Текст книги "Марш мародеров"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Жаль. – Юсупов снимает очки и протирает их грязноватой тряпочкой. – Ну что ж… Наверное, эта… я должен вас отблагодарить. А поскольку самым ценным товаром всегда была информация, я расскажу о том, что видел.

Хал снова ругается. Инженер ему не понравился с самого начала.

– Прежде чем вы начнете, скажите – а куда вы ехали? – спрашивает Ник.

– В город, – удивленно смотрит на него Юсупов. – Домой! И эта… давай на «ты», что мы, на фуршете, что ли?

– Боюсь, в городе вам… тебе не понравится. – Ник сводит брови к переносице. – Хреново там сейчас.

– Я так и думал, – кивает инженер. – Мародеры… Но за городом – то же самое.

И он начинает рассказывать, как неделю назад пришел в себя среди руин дачного домика, в котором собирался провести пару законных отгулов.

– Мы эта… С мужиками на рыбалку хотели съездить. У меня дача на Светлой поляне, ну, знаете, за Боровым Матюшино. Я приехал первым, порядок маленько навел. А потом эта… раз – и всё…

Очнувшись, Юсупов обнаружил, что все вокруг изменилось – лес поглотил дачный поселок и окрестные базы отдыха. Очутившись в непролазной чащобе, среди бурелома, мхов и зарослей папоротника, Юсупов растерялся. Он целый день бродил вокруг своего покосившегося домика, кричал, звал на помощь, но на его вопли откликались только птицы.

– А потом эта… человек пришел. Сторож из санатория. Там санаторий был, «Санта», большой, семь этажей. Сторож сказал, что все сгорело, только давно. И людей нет. Никого нет. Непонятно. В общем, решили мы выбираться. Эта… вышли на дорогу, а дороги тоже нет. Асфальт растрескался, расползся весь, одни ямы. Лес кругом. Дошли до Борматюшина. Ночевали в каком-то доме, а утром увидели… Хозяев, короче. Мертвых. Ну, эта… не мертвых, а скелеты одни остались. Кости. Тут я понял, что времени много прошло. Что меня через время перенесло, и сторожа тоже.

– Почему вы… ты думаешь, что перенесло? – заинтересованно спрашивает Ник.

– Так эта… я-то такой же, как был. А все вокруг состарилось,

сгнило.

– А одежда? – вмешивается Эн. – Одежда ведь тоже сгнила.

– Хм… – Юсупов задумчиво чешет лохматую голову. – Верно, верно. Получается, эта… только тело перенеслось?

– Тебе плохо было, когда очнулся?

– Очень! – кивает инженер.

– Это потому, что никуда твое тело не переносилось. Оно просто пролежало все это время на даче. – Ник вздыхает. – Мы здесь уж тысячу раз все это обсуждали. У всех одно и то же. Те, кто в пожар попал или там придавило чем-то или током шарахнуло – те и погибли. Остальные выжили. Тридцать лет прошло примерно, понял?

– Понял, – потрясенно шепчет Юсупов.

– Очки, а чё ты там про РКБ нес, блин? – встревает в разговор Хал. – Велик-то новый.

Юсупов некоторое время молчит, потом с сожалением смотрит на опустевший пакет, служивший походным столом, подхватывает грязными пальцами картофельную шелуху, сует в рот и продолжает рассказ.

В Боровом Матюшино они со сторожем провели два дня, встретив за это время всего несколько человек: таких же бедолаг, мыкающихся без одежды, еды и информации. Наконец, Юсупов твердо решил пробираться в Казань. Сторож собрался идти с ним. Пошарив по домам, они обзавелись кое-какой одеждой, нарыли на заросших огородах выродившейся моркови, картошки, набрали яблок и с этим запасом тронулись в путь.

У автобусной остановки возле сворота на Песчаные Ковали на них напали мародеры. Пятеро крепких мужиков с дубинками и ножами отняли у путников еду и одежду, а когда сторож начал возмущаться, без лишних слов убили его.

– Я эта… в лес убежал, – повесив голову, рассказывает Юсупов. – Сиганул, значит, как сайгак. А то бы и меня… эта… тоже.

