Текст книги "Невинные дела"

Автор книги: Сергей Розвал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

4. Профессор Уайтхэч обеспокоен

Людей страшат не дела, а лишь мнения об этих делах.

Эпиктет. "Руководство"

Делать веселую мину при плохой игре – что может быть неприятней этого?! И тем не менее профессор Уайтхэч с ужасом сознавал, что эта глупая игра стала его постоянным занятием вот уже в течение двух с лишним месяцев. Он стал акционером "Корпорации Лучистой Энергии", где должно было изготовляться оборудование для "лучей Ундрича", он был назначен председателем научной комиссии по испытанию "лучей Ундрича", ему придется подписывать акт, придется выступать на аэродроме перед публикой – он должен будет сам раздувать славу Ундрича, которого он ненавидел, а при всем том он по-прежнему решительно ничего не знал о самом изобретении! Попробовал было Уайтхэч отказаться от назначения на пост председателя научной комиссии, но в военном министерстве попросили объяснить причину отказа, и Уайтхэчу пришлось уступить. И эти муки будут длиться до тех пор, пока он наконец не добьется решающего успеха в своих работах. Но "лучи Уайтхэча" упорно не давались в руки! Гибель летчика-испытателя Дауллоби и озадачила и поразила Уайтхэча. Он не мог не понимать, что тут что-то неладно. Механизм, управляющий вращением прожектора, был обследован сейчас же. В нем действительно не хватало одной мелкой детали, что и делало невозможным управление прожектором. И все же это решительно ничего не объясняло. Во-первых, эта деталь в самом начале испытаний, очевидно, была, раз удалось направить лучи на самолет, почему же она вдруг исчезла? Во-вторых, без нее управление было просто невозможно и, в-третьих, если даже допустить, что управление отказало как раз в тот момент, когда прожектор оказался случайно наведенным на спускавшегося парашютиста, то почему в этот момент не были выключены лучи? Ведь самолет уже горел, лучи не были нужны. Объяснения Ундрича ничего не объясняли. Впрочем, давал он объяснения с таким видом, который явно говорил: "я понимаю, что это чепуха, понимаю, что и вы всё понимаете, да попробуйте сделайте со мной что-нибудь". И Уайтхэч знал, что Ундрич прав: не засадить же в тюрьму изобретателя столь нужных стране "лучей смерти"! В тот же вечер Уайтхэч был вызван к президенту Бурману. Уайтхэч изложил свои соображения. – Что же, вы исключаете несчастный случай? – спросил президент. – Совершенно. – Не можем же мы предположить, что Ундрич направил лучи на летчика умышленно?.. – Это уже не в моей компетенции, господин президент. Военный следователь разберется лучше... – Военный следователь? Хорошо, профессор, предоставьте это нам... Но нужно заключение комиссии... Мы не можем ждать, пока кончится следствие. Страна хочет знать. – Я сказал свое мнение... – Нет, профессор, не годится. Дело деликатное... Незачем поднимать шум раньше времени. Пока согласимся на несчастном случае. – Пока? А в каком я буду положении, если следствие обнаружит преступление? – Невероятно! Сами подумайте, зачем бы он это сделал? Ну, допустим даже, какие-нибудь счеты, вражда, что же, он другого способа не нашел бы разделаться с летчиком? Так публично... Чепуха! Преступники так не поступают... – Повторяю, господин президент, не моя компетенция... Но не могу ж я... – Постойте, постойте, профессор! Вы говорите, там не хватало детали, необходимой для управления. Так и напишите... – Господин президент, это не могло... – А вы об этом не пишите... Что, вы обязаны докладывать свои соображения публике? Так и напишите: при расследовании было обнаружено отсутствие в механизме прожектора одной детали, что и нарушило управление прожектором. Ведь это же верно? – Верно, но... – А вы без "но"... Поставьте на этом точку. Ведь если вы скажете больше, то надо объяснить, затем это было сделано. А этого вы не можете... Ну, а уж дело следствия выяснить, как и почему исчезла деталь... В конце концов, Уайтхэч, как обычно, уступил. На следующее утро в газетах появилось краткое заключение комиссии за его подписью. Впрочем, все это совершенно не успокоило его. Тут была какая-то загадка, тайна, невозможно было понять, в чем она, а понять это нужно было во что бы то ни стало... В этом раздраженном состоянии Уайтхэч на другой день и пребывал в своей лаборатории №1, когда секретарша сообщила, что с ним желают говорить по телефону. – Кто? – недовольно спросил Уайтхэч. – Мужской голос. Не назвал себя... – Спросите, кто. Через минуту секретарша вернулась: – Профессор Чьюз. – Чьюз? – Уайтхэч был крайне изумлен: вот уж кого он никак не ожидал! Чтобы после того неприятного разговора Чьюз сам, первый, позвонил! Непонятно... Уайтхэч прошел из лаборатории в кабинет, взял телефонную трубку. Да, Чьюз желал с ним встретиться. Уайтхэч просил приехать к нему домой вечером; принять Чьюза в государственной лаборатории он не решался. Телефонный звонок настроил его еще более тревожно. Что-то ему подсказывало, что посещение Чьюза связано с катастрофой на