалось Гермине каким-то чудовищным сном… герцог сказал своему деду: «Прощайте!» Разве он думал о скорой смерти? Сердце молодой девушки разрывалось на части. Между тем юноша поклонился ей и пошел к дверям. Еще минута, и он исчезнет. Она не могла более бороться с собой и, быстро подойдя к эрцгерцогу, сказала:

– Не позволяйте ему уезжать!

– Что с вами, дитя мое?

– Я боюсь.

– Вы дрожите, пойдемте на воздух. Дайте мне вашу руку.

И он вывел ее на террасу, выходившую в сад.

– Ну, теперь успокойтесь на чистом воздухе и расскажите мне, чего вы боитесь.

Молодая девушка искренно рассказала фельдмаршалу все, что она чувствовала, все, что она знала.

Между тем Меттерних и герцог Рейхштадтский стояли друг против друга. Юноша хотел пройти мимо с безмолвным поклоном, но канцлер сказал:

– Ваше высочество, не уезжайте на маскарад.

Но герцог, гордо подняв голову, ответил:

– Значит, я больше не свободен?

– Нет, вы совершенно свободны, и с вами говорит не министр, которого в шутку называют вице-императором, но просто друг вашего деда. Я позволяю себе в этом качестве дать вам совет: не уезжайте на маскарад.

Хотя Меттерних говорил очень спокойным и даже мягким тоном, но юноша чувствовал, что между ними идет смертельная борьба.

– Я очень удивлен и тронут вашей добротой. Но неужели я недостаточно потерял времени на этом официальном празднике?

– Да, кстати, позвольте вам сказать, что вы явились сюда в костюме, не подходящем ни к вашему высокому положению, ни к вашему военному чину.

– Я полагаю, что сын Наполеона не может явиться иначе, как в трауре, к представителю английского короля, и меня удивляет, что князь Меттерних не разделяет моего мнения.

Канцлера, очевидно, поразило это смелое возражение, и он переменил тактику:

– Хорошо, я не буду с вами теперь об этом рассуждать, но повторяю, останьтесь здесь.

– Но вы, может быть, не знаете, князь, – прибавил юноша с иронической улыбкой, – что я еду не один на маскарад? Меня сопровождает капитан Моль, и вместе с ним я, конечно, не могу заблудиться.

– А вы дадите мне честное слово, ваше высочество, что вы ни на минуту не расстанетесь с вашим адъютантом?

– Это уж слишком! – воскликнул герцог, выходя из себя… – Приказывайте, если хотите, и я буду вам повиноваться. Это будет не так оскорбительно. Я признаю, что все недавние распоряжения не имеют никакой силы, откажусь от своего полка, распущу свою свиту и вернусь к прежней жизни узника, даже подвергну себя еще большим ограничениям, чем прежде. Но тогда, по крайней мере, мысли мои будут свободны… а если мне серьезно дозволено воспользоваться свободой, то нам нечего больше разговаривать с вами. Я еду на маскарад.

И он направился к двери. Меттерних загородил ему дорогу, но не насильственным жестом, а тоном мольбы.

– Так вы очень верите дружбе тех, которые вас там ждут? – спросил он.

– Что вы хотите этим сказать, князь: вы хотите мне запретить иметь друзей?

– Я хочу предохранить вас от неосторожности. Я хочу защитить вас от вас самих.

– Вы уже это делаете семнадцать лет.

– Действительно, семнадцать лет я исполняю свой долг. Я долго боролся с величайшим гением войны, и я восстановил против него все силы старого мира, чтобы освободиться от его ига. Нам удалось, и вот семнадцать лет вы наша жертва, потому что вы его сын. Но если вы страдали, думая о том, чем могли бы быть при других обстоятельствах, то неужели вы думаете, что мы не понимали вашего горя? Нет, ваше высочество, я предвидел все, что вас терзало, и если не мог освободить вас от этих мучений, то лишь потому, что они предотвращали еще большие бедствия для вас и для нас. Если бы ваш славный отец слышал теперь, что я вам говорю, то сказал бы вам, что я только исполнил свое ремесло государственного человека.