Оставшись в одиночестве, голый – в одних очках – инженер сутки или около того блуждал по лесу, питаясь ягодами и сырыми лисичками, пока не вышел к окраине Казани, поселку Мирный. Оранжевый прорезиненный плащ и вьетнамки он нашел в одном из сараев. Юсупов решил было задержаться там, чтобы запастись продовольствием – у рачительных мирнинцев были большие огороды, – но его быстро вычислила и обстреляла из охотничьих ружей какая-то местная банда.

– И что ведь главное, – обиженно трясет головой инженер, – даже эта… разговаривать не стали. Сразу из двух стволов – бах, бах! Не попали, правда. Да и ружья у них не сильно стреляли – больше шума. Я долго бежал, через железную дорогу, опять по лесу. Как раз к РКБ и вышел. А там…

По словам Юсупова, весь больничный комплекс и окрестности тонули в каком-то золотистом свечении.

– Это, типа, как туман, только не туман, а свет, – путано объясняет он. – Вблизи еще что-то видно, а дальше эта… вот как на лампочку смотришь, сощурившись – все расплывается, так и тут.

– Фигня, блин, – недоверчиво говорит Хал. – Туман, свет… С голодухи, наверное, а, Очки?

– Я пошел туда, – проигнорировав слова Хала, продолжает Юсупов. – Вблизи оно выглядит как эта… сетка такая, тюль или женский платок газовый, только прямо до неба и во все стороны уходит. Ну, как стена. Я смотрю – трава там, за нею, растет, деревья, птицы летают, пчелы, мухи. Ну, в общем, прошел я насквозь эту стену. Вроде ничего, нормально. Иду в сторону Фермы-2, дома там. И эта… нормальные дома, понимаете? Целые, без грязи, без мусора. Асфальт целый тоже, машины. Только людей нет совсем. Вижу – гараж большой, открытый. Ну и эта… зашел. Велосипед вот взял. И тут мне ка-ак по голове даст!

Юсупов произносит последнюю фразу так, что все вздрагивают. Схватившись за голову, он частит, глотает слова:

– Все закружилось, завертелось… Голоса какие-то, шум. Как будто эта… я посреди улицы стою. Дети смеются, машины едут. А вокруг на самом деле – ни-ко-го! Трава, деревья, дома. Я на велосипед вскочил – и ходу оттуда. Ехал, ехал… Вижу, вторая стена, такая же золотистая, только плотнее. А за ней как раз РКБ и новостройки. И там… – Он пучит глаза за стеклами очков, понижает голос до шепота и говорит: – Провода по синусоиде ходят, как живые… И эта… Земля дышит! Камни ползают… В общем, не помню, как я оттуда уехал. Вырвался, значит, за стену, в кусты закатился, упал и часа два лежал, пока голоса в башке не умолкли. Ну, а там ночь, кое-как пересидел и вот… сюда приехал.

– Ну, и куда ты дальше думаешь? – спрашивает после некоторого молчания Ник.

– В город. Эта… квартиру надо посмотреть – может, что осталось.

– А родственники где?

– Ну, эта… мать с отчимом в деревне живут, Карадуван, Балтасинский район. Третий год уже. Дядька с семьей – в Ульяновске.

– А жена? – осторожно интересуется Эн.

– Как-то не сподобился, – виновато улыбается Юсупов.

– А квартира где? – продолжил допрос Ник.

– На Ямашева.

– Сгорела, блин. Точно говорю, Очки – тю-тю твоя хата. – Халу, похоже, надоедает разговор с инженером. Он поднимается, сплевывает, глядит на серые крыши каких-то построек, виднеющихся за деревьями, и подытоживает: – Не хрен тебе в городе делать. Аковцы прибьют.

Юсупов, переводя близорукие глаза с Ника на Хала, с Хала на Эн – и обратно, робко спрашивает:

– Эта… может, я с вами?

– Как вести себя будешь, – важно отвечает за всех Хал. – Мы ж тут не просто так шаримся. Задание у нас. Секретное, блин.

Ник морщится.

– Да ладно тебе тень на плетень наводить! Видишь, человек не в курсе…

Ник коротко излагает Юсупову обстановку в городе.

– Так что нам теперь оружие нужно. Без него никак. И оно здесь должно быть.

Инженер чешет затылок, указательным пальцем вдавливает очки в переносицу и неожиданно весело говорит:

– Конечно, должно. Что ж, эта… будем искать.

Солнце переваливает за полдень. Над крышами дрожит марево. Для конца лета жарковато. Хал скидывает куртку, линялую футболку и подставляет и без того смуглую спину солнечным лучам. Ник следует его примеру. Эн завистливо вздыхает, но ограничивается тем, что заворачивает рукава футболки – купальника у нее нет.