аэродроме. Зачем, в самом деле, Чьюзу понадобилось встретиться с ним? Предстоящая встреча была чрезвычайно неприятна. Но уклониться от нее было невозможно. Да, наконец, он и хотел знать, что нужно от него Чьюзу. Чьюз прибыл точно в назначенный час. Уайтхэч ждал его. Оба ученых холодно поклонились друг другу, избегая рукопожатия. – Возможно, вы догадываетесь, профессор Уайтхэч, о чем я хочу говорить с вами? – начал Чьюз и, не ожидая ответа, добавил: – Я читал ваше заключение по поводу несчастного случая во время вчерашнего испытания. Да, несчастного случая... – повторил он с явной иронией. Уайтхэч, насупившись, ждал. – Не думаю, чтобы это было похоже на заключение ученой комиссии, – так же иронически продолжал Чьюз. – Впрочем, это мое личное мнение... Мы расходимся с вами, профессор Уайтхэч, во взглядах. Но до сих пор я считал вас ученым. Позвольте же предложить вам, как ученому, один вопрос. Когда вы были у меня, вы заявили, что нужные вам лучи вы скоро откроете, потому что под вашим руководством работает инженер Ундрич. Так вот: означает ли это, что вам известна сущность изобретения Ундрича? Уайтхэч был застигнут врасплох. Вот, что все время мучило его, ставило в ложное положение... – Странный вопрос! – сказал он. Он хотел произнести это пренебрежительным тоном, но сам почувствовал, что не получилось. – Во всяком случае, я не считаю для себя возможным отвечать... – Почему же? – мягко, почти дружески спросил Чьюз. – Ведь я же не прошу сообщить мне, в чем эта сущность. На военный секрет я не посягаю. Прошу сказать одно: вы-то сами знаете этот секрет? – Мне нечего добавить к тому, что я сказал, – угрюмо отвечал Уайтхэч. – Боже мой, – усмехнулся Чьюз, – это ответ не ученого, а министра в парламенте! Впрочем, профессор Уайтхэч, вы сказали гораздо больше, чем предполагаете. Чьюз поднялся, поклонился и вышел. Теперь уже Уайтхэч готов был остановить его, спросить, узнать, что это все значит. Но он удержался. В самом деле, что все это значит? Зачем Чьюз приезжал к нему? Чьюз хотел узнать у него, известен ли ему секрет изобретения Ундрича. Значит, он предполагает, что секрет может быть Уайтхэчу и неизвестен. Откуда такое предположение? Зачем Чьюзу это знать? Почему он хотел это узнать именно теперь, после катастрофы на аэродроме? Нет ли тут прямой связи? Чьюз уже давно уехал, а Уайтхэч, сидя в своем кабинете, продолжал ломать голову над смыслом неожиданного визита. Как Чьюз сказал? "Мы расходимся с вами во взглядах, но до сих пор я считал вас ученым. Позвольте предложить вам вопрос как ученому..." Как ученому... Чьюз, несмотря на расхождение во взглядах, доверяет его научному авторитету... Зачем же ему понадобился авторитет Уайтхэча? Значит, Ундрич для него не авторитетен? Даже после такого изобретения? И изобретение не авторитетно? И это как раз после несчастного случая на аэродроме! А если тут действительно преступление? Очевидно, что-то Чьюз знает... Сколько иронии было в его словах: "Несчастный случай". Ах, какую глупость он сделал, что уступил и согласился подписать заключение комиссии. Какая неосторожность! Уайтхэч потянулся к телефонному аппарату на столе и набрал номер. – Алло! Мне нужен президент. Да, да, сам президент, господин Бурман. Говорит профессор Уайтхэч. Да, нужен немедленно, срочно... Заседание? Хорошо, как только освободится, прошу позвонить мне... Уайтхэч положил трубку. Черт возьми, положение тревожное! А если у Ундрича нечисто? Разве в самом деле не оказалось неожиданным его изобретение? Разве можно было предположить, что он способен на него? Кто проверил изобретение, кто его принял? Уайтхэчу вдруг отчетливо припомнилось то заседание у президента Бурмана, когда Реминдол требовал, чтобы пока, до открытия настоящих лучей, хотя бы что-нибудь "эффектно" показали. "Хотя бы только показать, но эффектно показать", – повторял генерал. Он вспомнил свое смущение. Как он был наивен! А президент, видимо желая подбодрить его, объяснил, что это просто дипломатия, а, известно, дипломатия для того и существует, чтобы обмануть и припугнуть противника. "Я ученый, а не дипломат", – ответил он им. Конечно, какой он дипломат! Его обвели вокруг пальца. Нашли "ученого" посговорчивее – Ундрича. А что, если вся эта история с разделением на отдельные лаборатории была придумана Реминдолом, чтобы развязать Ундричу руки?.. Чем больше Уайтхэч над этим думал, тем более он убеждался, что это так. И несчастный случай на аэродроме с этим связан. Чьюз это знает. Конечно, знает! Уайтхэч кипел от негодования. Он уже не сомневался, что Ундрич попросту авантюрист. Но, в отличие от Чьюза, Уайтхэча возмущало не то, что мошенник пробрался в науку и осквернял ее. Нет, его возмущало, что Ундрич обманом добился славы и потеснил его, Уайтхэча. Его возмущало, что он втянут в грязное дело. Вскроется оно – что подумают, что скажут о нем? Как доказать свою непричастность? Погибнет его научный авторитет, его незапятнанное имя!.. Сейчас ему верит даже Чьюз. Пока верят, спасать имя, спасать честь!..

