Текст книги "Марш мародеров"

Автор книги: Сергей Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Пыль, паутина! – с наслаждением говорит Ник, возвращаясь из дальней комнаты. – Хорошо!

– Чего хорошего-то? – впервые после истерики в подвале подает голос Эн. – Бр-р-р-р… Мерзость.

– Хорошо, потому что сразу видно, что тут никого не было. Всё, отдыхаем.

– Жрать охота, блин! – Хал выразительно хлопает себя по тощему животу. – У кого чё есть?

Съестного оказывается не густо. Ник стелет на полу пластиковый пакет и выкладывает на него пару лепешек из перетертой пшенки, Эн добавляет небольшой кусок тушеной кабанятины, завернутый в бумагу, у Хала находится твердый, как камень, ломоть сыра и банка просроченных шпрот. Воды тоже мало – меньше литра.

– Бетте, обедаем! – татарин садится прямо на пыльный пол у импровизированного стола, достает нож.

Едят молча, стараясь не уронить ни крошки. Ник замечает, что Эн все время прислушивается к чему-то. Наконец, он не выдерживает и тихо спрашивает:

– Ты чего?

– Там, на лестнице… шуршит что-то.

– Кошка, может?

– Или крысы? – предполагает Хал. Подцепляет кончиком ножа последнюю шпротину, закидывает в рот и вздыхает: – Хорошо, но мало, блин!

– Может, посмотрите? – Эн со страхом косится на приоткрытую дверь, ведущую на лестничную клетку.

Ник поднимается, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не трещал паркет, подходит к двери, выглядывает.

– Да нормально все! Ну что, братцы-кролики, чего дальше делать будем?

– В Цирк нам нельзя, – заявляет Хал. – Блин, курить охота.

– Тебе всегда что-то охота. Раб желаний, – осаживает его Эн. – Давай, не отвлекайся.

– Да, в Цирк нельзя, – соглашается Ник. – Там теперь всем заправляют эти… аковцы.

Хал мрачнеет.

– Я вам с самого начала говорил, блин, что Асланов этот – гнида. Как он Бабая и всех остальных развел… Если бы сразу навалились, примочили бы гадов, блин. А теперь всё, саубулыгыз, ипташляр[19]. Надо из города уходить.

Эн снова оглядывается на дверь.

– Нет, там кто-то есть! Слышите? Ходит…

– В потолке открылись люки… – бормочет Хал, хищным движением вытирает нож о полу куртки и низко пригнувшись, крадется к выходу.

Ник и Эн настороженно следят за ним. Скрип рассохшихся досок теперь слышится всем, он очень явственный и идет, как всем кажется, с нижнего этажа.

– Ну, чего там? – шепотом окликает татарина Ник.

– Там – абсолютно ничего, – скрипит вдруг в комнате знакомый голос. – Здравствуйте, господа.

Эн от неожиданности охает. Ник резко оборачивается. Хала буквально подбрасывает, и он в одно мгновение оказывается посреди комнаты, выставив перед собой нож.

Невысокий, щуплый человек в длинном плаще стоит у окна, опираясь на все те же старые вилы.

– Филатов! – облегченно вздыхает Эн. – Как же вы нас напугали!

– За такие штучки… – начинает Ник угрожающе.

– Анансыгым! – ругается Хал и добавляет по-русски: – Козел, я чуть не обделался!

– Старые дома часто обманывают своих постояльцев, – туманно говорит невозмутимый Филатов.

Он абсолютно бесшумно проходит на средину комнаты, скидывает на пол рюкзак, кладет рядом вилы и садится. Серое, морщинистое лицо его не выражает никаких эмоций.

– Вы, я вижу, только что изволили отобедать. Позвольте и мне потрапезничать, со вчерашнего вечера ничего не ел.

– Да легко, блин… – Хал убирает нож и неожиданно брякает: – Прошу вас.

– Какой там «отобедать», – грустно вздыхает Ник.

Филатов резиново улыбается, быстро стреляет водянистыми серыми глазами на Ника, Эн, а длинные тонкие пальцы его уже расстегивают клапан рюкзака.

Через несколько секунд перед потрясенными ребятами разворачивается настоящая скатерть-самобранка. Свежие огурцы, печеная картошка, вареные яйца, зеленый лук, ополовиненная пачка галет и – о, чудо! – жареная на вертеле утка. Большая, румяная, истекающая соком утка, призывно растопырившая свои чуть обугленные крылышки. Этот великолепный натюрморт довершает бутылка с выцветшей этикеткой.