– Мой отец сделал меня Римским королем, – отвечал гордо герцог.

– Увы, ваше высочество, ваш дед таким же образом король Иерусалимский, и этот титул даже стоит в Готском альманахе.

– Я – наследник могущественной империи…

– Этого наследия больше не существует.

– А если мой народ требует меня?

– Уж не ждет ли он вас в Бельведере? Кто же говорил с вами именем Франции? Нет, ваше высочество, ваш народ более о вас не думает.

– Неужели вы полагаете, что стушевали мое имя и уничтожили мою кровь? А куда же вы дели тех верных и преданных лиц, которые ждут моего возвращения?

– Я с удовольствием показал бы вам список этих лиц, и вы покраснели бы от их малочисленности. Верьте мне, что для вас недостойно сделаться искателем приключений.

Видя, что герцог хочет протестовать, канцлер нанес ему последний удар.

– Не спорю, что в двадцать лет сладко слушать чарующий голос сирены, но когда этот голос увлекает в бездну неопытного юношу, то я прекращаю его пение.

– Что вы хотите сказать? – гордо спросил герцог.

– Бывают чувства, которые неожиданно возникают в сердцах двух созданий, рожденных друг для друга, и это чувство достойно всякого уважения. Но бывают другие чувства, основанные на расчете, на интриге, вот эти чувства подозрительны для всякого благоразумного человека.

– Какие же интриги позволительны и какие нет?

Говоря это, юноша смотрел так пристально, так решительно на канцлера, что последнему стало ясным все. Очевидно, герцогу открыла глаза княгиня Сариа, или он сам догадался о всех злобных ковах канцлера против него. Какими ненавистными показались ему теперь этот юноша и эта женщина! Во всяком случае, всякое дальнейшее рассуждение было излишне.

– Я больше не скажу ни слова, – произнес он, – если я хотел вас предупредить, то сделал это лишь по чувству своего долга. Если вы меня послушаетесь, то я обязуюсь в 24 часа доказать вам, что я прав, и тогда, быть может, вы поблагодарите меня за то, что я вовремя удержал вас от заблуждения и ошибки. Но, ваше высочество, вы вольны делать, что угодно. Поезжайте на маскарад, если желаете.

– И пойду, – отвечал герцог Рейхштадтский, гордо выходя в дверь.

VII
Отец и дочь

– Он уезжает. Боже милостивый!

Эти слова вырвались из наболевшего сердца Гермины Меттерних, которая возвращалась в гостиную из сада вместе с эрцгерцогом в ту самую минуту, когда герцог Рейхштадтский исчез за дверью. Она задрожала всем телом и упала в обморок. Эрцгерцог едва успел ее поддержать.

– Что с тобой, Гермина? – воскликнул отец, подбегая к ней.

Гермина лежала неподвижно на диване, на который положил ее эрцгерцог. Глаза ее были закрыты, и смертельная бледность покрывала ее лицо.

– Молодая княжна, выходя из концерта, почувствовала себя дурно, и я посоветовал ей подышать свежим воздухом. Она как будто оправилась, но входя в эту комнату…

В эту минуту молодая девушка открыла глаза, и слезы потекли по ее щекам.

– Вы не сделаете ему ничего дурного, милый папа. Обещайте мне, что он не подвергнется никакой опасности. Незнакомец, который говорил с вами, очень злой. Да и вы, такой добрый всегда, сегодня сердитый.

– Что это значит? – воскликнул Меттерних. – Можете вы мне это объяснить, ваше высочество?

– Послушайте, князь, – отвечал добрый старик, – воображение молодой девушки иногда воспаляется такою мечтою, о которой не имеет понятия никто из окружающих ее. Самые великие умы не в состоянии понять того, что делается в сердце ребенка. Пожалейте, князь, это прямое, чистое создание.

