Текст книги "Марш мародеров"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Некогда серое, теперь здание стало почти черным. Мрачный, загадочный дом возвышается над соседними постройками. Он и вправду похож не на жилой доходный дом, выстроенный на средства купца Кекина в начале двадцатого века, а на старинный замок, полный леденящих кровь тайн прошлого. Стекла в окнах полопались, осыпались, и кажется, что дом ослеп. Он похож на многоглазый каменный череп.

Двери в магазин приоткрыты. Внутри колышется густой мрак.

– Огонь надо, – деловито говорит Хал, вытащив из-за пазухи несколько свернутых бумажных листков. – Спички бар[9]?

– На. – Ник протягивает ему большой желтый коробок с надписью «Охотничьи».

Эти спички Бабай нашел в туристическом отделе ЦУМа. Их было много, несколько ящиков. Головку каждой спичинки покрывала защитная нитроцеллюлозная пленка, а сама спичка была пропитана нафталином – для защиты от влаги и горения даже на сильном ветру. Свою находку Бабай берег как зеницу ока, выдавая тем общинникам, которые выходили в город, всего по пять спичек.

– Только по мере необходимости! – говорил он при этом. – Жесткая экономия! Понятно?

Сейчас как раз и наступает эта самая необходимость. Хал входит в двери, чиркает спичкой о коробок – валит едкий сизый дым – и поджигает свернутую в жгут бумагу.

Мятущееся пламя выхватывает из темноты кучи мусора, битое стекло на полу, угол барной стойки, свисающие сверху провода.

– Это не магазин! – громко говорит Ник, проходя вперед. – Это кабак, что ли? В смысле – ресторан.

– Тьфу, блин! – раздосадовано восклицает Хал. – Точняк! Тут пивной ресторан был. Перепутал я. Ну чё, пошли отсюда?

Ник пожимает плечами:

– Пошли…

– Постойте, – останавливает их Эн. – Смотрите, плакат…

Хал поднимает свой импровизированный факел повыше, осветив на удивление хорошо сохранившийся лист глянцевой бумаги. Это постер к голливудскому фильму «Дракула»: лицо мужчины с длинными оскаленными клыками, летучая мышь на фоне полной Луны и лежащая навзничь блондинка в открытом платье.

И кровь. Ненастоящая, нарисованная кровь, стекающая по подбородку вампира.

Под плакатом уцелел небольшой столик, а на нем – высокий пивной бокал с логотипом известной пивоваренной компании.

– Как новый, – говорит Ник, берет бокал в руку и тот вдруг рассыпается мелким стеклянным крошевом.

– Карты. Пластиковые. – Хал, пошарив по столу, двумя пальцами берет белый прямоугольник.

– Не трогай! – кричит Эн. – Брось!

– Ты чё? – удивляется парень, выронив карту.

– Тут только пики! Девять пиковых карт! Это… Это к смерти! Я знаю.

– Ай, блин! – восклицает Хал – бумага догорает до пальцев.

Помещение ресторана погружается во тьму.

– Всё, пошли отсюда! – решительно объявляет Ник.

Ощупью они выбираются на улицу. Отойдя на несколько шагов, все, словно по команде, оборачиваются на мрачный дом – и видят нацарапанный на стене в двух шагах от двери круг и буквы «АК» внутри.

– Вроде раньше не было… – неуверенно бормочет Хал.

– Не заметили, наверное, – предполагает Ник.

– Как дела, добытчики? – скрипит вдруг за их спинами знакомый голос.

– Как вы нас напугали! – Эн первой поворачивается к стоящему посреди улицы мужчине.

Невысокий, весь какой-то помятый, с серым лицом, редкими волосами и маленькими бесцветными глазками, он сжимает в руках ржавые вилы. За плечами виднеется тощий вылинявший рюкзак.

Этот человек с неприметной фамилией Филатов часто появляется в Цирке, но где он живет и что делает – для всех общинников остается загадкой. Дружбы или хотя бы приятельства Филатов ни с кем не водит, промышляет в одиночку. Он обладает неприятным голосом и манерой во время разговора заглядывать в глаза собеседнику. Ник припоминает, как кто-то говорил, что серый человек шарит по пустым квартирам, собирая документы, золото и драгоценности.