Только Юсупов, кажется, никак не реагирует на жару. В своем оранжевом плаще и вьетнамках, напоминая гротескного персонажа из фильма какого-нибудь Бюнуэля, он мотается от бокса к боксу и с сожалением повторяет:

– Замок врезной, пломба цела. Не открыть. И здесь замок… эта… тоже не открыть.

– Давайте обедать, – предлагает Эн. – Чаю попьем. Потом продолжим.

Устроившись в густой тени здания спорткомплекса, они быстро сооружают костерок, обложив его битым кирпичом. Ник, посчитав спички, горестно вздыхает. Спичек осталось девять. Когда они закончатся, придется переходить на первобытные способы добычи огня.

Налив в котелок воды из бутыли, Эн пристраивает посудину на кирпичах, достает узелок с подвядшими листьями смородины. Хал выкладывает последнюю банку шпрот, Ник – опять же последние лепешки. Припасы не то чтобы подошли к концу, они просто закончились.

– Чем же мы ужинать будем, а? – ни к кому конкретно не обращаясь, спрашивает Эн, и тут же, поймав быстрый взгляд Хала, поспешно заявляет: – Нет! Собак я есть не буду!

– Жить захочешь – будешь, – усмехается татарин, ловко открывая консервы.

– Эй! – кричит откуда-то из двора учебного корпуса Юсупов. – Тут эта… дверь открыта в какой-то бокс. Темно только.

– Очки, блин! Хватит шароводиться, иди жрать, потом посмотрим, чё там, – зовет его Хал.

Проходит несколько секунд. Вода в котелке закипает, Эн бросает туда листья и вокруг сразу распространяется терпкий, знакомый с детства аромат черносмородинового варенья.

– Ну, где он там? – ворчит Хал. – Падла, блин. Я его ждать…

Он смотрит в ту сторону, откуда должен прийти Юсупов – и осекается на полуслове, потому что из-за облупившегося угла учебного корпуса выходит не инженер, а собака. Большой, лохматый кобель какой-то неопределенной, песчано-бурой масти, с крупной головой, украшенной стоящими торчком ушами. Сделав несколько шагов в сторону людей, пес замирает, чуть вытянув короткую шею. Шерсть на загривке встает дыбом, и от этого собака кажется еще больше.

– Ой, мамочки, – шепчет Эн и, как завороженная, глядит на незваного гостя.

– Лук, – шипит Ник, отчаянно шаря вокруг себя глазами. -

Где лук?

– Там остался… – Хал кивает в сторону главного корпуса и берет половинку кирпича.

Пес, отследив его движение, чуть-чуть, еле заметно, приподнимает верхнюю губу, демонстрируя внушительные клыки. После этого он вдруг припадает на передние лапы и виляет пушистым хвостом, к которому прицепилось несколько репьев.

Хал поднимает осколок кирпича, замахивается. Пес отскакивает, но не убегает. Продолжая повиливать хвостом, он по дуге обходит костер и останавливается.

– Погоди-ка. – Ник придерживает Хала. – Он не жрать нас пришел, похоже… Эй, псина! Чего тебе надо?

Пес коротко гавкает.

– Разговаривает… – восторженно шепчет Эн.

Ник смотрит на нее и видит, что в глазах девушки стоят слезы.

– Куть-куть, – зовет собаку Хал, но избавляться от половинки кирпича не спешит. – Чё, кечек[25], по людям соскучился?

Пес наклоняет тяжелую голову, вываливает язык и вправду становится похожим на большого, лохматого щенка. Встопорщенная шерсть на загривке опадает.

Ник улыбается. Эн затаивает дыхание.

– Ну, иди сюда. – Хал вытягивает руку, складывает пальцы щепотью и трет их друг об друга. – Куть-куть…

Пес делает шаг, другой…

Юсупов оранжевым пугалом вываливается из кустов, громко шлепая вьетнамками. Он очень возбужден и очки его победно сверкают. Пес, увидев инженера, тут же вновь весь ощетинивается, скалит клыки, рычит и отскакивает в сторону.

Хал замахивается, Ник тоже хватает кирпич…

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Эн. Она подбегает к собаке и бесстрашно обнимает готового к битве пса за толстую шею.