– «Зубровка», настойка горькая, – судорожно сглатывая слюну, читает Хал.

– Филатов, да вы волшебник! – улыбается Эн.

– Угощайтесь, – радушно предлагает тот в ответ. – И без церемоний. Вы ж чуть живые. А силы вам еще понадобятся.

– Откуда вы знаете, что нам понадобится? – медленно, чтобы никто не заметил, как ему на самом деле хочется есть, беря картофелину, спрашивает Ник.

– Я всё знаю, господа – и про Цирк, и про произвол Асланова. Слухами земля полнится.

– Да откуда он взялся-то, хорек это? – с набитым ртом интересуется Хал.

– Кружка у меня одна, пить будем по очереди, – проигнорировав вопрос, скрипит Филатов и скручивает крышку с бутылки.

Он достает из кармана плаща зеленую кружку с отбитой по краю эмалью, наливает на два пальца – к ароматам снеди прибавляется острый запашок «Зубровки» – и слегка торжественно провозглашает:

– Ваше здоровье, господа! Как я уже сказал, оно вам еще понадобится.

Влив в себя настойку, Филатов ставит кружку, с хрустом отламывает от утки ножку, закусывает и вытирает жирный рот огромным фиолетовым носовым платком.

– Послушайте, – раздраженно ворчит Ник. – Хватит говорить загадками. Что вы знаете? Выкладывайте!

– Вы пейте, пейте, господа. В небольших дозах спиртное исключительно полезно для тонуса мышц и мозговой активности. А про Асланова… Так получилось, что на момент пробуждения бывший, я подчеркиваю, бывший майор Асланов находился в следственном изолятора номер один УФСИН, это на улице Япеева. Что ему инкриминировали, я не знаю, но догадываюсь. Впрочем, тут не нужно быть провидцем. Коррупция, господа, коррупция… Но вернемся к нашим баранам. После пробуждения Асланову удалось освободиться и выпустить на свободу из камер часть, так скажем, питомцев этого учреждения. Среди них оказался один из бывших сотрудников хозяйственного управления Правительства республики. Он-то и подсказал Асланову мысль проверить склады НЗ, оборудованные в специальных помещениях под Кремлем.

– Бункер, что ли, какой-то? – морщась от горечи «Зубровки», спрашивает Ник.

– Именно бункер. Там Асланов и его новые друзья, среди которых были как бывшие полицейские, так и обычные уголовники, нашли всё, что нужно для создания незаконного вооруженного формирования – обмундирование, оружие, боеприпасы, продукты и прочее.

– Вы сказали, что Асланов освободил часть заключенных, – задумчиво произносит Ник, которому «Зубровка» сразу ударяет в ноги. – А как же остальные? Они… заперты в камерах?

Филатов холодно улыбается.

– Думаю, в настоящий момент живых там уже не осталось. Но это не важно.

Эн

Филатов похож на ящерицу. Кожистый такой человекоящер. Без эмоций, без чувств. Глаза – как у рыбы. Я его боюсь, если честно. Боюсь больше всех и больше всего. Потому что знаю, чувствую – он все время где-то рядом, он может появиться в любой момент и в любой точке города. Появиться и сказать: «Пошли со мной». И я пойду. Пойду, как крыса за Гаммельнским крысоловом. Как кролик за удавом. У Филатова есть какой-то секрет, какая-то тайна. И вилы. Как у дьявола.

Хотя дьявол в моем представлении должен быть таким… брутальным, что ли? Большой, агрессивный, с темной кожей, алчными глазами, волосатый, рогатый, мускулистый. Но это, конечно же, киношный дьявол, компьютерный. А настоящий – вот он, угощает нас горькой настойкой и жареной уткой. Где он ее взял, интересно? Поймал на речке? Или подстрелил? Вроде оружия у Филатова нет. Хотя – зачем дьяволу оружие? Он и так все может, и утку добыть, и душу купить. Вот сейчас наши покупает, наверное. А мы и рады стараться, сидим тут, клювами щелкаем. Может, он врет все – про Асланова? Хотя вряд ли. Я глаза того урода никогда не забуду. И в них, в этих глазах, что-то такое было… Радость, что ли? Радость от того, что теперь ему и таким, как он – все можно.

