Текст книги "Наша фантастика, №3, 2001"
Автор книги: Сергей Лукьяненко
Соавторы: Андрей Белянин,Марина и Сергей Дяченко,Генри Лайон Олди,Александр Зорич,Алексей Калугин,Евгений Лукин,Андрей Валентинов,Алексей Бессонов,Любовь Лукина,Алексей Корепанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)
Про португальца, понятно, вывод сделал я, а не Хосе.
В собор эта парочка заходить не стала, и следующий свидетель видел Фернандо спустя некоторое время выходящим из библиотеки Ксавьера Унсуе.
Тут я насторожился: Сантьяго Торреса перед исчезновением тоже видели около библиотеки! Правда, непонятно было – заходил он туда или нет.
В тот день я ничего больше выяснить не сумел, а на следующий оказалось, что старый книгочей Унсуе тоже исчез.
Мне сразу же перестала нравиться эта история. То есть не подумайте, конечно, что я радуюсь, когда бесследно пропадают люди, и поэтому я получаю аж четыре монеты в день. Просто до сих пор я считал, что случаи эти – неизбежная дань хаотичному року. Теперь же мне казалось, что за этими исчезновениями стоит что-то на редкость нехорошее.
Сальвадор Камараса, по-моему, преисполнился самых мрачных предчувствий. Я слышал, он послал солдат, и они прочесали все побережье Картахены. Обнаружили четыре трупа, выброшенных морем, но тела Фернандо среди них не было. Я на всякий случай поинтересовался, нет ли среди утопленников также Сантьяго Торреса или книгочея Ксавьера Унсуе. Оказалось, нет.
Почти неделю я тщетно шастал по трущобам Картахены в надежде отыскать какие-нибудь следы Фернандо – его одежду, нательный крест (оказалось, у Камараса кресты особые, фамильные), нож его, наконец. Да что угодно.
А потом мне сказали, что Ксавьер Унсуе вернулся и как ни в чем не бывало открыл свою библиотеку.
Вот такого поворота я, признаться, совершенно не ожидал. Ясно, что я помчался в эту библиотеку, обгоняя собственные мысли.
Конечно, старый книгочей знал всех своих посетителей наперечет – в Картахене не так-то много людей, умеющих читать. А желающих читать и того меньше. Я, например, у Ксавьера Унсуе был третий раз в жизни. И вовсе не затем, чтоб почитать какую-нибудь книгу.
Да, и Сантьяго Торрес, и молодой Камараса захаживали к книгочею, и уже довольно давно. Заходили они в библиотеку и в дни своих исчезновений. Ни на что не надеясь, я поинтересовался: какие же книги они читали в роковые для себя дни?
Разные, сказал книгочей. Совершенно разные. Торрес – трактат какого-то древнего гностика с непроизносимым имецем, а молодой Камараса – «Гнев Кальдерона» Алехандро Кальво Сиквенца. Ну конечно же, что еще может читать восемнадцатилетний юноша, как не героические эпопеи, доверху наполненные звоном стали, пушечной пальбой и треском мушкетов? Я сам когда-то с удовольствием прочел «Гнев Кальдерона», только не у Ксавьера Унсуе, а при соборе Санта Розалина. Священник, помнится, поглядел на меня осуждающе, когда взгляд мой упал на эту книгу, – видимо, он ожидал, что я попрошу что-нибудь богословское. Но к книге допустил, потому что умеющий читать сын портнихи не казался ему настолько потерянным человеком, насколько, без сомнения, казались мои уличные приятели, которые читать вообще не умели.
Итак, книги разные, сказал книгочей. Но кое-что общее у них все же есть.
Я насторожился. Что?
Обе книги, пояснил книгочей, в свое время принадлежали ныне заброшенному монастырю Эстебан Бланкес. У Ксавьера Унсуе много книг оттуда. Они все стоят на отдельной полке.
И я почувствовал след. Печенкой, позвоночником – думайте что хотите. Я даже задышал чаще, как гончая на лесной тропе.
Но дело не совсем в этих книгах и не в их принадлежности, продолжал старик. Дело в другой книге, которую он сам уже начинает бояться. Да что там начинает – Ксавьер Унсуе боится ее, боится давно и прочно. Эта книга тоже стоит на упомянутой полке. Ее никто и никогда не просит почитать. Но тем не менее ее периодически касаются чьи-то руки.