– Да он сам боится! Дрожит весь! Эх, вы! Бросьте камни.

И, наклонив голову к собачьей морде так, что челка свешивается едва ли не на глаза псу, ласково начинает что-то говорить ему, поглаживая между ушами.

– Вот это номер, – только и может выговорить Ник, выронив кирпич.

Пса называют Камилом. Имя придумывает Хал.

– У моего абы[26] в деревне такой же был. Кавказская овчарка. Камилом звали, блин. У-умный…

– Какая же это овчарка? – удивляется Юсупов, прихлебывая смородиновый чаек. – Эта… он дворняга типичная.

– А ты, Очки, вообще молчи! – окрысивается Хал. – Если бы не ты, блин, он бы ко мне первому подошел.

Эн, не слушая их, тихо говорит улегшемуся у ее ног псу:

– Камил… Нравится тебе?

Навострив уши, пес виляет хвостом.

– Нравится! – улыбается девушка. – Камил, а вот покормить тебя и нечем…

– Он, небось, не голодает, – говорит Ник. – Вон упитанный какой. Интересно, зачем он к нам пришел? Мы же его стаю того…

– Он из другой стаи, – уверенно заявляет Эн. – Или вообще одиночка. Генетическая память в нем проснулась. Костер, люди…

– Слушайте! – не выдерживает Юсупов, которого, похоже, мало волнует пес. – Я там эта… два бокса смежных нашел. И дверь открыта. Ворота вот только просели, в землю вросли. И внутри темно. Возле входа бочка стоит. Я эта… открыл, палку сунул внутрь. Вроде солярка. Надо факелы делать и смотреть.

Резкий, сладковатый аромат солярки перебивает тонкий и терпкий запах старого железа, стоящий в боксе. Факелы, на скорую руку сделанные Юсуповым, горят плохо – чадят, стреляют искрами, заставляя всех кашлять и жмуриться. Но их неровный, мигающий свет все же разгоняет темноту, и из мрака выступает угловатая, пыльная морда какой-то военной машины.

Покатые плиты лобовой брони, люки наверху, сбоку маленькая башенка с закрытым клеенчатым чехлом пулеметом, решетчатые колпаки на фарах, широкие гусеницы…

– Ух ты, танк! – радуется Хал.

Юсупов, шагнув вперед, поднимает свой факел повыше.

– Нет, всего лишь МТ-ЛБ. «Многоцелевой транспортер легкий бронированный».

– «Маталыга», – кивает Ник. – У нас были такие в Шелихове.

– Но гусеницы же есть, блин. И пушка! – тыча в башенку, не унимается Хал.

– Это пулемет ПКТ, – со вздохом говорит Юсупов и, размахивая факелом, уходит куда-то вглубь бокса, за корму тягача.

– Умный больно? – спрашивает ему в спину Хал.

Вопрос остается без ответа. В темноте слышится металлический лязг, что-то с грохотом падает, звенит…

– Что случилось, Вилен? – окликает инженера Ник.

– Двигатель смотрю, – отвечает уже сверху Юсупов. – Пылища. Ну-ка, ну-ка… Тэ-экс… А что, эта… вполне себе двигатель, на консервации, все жидкости слиты… А электроника… Тэ-экс… М-да-а…

– Да нафига он нужен, тягач-то, – с презрением бросает Хал и пинает гусеницу. – Вот если бы танк, блин!

Из темноты появляется Юсупов, на ходу вытирающий о плащ руки.

– Там контакты окислились, но если почистить, масло залить в движок и коробки, солярку… Может, и заведем! Аккумуляторы только нужно найти сухозаряженные, ну да эта… найдем, думаю! – И, повернувшись к Халу, добавляет: – МТ-ЛБ – хорошая машина, пройдет везде, где только можно. К тому же плавающая. Видишь вот этот лист на крепежах? Это волноотражательный щиток.

– Слышь, Очки! – вскидывается Хал. – Нам куда плавать-то? Думай башкой, блин!

– Броня – полтора сантиметра, берет на борт одиннадцать человек десанта, – почему-то обижено говорит Юсупов. – Эта машина, «маталыга», использовалась во всех военных конфликтах последней трети двадцатого века – и отлично себя зарекомендовала. Ты эта… если не знаешь, то молчи!

– Я тебе сейчас помолчу!