Поэтому пусть лучше мы продадим душу дьяволу Филатову, чем нами будет управлять бывший майор Асланов, и в городе воцарятся его порядки…

– А что важно? – принимая из рук Хала кружку, спрашивает Эн.

– Важно, что Асланов теперь монополист. Он подчинил себе девять крупных общин города, его люди согнали туда всех, кто пытался выжить в одиночку или небольшими группами. «Кремлевские» обложили общины данью, а фактически превратили людей в рабов…

– Ой, горькая какая! – задохнувшись, Эн не глядя ставит кружку на пол, трясет головой.

– А вы закусывайте, барышня, рекомендую вот огурчиком – очень способствует.

– Много их? – деловито спрашивает Хал.

– Боевиков, тех, кто получил оружие – около сотни. Десятка три обслуживающего персонала. Ну, и рабы – женщины, мужчины.

– И что, все вот так вот согласились, никто не выступил против? – вмешивается Ник и тут же вспоминает, как всё произошло в Цирке. Вспоминает – и кривится от несуразности собственного вопроса.

Филатов тем не менее берется отвечать:

– Асланов хитер. Он почти нигде не действовал нахрапом. Вы же знаете – все обставляется под законную власть. Администрация Казани – кто же будет против? Правда, на самом деле аббревиатура «АК» расшифровывается иначе – «Аслан, Кремль». Но это для своих. Что-то вроде пароля.

– Почти нигде – значит… – начинает Хал.

– Да, – кивает Филатов, вытирая платком порозовевший нос, на котором выступили мелкие бисеринки пота. – В Советском районе его люди попросту наехали на небольшую общину, обосновавшуюся в здании бывшего профтехучилища. Наехали – и получили достойный отпор. В общине оказалось несколько охотников, сохранивших свои ружья. Они сумели раздобыть где-то качественный порох, снарядили патроны, и когда «кремлевские» сунулись к ним, начали отстреливаться. В итоге у Асланова двое «двухсотых»[20].

– Значит, не такая уж у него и монополия на оружие! – восклицает Ник и с досадой бьет кулаком в ладонь. – Оружие! Я же говорил Бабаю! Если добыть стволы…

– Думайте, – дергает острым плечом Филатов. – Соображайте.

– Не, а чё тут думать, блин! – Хал откладывает обглоданную утиную косточку. – Военные склады надо искать. Только я не знаю, где они.

– Склады складами, а что потом? – неожиданно включает «задний ход» Ник. – Ну, найдем мы оружие…

– Нас же всего трое, – поддакивает Эн.

– Наверное… – мягко, без обычной скрипучести, произносит Филатов, внимательно глядя в глаза Нику, – наверное, стоит поискать единомышленников. Наводку на общину в Советском районе я вам уже дал. Не исключено, что и в других общинах найдутся люди, готовые к вооруженной борьбе.

– В Соцгороде, например! – захмелевший Хал мотает головой куда-то в сторону. – На Савинке, на Восстания.

– За реку, в Соцгород, Асланов пока не лезет, – кивает Филатов. – Но и вам я тоже не советую. Там черт-те что творится.

– Единомышленники – это понятно, – Ник задумчиво трет обросший подбородок. – Но это уже второй пункт, так? А первый все же – оружие! Вот вы опытный человек, подскажите – где?

– Эхе-хе… – Филатов наливает в кружку «Зубровку», задумчиво покрутил посудину в руках, выпивает и заканчивает: – Шире надо мыслить, господа. Военные склады – это тайна за семью печатями. Просто так их не найти. В полицейских отделах нет условий для хранения, там все пришло в негодность.

– Про охотничьи магазины мы знаем, – вставляет Ник. – Тоже мимо.

– Танковое училище! – вдруг орет Хал, подскакивая на месте. – Точняк, блин! Там же… У нас пацан со двора туда поступил, Руслан Рэмбо! Он рассказывал – они на стрельбы ездили. Блин, а там еще и танки, и БМПшки, и…

– Так что ж ты молчал, дубина? – накидывается на Хала Ник и тут же машет рукой: – Там, небось, аковцы побывали в первую очередь.