Тревожить жилища мертвых – негласное табу среди общинников, и хотя прямых доказательств того, что Филатов мародерничает, ни у кого нет, Ник, Хал и Эн относятся к нему без приязни.

– Дела как сажа бела, – неохотно отвечает Ник.

– Мы тигра видели. И медведей, – как-то очень по-детски говорит Хал. Он почему-то всегда робеет перед Филатовым.

– Главное, чтобы не черта, – серьезно скрипит тот.

– Типун вам на язык, – злится Ник и указывает на круг с буквами. – Это вы написали?

– Что? А… Нет, не я.

– Тогда кто?

– Не знаю. Сейчас много всяких развелось… писателей. Ладно, ребятки… – Филатов взмахивает вилами. – Через Баумана не ходите, я там компанию веселую видел. Ломают двери Госбанка. Серьезные люди.

– А вилы вам зачем? – спрашивает Эн.

– Что? Так, нашел просто. Вроде крепкие еще, – Филатов со звоном пристукивает вилами об асфальт. – Может, пригодятся. Ну, счастливо!

Он резко поворачивается и исчезает в кустах на другой стороне улицы.

– Пошли и мы. – Ник еще раз бросает взгляд на загадочную надпись и решительно шагает прочь от Дома Кекина.

Хал и Эн устремляются за ним.

– По Дзержинского двинем, – предлагает татарин и добавляет: – Не люблю я этого хмыря, блин.

– Почему? – спрашивает Эн.

– Скользкий. Как мыло, блин.

Мимо Черного озера, где некогда находилось республиканское КГБ, а еще раньше – НКВД, друзья проходят уже в сумерках. Низина, в которой раньше было само озеро, а точнее, небольшой пруд, превратилась в сильно заросшее рогозом болото. Над темными силуэтами домов по другую сторону пламенеет тревожный закат. С севера на него наползает огромная туча.

– Дождь будет, – констатирует Хал.

– Давайте быстрее, нам еще топать и топать. – Ник затравленно оглядывается. – Черт, все время кажется, что кто-то за нами идет.

Эн тут же начинает вертеть головой.

– Где, где?

– В Караганде, блин! – Хал суживает глаза. – Может, бегом?

– Давай – до Джалиля!

Памятник Мусе Джалилю, поэту, казненному в немецкой тюрьме Маобит во время войны, стоит возле самого Казанского Кремля. Сорвавшись с места, друзья, тяжело топая, бегут по улице Дзержинского, сворачивают на Миславского, огибают «Бегемот» – огромное, занимающее целый квартал здание, в котором находился республиканский краеведческий музей и масса офисов разных организаций – и на подгибающихся от усталости ногах уже не выбегают, а буквально выплетаются на площадь перед Кремлем.

Солнце закатывается за Услонские горы на другой стороне Волги. Небо там еще хранит его отсветы, но над головами путников уже зажигаются первые звезды. Впрочем, гореть им остается совсем недолго – туча, замеченная Халом, расползается, растет, пожирая небосвод.

Каменный Джалиль, вырывающийся из тугих витков колючей проволоки, почти скрывается во мраке. Через площадь от него сереет некогда белоснежная Спасская башня Казанского Кремля.

– Смотрите! – указывает в сторону башни Эн. – Там огонь!

Приглядевшись, Ник тоже замечает отблески далекого костра, горящего где-то на территории Кремля.

– Завтра сходим, посмотрим, кто там, – говорит он.

– А чё смотреть-то, блин? – ворчит Хал. – Ну, тусуются там какие-нибудь уроды. Лишний рот хуже пулемета…

Спустившись по мощенному брусчаткой и сейчас сплошь заросшему травой проезду к улице Баумана – слева тонет во мраке брусок здания Академии наук – друзья, не сговариваясь, облегченно вздыхают: впереди появляется гигантская бетонная летающая тарелка.

Цирк.

Дом родной. Надежный приют, где тебя ждут, где ты получишь кружку кипятка, полбанки сгущенки и половник чудом сохранившейся перловки, разваренной до состояния клейстера.

В темноте путеводной звездой вспыхивает костер, который всю ночь поддерживают у входа в здание дежурные сторожа.

– Дошли! – обрадовано выдыхает Эн и прибавляет шаг. – Эксо-эксо, Кэнди.