Ксавьер Унсуе не имеет привычки подглядывать за своими читателями, и они, как правило, остаются предоставленными самим себе в просторном зале библиотеки. Без сомнения, они вполне могут встать и выбрать другую книгу, если взятая непосредственно у хозяина им вдруг не понравится. И без сомнения, они это делают.
Беда в том, что люди, которых вдруг начинают интересовать книги с этой полки, иногда пропадают.
Не знаю почему, но после этих слов книгочея я едва не примерз к полу. Именно тогда я впервые ощутил чью-то злую волю – ту самую, что не пускала меня сегодня за ворота монастыря.
И как часто пропадают, поинтересовался я, с трудом ворочая языком.
Редко. За пятьдесят четыре года, с того самого момента, когда монастырь Эстебан Бланкес был покинут, а книги из монастырской библиотеки были проданы, пропало двенадцать человек. Включая Торреса и Камараса, уточнил я. Да, включая. Правда, раньше между подобными случаями проходили годы, и лишь в последний раз исчезновения разделили всего две недели. А в предпоследний? Два года. Два года назад пропал иностранец, Вернер Шпреедихт. Точно так же бесследно, как и его девять предшественников. И что же, все эти несчастные читали книги из монастыря? Нет, не все, сказал Унсуе. При нем – не все. Но без сомнения, все двенадцать прикасались к той самой роковой книге. С чего это он взял? Да с того хотя бы, что книга эта всякий раз пропадала вместе с читателями.
Тут я, наверное, глупо захлопал глазами, потому что ничего не понял.
Я думаю, сказал Ксавьер Унсуе, что они забирали книгу с собой. Когда это случилось в первый раз, я даже не заметил пропажи. Книгу принес мне блаженный Хуан Сантаелена, потому что знал: у меня в доме много разных книг, и надеялся, что еще одна меня обрадует, а сам он получит свое пиво. Хуан нашел книгу в монастыре. Точнее даже – в храме монастыря, у самого входа.
Когда спустя одиннадцать лет пропал Габриэль Роберто Мартинес, поэт из Веракруса, я вдруг вспомнил об этой книге. И убедился, что ее снова нет на полке. Я нашел Хуана Санта-елену и спросил, не желает ли он еще пива? В общем, он вторично принес мне эту книгу из монастырского храма, а заодно сообщил, что поэта там не встретил. Хуан приносил мне эту книгу еще трижды, пока не умер – от старости или от болезни. С тех пор я нанимаю для похода в монастырь какого-нибудь бродягу. Я ни разу не ошибся. Книга всякий раз оказывается там. А сейчас она где – там или здесь, спросил я. Голос у меня почему-то все время норовил сорваться. Уже здесь, сказал Унсуе. А кто-нибудь из прежних пропащих потом находился? Живым ли, мертвым ли? Нет, ответил Ксавьер Унсуе. Ни разу. Все, кто имеет дело с этой книгой, исчезают без следа, а сама она неизменно отыскивается в монастырском храме. Обычно – просто лежащей на пыльном полу. Почему же, спросил я, с Хуаном Сантаеленой и остальными наемниками ничего плохого не происходило? Они ведь тоже прикасались к этой книге, и, возможно, даже раскрывали ее.
Унсуе усмехнулся.
Блаженный Хуан Сантаелена не умел читать, объяснил книгочей. И наемников книгочей всегда специально подбирал заведомо неграмотных.
И тогда я набрался храбрости и попросил:
– Покажи мне эту книгу, Ксавьер Унсуе. Надеюсь, что мне не придется жалеть о своих словах…
Книгочей не стал отказываться, как я опасался. Но он сразу предупредил, что трогать книгу не станет. Он никогда в жизни не касался этой книги, даже в самый первый раз, когда еще ничего не подозревал. И он советует мне хорошенько подумать, прежде чем брать её с полки и усаживаться за огромный читальный стол.
Я подумал. И чуть не пошел на попятную. Но все же сумел себя пересилить.
Это было вчера.
А книга, кстати, называлась «Око бездны». Что-то философское. Имени автора на страницах я так и не отыскал. Даже на титуле.