– Скажу вам по секрету, господа, – прикрыв ладонью зевок, произносит Филатов. – Люди Асланова в Казанский военный университет, который вы по старинке называете танковым училищем, еще не наведывались. В том районе сложная обстановка.

– А чё там? – удивляется Хал.

– Зверья много. И народ такой… Ну, да вы сами все увидите.

– Скажите, Филатов, – тихо спрашивает Эн. – А вот вы… Вы ведь специально это все делаете?

– Что – «это»?

– Ну, подговариваете нас…

– Барышня, – серьезно отвечает Филатов, – я никого не подговариваю. Не хотите – можете делать все, что вам заблагорассудится. Вы же собирались уйти из города? Ну, так скатертью дорога. Только не советую…

– Почему?

– Вы просто не представляете, что творится за городской чертой. Джунгли. Тайга. Дичь. Человек человеку волк.

– Можно подумать, блин, что тут все друг другу овцы, – фыркает Хал.

– И тем не менее. Но я бы все же отметил, – Филатов делает паузу, – отметил бы, что у вас есть уникальная возможность, друзья мои.

– Это какая? – Ник с сомнением смотрит на серого человека.

– Вы начинаете жизнь с чистого листа. И можете нарисовать на нем все, что угодно, все, что хочется и нравится. Да, сейчас на листе образовалось несколько пятен, но стереть их в ваших силах. Вы улавливаете, о чем я?

Все молчат. Ник берет кружку, вертит в руках, начинает барабанить пальцами по донышку. Эн машинально улавливает ритм, вспоминает мотив и слова известной песенки: «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…»

– Ну, а вы знаете, где там, в Танковом училище, оружие? – спрашивает Эн.

– Не знаю, – пожимает плечами Филатов. – Мне это не нужно.

– А что вам нужно? Вы же видите, что Асланов – бандит, убийца, подонок…

– Барышня, я не Вий, мне веки поднимать не надо, – жестко, четко выговаривая каждое слово, говорит Филатов. – У каждого человека в жизни своя дорога. Прямая, кривая – но своя. И по чужой пройти не удастся. Многие пробовали…

– Подождите, – обрывает его Эн. – Филатов, я правильно поняла – вы с нами в Танковое училище не пойдете?

– Не пойду, – отрицательно качает головой Филатов, поджимает тонкие губы, некоторое время молчит и заканчивает: – Я наблюдатель, барышня. Сейчас мой принцип простой: «Пусть лучше хорошему человеку будет плохо, чем плохому – хорошо». Вот и всё.

– Ах, как это по-русски! – невесело смеется Эн. – Может быть, лучше так: «Пусть будет плохому плохо, а хорошему…» Эксо-эксо, Кэнди.

– Это утопия. – Филатов опять зевает. – Прошу прощения, ночка выдалась аховая.

Он поднимается, отходит к стене, полой плаща смахивает пыль и садится там.

– Это всё, конец разговора? – недовольно спрашивает Ник. – Вы с нами не идете?

– Не торопите события, Никита. У нас впереди много дел. Мы в самом начале пути.

– Какого, блин, пути? – взвивается Хал. – Энка права – подговорил нас и слился.

Прислонившись спиной к стене, Филатов прикрывает глаза и начинает тихонько напевать:

^{Упали в сон победители и выставили дозоры.}

^{Но спать и дозорным хочется, а прочее – трын-трава!}

^{И тогда в покоренный город вступаем мы – мародеры,}

^{И мы диктуем условия, и мы предъявляем права!}

^{Слушайте марш мародеров!}

^{Скрип сапогов по гравию!}

^{Славьте нас, мародеров,}

^{И веселую вашу армию!}

^{Слава! Слава! Слава нам!}[21]

Голос его постепенно становится громче, в нем отчетливо прорезается сталь.

Спешат уцелевшие жители, как мыши, забиться в норы.

Девки рядятся старухами и ждут благодатной тьмы.

Но нас они не обманут, потому что мы – мародеры,

И покуда спят победители – хозяева в городе мы!

Хал набычивается, шагает к Филатову.

– Слышь, певец!