Пройдя мимо давно высохшего оврага с каменными берегами – всё, что осталось от протоки Булак, – друзья поворачивают направо и ковыляют по площади Тысячелетия, огибая сгрудившиеся в беспорядке костяки машин. В стороне мрачно темнеет острой вершиной футуристическое здание развлекательного центра «Пирамида», выжженное огнем. Цоколь его густо оплетен диким хмелем. За «Пирамидой» угадываются руины пятизвездочного отеля «Мираж».

Друзьям остается пройти не больше пары сотен шагов, когда справа, там, где на холме высятся стены и башни Кремля, раздается чей-то крик, полный мольбы и ужаса…

Сторожа, братья Калимуллины, Рашид и Рафшат, встречают их со сдержанной настороженностью.

– Это вы орали? – спрашивает Рафшат, вороша дрова в костре кривой алюминиевой лыжной палкой.

– Жратву нашли? – интересуется Рашид, с надеждой разглядывая ребят. – Юк[10], пустые? Анансыгым[11]!

Вяло отмахнувшись от сторожей – Хал, правда, успевает что-то ответить по-татарски Рашиду – друзья входят в гостеприимно распахнутые двери Цирка и по широкому проходу идут прямо на арену, откуда тянет костровой гарью вперемешку с аппетитными запахами тушеного мяса.

Хал

Я, когда маленьким был, цирк не любил. Да ну, фигня какая-то – клоуны, фокусники, лошади. Навозом воняет. Телки только прикольные выступают, почти голые и гибкие. А так – кино лучше, особенно 3D. А класснуха, блин, у нас повернутая была. «Высокое древнее искусство!» И таскала нас постоянно. Я один раз во время представления в туалет отпросился и фломиком на плитке написал: «Цирк – гавно!» Там и другие такие надписи были, много, всякие. Наверное, не я один эту бодягу ненавижу.

А теперь мы в Цирке живем. Это Бабай придумал. Он – чёткий мужик. Весь расклад сразу просек. Сперва в Кремль хотели, но там трупаков дофигища. Костей, в смысле. Тогда Бабай про Цирк и сказал. Тут ништяково. Тепло, сухо, вода рядом – родники возле моста бьют. Раньше… ну, до всего… их не было, а теперь вот текут. Вода хорошая, чистая. Можно не кипяченой пить.

Я с Бабаем в первый день познакомился. Сперва – с Ником и Энкой, а потом мы его встретили. На Ташаяке, там еще пятиэтажка, в которой спортивный магазин был, сгорела вся, черная такая. То есть снаружи она не совсем черная, дождями копоть смыло маленько, а внутри все квартиры как будто покрашены битумным лаком. Я тогда лося напугался, а Ник его прогнал. Мы дальше пошли – смотрим, мужик стоит на углу. Здоровый такой, лысый, мордатый, блин. И говорит нам: чё, мол, пацаны, заблудились? Мы такие говорим: типа того, а чё случилось вообще? Он: фиг его знает, только всем людям теперь надо вместе быть. Ну, и рассказал, что он в машине был, по делам приехал в Казань из Альметьевска, а потом отрубился, как мы. Водила ушел воды купить – и всё. Нет водилы.

Ник ему говорит: мы в Кремль идем. А Бабай: правильно, хорошее дело. Так мы вместе и пошли, блин. Ну, по дороге разных других людей встретили. Бабай им сказал, что он в Альметьевске по нефтянке начальником был, не самым большим, но все же. Расспрашивал, кто чем занимался, есть ли полицейские, врачи или кто руководил чем. Кадры, сказал, нужны.

Только не оказалось кадров. Весь народ – все больше продавцы, в офисах кто работает, командировочные всякие. Ну, понятное дело – центр же, тут люди не живут вообще. Профессор нашелся, Аркадий Иванович, он историк вроде. Баба пожилая, Анна Петровна, она в конторе какой-то главным бухгалтером работала. И мужик один, Цапко, фельдшер из Заинского района, тоже командировочный, как Бабай.