– Хватит! – гасит в зародыше вспыхнувшую перепалку Ник. Он подходит к тягачу, оглядывает гусеницы, корпус. – Что, правда, сможем завести?

– Эта… – Юсупов снимает очки, протирает их тряпочкой и вновь водружает на короткий курносый нос. – Как два пальца… ох, пардоньте, Натали. Нефиг-нафиг, короче. Работать надо!

Камил, вместе со всеми зашедший в бокс, шныряет по углам, потом подбегает к Эн. Морда пса испачкана пылью. Чихнув, он ложится у гусениц тягача и зевает.

– Что ж, – глядя на собаку, говорит Ник. – Значит, будем работать. Но прежде давайте посмотрим, может, из этого бокса можно пройти в другие помещения. Оружия-то мы не нашли.

– Замки на других боксах надо вскрывать, блин, – предлагает Хал. – Верняк говорю – все стволы там.

– Как ты их вскроешь? – поблескивает очками, спрашивает Юсупов. – Замки внутренние, ворота железные, металл эта… толстый. Я смотрел. И еще эта… пломбы там.

– Да чё ты там смотрел, Очки! – презрительно бросает Хал. – Смотрел он, блин… Ломиком подденем – и алга! А пломбы твои… Фигня, короче.

Инженер недовольно сопит, но ничего не говорит. Хал, светя себе дымящим факелом, лезет через бочки и ящики в самый угол бокса, долго гремит там какими-то железками.

– Во! – радостно кричит он спустя несколько минут. – Нашел, блин!

Размахивая обросшей пылью монтировкой, Хал отправляется вскрывать опломбированные боксы. Ник и Эн, оставив Юсупова осматривать тягач, идут с ним.

Высоченные, крашенные в защитный цвет ворота с подвыцветшими номерами кажутся незыблемыми, вечными. Время вообще никак не коснулось их, разве что слегка пострадала краска – ее покрывает какой-то сероватый налет.

– Ща мы, один момент, биш[27] секунд! – уверенно вертя в руке монтировку, сообщает друзьям Хал и втыкает расплющенный конец инструмента в еле заметный зазор между воротами. – Ну-ка… И-и-ы-ы-ы… Ни-ик! Помогай!

Бросившись к нему, Ник наваливается на монтировку, пытаясь отжать воротину. Слышится скрип, скрежет…

– Навали-ись! – мычит Хал. – Энка, давай!

И тут монтировка с сочным лязгом выворачивается из щели. Ник успевает отскочить в самый последний момент.

– А-а-а! – тряся ушибленными руками, пляшет на месте Хал. – У-у-у, вот она сволочь, блин, а!

Камил весело лает, прыгая вокруг человека. Пнув пару раз ворота, Хал усаживается на землю, нянча сбитые пальцы.

– Очень больно, да? – Эн садится рядом.

Камил, любопытничая, подходит ближе, наклонив лохматую морду, с видом знатока смотрит на распухшие, кровоточащие костяшки и вдруг лижет их.

– Ты чё? – Хал отдергивает руку. – Жжется, блин!

– Пусть, пусть залижет, – говорит ему Ник. – У собак слюна целебная.

– Ну да, потому что они свои… лижут, короче, блин, – бурчит Хал, косясь на Эн.

Девушка хихикает. Камил машет хвостом.

Потерпев фиаско с запертыми боксами, в которых наверняка – Ник в был этом уверен – стояли танки, друзья решили обыскать казармы училища. Подсознательно они оттягивали этот момент до последнего, опасаясь, что обнаружат там останки курсантов.

Опасения развеивает Юсупов. Инженер плотно занимается двигателем тягача – он уже снял головки блоков, топливный насос и теперь промывает найденным в боксе керосином цилиндры.

– Эта… – говорит он, стряхивая с пальцев капли керосина, – если вы говорите, что все уснули в июле, то в казармах пусто должно быть. Абитура экзамены сдала и разъехалась до сентября, курсачи на каникулах. Так что если там кто-то и есть… ну, эта… остался… то только дежурные. А вот оружейные комнаты должны быть в порядке.

– Вилен, тебе, может, помощь нужна? – глядя на поблескивающие в свете факелов металлические части двигателя, разложенные на стеллажах, спрашивает Ник.

– Пожрать бы чего, – застенчиво улыбается инженер. – А так пока всё эта… в норме. Вот потом, когда промазывать и протягивать ходовую будем – тогда да.