Меттерних все понял. Он вспомнил наивное сочувствие, высказанное молодой девушкой относительно герцога Рейхштадтского, печальное выражение ее лица, когда он недавно говорил о заложниках, и ее волнение во время его разговора с сыщиком. Не могло быть сомнения, что дочь Меттерниха любила сына Наполеона. Его дорогое детище перешло на сторону его врага.

В сущности, Меттерних был отец в полном смысле этого слова и нежно любил дочь, потому первая мысль его была о том, что молодые люди могли составить прекрасную парочку. Но это было невозможно, и, устремив на плачущую молодую девушку печальный взгляд, он решил, что надо положить конец ее безумной мечте.

– Увезите ее поскорее, князь, – сказал эрцгерцог, – а то я боюсь, что в эту гостиную придет кто-нибудь и увидит ее слезы.

– Благодарю вас, ваше высочество, благодарю вас, – отвечал Меттерних. – Мой долг тяжелее, чем я думал, но я все-таки исполню свой долг. Пойдем, мое бедное дитя.

Они молча вышли в парадные сени, и после отъезда канцлера с дочерью эрцгерцог остановился в раздумье на лестнице.

Он вспомнил все, что ему говорили Гермина и юный герцог, припомнил его взволнованное лицо и печальное прощание с ним, сообразил все это и решил, что дело неладно.

«Во всяком случае, я не думаю, чтобы он решился на бегство, – произнес мысленно добрый старик, – да и в этом случае полиции не пришлось бы далеко его искать. Он поехал в Бельведер. Отправлюсь и я туда. Авось, мне удастся спасти бедного мальчугана».

Эрцгерцог Карл вышел на улицу в одном мундире, хотя слуги посольства подали ему шинель и предложили крикнуть его экипаж.

Часть восьмая
Прощай мечты

I
По дороге

Возвращаясь домой с отцом, Гермина молча плакала. Она так привыкла уважать отца и восхищаться всеми его действиями, что не могла обвинять его в жестокости, а напротив, она удивлялась, как у нее хватило смелости полюбить и сознаться в этом постороннему человеку, именно эрцгерцогу. Лицо ее было покрыто румянцем стыда.

– Ты плачешь, дитя мое? – сказал наконец Меттерних, надеясь, что, может быть, молодая девушка поддалась минутному увлечению. – Зачем ты так отчаиваешься? Что произошло? Отчего ты забыла своего отца, для которого, ты знаешь, нет другого утешения, кроме его ребенка? Разве я дурной отец? Разве я не исполняю всех твоих желаний, злая девчонка? Скажи мне все, что у тебя на сердце. Не скрывай от меня ничего. Ты молчишь? Ты не хочешь мне отвечать? Ого не хорошо, Гермина. Я не заслужил такого недоверия с твоей стороны.

– Простите меня, папа, – наконец промолвила молодая девушка, сдерживая свои рыдания, – но это свыше моих сил. Мое сердце замерло, когда я увидела, что вы его ненавидите. А когда я услышала, что вы даете приказание о принятии мер против него, то в глазах у меня почернело. Я уверена, что смерть не причиняет таких страданий.

– Милое дитя мое, – произнес Меттерних, нежно взяв за руку дочь, – неужели ты позволила себе привязаться к этому человеку без?..

– Не знаю.

– Он говорил когда-нибудь с тобой наедине?

– Никогда.

– Где ты его видела?

– У вас один раз… в Шенбрунне… и сегодня.

И снова слезы стали душить ее.

– Не плачь. Мы сейчас будем дома, и не надо, чтобы слуги видели тебя в слезах.

Гермина послушно отерла глаза и спросила:

– А вы не останетесь дома?

– Нет. Я тебе сказал, что только завезу тебя, а сам поеду далее.

– Вы увидите человека, с которым вы только что говорили?

– Может быть. Но не думай об этом. Подобные дела не касаются молодых девушек.

И он улыбнулся.

– Не смейтесь, папа, – я так боюсь, чтобы вы…

– Ты снова за старое… Ты не должна более никогда говорить со мной об этом. Слышишь? – никогда.