Пришли мы в Кремль, а там сгорело все – и церковь большая, и Дворец президентский, и Кул-Шариф[12]… Трупаков везде полно, ну, скелетов, а живых нет. Бабай говорит: пошли отсюда. Вышли мы всей толпой на площадь Тысячелетия, стоим. «Пирамида» тоже сгорела. Машины ржавые. Кусты какие-то. Дождь пошел. Тут кто-то сказал: может, в Цирке спрячемся? Пошли в Цирк. Там пусто, скелетов нет. Вообще ничего нет, только кресла гнилые и всякое барахло на складах цирковое. Бабай сказал: пока тут обоснуемся. И народ отпустил по домам, проверить, чё там и как. Проверили, блин. Многие вообще не вернулись, у человек двадцати крыша поехала.

Народ к вечеру подтянулся, рассказали, что в других районах творится. Везде одно и тоже – все заросло, заржавело. Разрушилось, погнило. И трупаки. Скелеты то есть. Мертвый город, блин. Электричества нет, воды нет, газа нет. Ничего не работает – ни компьютеры, ни телефоны.

Я в первый день домой не пошел – занят был. Лазил везде, на Сююмбике[13] забирался – Бабай попросил, посмотреть, может, что-то интересное увижу. Ни фига. Казань вся зеленая, в лесу как будто стоит. Дыма нет, самолетов, вертолетов, машин – ничего не видно. Все улицы, дороги – все заросло. В натуре, мертвый город.

Вечером Бабай велел костер зажечь перед Цирком – народ чтобы собирался. Зажигалки ни у кого не пашут, спички в ЦУМе надыбали, охотничьи. Они четко горят, фиг погасишь. Всю ночь люди подходили – и по одному, и толпой. Утром я к себе в Азино-2 пошел. Долго шел – Казань большая. У нашего дома половина сгорела. Наш подъезд тоже. Мамка дома была, когда пожар начался. Я ее нашел…

Короче, вечером в Цирк вернулся. Бухнуть надо было. Пошел в ЦУМ, водку нашел. Водка не испортилась, все путем. Нахреначился так, что прямо там отрубился, блин. Ник с Энкой меня искали и другие – Филатов видел, как я в ЦУМ ушел. Бабай, когда я очухался, по шее мне звезданул и сказал, что всё, больше никакого бухалова – сухой закон.

Не, он прав, конечно. Но иногда вмазать охота. И курить еще, блин. Сигареты, табак – все пропало, испортилось. Если не отсырело даже, то все равно курить нельзя – солома голимая.

Вот так и живем.

Глава четвертая

– Значит, ничего не принесли, – вздыхает Бабай, исподлобья глядя на Ника, Хала и Эн. – Это плохо. Едрит-трахеит, плохо! Есть хотите?

– Конечно, – за всех отвечает Ник.

– Идите к Анне Петровне, она жаркое делает. Сергей с мужиками кабана убили на Казанке.

– Э, кабан – дунгыз[14]! – деланно качает головой Хал, а у самого глаза смеются.

Бабай тяжело смотрит на него, и парень понимает, что шутка не удалась.

– Да чё, я так просто… Знаю – ночь сейчас. Аллах не видит, блин.

– Идите, – повторяет Бабай.

Оставив главу общины у центрального костра, ребята спешат к выходу с арены. Здесь находится импровизированная кухня – сложенные из старых кирпичей очаги, над которыми висят закопченные котлы и ведра с горячей водой. Сквозняк утягивает дым в подсобные помещения, но все равно глаза у нескольких женщин, добровольно вызвавшихся быть поварихами для всей общины, слезятся от гари.

Командует на кухне Анна Петровна – энергичная тетка за пятьдесят. Несмотря на свои годы, она выглядит по-спортивному подтянутой, и только морщины вокруг глаз и уголков рта выдают ее немалый возраст. В общине все признают авторитет этой женщины, считают ее правой рукой Бабая и доверяют самое ответственное и сложное – раздачу еды.

– А ну кыш! – в очередной раз прикрикивает Анна Петровна на стайку голодных ребятишек, вертящихся у парящих котлов в надежде урвать лишний кусочек мяса.

– Здрасьте, – приветствует женщину Ник. – Мы вот…

– Еще одни дармоеды, – ворчит Анна Петровна. – Фания, выдай им по урезанной – и все, шабаш, закрываем лавочку. Нам еще рыбаков кормить.