– Мы с Камилом на охоту пойдем, – решительно говорит Эн. – Лук заберем – и пойдем.

– Осторожнее только, – предупреждает ее Ник. – Вдруг собаки вернутся…

– Эксо-эксо, Кэнди! – подмигивает ему Эн. – Камил меня в обиду не даст.

Пес, словно понимая, о чем идет речь, виляет хвостом и тычется лобастой головой в бедро девушки.

Кирпичные жилые корпуса училища, когда-то выкрашенные в экономичный желтый цвет, сейчас стоят серыми, неопрятными, но окна почти везде сохранились целыми, следов огня не видно. Ник и Хал замирают перед дверью с красной стеклянной табличкой. Краска на табличке облупилась, но при желании можно прочесть: «Казарма N5».

– Ну что, идем? – дрогнувшим голосом спрашивает Ник.

Хал кивает.

Казарма встречает их тишиной и строгим армейским порядком. Конечно, и здесь внутри всюду пыль, а стекла в окнах затягивает короста грязи, но кажется, что даже пыль тут лежит строго по ранжиру – тонкий, ровный слой темно-кофейного цвета, безо всяких неопрятных куч и кисельных хлопьев, покрывает железные дужки кроватей, синие одеяла, белые подушки, тумбочки, табуретки.

Длинное широкое помещение, ряды аккуратно застеленных коек. С потолка свисают светильники с желтыми абажурами, на стенах – горшки с давно погибшими цветами, стенды, эстампы. Музей орднунга, да и только.

Ник, отслуживший срочную и хорошо знакомый с устройством армейской казармы, несколько секунд оглядывается, потом машет в конец коридора.

– Вон туда, по «взлётке». Оружейка должна быть с железной дверью и сигнализацией. Наверняка вон та, видишь?

– А чё такое «взлётка»? – не понимает Хал.

– Центральный проход казармы, переходящий в коридор, – усмехается Ник. – Ну, типа, взлётная полоса. Драить «взлётку» – главная обязанность наряда по роте. Чтоб блестела, как у кота эти самые…

Оружейную комнату они находят без проблем. Но могучая, современного вида, стальная дверь с двумя врезными замками повергает их в уныние. Повертев в руках прихваченную Халом злополучную монтировку, Ник со вздохом прислоняет ее к стене.

– Тут динамит нужен.

– Или ключи, блин, – поддакивает Хал.

– Твою мать! – хлопает себя по лбу Ник. – Ключи! Ключи должны быть у дежурного или… или в штабе. И от тех боксов тоже. Пошли!

Ник

Черт его знает, что происходит. Я как-то успокоился, что ли? И все время звучит у меня в башке песня, которую Филатов пел, про мародеров. Мы все сейчас – мародеры. И Аслан со своими бандюгами, и те, кто в Цирке и других общинах живет, и Энка с Халом, и я сам. Ничего не делаем, в смысле – не производим, не создаем. Просто живем за счет грабежа собственного прошлого. Раньше-то у нас в стране этим только олигархи занимались, а теперь вот – все. И когда до меня дошло, что никто сейчас не хуже, не лучше, все одним миром мазаны, я и успокоился.

А может быть, все совсем не так и просто у нас появилась цель. Настоящая, реальная цель – завести тягач, погрузить в него оружие и ехать… Куда? Вот это я пока представляю с трудом. Прямо в Цирк – нельзя. Аслан, точнее, его люди засекут нас сразу. Засекут – и покрошат в мелкий винегрет.

Сперва нужно собрать мужиков, вооружить. С оружием хорошо получилось. Две сотни автоматов, нормальные калаши, «весла», калибр 7,62. Или, если по правильному, АКМ. У нас в армии говорили, что такие с трехсот метров рельс пробивают. Это, конечно, легенда, но лупят эти «весла» действительно дай Бог.

Патронов тоже нашлось в достатке. Я раньше не знал, как они хранятся. Слышал, конечно, о «цинках» и думал, что это такие здоровые ящики, в которые патроны засыпают, как картошку, и запаивают. Оказалось всё не так. Патроны для калаша укладывают в картонные пачки, а уже этими пачками заполняют продолговатые железные коробки защитного цвета, действительно запаянные. Две коробки укладываются в деревянный ящик. В комплекте идет нож типа консервного – распаковывать «цинки». Мы с Халом пару вскрыли, на пробу. Посчитали – в одном «цинке» ровно шестьсот шестьдесят патронов. Ящики тяжелые, килограммов тридцать.