Когда я уходил, Ксавьер Унсуе глядел на меня словно на приговоренного к смерти.
* * *
Сальвадор Камараса меня не выгнал и даже не наорал. Он сумрачно поглядел на едва различимые под грязью буквы. И велел служанке принести какой-нибудь из плащей пропавшего племянника.
В общем, это была метка Фернандо Камараса.
– Посмотрите, сеньор, – сказала служанка, печально глядя на меня и протягивая вывернутый наизнанку плащ. – Вот такая же метка. Я сама ее вышивала. Я всегда вышивала на одежде молодого сеньора его инициалы.
Наверное, она любила этого непутевого парня.
– Всегда? – спросил я зачем-то. – А читать-то ты хоть умеешь, мастерица?
– Да, сеньор. И читать, и писать. Правда, не очень хорошо…
Я заткнулся. М-да. Странные нравы в доме дожа Картахены. Грамотные служанки – сроду я не видел грамотных служанок. Впрочем, дети портних тоже редко бывают грамотными…
Я честно поведал насупленному Сальвадору все, кроме странной и мистической истории с книгой. Рассказал о стаях голодных собак, хозяйничающих на свалке. Рассказал, что этот лоскут – единственное, что мне удалось отыскать, да и то случайно. И вскользь заметил, что мне не нравится монастырь на отшибе – надо бы туда наведаться с ротой солдат и пошарить по скитам, по кельям. В храм заглянуть – там наверняка имеется чердак, вон какой свод высоченный.
– Спасибо, – сказал Сальвадор с непонятной мне сдержанностью. – Остальные не сумели найти даже грязного лоскута. – И он выложил передо мной не четыре монеты, а целых двадцать.
– Вам спасибо, – пожав плечами, сказал я. Залпом допил предложенное вино и сгреб монеты в ладонь.
Честно говоря, я чувствовал себя не лучшим образом. Все-таки я замолчал большую и, похоже, очень важную часть рассказа. А я всегда старался делать свою работу хорошо. Но с другой стороны – как рассказать? На месте дожа я бы взашей вытолкал сыскаря, плетущего подобные байки, еще бы и батогами попотчевал.
Словом, все упиралось в единственный вопрос: а верю ли я сам? Верю ли Ксавьеру Унсуе и его невероятному рассказу?
Я думал об этом, возвращаясь домой. Всю дорогу.
Наутро вчерашние россказни старого книгочея уже казались мне чистейшим вздором. Ну сами посудите – заброшенный монастырь, какая-то загадочная книга, пропавшие люди, чистейшей воды умбертоэковщина. К тому же трупов никто не видел. Да и стоит ли верить Ксавьеру Унсуе? Он слыл в Картахене человеком неглупым и образованным, но не следовало забывать и о его возрасте. Во всем городе вряд ли сыщется человек старше его. Кто шает, может быть, некогда ясный и цепкий ум стал с годами сдавать? И старый книгочей вдруг обнаружил себя живущим в мире призраков и потусторонних сил, которых никто, кроме него самого, не замечает?
В общем, не усидел я на месте, хотя намеревался отоспаться в своей берлоге и не вставать раньше полудня. Первым делом я попытался отыскать наемника Унсуе – того самого, которого он якобы посылал в монастырь поискать беспокойную книгу. Это оказалось довольно трудным делом, и преуспел я только к обедне.
Аугустин Муньос – так звали моего героя. Был он малоросл, коренаст, волосат и вшив. Пришлось сморщить свой привередливый нос и некоторое время дышать сквозь зубы. Муньос принадлежал к той породе людей, которым неведомо понятие «завтра». Он жил текущей минутой, а там – хоть трава не расти. Обитал он в сложенном из хвороста шалаше за рынком Эдмундо Флорес, на обширном пустыре на задворках торговых кварталов, на месте бывшего болотца. Люди посостоятельнее строиться здесь не пожелали – слишком топко, и этот пятачок посреди города облюбовали нищие, попрошайки, калеки – все те, кто познал лишь гримасы судьбы и уже не надеялся дождаться от этой капризной сеньоры приветливой улыбки.
Я знал, что живу небогато, но по сравнению с обитателями Муэрта Фолла я мог чувствовать себя королем. В кармане у меня позвякивало целых четырнадцать монет – наверное, больше, чем у всех обитателей пустыря, вместе взятых.