– А почему по урезанной? – оскорблено взвивается Хал. – Полную порцию давай, мы с утра не жравшие, блин! Кишка с кишкой в прятки играет…

– Цыц! – рявкает Анна Петровна, сердито сдвинув выщипанные бровки. – Вот я тебе повыступаю, балабол! Вы еды принесли? Хоть вишенку, хоть мышь дохлую? Нет? Значит – урезанные порции!

– На нас медведица напала, – робко вступается за всех Эн. – Там яблок было полно, но мы мешки не смогли забрать.

– Медведица? – щурится Анна Петровна, уперев в бедра красные руки. – Правда, что ли?

– Так и было, – подтверждает Ник. – А потом на нее тигролев набросился, и мы смогли убежать.

– Тьфу ты! – в сердцах женщина плюет себе под ноги. – А я уже поверила, дура старая! Всё, разговор окончен. Марш к Фание, а то вообще кормить не буду.

Получив по алюминиевой миске с мясом, тушенным с разной зеленью, корнем рогоза и крапивой, друзья отходят в сторону и усаживаются на продавленный бортик арены.

– Чай забыли! – окликает их Фания, полная добродушная татарка, работавшая раньше в столовой. – Чай хороший сегодня, на смородиновом листе! Улым[15], иди, забери!

Хал, отставив ополовиненную миску, идет за кружками.

– Они нам не верят, – кривится Ник, обращаясь к Эн. – Думают, мы врем всё про медведицу.

– Надо с профессором поговорить, – говорит девушка. – Поедим и пойдем, да?

Аркадий Иванович Мишарин и вправду был профессором, историком, специалистом по домонгольскому периоду в истории региона. Но поскольку в новом – голодном и опасном – мире его профессиональные знания оказались не востребованы, этому старику с седой бородой и обширной лысиной пришлось выполнять сразу несколько ролей: психолога, универсального интеллектуала, знающего ответы на самые сложные вопросы, и советника Бабая во всем, что выходило за рамки обычных хозяйственно-бытовых дел.

После ужина профессор обычно садился у центрального костра, и вокруг него тут же образовывался кружок желающих поговорить на разные темы и обсудить животрепещущие вопросы. Ник про себя называл эти сборища «клубом безжилетных пикинеров»: разговоры зачастую переходили в споры, споры – в пикировку, а пару раз доходило до откровенной ругани, и только вмешательство Коростылева и Семена не давало разгореться драке.

– Раньше все подобные вопросы обсуждались в интернете, – смеялся потом профессор. – Там всё просто: не нравится тебе оппонент – отключи его, забань, и вся недолга. А тут за каждое резкое слово ответ лицом держать приходится. Разучились мы искусству риторики, молодые люди. Интернет – это все-таки зло.

Аркадий Иванович отчего-то выделял среди общинников Ника, Хала и Эн и часто беседовал с ними перед сном.

– Наверное, тоскую по своим студентам, – говорил он. – Есть потребность общаться с молодежью. Вы уж простите старика, если я вам надоедаю.

– Что вы! – совершенно искренне прижимала руки к груди Эн. – Нам очень интересно, правда.

Тушеная кабанятина оказывается необыкновенно вкусной, не смотря на своеобразный привкус.

– Хорошо, но мало, блин, – собрав ложкой остатки подливки, сообщает друзьям Хал. – Ну чё, айда на боковую?

– Погоди, надо же про медведицу рассказать и про тигра этого. – Ник собирает тарелки, кружки, ждет, пока Эн допьет ароматный чай, и относит все «на мойку», где заправляет высокая, тощая, нервная женщина с удивительно не подходящим ей именем Снежана.

Посреди арены, у центрального костра, тем временем уже начинают кучковаться любители почесать языками. Дождавшись, когда к ним присоединиться профессор, Ник ведет своих друзей к нему. Довольно бесцеремонно растолкав постоянных участников «клуба безжилетников», он обращается к старику:

– Аркадий Иванович, мы сегодня… В общем, встретили медведицу и тигрольва.

– Интересно, интересно, – профессор, как это с ним всегда бывает в моменты задумчивости, начинает теребить седую бородку. – Тигрольва? А как он… м-м-м… выглядел?