5. Пробный шар

Судья, как и всякий прочий смертный, вынужден участвовать в игре бизнеса.

А.Уольферт. "Банда Теккера"

Свой визит Уайтхэчу Чьюз нанес после основательного спора с сыном. Эрнест доказывал, что посещение Уайтхэча лишь испортит дело, так как встревожит весь враждебный лагерь, прежде чем удастся выдвинуть неоспоримые доказательства авантюризма Ундрича. Отец отвечал, что Уайтхэч и Ундрич все-таки разные люди. Он работал с Уайтхэчем и знает его. Нельзя согласиться с его взглядами на роль науки, но все же он ученый и на мошенничество в науке не пойдет. Невозможно допустить, чтобы он поддерживал изобретение Ундрича, если бы знал, что это обман. – Что же ты хочешь от него? – спрашивал сын. – Эрни, нам нужна твердая уверенность, нужны доказательства. Если Уайтхэч не знает секрета изобретения, это лишнее доказательство, что Ундрич обманывает. – А ты уверен, отец, что Уайтхэч так откровенно тебе все и выложит? Эти мудрецы, сидящие между двух стульев, предпочитают изворачиваться и уклоняться... Об этих словах сына Чьюз вспоминал, возвращаясь домой после поездки к Уайтхэчу. И все-таки он был доволен ее результатами. Осталось впечатление, что Уайтхэч секрета не знает, если же прямо этого и не сказал, то скорее всего потому, что не так уж приятно в этом сознаться. Доволен был Чьюз и тем, что сдержал обещание, данное сыну: ни одним словом не обмолвился о том, что в его распоряжении имеются разоблачительные материалы. Решение Эдварда Чьюза встретиться с Уайтхэчем имело и другие последствия. Эрнест решил разыскать инженера Грехэма. После того как Грехэм подписал воззвание о запрещении атомной бомбы и был отстранен министром Реминдолом от работы в государственной лаборатории, он совершенно исчез из виду. Но та единственная беседа, которую Эрнест с ним имел, оставила впечатление, что молодой инженер – честный, искренний человек. Он может ошибаться, но не обманывать. Между тем он тоже работал с Ундричем и мог знать не меньше Уайтхэча. Отыскать Грехэма оказалось не так-то легко. После отстранения от работы Грехэм довольно долго не мог нигде устроиться, и не потому, что был неизвестен, а как раз наоборот: везде ему давали понять, что человеку с сомнительной репутацией "сторонника мира" лучше и не предлагать своих услуг. Эрнест разыскал его в необычном месте и в необычной роли: он работал механиком в хлебопекарне. Но он не жаловался, не унывал – и это очень понравилось Эрнесту. Разговором с Грехэмом Эрнест остался очень доволен и с добытыми сведениями направился к отцу. По дороге он заехал к себе и здесь застал своего школьного друга Билла Слайтса. Тот находился в столице по своим адвокатским делам и, как обычно, навестил старого приятеля. Эрнест увидел умилительную картину: Билл сидел на диване, Джо расположился у него на коленях, оба увлеченно беседовали, точно были сверстниками. К огорчению Джо, отец утащил гостя в кабинет. – Ей-богу, Билл, ты как никогда кстати! – сказал Эрнест. – Тут как раз и нужна твоя следовательская голова. Эрнест безгранично доверял своему приятелю и подробно рассказал всю историю с Дауллоби. Билл внимательно слушал. – А сейчас я был у Грехэма, – продолжал Эрнест. – Помнишь, ты познакомился с ним у меня... Еще ошарашил его тем, что произвел в донкихоты... – Он и есть из породы донкихотов... – заметил Слайтс. – Ну, знаешь, теперь его жизнь тряхнула... После того как он подписал воззвание о запрещении атомной бомбы, он нигде не мог устроиться. Работает сейчас механиком в хлебопекарне. Не правда ли, блестящая карьера для ученого, подававшего большие надежды? – Да при чем здесь Грехэм? Расскажи толком... – Едем сейчас к отцу, – Эрнест посмотрел на ручные часы. – Старик уже, наверно, рвет и мечет от нетерпения... Расскажу по дороге... – Да я чего поеду? – Брось, Билл! Ум хорошо, два – лучше, а твой один в таких делах десяти стоит. По дороге, сидя за рулем, Эрнест посвятил приятеля в свои сомнения. Конечно, кто-то положил вторую "сигару" – иначе самолет не загорелся бы. Но кто, когда? Как узнать, как доказать?.. – Да, – задумчиво сказал Билл, – вторая "сигара" – это только "рабочая гипотеза". А тут нужен corpus delicti... вещественное доказательство. У нас, в суде, без этого, например, трудно... – Мы с отцом разошлись, – продолжал Эрнест. – Он думает, что одну "сигару" положили в самолет еще на заводе, в процессе производства. А Дауллоби второй "сигарой" как бы страховал... – Возможно и это... – Технически даже проще. Но, понимаешь, Билл, у Грехэма я узнал, что отношения между Ундричем и Уайтхэчем были напряжены, а ведь Уайтхэч возглавлял комиссию, которая принимала самолет для испытания. Ундрич мог опасаться Уайтхэча. Безопаснее было положить "сигару" после приемки, как это и делал Дауллоби. Что сделал один, то мог сделать и другой. – Кто? – Да механик, например... Представь себе, Билл, мне смутно помнится, что