– Да, – сказал, а точнее, даже не сказал, а проскрипел Аугустин Муньос. Нечистая борода его зашевелилась, и я заметил под волосами розоватый шрам на горле. – Да, старый Ксавьер Унсуе посылал Муньоса к монастырю Эстебан Бланкес. И обещал за это целую горсть медяков. И не обманул, храни его дева Стефания! Аугустин Муньос много лет не пил столько пива сразу, сколько выпил пару дней назад с приятелями…
Мысли Муньоса вращались в основном вокруг пива, и мне стоило немалых трудов вытянуть из него рассказ о самом монастыре.
– Монастырь как монастырь, клянусь девой Стефанией, только безлюдный. Ворота покосились, паутина везде… В храме – пылищи-то, пылищи! Ей-ей, в Селеш Родригес столько пыли не бывает, даже в сезон ветров. Книга лежала на нижней ступеньке лестницы, прямо в пыли. Что? На обложке? Нет, на обложке пыли не было… А-а-а! Муньос догадался! Если бы на обложке тоже лежала пыль, это означало бы, что книга забыта на лестнице давно, верно? Верно, клянусь девой Стефанией! Нет, Муньос не умеет читать, поэтому не открывал книги. Да ничего особенного не заметил, взял ее под мышку и поковылял к выходу. Нет, все было тихо, даже эхо там какое-то глухое, наверное из-за пыли. Собаки? Как же, собак там полно, все такие злющие, ровно… ровно… ну, злые, словом. Но у Муньоса был с собой посох, так что собаки боялись приближаться. Куда потом направился? Да прямо к дому Унсуе и направился. А потом в таверну «Карменчита», там пиво очень дешевое…
Итак, старый книгочей не лгал мне хотя бы в этой части своего рассказа. Я не видел ни одной причины, по которой Аугустин Муньос стал бы сочинять небылицы, да и вряд ли он был способен сочинить что-либо путное или хотя бы складное. Каждое его слово казалось мне правдой, наблюдением ничем не запятнанной бродячей души. Аугустин Муньос действительно ходил на днях в монастырь Эстебан Бланкес и действительно принес оттуда какую-то книгу.
Какую-то. Вот это – единственный момент, который прояснить было невозможно. По словам Муньоса, книга была «такая, с закорючками на обложке и толстая, как каравай хлеба, клянусь девой Стефанией».
Ссыпав в подставленную коричневую ладонь Муньоса несколько мелких медяков, я пркинул Муэрта Фолла, исполненный сомнений и растерянности.
Еще через некоторое время я переговорил с тремя стариками из припортовых кварталов (там почему-то много долгожителей). Все трое прекрасно помнили темную историю с исчезновением Вернера Шпреедихта – впрочем, я и сам помнил эту историю. Тогда даже бездельники из магистрата некоторое время бегали рысцой и пытались неуклюже выведать подробности пребывания немца в Картахене. Его так и не нашли, как, впрочем, и подробностей.
Один из стариков помнил даже давнее исчезновение рифмоплета из Веракруса – говорил, что целых четыре дня по Картахене расхаживали горластые глашатаи и зазывали знать послушать эту птицу в субботу вечером в гостиницу «Фиеста Кастилья». Кое-кто, говорят, пришел, да только самого рифмоплета в назначенный час разыскать не удалось; старик смутно помнил кое-какие отголоски этого скандала.
Все трое вспомнили и блаженного Хуана Сантаелену и в один голос показали, что умер тот в возрасте не то шестидесяти с чем-то лет, не то пятидесяти с чем-то. Умер тихо и мирно в хижине посреди Муэрта Фолла, упокой Небо его невинную душу.
К вечеру из предместья, где был расположен монастырь Эстебан Бланкес, вернулись солдаты. Они обшарили весь пустырь, основательно разворошили свалку, словно грабители хозяйские перины в поисках спрятанных драгоценностей. Нашли останки убитого ножами подростка и труп старика, обглоданный собаками. Они исходили все монастырское подворье вдоль и поперек и не отыскали ничего, кроме пыли. Ничего солдаты не нашли и в кельях, и в скитских башнях, и в трапезной, и в зале храма, и в подземельях храма, и на чердаке храма.