– Оставь его. – Ник дергает друга за руку, утаскивает обратно к скатерти-самобранке. – Сядь. На, выпей, тут еще есть. «Девки рядятся старухами», понял? Это главное. И слушай: я так понимаю, что делаем мы все одно общее дело. Вот только по-разному. Так что давайте доедать, допивать – и ложиться. Завтра с утреца пойдем в это самое Танковое училище…

Они еще некоторое время сидят, потом Эн аккуратно собирает остатки трапезы. А Филатов все поет и поет, и слова этой странной песни заставляют Ника сжимать от ярости кулаки.

Будет утро и солнце в праздничных облаках.

Горнист протрубит побудку.

Сон стряхнут победители и увидят,

Что знамя Победы не у них, а у нас в руках!

Слушайте марш… Марш…

И тут уж нечего спорить. Пустая забава – споры.

Когда улягутся страсти и развеется бранный дым,

Историки разберутся – кто из нас мародеры,

А мы-то уж им подскажем!

А мы-то уж их просветим!

Слушайте марш мародеров!

Скрип сапогов по гравию!

Славьте нас, мародеров,

И веселую нашу армию!

Слава! Слава! Слава нам!

Часть вторая

За седьмой печатью

Глава первая

Серый от грязи памятник Ленину, некогда указывавший рукой в светлое будущее, представляет собой жалкое зрелище. Путеводная длань вождя обломана в локте и висит на ржавой проволоке, на голове Ильича красуется воронье гнездо, напоминающее папаху. Рядом, перед самыми воротами, мрачно темнеет еще один памятник – Т-34 на невысоком постаменте. На корму легендарного танка нанесло земли, и там зеленеют чахлые кустики. Столб городского освещения у края дороги покосился, оборванные провода висят, как лианы.

Остановившись у памятника-танка, друзья оглядываются. В двух десятках шагов от них гостеприимно распахнули ажурные створки железные ворота. Перед воротами торчат из жидкой грязи расставленные в шахматном порядке бетонные блоки. На них кое-где еще сохранилась предупреждающая раскраска – белые и черные полосы. Поодаль высится одноэтажное здание КПП из красного кирпича. На фронтоне уцелели грязно-серые буквы: «Тан…ов…е …чил…ще», а ниже: «основ…но в» и дата «1866 го…»

– Там еще крест был, – указывает на КПП Хал. – Белый, большой.

Вдали, за широкой площадкой, ныне там и сям поросшей травой, за густыми еловыми зарослями, виднеются крыши учебных корпусов. Из ельника торчит ствол танковой пушки – там на постамент водружен еще один танк, Т-72. На стволе сидит синица и чистит перышки.

Начинается дождь, вначале мелкий, но через несколько минут он превращается в настоящий ливень.

– Что-то тут как-то… негостеприимно, – ежится Эн.

Ник косится на девушку, снимает крутку и накидывает ей на

плечи.

– Меня другое волнует, – говорит он после паузы. – Почему людей нет? Если тут есть оружие, значит…

– Значит, кто-то здесь уже пошарился, блин! – заканчивает за него Хал.

– Но почему этот «кто-то» тут не поселился? И почему аковцы свой знак не поставили?

– Так, может, они все и вывезли? – предполагает Эн. – Мало ли что Филатов нам рассказывал.

– Место больно хорошее, – смахнув с бровей капли воды, говорит Ник, продолжая разглядывать территорию училища. – Я вот чую – тут могла бы появиться община вроде нашей. Смотрите, какие здания вон там! Все стекла уцелели. И пожаров не было. А никого нет.

– Или лежат в засаде, блин. – Хал недобро ощеривается. – Целятся.

– Не исключено, – кивает Ник. – Но выбора у нас нет. Пошли.

Обойдя блоки, они входят в ворота и останавливаются.

– Куда дальше? Я промок весь, блин. – Хал проводит рукой по коротким волосам. Во все стороны летят брызги.

– Надо склады искать. Вряд ли оружие хранилось в казармах и учебных корпусах.

– Пахнет… – бормочет Эн. – Вы чувствуете, как тут пахнет?

Хал тут же принимается активно втягивать носом сырой воздух.

– Ни фига не чувствую. Дождем пахнет!

– Не, какой-то запах точно есть. Резины, что ли? – предполагает Ник. – Смотрите!

Он указывает на высоченные ели, чьи темные пирамиды высятся возле корпусов училища. У их подножья, под надежной защитой густого лапника, друзья видят какие-то грязно-желтые пятна. Много пятен.