когда Дауллоби и Ундрич прощались, механик все вертелся около хвоста самолета... Мог же он незаметно оставить "сигару" на хвосте... Возможно, заранее было устроено приспособление... – Скажи, Эрни, а твой отец тоже видел механика? – В том-то и дело, что он уверяет, будто механика и не было на поле... Но пойми, Билл, мы ведь все внимание направили на то, чтобы увидеть, как Ундрич сунет в руку Дауллоби "сигару". Мог же отец не заметить механика? – Мог, – усмехнулся Слайтс. – Мог не заметить, хотя механик в действительности был, точно так же, как и ты мог заметить его, хотя его там и не было... – То есть как это? – удивился Эрнест. – А очень просто... В судебной практике дело частое. Иной раз свидетели противоречат друг другу. Значит, кто-то врет? Не всегда. Иной сегодня видит уже совсем не то, что происходило вчера, хотя вчера он и был при этом. Понимаешь? Ведь свидетель не только видел, но и думал, делал свои выводы – эти выводы и воображение становятся сильнее зрения. Вот ты знаешь: "сигару" на самолет клали, загорелся самолет с хвоста – и задним числом начинаешь "видеть", как механик положил ее на хвост... – Я этого не видел... – Все равно: видел, как он вертелся у хвоста... – Так ты думаешь, этого не было? – упавшим голосом опросил Эрнест. – Да совсем не то! – с досадой сказал Слайтс. – Но не очень доверяй глазам, глядящим в прошлое... Надо бы пощупать механика. Но осторожно... – Вот и я думаю... – радостно воскликнул Эрнест. – Если бы ты помог, Билл. – Не могу... Дела... – возразил Слайтс. – Вечером уезжаю... Старый Чьюз встретил Билла Слайтса тоже радостно. Он любил его еще мальчиком за живой ум, честность, смелость... Печальный конец юридической карьеры Слайтса, которой он пожертвовал, чтобы сохранить свою честность, еще больше возвысил Слайтса в глазах Чьюза. – Вот и хорошо, Билл, – шутливо сказал старик, – поможете доморощенным Шерлокам Холмсам. Эрнест рассказал отцу, как он разыскал Грехэма в жалкой пекарне. – Что же ты узнал у него? – спросил Чьюз сына. – Больше, чем ты у Уайтхэча. Оказывается, Реминдол передал Ундричу самостоятельную лабораторию и устроил так, что секрет изобретения Ундрича остался неизвестен ни Уайтхэчу, ни Грехэму. Из-за этого Уайтхэч хотел даже оставить работу... Я счел возможным, отец, сказать Грехэму, что имею основание расценивать изобретение Ундрича попросту как аферу. Он, кажется, не очень удивился и согласился в случае необходимости подтвердить письменно то, что сообщил устно... Кроме того, я побывал у Рэдчелла. Ты понимаешь, отец, он как депутат и редактор газеты "Рабочий" располагает ценными сведениями. Сообщил мне, что генерал Реминдол умудрился выхлопотать миллионные субсидии "Корпорации Лучистой Энергии". Не правда ли, любопытная картина: министр Реминдол отпускает субсидии предпринимателю Реминдолу? Я рассказал Рэдчеллу об Ундриче – Рэдчелл убежден, что Ундрич – аферист. А Рэдчелл достаточно опытен, чтобы разобраться в этих делах. – Очень хорошо, Эрни! Ты же понимаешь, что мы должны выступить во всеоружии. Ошибки быть не должно... Не правда ли, Билл? – Знаете, господа, что мне пришло в голову? – вдруг сказал Слайтс. – Можно сначала пустить пробный шар. – Что ты имеешь в виду? – спросил Эрнест. – Да вот этот Медианский процесс. Если лучи Ундрича, по-вашему, авантюра, значит, нет никаких похищенных секретных чертежей. Ведь что по-настоящему секретно? "Сигара". Как по-вашему, может она изготовляться на прожекторном заводе? – Конечно, нет, – сказал старый Чьюз. – Это не по специальности завода. – Да Ундрич и не доверил бы своего "секрета", – добавил Эрнест. – А прожектор без "сигары" – какой же это секрет! – Что же вы предлагаете, Билл? – спросил старик. – Потребуйте своего вызова на суд в качестве свидетеля. – А что в этом толку? – возразил Чьюз. – Ведь я не смогу доказать, что была положена вторая "сигара"? – Но вы уверены, что она была положена? – Уверен. Точнее, почти уверен... – Отлично. Те, кто знает, кем, когда и как положены "сигары", конечно, сочтут, что это знаете и вы. – Да что с того? – не понимал старик. – Сказать-то я все равно не смогу. – А вам и не дадут сказать, – усмехнулся Слайтс. – Уж поверьте, судебные нравы я знаю. Как только эти господа почуют опасность, они вас на суд не допустят. Будьте спокойны, найдут предлог и причину – в юридическом крючкотворстве у нас есть гении! Вот у вас и будет объективное свидетельство, что изобретение Ундрича – афера. Тогда и обращайтесь в газеты. Если, конечно, вас согласятся напечатать, – снова усмехнулся Слайтс. Так, по совету Билла Слайтса, профессор Эдвард Чьюз послал свою нашумевшую телеграмму в Медиану. Пробный шар оказался не слабее артиллерийского снаряда: он врезался в заботливо сооружаемое судьей Сайдахи и прокурором Айтчоком обвинение – и вся громада из пятнадцати тысяч страниц вдруг рухнула. Было от чего заболеть судье Сайдахи!