Перебивая друг друга, ребята описывают хищника. Дослушав, Аркадий Иванович пораженно восклицает:

– Удивительно! Воистину, природа способна на любые сюрпризы. Знаете ли вы, друзья мои, что вам сказочно повезло? Вы наблюдали в естественных условиях одного из самых загадочных зверей на нашей планете, а именно лигра!

– Лигра? – переспрашивает Хал. – Чё, блин, так и называется?

На него шикают со всех сторон: молчи, мол.

– Именно лигра! Под этим именем скрывается помесь льва-самца и самки-тигрицы. Полученный в результате спаривания этих животных гибрид внешностью и повадками полностью совпадает с вымершим в плейстоцене пещерным львом, наводившим ужас на наших первобытных предков. Что особенно примечательно, лигры – естественная, природная форма жизни, она не выводилась искусственно. И самое главное: лигрицы, то есть самки лигров, могут давать потомство! Это совершенно не характерно для гибридов кошачьих, к примеру, тайгоны – помести самца-тигра и самки-львицы – свой род продолжить не могут.

– А как они выглядят-то, лигры эти? – подает голос подошедший Коростылев, тот самый, что сегодня вместе с десятком мужчин забил на болоте, образовавшемся на месте реки Казанки, кабана.

– Лигры огромны! – с воодушевлением отвечает профессор. – В длину они достигают пяти метров, а вес самцов превышает триста пятьдесят килограммов. Это намного больше размеров и веса даже самых крупных львов и тигров. Кстати, в природе раньше данный вид не встречался, потому что ареалы обитания тигров и львов практически не пересекаются. Хотя некоторые ученые считают, что в древности они были куда обширнее, и на их границе существовала устойчивая популяция лигров. Возможно – но это всего лишь гипотеза! – именно лигры и были теми легендарными ископаемыми пещерными львами, самыми грозными хищниками плейстоцена. Лигры очень похожи на один из подвидом пещерных львов, так называемых мосбахских львов. Это самые крупные кошачьи, жившие на Земле.

– А откуда у нас-то эти твари взялись? – продолжает спрашивать Коростылев, сбоку нависая над профессором.

– Это очень хороший вопрос, молодой человек! Тут нужно крепко подумать… – Обведя взглядом плотные ряды окруживших его слушателей, Аркадий Иванович спрашивает: – Есть версии?

– А чё думать-то, блин, – неуверенно усмехается Хал. – Сами же говорили – помесь льва и тигрицы.

– А откуда в Казани львы? – насмешливо интересуется кто-то из задних рядов. – Тут тебе не Африка.

– Откуда-откуда, – сразу же выпячивает челюсть Хал. – Из зоопарка, ясен пень!

– А кто их выпустил? – спрашивает тот же голос.

– А на фига выпускать? – Хал разворачивается всем телом в сторону своего оппонента. – Нам мастак в училище рассказывал случай. Мужик пьяный в зоопарк пришел, к клетке с тиграми. Там решетка высокая, метра четыре, с острыми концами и вовнутрь загнутая – ну, чтобы тигры не выскочили. Залез этот алкаш наверх и кинул в тигрицу пустую бутылку. Герой, блин. Ну, тогда тигр подпрыгнул и лапой его внутрь клетки смахнул. Потом голову ему откусил и спать пошел. Мастак

говорил, жена того алкаша лет пять цветы к этой клетке приносила.

– И что?

– А то, блин! Все думали, решетка такая высокая, тигры ни в жизнь не перепрыгнут. А они, когда надо – раз! – и все дела.

– Молодой человек хочет сказать, – приходит на выручку Халу профессор, – что в экстремальной ситуации крупные хищники из породы кошачьих способны на действия, существенно превышающие наши представления об их возможностях.

– Ну, типа того, – удовлетворенно кивает Хал.

– Лигр, значит, – раздается за спиной Аркадия Ивановича голос Бабая. – А я не поверил сперва, признаться. Бывает, значит, такой зверь. Да еще и медведица с медвежатами… Хм… Вот что, дорогие товарищи! Давайте-ка с этого дня на окраины малыми группами – ни-ни. Ясно? Ночь уже на дворе, а у нас еще не все добытчики вернулись. Как бы чего…

– И рыбаков до сих пор нет, – говорит Анна Петровна. – Жалко мужиков. Двенадцать человек и Семен.