– Хорошо, папа, я не буду более говорить, но я не могу помешать себе думать.

– Нет, ты не должна и думать. Я не хочу, чтобы ты об этом думала.

Она подняла глаза к небу, тяжело вздохнула и ничего не ответила.

II
В Бельведере

Бельведерский парк, расположенный у ворот Вены, уже давно не представлял императорской резиденции, и два его дворца, построенные в стиле XVIII столетия после того времени, как в них обитал принц Евгений Савойский, служили только музеями исторических и художественных предметов. Но зато вокруг этого тенистого парка возвышались роскошные дома австрийской знати, и в тот вечер, когда лорд Каули давал бал, графиня Клари устроила маскарад, на котором собрались сливки Вены.

Все окрестные улицы были запружены экипажами, а кучера и лакеи в ожидании выхода господ болтали и сплетничали между собой.

Неожиданно несколько прохожих, имевших вид переодетых полицейских, окружили коляску, стоявшую отдельно у решетки парка, и которая уже давно интересовала кучеров и лакеев потому, что в ней никто не приехал на маскарад, а возница, сидевший на козлах, не отвечал ни слова на все их вопросы. При появлении подозрительных личностей все разговоры умолкли и все глаза устремились на таинственный экипаж, вокруг которого, по-видимому, должна была разыграться какая-то скандальная сцена.

Действительно, спустя несколько минут два человека вскочили на козлы коляски и хотели стащить кучера, но тот так энергично развел руками, что они оба упали на мостовую.

– Ловко, молодец! – произнесло несколько голосов.

Но на кучера набросилось четыре новых противника; его стащили с козел, связали и быстро унесли, а на его место посадили другого возницу, на которого надели одежду и шляпу прежнего. Когда же зеваки стали спрашивать объяснения такой странной сцены, то державший за уздцы лошадей человек сказал авторитетным тоном:

– Это ничего. Захватили преступника, переодевшегося кучером.

Коляска отъехала на несколько шагов и стала по-прежнему кого-то ждать, а подозрительные личности исчезли.

Во время разгара маскарада из освещенного подъезда вышел молодой человек в черном домино и маске. Он быстро перешел через шоссе и сел в коляску, сказав что-то кучеру, который погнал лошадей по дороге в Гитцинг.

III
Трое или двое

В своем скромном жилище, при входе в маленькое селение Гитцинг, близ Шенбрунна, Франц Шуллер ждал около полуночи княгиню Сариа. Он был в очень веселом настроении, хотя несколько часов перед тем расстался со своей племянницей Маргаритой, которую белошвейки увезли в Милан, чтобы совершенно развязать руки старому служаке. Сердце его радостно билось при мысли, что он, простой солдат, повезет во Францию сына Наполеона. Что будет дальше с ним, он ничего не знал, но надеялся, что французы не забыли своей славы и что их сердца откликнутся на призыв сына императора.

Впрочем, Франц был слишком практичный человек, чтобы в подобную критическую минуту мечтать, потому он старательно собрал багаж, который состоял из двух котомок. В одной были уложены все необходимые вещи для молодого герцога, именно дорожный костюм, туалетные принадлежности и два пистолета.

Конечно, обо всем этом подумала Полина, и Франц, пересмотрев все эти вещи, одобрил ее выбор и только положил в карман два маленьких пистолета.

– Сейчас видна женщина, – промолвил он громко. – На что пистолеты прятать, они должны быть всегда под рукою.

Другая котомка гораздо меньшего размера заключала в себе его немногочисленное имущество. Что же касается до денег и бумаг, то, спрятанные в портфеле, они безопасно помещались на его груди.

В назначенный срок явилась княгиня и объявила, что за ней кто-то гнался всю дорогу, но при последнем повороте отстал. Франц немедленно выбежал на улицу и сказал дожидавшемуся кучеру, которого прислал с экипажем Греппи, чтобы он окольными путями возвращался в Вену.