6. Каждый делает свой бизнес

...если тебе цена такая, что другие дают больше, – и сам хозяин набавит...

В.Маяковский. "Мое открытие Америки"

Катастрофа на аэродроме произошла в воскресенье, визит Уайтхэчу Чьюз нанес в понедельник, во вторник была послана телеграмма в Медиану, в среду Медианский процесс рассыпался – словом, события развивались довольно быстро. Но Чьюзы – отец и сын – испытывали тревогу: не упускают ли они время своей медлительностью? Это позволит Ундричу подготовиться и предпринять какой-нибудь маневр. Начиная свою аферу, мог же он предвидеть, что раньше или позже она провалится – как подготовился он к этому? – Аферисты о провале меньше всего думают, – возражал отцу Эрнест. – Во всяком случае, они убеждены, что до провала успеют достаточно погреть руки. А потом можно и скрыться. – И все-таки неясно, чего, собственно, этот мерзавец хотел добиться? задумчиво говорил старик. – Как чего? – удивился Эрнест. – Дауллоби прав: "Корпорация Лучистой Энергии" могла преспокойно получать заказы, субсидии, изготовлять свои прожекторы, это складывалось бы в арсеналы, время от времени производились бы эффектные испытания – и все было бы в порядке: Ундрич окружен ореолом славы великого изобретателя и неуклонно богатеет, предприниматели богатеют, президент, министры и генералы потрясают новым могущественным оружием, запугивают, шантажируют, разжигают военный психоз... Все нормально... Было ясно, что не так-то просто будет добиться расследования и настоящего научного испытания "изобретения" Ундрича. Вот почему первое же обличительное выступление должно быть безупречным, – от первого впечатления зависит многое. А между тем в разоблачении все-таки оставалась слабая сторона: испытываемый самолет воспламенился! Объяснение этого при помощи второй, кем-то положенной "сигары" было не больше чем "рабочей гипотезой", как сказал Билл Слайтс. Эдвард Чьюз по-прежнему считал, что одна "сигара" могла быть установлена еще на авиазаводе при постройке самолета. Эрнест отстаивал свое мнение: если Дауллоби устанавливал "сигару" у окна, значит, лучи Ундрича не настолько жестки, чтобы проникнуть внутрь самолета. Установленная же снаружи "сигара" могла быть замечена Уайтхэчем. Спокойнее было доверить положить "сигару" после приемки самолета комиссией. Легче всего это было сделать механику, который мог положить "сигару" в последний момент у хвоста, в месте, доступном для лучей с земли. После некоторых колебаний было решено произвести разведку. Друг Эрнеста, инженер Джильберт Райч, единственный, кроме Слайтса, кого Чьюзы посвятили в секрет, побывал на аэродроме и узнал фамилию механика самолета. Во вторник Эрнест Чьюз и Райч нанесли визит механику Густаву Трейблу. Это был человек средних лет с невыразительной физиономией. Есть лица, по которым как будто тяжелый каток прогулялся, все сравнял, все обезличил, только каким-то чудом оставил нос да губы, впрочем, основательно расплющив и их. Но даже и на пустынном лице Трейбла появилось удивление, когда он услышал фамилию гостя. Он засуетился, придвинул гостям стулья, закрыл дверь в соседнюю комнату, откуда слышались детские голоса и смех, предварительно крикнув: "Магда! Уйми ребятишек!", подсел к столу и, постаравшись изобразить на лице внимание, сказал: – Рад служить... Чем могу быть полезен? Разговор приходилось начинать издалека. Эрнест спросил, был ли исправен