Наступает тишина. Никто не высказывает вслух опасение, что потеря тринадцати взрослых мужчин серьезно ослабит общину, но все всё понимают и без слов.

Народ начинает потихоньку расходиться – обычного вечернего толковища не получилось. Вскоре на арене остается лишь небольшая группа людей. Они сидят вокруг костра, разожженного на перевернутом ржавом «зиловском» капоте прямо посредине цирковой арены. Ник называет эту группу Советом общины. Помимо Бабая, профессора и Анны Петровны, в Совет входят фельдшер Цапко, электрик Коростылев, несколько женщин и мрачный человек по имени Семен, о котором никому ничего не известно. Фамилию его Ник не запомнил – что-то на букву «ч». Сейчас Семен отсутствует – он возглавляет бригаду рыбаков, ушедших на промысел еще утром.

– А ведь хищники – это на самом деле большая проблема, Рустем Сагитович, – обращается к Бабаю профессор. – И, боюсь, по мере того, как наша община будет расширять свою хозяйственную деятельность, она станет актуализироваться с каждым днем. Дело тут не только и не столько в лиграх. Это своего рода нонсенс, диковинка. Я не думаю, что этих зверей в окрестностях Казани много. Скорее всего, одна-две семьи. Но есть еще медведи, волки, наконец, дикие собаки…

– Что вы предлагаете? – спрашивает Бабай, не мигая глядя в огонь.

Наступает тишина, нарушаемая лишь треском костра и приглушенным гомоном общинников, располагавшихся на ночлег по всему Цирку.

Эн

В Цирке нас человек пятьсот, может, больше. Каждый день новые приходят. Иногда кто-то уходит. Женщин много, детей, стариков. Вместе не так страшно. А боятся все. Никто не знает, что делать, как жить. После пробуждения все вообще потерянные ходили, родственников искали, знакомых. Многие с ума сошли. У нас в общине таких человек тридцать. Хал их зовет «шизиками». Они, все почти, тихие, плачут часто, бормочут чего-то. Есть человек пять агрессивных, но их Бабай велел в клетки закрыть, которые раньше для зверей были. За «шизиками» ухаживают, все их жалеют.

Люди здесь вообще хорошие, заботятся друг о друге. Тем, у кого дети, помогают. Раньше, в том, нормальном мире, все не так было. Раньше мы каждый сам по себе жили. Профессор Аркадий Иванович говорит, что большая беда всегда сплачивает. Так во время войны Великой Отечественной было – и сейчас вот.

Но я чувствую, это все ненадолго. Люди боятся будущего. Все разговоры вокруг этого вертятся. Главных тем три. Первая, понятно – это про то, что с нами случилось. Тут одни предположения и гипотезы. И мы с Ником и Халом это обсуждаем, и другие, а толку никакого. Понятно только, что лет тридцать назад все люди вдруг заснули… А вот проснулись не все.

Слухи разные ходят – как будто бы есть в Дербышках, где-то за Компрессорным заводом, старик, который не уснул. Говорят, что он жил все эти тридцать лет один, ходил по городу и пытался пожары тушить, зверье отгонял от спящих, хотя звери вроде и не жрали людей почему-то… Старика называют Хранителем. Не знаю, правда это или вранье. Ник вот не верит.

Еще говорят про спасательный вертолет с МЧСовскими эмблемами – вроде видели, летал за Волгой. Про военных в бункерах под городом говорят, про людей, которые в метро живут. Это точно вранье, мы на три станции заходили – там затоплено все. Когда электричество отключилось, насосы перестали работать, и вода все залила. В метро нельзя жить.

Ну, и страшилки всякие рассказывают. Даже думать про это не хочется. Людоеды там, беглые зеки, сумасшедшие, не такие, как наши, а настоящие, из психбольницы. Про бандитов и мародеров, которые у слабых одежду и еду отнимают и всех убивают, тоже говорят. Наверное, это так и есть, мы же сегодня видели убитого. Аркадий Иванович сказал, что мародеры – это те, кто незаконно присваивает себе чужое имущество в атмосфере безнаказанности, обычно в бедственных ситуациях – например, во время природных катастроф или боевых действий.

Я тогда подумала – а мы кто? Ведь мы тоже присваиваем…

Еще есть страшилки про радиацию и химию. Я Казань плохо знаю, а местные все время про какой-то Химический институт рассказывают, где взрыв был, и вся отрава вокруг рассеялась. Там теперь вообще ходить нельзя. Вдохнешь – и сразу труп.