Вот одно из них пошевелилось, задвигалось – и превратилось в собаку. Крупную дворнягу с закрученным в баранку хвостом.

– Псиной пахнет! – догадывается Ник. – Точно! Назад!

Уходим!

А из-под елового полога на площадку у ворот выбираются все новые и новые собаки. Разбуженные человеческими голосами, они недовольно вертят лобастыми головами, коротко взлаивают, прочищая глотки, присматриваются…

– Бежим! – орет Хал.

Его крик словно бы становится для псов сигналом к атаке. Не менее трех десятков лохматых тварей широким клином устремляются в атаку на непрошеных гостей. Гости, впрочем, не дожидаются собачьего гостеприимства. Поскальзываясь и разбрызгивая жидкую грязь, они выбегают за вросшие в землю ворота и мчатся через Сибирский тракт к огромной, футуристического вида постройке, высящейся всего в полусотне метров.

– Что это? – на бегу хрипит Ник.

– Стадион! – отвечает Хал. – Для хоккея на траве.

– Там спрятаться можно?

– А куян его знает.

– Быстрее! А-а-а-а! – визжит Эн. – Они уже рядом! Рядом!

Действительно, псы явно не собираются упускать добровольно забредшую к ним в пасти добычу. Сплошным потоком оскаленных морд они вытекают из ворот училища и сразу разворачиваются в загонную цепь. Когда друзья добегают до бетонного основания многоэтажного здания стадиона, стая полностью отрезает им все прочие пути к бегству.

Ник, наконец, вспоминает, что это за стадион. Центр хоккея на траве слыл даже в богатой на подобные объекты Казани уникальным спортивным сооружением и строился в середине нулевых годов с использованием всех новейших для тех лет технологий. Бетон, белый полированный металл, тонированное стекло, полукруглые пилоны, опоры, ажурные мачты с вантами, идущие по верху здания – если не знаешь, что перед тобой стадион, можно подумать, что это какая-то футуристическая постройка, декорация к фантастическому фильму, космодром для звездолетов или научная база на другой планете.

Примерно такие мысли посещают голову Ника, когда он касается мокрой рукой шершавого бетона. В двух шагах, за стеной, виднеются двойные двери входа в здание, но они заперты.

– Куда дальше? – кричит Хал.

Ник собирается ответить, что это именно Хал как казанский житель должен знать ответ на этот вопрос, но тут Эн в очередной раз взвизгивает: собаки начинают сжимать полукольцо. Оглянувшись, Ник видит совсем близко желтые клыки и вываленные языки псов. Повсюду друзей окружают косматые морды, от которых валил пар.

– Лезем наверх! – выдыхает он первое, что приходит в голову.

Хал тут же начинает карабкаться по наклонной стенке и уже через секунду оказывается на широком карнизе высокого первого этажа. Здесь вдоль фасада идет сплошной ряд окон, но все они закрыты. Строители могли бы гордиться своей работой – тонированные стеклопакеты выдержали испытание временам на «отлично». Для друзей это означает только одно: поднявшись на карниз, они окажутся в ловушке. Но иного пути к спасению просто нет. Ник подсаживает Эн и лезет следом, а за его спиной слышится разочарованный многоголосый лай. Стая упускает добычу и теперь псы, сгрудившись в кучу, остервенело лают, подпрыгивают в тщетных попытках достать оказавшихся слишком смекалистыми двуногих.

– Он-ни все п-почти од-динаковые! – дрожа то ли от пережитого страха, то ли от холода, стучит зубами Эн.

– Домашние собаки за два поколения вырождаются в изначальную форму, – отвечает Ник, поудобнее усаживаясь на карнизе. – У меня брат двоюродный в Индии работал, рассказывал, что там есть большая популяция диких собак, их называют париями. Выглядят парии как раз вот так – рыжие, здоровые псы. Маугли помнишь? Они воевали с этими собаками.

– Они воевали, а мы сбежали, блин, – включается в разговор Хал.

Бегать от врага всегда стыдно. В то же время бежать от опасности – разумно и порой даже необходимо. Человек, лишенный инстинкта самосохранения, обречен на смерть – таков закон эволюции, и это хороший закон. Безмозглый храбрец не оставит потомства, не продолжит свой род и, соответственно, не закрепит в популяции хомо сапиенс ген бессмысленного бесстрашия, угрожающий всему человечеству. Старик Дарвин был прав: естественный отбор – великая вещь.