Еще нашли гранаты РГД-5, штык-ножи, каски, броники, ОЗК – полный комплект на две стандартные роты. Наверное, тут где-то в каптёрках и комплекты формы должны быть, переодеться было бы здорово, а Вилену – так просто и необходимо, но на сегодня сил уже не осталось. Завтра. Завтра мы перевернем все училище с ног на голову.

Наташа вернулась с охоты вся в слезах. Они с Камилом вышли за ворота, видели тех собак, что раньше тут жили. Псы теперь бегают за спортивным комплексом, где мы прятались. Трупы своих сородичей они растащили и частично сожрали. Камил на них лаял. Наташка испугалась и залезла на дерево, но собаки не стали нападать. Камил, наверное, и впрямь из другой стаи, крутой и авторитетной.

Потом они пошли в сторону оврага, где мы резали заготовки для стрел. Видели каких-то зверей, похожих на оленей, но далеко. Я думаю, это были косули. Наташа попробовала стрелять птиц, но не попала. Ну, а потом Камил выгнал из кустов зайца. Тут все и началось. Заяц бегал как ненормальный – это Наташкино выражение. Она потратила семь стрел и два раза попала. Но заяц, даже пробитый насквозь стрелой, все равно бегал. Тогда Камил его догнал. И съел. Остались только голова, лапы и уши. Наташка разозлилась, наорала на пса и вернулась к нам.

Пришла, носом хлюпает. Гад он, говорит, а не собака. И смех, и грех. Есть-то реально нечего. Все голодные и злые. Запалили костерок, чай поставили. Тут пришел Камил, весь такой виноватый, и принес в зубах еще одного зайца. Целого. Сам поймал. Тогда Наташка его простила, поцеловала в нос и гордо так сказала: мол, с собаками надо как с мужчинами – в тонусе все время держать. Тоже мне, знаточиха мужской психологии нашлась!

В общем, ободрали мы зайца, сварили и съели. Не вкусно, честно говоря, дичиной отдает сильно, но питательно. На ночлег расположились в казарме номер пять, поближе к оружейной комнате. Мы туда после ужина перетаскали автоматы, патроны и гранаты из другой казармы, номер три. Там два скелета лежат у входа. Отчего погибли – черт его знает. И в главном здании скелеты видели – их, похоже, током убило, горело там что-то, но пожара большого не случилось.

Перед сном Вилен сказал, что завтра мы будем «маталыгу» смазывать и масла заливать в агрегаты – в коробки передач, в редукторы. Масло в закрытых бочках в боксе стоит. А он попробует двигатель привести в рабочее состояние и аккумуляторы электролитом заправить. Бутыли с дистиллированной водой и серной кислотой в боксе есть, в специальном закутке с вывеской «Аккумуляторная».

Еще Вилен предложил склад НЗ поискать – там продукты долговременного хранения должны быть. Без еды мы скоро ноги протянем. На Камила надежды мало – это сегодня он провинился и зайца принес, а завтра встретит в здешних пампасах какую-нибудь сучку и свалит. А что? Мужская психология…

Глава четвертая

Когда солнце опускается к самым верхушкам деревьев, Ник понимает, что сил у него попросту не осталось. Весь день они помогали Юсупову: таскали какие-то тяжеленные канистры, ведра с маслом, огромные аккумуляторы, неподъемные бутыли с серной кислотой, весь день в носу першило от пыли, запаха солярки, едкого электролита…

Эн сдается первой. Сообщив, что Камил принес добычу и надо готовить ужин, она быстренько убегает из бокса. Хал с завистью смотрит ей вслед, вытирает грязной рукой потный лоб, оставив на нем жирную темную полосу, и уныло плетется к тягачу – Юсупов, ковыряющийся в моторе, попросил его подать со стеллажа набор головок.

Ник, отмачивающий в ведре с керосином шестеренки непонятного назначения, с трудом поднимается и массирует натруженную поясницу. Поясница болит так, словно он несколько дней внаклонку проработал на стройке – был у него в жизни такой опыт.

Оглядев темный бокс, освещенный коптящими факелами, он с удивлением понимает, что Юсупов взялся за дело серьезно – на разостланных вокруг тягача ветхих брезентовых полотнищах аккуратно разложены узлы и детали, разноцветные электрические провода, напоминающие внутренности экзотического существа. Все дверцы, люки, лючки, бойницы раскрыты настежь, и МТ-ЛБ напоминает больного на операционном столе.