Насчет подземелий, правда, солдаты выражались довольно расплывчато, и я понял, что особенно далеко никто не забирался. Сальвадор Камараса, говорят, имел бледный вид, когда выслушал доклад капитана, но не проронил ни слова.
Ну кто в здравом уме полезет глубоко в подземелья заброшенного монастыря?
Впрочем, пыль все равно рассказала следопытам, что ко входу в подземелья никто давным-давно не приближался. Зато совсем недавно кто-то шастал по храму. Двое людей прошли к лестнице на чердак и поднялись, а еще двое дошли только до лестницы, а затем вернулись и ушли прочь. Первые двое, по словам следопытов, с чердака не спускались. Чердак же остается совершенно пустым, и на нем следов никаких нет. Такое впечатление, что эти двое поднялись по лестнице и на самом верху растворились в воздухе.
Следопыты опознали в одной из цепочек следов отпечатки башмаков Фернандо Камараса.
Я думал над этим весь вечер, лежа одетым поверх постели и уставившись на огонек светильника. Выходит, это вовсе не собаки. Выходит, стоило мне войти тогда в монастырский храм, и я сам бы все это рассмотрел и распутал. Но что же меня не пустило? Предчувствие?
Что за пугающая тайна прячется в этих древних стенах? Как она связана с книгой, зовущейся «Око бездны»? Что, наконец, за странное и зловещее название для философского трактата?
Во что ты вмешался, Мануэль Мартин Веласкес, сын портнихи и горе-сыскарь? Дыхание каких сил коснулось тебя?
Я снова и снова задавал себе этот вопрос и не заметил, как заснул. Во сне я видел книгу, она сама собой раскрывалась, но я никак не мог прочесть ни единого слова, буквы словно расплывались, а потом вдруг из глубины страницы отчетливо проступило чье-то молодое лицо, искаженное не то мукой, не то яростью, и я откуда-то знал, что это лицо поэта Габриэля Роберто Мартинеса, рожденного в Веракрусе и канувшего в небытие на окраине Картахены. Немота одолела меня, и я, не в силах задать вопрос, отчаянно жестикулировал, но Мартинес меня не замечал. А потом вдруг оказалось, что это лицо никакого не поэта, а старого книгочея Ксавьера Унсуе. Книгочей взглянул на меня и отчетливо произнес: «Зло приходит из бездны по грешные души. Покуда существует грех, зло будет приходить».
Я проснулся мокрый, как мышь; в окно просачивалась зыбкая полутьма близкого рассвета. Светильник был погашен, и масло наполовину заполняло пузатый стеклянный сосуд.
Светильник не мог погаснуть, пока не выгорело все масло. Значит, кто-то его погасил. Не я же! А Генису запрещено входить в мою берлогу.
Пот прошиб меня вторично, и тут я понял, что ощущаю странный запах – тонкий и чуждый человеческому жилищу. Что-то замешанное на мускусе. Одеревенев от внезапного ужаса, я затаил дыхание; мне казалось, что в комнате я не один, что стоит лишь пошевелиться, как откуда-нибудь из темного угла вырвется нечто и…
Что – «и», я никак не мог вообразить, и от этого отчаяние мое становилось лишь глубже.
Я успел много раз умереть и воскреснуть, пока тело мое перестало быть средоточием ледяных волн, гуляющих под кожей, а естество мое перестало быть комком полуживотного страха. Рассвет вливался в окна Картахены, и, к счастью, в мое окно он вливался тоже. Берлога моя была пуста – в том смысле, что никого и ничего постороннего в ней не появилось – и захламлена как обычно. Только след странного запаха да неведомо как погасшая лампа.
«Зло приходит из бездны, – подумал я. – Клянусь девой Стефанией, как сказал бы Аугустин Муньос!»
Я вдруг понял, что частичка моей души принадлежит уже не одному мне. «Око бездны». Зло смотрит из бездны, и недавно оно углядело меня.
Холодная дрожь снова сотрясла мое тело.