Вторая тема – это ожидание. Все ждут спасателей, ждут, когда нормальная власть в городе появится. Поэтому в вертолет очень верят. Женщины, так они вообще готовы разорвать любого, кто скажет, что никаких спасателей не будет, что везде, по всей стране, по всему миру – так же, как у нас. Я их хорошо понимаю. Думать, что всё вот это навсегда – страшно.

Мамочка, как же мне страшно!

А третья тема – ее обсуждают в основном те, кто реально на вещи смотрит. И тема эта – как жить дальше? Бабай сразу сказал: проблемы надо решать по мере их поступления. Вот сейчас с едой проблема – ее и решаем. С водой, одеждой, обувью вроде разобрались. Топлива для костров полным-полно, город же весь деревьями зарос. Но скоро осень, за ней – зима. В Казани не так холодно, как у нас в Иркутске, но все равно минус постоянно, и снега много выпадает. Коростылев предлагает дизельные генераторы искать – без электричества нам не выжить. Другие, Цапко например, думают, что как раз без тока обойдемся, а вот без лекарств, без витаминов зиму переживут не все.

Детей очень жалко. Они, бедные, ничего не понимают, грудные плачут все время. У одной женщины молоко от стресса пропало, так ее младенец орал от голода так, что хоть уши затыкай. Хорошо, его другая женщина взяла, стала кормилицей.

А девочка одна, лет трех, все время ходит по Цирку, подходит ко всем женщинам, дергает за руку и говорит: «Мама, пойдем домой». Где ее мама – никто не знает. Анна Петровна за этой девочкой присматривает, имя ей придумала – Светланка. Девочка и правда светленькая очень, глазки голубые. Что с ней будет?

Что с нами со всеми будет?

– Оружие нужно! – решительно заявляет Ник. – Ружья. А лучше – автоматы. И патронов побольше.

– Едрит-архимандрит, может, сразу пулеметы? – скептически смотрит на него Бабай.

Ник злится.

– Можно и пулеметы! – говорит он с вызовом.

– Иди, ищи. – Бабай зевает. – Только учти, ходили уже. Семен и Коростылев вот. По отделениям полиции смотрели. По охотничьим магазинам. Ржавое все, негодное. И главное – патроны.

– А чё, они тоже ржавеют? – влезает в разговор любопытный Хал.

– Порох разлагается при контакте с воздухом. Поэтому на всех коробках с патронами написано – я уже наизусть выучил: «срок хранения охотничьих патронов для гладкоствольного оружия – восемнадцать месяцев, охотничьих для нарезного – десять лет на складах в заводской герметичной упаковке и два года в негерметичной». Понял? Но это охотничьи, гражданские патроны. Армейские, наверное, не так. Семен вон сказал, что у цинка запаянного гарантийный срок хранения – пятьдесят лет. Только где их взять, цинки эти? У вас в Казани военных частей-то не осталось…

– Да есть, есть, блин! – едва не подпрыгивает от возбуждения Хал. – Я знаю…

– Баню надо сделать, – неожиданно говорит Бабай. – Воды натаскать, нагреть, ребятишек помыть, и самим тоже… Головы брить надо, а то вши заведутся.

Хал осекается, непонимающе смотрит на Бабая, а Ник вдруг понимает: сам он, Никита Проскурин, и Хал, и Эн – все они воспринимают происходящее, несмотря на весь его невозможный ужас, всё же как приключение, страшное, жуткое, но приключение, а вот для Бабая это беда. Большая, настоящая беда. И он действительно решает вопросы по мере их поступления. Оружие, лигры, медведи – это все где-то далеко, а сейчас главное: еда, одежда. Не зря Бабай на второй же день собрал всех, кого смог и отправил потрошить ЦУМовские склады. Теперь пришла очередь гигиены.

Нику становится стыдно, но отступать он не любит и поэтому упрямо нагибает голову:

– Ну, ладно, профессор прав: лигры там, тайгоны эти, их мало. Может, сюда и не придут. А медведи? Волки? Собаки дикие?

– Не зови беду по имени, – сурово сверкает глазами Анна Петровна.