Так или примерно так Ник утешает своих друзей, сидя под проливным дождем на внешнем карнизе стадионной трибуны. Эн молчит, вжимая мокрую голову в плечи, а Хал, послушав умозаключения Ника, нагибается, плюет вниз, целя в голову самому голосистому псу и говорит:

– Фигня! Эту шнягу очкуны придумали, блин. А вообще – нам бы пару калашей… Отойти на десять шагов и та-та-та-та! Калаш – вещь!

– Ты его хоть в руках-то держал? – поддевает парня Ник.

– По телику видел! – вопрос совершенно не смущает Хала. – Ну, и на ОБЖ в школе показывали: затвор дергаешь и стреляешь.

Ник невесело присвистывает, скорее удрученный, чем обрадованный такими познаниями в военном деле человека, с которым ему предстоит сражать плечом к плечу, потом мотает головой в сторону ворот Танкового училища и говорит:

– В любом случае, автоматы все – там. Давайте думать, как псов выкуривать.

– Облаву надо. Толпой собраться – и айда!

– А людей где возьмешь? – подключается к разговору Эн. – Если только Монаха убедить…

– Этого козла убедишь, блин! – немедленно реагирует Хал. – Пошел он…

– Луки надо делать, – перебивает его Ник и уверенно заканчивает: – Луки и стрелы. В ближнем бою они нас сожрут. Будем отстреливать издали. Но для начала нам надо как-то отсюда спуститься. Хал, попробуй разбить окно.

– Момент! – татарин радуется возможности проявить себя.

Он вообще не любит бездействия. Скрючившись в три погибели, Хал разворачивается и несколько раз бьет локтем в синеватое стекло.

– Беспонтово! Оно бронебойное что ли, блин?

– Откуда тут бронебойные стекла? – резонно удивляется Ник. – Надо ногой попробовать. Эн, подержи меня.

Цепляясь пальцами за узкие выступы металлической рамы, Ник поднимается на ноги – Эн хватается за его штанину – и со всей силы, на какую только способен, наносит удар тяжелым резиновым сапогом в стекло.

С тем же успехом можно пинать кирпичную стену.

– На совесть строили, – досадует Ник.

– Ага. – Хал достает из-за пазухи свой кухонный нож, смотрится в широкое нержавеющее лезвие, как в зеркало и начинает ковырять резинку уплотнителя стеклопакета.

– Бесполезно, – машет рукой Ник. – Так мы внутрь не попадем. Пошли по карнизу до конца. Вон до того полукруглого выступа, там вроде тоже окна, только другие, повыше.

– А может, просто подождем? – предлагает Эн. – Они погавкают и уйдут. И всё, эксо-эксо, Кэнди.

– Когда, ночью? Мы к тому времени окоченеем тут. Простудимся.

– Кашлять будем, блин, – смеется Хал.

– Зря веселишься, – осаждает его Ник. – Сами же знаете – болеть сейчас нельзя. Врачей нет, лекарств тоже нет. Сдохнем – и вся недолга.

Проползая по карнизу к центральной части фасада здания, они совсем уже отчаиваются, но тут судьба делает им царский подарок: Хал натыкается на приоткрытое окно. Он первым и вваливается внутрь одного из помещений Центра. Собачий лай на улице сразу стихает – умные псы понимают, что всё, двуногие окончательно ускользнули от них.

Комната, в которую попадают друзья – обычный офис. Столы, стулья на колесиках, просевший шкаф с папками, пыльные компьютеры, календарь с улыбающейся Аленой Тим, чемпионкой страны по художественной гимнастике, на стене.

– Июль 2016 года, – смахнув пыль и паутину, читает Ник и грустно произносит: – Знать бы, какой год сейчас…

Эн, застыв у большого монитора, рисует пальцем на пыльном экране сердечки и звездочки.

– Айда инде[22], пошли! – приоткрыв дверь в коридор, зовет Хал. – А то вдруг они стадик окружат.

– Значит, чтобы сделать луки, нам нужно…

– Палки кривые, ветки там, гнучие такие. – Хал делает руками волнообразные движения.

– Нет, – с неудовольствием посмотрев на парня, качает головой Ник. – Нужен капроновый шнур. Не очень толстый, миллиметра три. Такой бывает в хозяйственных магазинах. Хал, где тут есть хозтовары?