самолет, с которым производилось испытание. – Будьте уверены! – сказал Трейбл. – Свою специальность знаю. – Скажите, а с майором Дауллоби вы хорошо знакомы? – спросил Эрнест. Приходилось и раньше с ним работать? – Доводилось... Замечательный летчик... – Вы и в Медиане были с ним, когда производилось первое испытание? Трейбл на мгновение замешкался, но затем быстро сказал: – Да, я летал и в Медиану. – Скажите, майор никогда не высказывал каких-нибудь сомнений по поводу результатов испытания? – Не приходилось слышать... – А как вы объясните, что на майоре загорелся костюм? – Да инженер Ундрич объяснил же... Неисправность прожектора... – А вы сами что думаете? – Откуда мне знать? Это уже не моя специальность... – Да, понятно, – согласился Эрнест Чьюз. – Но вот что, господин Трейбл, специальности у нас разные, люди мы разные, но все мы дети одной страны, мы любим ее, хотим ей блага. Вы понимаете, какое значение для нее имеет такое изобретение... Но, знаете ли, этот несчастный случай с майором вызвал у нас кое-какие сомнения. Вы понимаете? Трейбл молчал. – Так вот, может быть, вы что-нибудь знаете... Вы оказали бы родине услугу, если бы... – Ничего я не знаю... – сказал Трейбл. – Откуда мне знать? Государственный секрет... – Так. Значит, ничего? – Эрнест помолчал. Молчал и Трейбл. Эрнест, а за ним и Райч поднялись. – Ну что ж, простите за беспокойство... – Гости поклонились и направились к выходу. Трейбл провожал их. В передней он вдруг сказал: – Подождите, господа... Может, вы дадите мне время подумать? – Значит, все-таки есть что сообщить? – спросил Эрнест. – Может быть... Но поймите, господа, мне могут грозить неприятности. Человек я маленький, семейный, без средств. А вдруг придется скрыться... Без помощи не обойтись... – Можете рассчитывать на нас... – Благодарю вас. Я подумаю. Завтра в это же время... – Очень просил бы не откладывать, – сказал Эрнест. – Каждая минута дорога... – Простите, не могу так вдруг... Надо обдумать... С женой посоветоваться... – Вряд ли стоит ее вмешивать... – возразил Эрнест. – Не беспокойтесь, я понимаю, что можно, а чего нельзя сказать. Все-таки расплачиваться за мое решение придется ей и детишкам. – Я сказал: мы поможем. – Хотелось бы знать, на что могу рассчитывать. – Не знаю, что вам потребуется. – Видите ли, если придется уезжать, переберусь в Астех. Может, буду околачиваться без работы... Сами знаете, какое время... А я там купил бы домик, устроил маленькое хозяйство... Тысяч тридцать потянет. Меньше не обернусь... – Хорошо, – сухо сказал Эрнест. – Мы вам поможем... Конечно, если убедимся в точности ваших сведений. – Благодарю вас, – повторил Трейбл. Он проводил гостей до двери. Эрнест Чьюз и Райч сели в машину. Некоторое время проехали молча. Наконец Райч, сидевший за рулем, сказал: – Неприятный малый... – Да, – согласился Эрнест. – Готов из своего секрета сделать бизнес. Дауллоби ничего не требовал и пожертвовал жизнью. – Не всем быть героями, – заметил Райч. Старому Чьюзу тоже не понравилось "соглашение" с механиком Трейблом. – Где деньги, там дурно пахнет, – сказал он брезгливо. – Но, с другой стороны, Трейбл прав, – возразил Эрнест. – После своего свидетельства ему ничего другого не останется, как убраться подальше. Такие люди, как Ундрич и его покровители, не очень церемонятся... А откуда у маленького человека средства?.. Мы морально