– Ты эта… что притащил? – слышится из открытого люка гневный голос инженера. – Головки! Чтобы болты и гайки эта… откручивать, понял? Набор целый, там, на второй полке лежит. А это – сменные насадки для отвертки: крестовые, шлицовые… Балбес!

– Сам ты! – огрызается Хал. – Не объяснит толком, блин…

Подивившись работоспособности Юсупова – он словно и не устал вовсе, увлеченно ковыряясь во внутренностях МТ-ЛБ – Ник решает, что пришло время задействовать то, что журналисты завуалировано именуют «административными рычагами», и громко объявляет:

– Всё, мужики! Шабаш на сегодня! Пошли на воздух, поглядим, чем нас там Камил осчастливил.

Эн колдует у костра, помешивая оструганной веткой в большой закопченной кастрюле. Пес лежит неподалеку, на морде явственно читается полное удовлетворение жизнью.

Хал тянет носом.

– Куриный супчик?

– Почти, – поворачивает к нему раскрасневшееся лицо Эн. – Похлебка из куропатки с корнем лопуха и крапивным листом.

– Блин, мы как коровы, жрем всякое сено – то крапива, то лопухи… – недовольно ворчит Хал.

– Ничего ты не понимаешь в кулинарии, – смеется девушка. – Между прочим, лопух – ценнейший продукт, в Японии его, например, даже выращивают на огородах. Там он называется гобо. Японский лопух в три раза толще нашего и листья до метра в диаметре, вот. Из гобо делают салаты, повидло, жарят, варят… А наилучшие вкусовое качества он набирает ближе к осени.

– Сдаюсь! Сдаюсь! – поднимает в притворно испуге руки Хал.

– Энка, а ты откуда это все знаешь? – удивляется Ник. – За тобой раньше вроде кулинарных талантов особо не замечалось…

Наградив любимого тренера красноречивым взглядом, Эн все же снисходит до ответа:

– У нас в десятом классе в спортивном лагере вечер японской кухни был. Все готовили по какому-нибудь национальному блюду. Ну, суши там, сашими, мисо, унаги-маки разные. А мне захотелось что-то совсем необычное сделать.

– И как называлось твое блюдо?

– Кинпура, – гордо сообщает Эн. – Всё, давайте к столу… в смысле, помогите мне кастрюлю перенести.

Похлебка оказывается вполне сносной – куропатка была жирной, бульон получился наваристым, порезанные листья крапивы напоминают шпинат, а волокнистую мякоть корня лопуха при известной доле фантазии можно принять за разварившуюся картошку.

– Хорошо, но мало, блин, – традиционно заявляет Хал, покончив со своей порцией.

– У тебя это уже стало вместо «спасибо», – поддевает парня Эн.

– Ну, спасибо…

– «Нуспасибо» за водой не ходит и дрова не собирает, – завершает нехитрую интригу девушка и поворачивается к остальным: – Кстати, и посуду оно тоже не моет. Намек ясен?

Юсупов улыбается, подмигивает Нику.

– Вот кому-то эта… с женой повезет.

В вечерних сумерках вся компания располагается на отдых.

– Санаторий, блин, – высказывается Хал, развалившись на траве. – Жаль, курёхи нет. Очки, слышь, а ты курил раньше?

– Нет, – отрицательно мотает головой Юсупов.

Он даже сейчас продолжает работать: приволок из бокса пучок каких-то проводов и шершавым плоским камнем зачищает контакты.

– Ты вот умный, блин, – безо всякого перехода продолжает Хал. – Инженер. В школе отличником был, так? Чё думаешь – как все это получилось? В Цирке про конец света говорили. А кто его устроил, блин? Монах считает, что Бог. Он все про этот… как его… апокла…

– Апокалипсис, – лениво подсказывает Ник.

– Во, точняк! Про него задвигал. Какой-то святой давно все это в книге написал. Ну, там конь бледный, а всадник на нем – смерть!

– Отстань ты от человека, – вмешивается Эн. – Тебе делать нечего, а он работает, между прочим.

– Дурная голова… – начинает было Хал, но не развивает тему и снова обращается к Юсупову: – Очки, слышь, так ты чё думаешь-то?