Бог мой, да я так невесть чего навыдумываю! Прочь отсюда, прочь из четырех стен, на воздух, на улицу, под утреннее небо…
Я с грохотом ссыпался по лестнице, тревожа соседские сны, с завистью подумал, что соседям наверняка снится что-нибудь приятное. Прохладный утренний ветерок и какая-то первозданная невинность нарождающегося дня ошеломили меня, и я застыл на булыжной мостовой напротив дома, в котором появился на свет и в котором вырос, словно увидел дом впервые. Восток розовел, и вразнобой щебетали птицы, встречая просыпающееся солнце.
Если и осталась где-нибудь тьма, то разве что в виде осадка на задворках моей души.
Но я прекрасно знал, что тьма никогда не уходит бесследно и безвозвратно. Особенно из души.
Помощнику Альфонсо Баройя надоело платить мне по полмонеты в день спустя неделю. Что же, сказал я, никто не посмеет заявить, что Мануэль Мартин Веласкес не старался.
Никто и не заявил. Но Торреса мне можно было больше не искать. Как и Фернандо Камараса. Однако история эта все не шла у меня из головы. Ночные кошмары посещали меня еще дважды, но не такие леденящие, как в самый первый раз. Я мало-помалу обретал былое душевное равновесие, хотя что-то внутри меня все-таки переменилось, я это чувствовал.
Не могу сказать, чтобы меня тянуло к монастырю Эстебан Бланкес, но я поклялся, что при случае постараюсь распутать странную загадку с исчезновением людей.
Прошел год. Целый год. Я за это время отследил много неверных жен и мужей, отыскал украденных вещей и даже разобрался с убийством помощника Альфонсо Баройя – бедняга ненадолго пережил Сантьяго Торреса, но погиб без всяких загадочных историй: его зарезали на рынке Эдмундо Флорес за горсть серебряных монет, которую он получил с распространителей масла за неделю торговли. Когда я поймал убийцу – заезжего гастролера из Борита-Фе, – чинуша, заправляющий магистратом, долго тряс мою руку и заверял, что попытается выбить мне регулярное жалованье. Я, естественно, не поверил и оказался совершенно прав. В общем, время шло.
Однажды вечером я обнаружил на своей улице прогуливающегося книгочея Ксавьера Унсуе. Он выглядел таким же старым, седым и бодрым, как и год назад. Только в глазах его появился какой-то нездоровый лихорадочный блеск.
– Веласкес! – воскликнул он, завидев меня. – Я полдня тебя дожидаюсь!
– Что-нибудь случилось? – спросил я настороженно.
– Случилось, – мрачно сказал книгочей. – Мы можем где-нибудь поговорить?
– За углом есть вполне пристойная таверна.
– Пристойная? – фыркнул Унсуе, как показалось мне – с легким презрением. – В этом районе разве бывают пристойные заведения?
– Для этого квартала – вполне пристойная, – спокойно парировал я. – Там тебя гарантированно не зарежут в первую же минуту. К тому же там меня знают.
В «Маньяна» меня действительно знали. И даже могли накормить и напоить в кредит, если бывали трудности с монетой. Хорошо, что такие трудности последнее время случались все реже – я слыл удачливым и пронырливым сыскарем, и все больше людей обращались ко мне. Я, если честно, даже стал задумываться о более приличествующем жилье в более приличествующем квартале Картахены.
– Так что же стряслось? – спросил я, когда мы уселись за стол в самом дальнем углу таверны и пригубили пиво.
Старик поднял на меня испытующий взгляд. Снова заблестели его глаза, а в паутине глубоких морщин словно запутался немой вопрос.
– Скажи-ка, Веласкес, – сказал книгочей. – С тобой никаких странностей не происходит? Ну, там, дурные сны или необъяснимые желания… наведаться к Эстебан Бланкес, например. А?
Я задумался. Сны… Сны бывают, этого не скрыть. А вот необычных желаний я припомнить не смог. Впрочем, я понимал, о чем на самом деле спрашивает книгочей. Печать той самой книги. Он считает, что, раз я открывал «Око бездны», на меня легла некая зловещая печать. И якобы однажды я обнаружу, что не принадлежу сам себе.
– Нет, Ксавьер Унсуе, – ответил я, как мне показалось – вполне искренне. – Я не чувствую над собой проклятия. Что же касается дурных снов, так они всем периодически снятся. Даже праведникам. Это все, что ты хотел услышать?
Книгочей продолжал сверлить меня взглядом. Скорее всего, он не поверил, что я ничего особенного в себе не замечаю. Потом угрюмо уставился в полупустую пивную кружку.