обязаны... – Понимаю, понимаю, – поморщился Чьюз. – Не денег жалко... Утром в среду Эрнест Чьюз и Райч снова были у Трейбла. Встретил их он очень приветливо: – Очень рад вам, господин Чьюз! Здравствуйте, господин Райч! Принесли деньги, господа? Эрнест Чьюз нахмурился. – Можете быть спокойны, господин Трейбл. Вот чек на тридцать тысяч... На предъявителя, так вам, верно, удобнее. Как только вы дадите показания... – Что же я должен показать, господа? – То есть как что? Что знаете, то и покажете... – Не знаю, что вас интересует... Лицо Эрнеста Чьюза становилось все более мрачным. – Вот что, господин Трейбл, – сказал он решительно, – играть в прятки незачем. Знаете – так говорите, нет – не рассчитывайте, что мы хотим купить вашу подпись. Свидетели этого рода нам не нужны. Трейбл посмотрел на Эрнеста Чьюза, помолчал. Лицо его приняло обычное, ничего не означающее выражение. – Простите, господа, я передумал... Я не могу дать тех показаний, о которых вы просите. Не могу даже за тридцать тысяч, которые вы мне предложили. Испытания изобретения Ундрича на самолете прошли по всем правилам, самолет был в полном порядке... Я не могу изменить правде... Даже за тридцать тысяч... – Вы изменяете ей за большую сумму? – с презрением сказал Эрнест Чьюз. Кажется, я верно понял вас, господин Трейбл. Вы – достойный помощник своего хозяина Ундрича. Эрнест Чьюз резко повернулся и вышел. Райч едва поспевал за ним. – Мерзавец, мерзавец! – не выдержал Эрнест, садясь в машину. – Какая глупость, что мы обратились к нему! – Во всяком случае мы ничего не потеряли, – успокоил его Райч. – День потеряли. А может, что-нибудь и побольше... – Просто мошенник, который за тридцать тысяч готов дать свою подпись под карт-бланш, – сказал Райч. – Но вот что плохо, Эрнест. Такой тип продаст любой секрет. Раз не продает, значит, ничего не знает... А не он, так кто же положил вторую "сигару"? – Я думаю, здесь другое. Зачем ему понадобился день отсрочки? Он советовался, да не с женой. – С Ундричем? – Уверен. Вот ты, Джильберт, говоришь: за тридцать тысяч он продаст любой секрет. Не забывай, что он уже получил деньги с Ундрича. Дауллоби получил пятнадцать тысяч, вероятно, и этот не меньше. Конечно, дело не в этике: такие, как Трейбл, если выгодно, продадут и перепродадут. Да вот вопрос: выгодно ли перепродать? Ведь он прав: выдай он Ундрича, придется ему скрываться. А нас бояться нечего. Сам посуди: не выгодней ли ему еще дополучить с Ундрича? За дополнительное молчание. Своим визитом мы только набили ему цену. – Ты думаешь... – Я думаю, что "великому изобретателю" имело смысл заплатить этому мошеннику и больше тридцати тысяч. Хорошо, что в одном они все же просчитались... – В чем это? – Вероятней всего, они рассчитывали, что я не удержусь от соблазна получить за тридцать тысяч нужные мне показания. Ведь Трейбл выражал полную готовность подписать все, что угодно. Подписать он все-таки не подписал бы, зато они узнали бы, что именно нам известно. Это не может не беспокоить их. – Послушай, Эрнест, неужели Ундрич серьезно мог на это рассчитывать? – Знаешь, Джильберт, мошеннику трудно представить себе, что можно отказаться от мошенничества... Каждый творит мир по образу и подобию своему... Машина въехала во двор загородного особняка Чьюза. – Очень неприятно будет все это рассказывать отцу, – с огорчением проговорил Эрнест, выходя из машины.