– Здесь вообще нету. На Зорге есть, это Горки.

– Далеко?

– Не очень.

– Ник, а оперение? – подает голос Эн.

– Обойдемся, нам на дальние дистанции не стрелять. Стрелы будут простые, колышки. Ну, десяток можно сделать, конечно, по уму. Там, в офисе, где календарь был, я папки видел пластиковые. Из обложек нарежем.

– Шнур, папки, – ворчит Хал. – А луки-то из чего делать?

– Из веток, ты правильно сказал. – Ник повторяет руками движения, которые делал татарин. – Орешник подойдет, но на худой конец и клен сгодиться. Луки будем делать ассиметричные, как у японских самураев – они мощнее. Ветки мы найдем, это ерунда. Главное – шнур для тетивы. У таких самоделок тетива – самая главная вещь.

– Я б еще копье сделал. – Хал достает свой нож, вертит в руках. – Примотать веревкой к палке – и хабах!

– Сделаем, сделаем, если нужно будет, – кивает Ник. – Веди давай на это свое Зорге.

Очередной поход по мертвому городу поначалу не сулит никаких неожиданностей. Дождь стихает, выглядывает солнце. Мокрые листья, трава, лужи на дорогах – все блестит, отовсюду, слепя глаза, прыгают солнечные зайчики.

– Хорошо как. – Эн с наслаждением вдыхает чистый после дождя воздух, напоенный лесными ароматами. – Как будто всё, как раньше, как будто и не было ничего.

– Было. – Хал мрачно указывает на очередной закопченный дом, панельную пятиэтажку, выглядывающую из-за деревьев. – Тут Старые Горки, район такой, блин. У меня тут телка… бикса… девушка жила. Вон в том доме, который черный.

Эн тоже мрачнеет, и всю дорогу до улицы Рихарда Зорге молчит.

С Танковой улицы друзья сворачивают на улицу Братьев Касимовых, обходят, продравшись через мокрую рощу американского клена, развалины длинной многоэтажки. Она не просто сгорела, как многие другие – судя по всему, тут произошел сильный взрыв. От большого жилого дома осталась лишь часть стены с оконными проемами, торчащая из заросшей шиповником груды обломков наподобие обглоданной кости.

Хал, руководствуясь ему одному ведомыми приметами, ведет Ника и Эн дворами, по внутриквартальным проездам, периодически отпуская короткие комментарии:

– В том доме пацан знакомый жил, Генка Трубач. Он траву курил, в трубку забивал специальную, блин. Вот тут у нас махач был с горкинскими. Там колледж, дискотеки делали. Мне башку монтажкой разбили, козлы.

– Долго еще? – не выдерживает этого экскурса в богатую событиями, но довольно однообразную жизнь Хала Ник.

– Почти пришли. Сейчас мимо ларьков пройдем – и налево.

Ларьки, вернее, то, что от них осталось – красные каркасы и груды битого стекла вперемешку с мусором, – друзья проходят в гробовой тишине. Свернув с улицы во дворы, они видят на стене хорошо сохранившейся кирпичной девятиэтажки знакомый символ – круг и буквы: АК.

– Здесь люди есть, – принюхавшись, сообщает Хал. – Дымом пахнет, блин. И вон, смотрите!

Он указывает на длинные глинистые валы, нанесенные дождевыми ручьями поперек дороги. Мягкая глина хранит глубокие отпечатки человеческих ног, в которых стоят мутные лужицы. Друзья подходят, останавливаются.

– Трое в обуви шли. И двое босиком, – говорит Ник.

– С фига ли они босые-то? – удивляется Хал и тут же сам отвечает на свой вопрос: – Разули, наверное. О, зырьте, а тут один босой упал! Похоже на вмятину от тела!

Оплывшая вмятина в глине действительно напоминает по форме человеческое тело.

– Причем от женского. И голого, – подает голос Эн.

– А отпечатков рук не видно, блин. – Хал вертит головой. – Чё она, пьяная, что ли, была – мордой в грязь падать?

– Связанная, – тихо говорит Ник. – Здесь трое мужчин провели двух босых женщин. Одна из женщин была без одежды и со связанными руками.

Эн испугано ойкает.

– Кремлевские, – убежденно произносит Хал и зло матерится.