Потом Франц поспешил к испуганной Полине и, погасив свечку, стал смотреть в окно. Прежде всего пронесся мимо карьером экипаж княгини, а за ним вскоре проскакал простой кабриолет, на коалах которого сидел около кучера какой-то незнакомец, вероятно, переодетый полицейский агент. Когда шум обоих экипажей замер вдали, Франц снова зажег свечку и сказал:

– Не тревожьтесь, дурак, преследующий вас, нескоро догонит ваш экипаж и убедится, что вас там нет. Во всяком случае хорошо, что мы не отложили нашего бегства, а то, пожалуй, план открылся бы. Уж очень зорко следят за вами.

– Но, может быть, устроят погоню за герцогом?

– Может быть. Но вряд ли его догонят? Лошади у Мано прекрасные. Во всяком случае нам не надо терять ни минуты, и как только он приедет, то нам надо отправиться в путь.

Княгиня не возвращалась домой с бала, и Шарлотта привезла заранее к Францу дорожный костюм, небольшой чемодан с вещами и шкатулку с драгоценностями.

– Прежде чем я переоденусь, Франц, я хочу спросить у вас совета, – сказала княгиня.

– У меня?

– Да.

– Вы человек прямой и благородный, а моя совесть что-то неспокойна. Дайте мне совет, как поступить. Только что на балу герцог спросил у меня, едем ли втроем. Я отвечала, что да, и признаюсь, ничто не могло быть большим для меня счастьем. Но с тех пор я все думала, и меня тревожит мысль, что, с одной стороны, мое присутствие может только усложнить бегство герцога, а с другой – придать ему характер дамского похищения.

Франц был очень смущен. Он вполне соглашался с княгиней, но не знал, как ей высказать свое мнение.

– Вы его любите, – сказал он наконец, – и, значит, ваше сердце подскажет, как надо поступить.

– А вы, Франц, не хотите мне сказать, считаете ли вы приличным, чтобы я сопровождала герцога Рейхштадтского во Францию?

– Ну, это нет, – произнес решительным тоном служака.

– Вот видите.

– Простите меня, – продолжал Франц, – но я не могу не высказать вам, что вы истинный молодец. Я знаю, что без вас он никогда не решился бы на это дело. Вы сразу заставили его понять то, о чем я напрасно говорил ему все это время. Вы организовали наше бегство так, как не удалось бы сделать самому ловкому полицейскому. Но вы все-таки женщина, и я не могу допустить мысли, чтобы сын Наполеона вернулся…

– И, однако, вы понимаете, что я не буду вам мешать, – воскликнула Полина, сама испугавшись того, что он соглашался с ней. – Я сумела бы стушеваться при необходимости и увидеть принца только тогда, когда он, возвратив себе свои права и титул, мог потребовать меня, не компрометируя себя.

– Но он никогда не согласится с вами расстаться, если вы с нами поедете, – отвечал Франц. – Мы должны все решить без него, и уверяю вас, что возвращать себе престол, имея под рукою женщину, как-то неловко.

– Вы совершенно правы, – произнесла Полина. – Вы меня убиваете, но я вижу, что вы истинно благородный человек. Благодарю вас за совет. Я не поеду.

– Простите меня, княгиня! – воскликнул Франц в большом смущении. – Я знаю, что причиню вам большое горе, но я в том не виноват, к тому же, поверьте, с одной стороны, я был бы очень рад, если бы вы поехали с нами. Я не сумею один устроить все, как следует. Уже я не говорю о том, как огорчит его разлука с вами.

Полина знаком просила его замолчать и стала прислушиваться. Действительно, вдали слышался стук колес.

– Это, вероятно, он, – сказала княгиня. – Я пойду в соседнюю комнату, а вы скажите ему в двух словах о том, что мы решили. Будьте спокойны, я сейчас приду, мне надо успокоиться. Потом вы снесете в экипаж вещи, а я прощусь с ним. После вашего отъезда я останусь здесь до утра.

И она вышла за дверь в ту минуту, как входил в комнату герцог Рейхштадский.