7. Первая крыса с тонущего корабля

...как в частной, так и общественной жизни придерживался правила избегать лжи в тех случаях, когда его припирали к стенке.

Дж.Голсуорси. "Сага о Форсайтах"

С воскресенья до утра среды события развивались медленнее, чем хотелось Чьюзу, а главное, протекали скрытно. Но с полудня среды все вырвалось наружу и сразу бешено завертелось. Так огонь, невидимый еще извне, медленно, трудолюбиво пробивает себе путь, потом маленькая змейка вырывается на свободу – и вдруг все здание охватывает торжествующее пламя. Около полудня среды показалась такая змейка: газеты сообщили о телеграмме Чьюза в Медиану, о внезапной болезни судьи Сайдахи и о перерыве процесса. В те же часы это газетное сообщение прочитал Уайтхэч. Он обомлел. Несколько раз он перечитал телеграмму Чьюза: "На прожекторном заводе в Медиане не было намечено производство секретных частей так называемого изобретения Ундрича. Прожектор сам по себе секрета не представляет. Действительную секретную деталь Ундрич по особым причинам не мог доверить заводу". Итак, Чьюз начал наступление. Совершенно ясно, что он все знал. Процесс прерван: Чьюза боятся. Теперь он нанесет решающий удар. Уайтхэч нервно снял телефонную трубку с рычага. Он звонил в редакции газет "Время" и "Свобода", предлагая прислать корреспондентов для интервью. Теперь счет событиям надо вести уже не по дням, а часами. В три часа очередные выпуски "Времени" и "Свободы" вышли с заявлением профессора Уайтхэча. "Ввиду того что ряд лиц обратился ко мне с запросами по поводу трагического несчастья на аэродроме в это воскресенье, – говорилось в интервью, – считаю своим долгом заявить следующее. Я состою председателем научной комиссии по испытанию лучей Ундрича, в обязанность каковой комиссии входит контроль над условиями испытания, однако не над самим изобретением, сущность которого ни комиссии, ни мне, как ее председателю, совершенно неизвестна. Некоторые лица, как я убедился, считают, что настоящая работа выполнена инженером Ундричем под моим руководством. Это ошибка: действительно, довольно долгое время мы работали совместно, но над совершенно иными проблемами, это же изобретение Ундрича абсолютно самостоятельно – участия в его разработке я не принимал, сведений о сущности его, повторяю, не имею. Что касается непосредственно несчастья на аэродроме, то, как установила комиссия и как уже официально сообщалось, вызвано оно отсутствием детали в прожекторе, но каким образом исчезла деталь – комиссии осталось неизвестно, да это уже входит в компетенцию не ее, а следственных властей. Настоящим заявлением я хочу устранить возможные недоразумения и кривотолки". В 3.30 Роберт, слуга Чьюза, принес газету "Время" в кабинет хозяина. Отец и сын работали над текстом заявления об афере Ундрича. За эту работу они принялись, как только пришло сообщение о том, что Медианский процесс прерван. Эрнест на мгновение раскрыл номер газеты и вдруг воскликнул: – Смотри, отец! Первая крыса с тонущего корабля! – Очень хорошо, – ответил Эдвард Чьюз, пробежав заявление Уайтхэча. Лишнее доказательство! Можно смело выступать, не рискуя ошибиться. Корабль действительно дал течь – крысы на этот счет никогда не ошибаются.