– Книгой снова заинтересовались, – сказал он тихо.
Я едва не подскочил на лавке. Неужели пришло время разгадать загадку книги и монастыря? Я ведь поклялся разгадать ее когда-нибудь. Правда, мне совершенно не верилось, что случай подвернется так скоро.
– Кто? – спросил я, подавляя в себе целую бурю противоречивых чувств.
– Рикардо Эчеберья. Студент.
– Как давно?
– Он ходит ко мне уже второй год. Сегодня утром я заметил, что он подходил к полке с монастырскими книгами.
– И это все? – протянул я с сомнением.
– Он дотрагивался до книги. Я видел. Возможно, даже не в первый раз.
– И что ты хочешь от меня?
– Проследи за ним, – шепотом попросил Унсуе. – Я так больше не могу.
– Не можешь чего? – жестко спросил я. – Не можешь молчать, когда твои читатели идут на смерть?
Унсуе враз стал казаться даже не старым – дряхлым.
– Раньше, выходит, мог? – продолжал я. – А, книгочей? Что это с тобой вдруг случилось?
Я понимал, что поступаю жестоко. Но остановиться не мог.
Некоторое время мы просидели в звенящем молчании. Наконец я слегка оттаял.
– Сколько у нас времени? У нас… и у него?
– Не знаю, – все еще шепотом ответил Унсуе. – Думаю, с неделю.
– Где он живет?
– В студенческом приходе Санта Розалины, невдалеке от собора. Знаешь, где это?
– Знаю, – вздохнул я. – Как, говоришь, его зовут? Родриго Эчеберья?
– Рикардо. Рикардо Эчеберья, – поправил меня книгочей.
Впрочем, я прекрасно запомнил имя и с первого раза. Я ведь сыскарь все-таки, а не выживший из ума нищий с Муэрта Фолла.
– Ладно, – отрезал я. – Я займусь этим. Постарайся никуда не отлучаться из своей норы, ты можешь мне понадобиться в любое время. – Я встал и бросил на стол медную монетку. – И вот еще что, – добавил я несколько мягче. – Прости, что я был с тобой так резок, Ксавьер Унсуе…
Мне показалось, что от меня испуганно отшатнулось что-то огромное и темное. Словно заметило во мне нечто губительное для себя.
М-да. И это называется, я никаких странностей вокруг себя не замечаю.
За неделю я изучил жизнь Рикардо Эчеберья буквально по часам. Чем занимается, куда и когда ходит, когда спит, когда ест – словом, все-все-все. Я не мог не заметить, что ведет он себя не совсем обычно – часто замирает на улицах словно в задумчивости, а потом вдруг начинает недоуменно вертеть головой, словно не может понять, где находится и как здесь очутился. Знакомые его тоже отметили, что Рикардо последнее время стал рассеян и часто не замечает вопросов, с которыми к нему обращаются. Отец Гонсалио, который преподавал в Санта Розалине философию, слово Господне и литературу, все это подтвердил и высказал предположение, что юноша просто устал.
Мне так не казалось. Друзей у Рикардо было немного, и, слава богу, никто из них не знал о природе моих истинных занятий и интересов. Я что-то сочинил им о причинах, по которым якобы разыскиваю Рикардо, и едва успел отделаться от них и затеряться в толпе, когда сам Рикардо показался вдали на улице. Он брел, повесив голову, в сторону студенческого прихода; брел с северо-востока. Библиотека Ксавьера Унсуе находится именно там.
Я внимательно наблюдал за ним из-за палатки торговца свечами. Вот на ком печать безысходности видна была с первого взгляда – такой вид бывает у неизлечимо больных.
Я впервые разглядывал Рикардо Эчеберья так близко.
Он миновал ворота прихода, рассеянно кивнул старику привратнику, и, прижимая локтем небольшой сверток, направился ко входу в камчой.
Почти сразу же я заметил и Ксавьера Унсуе. Неуклюже пытаясь казаться незамеченным, он шел следом за Рикардо; при этом старый книгочей смешно вытягивал шею и старательно вертел головой. Я поспешил ему навстречу. Меня он не заметил – я подождал, пока Унсуе пройдет мимо, и легонько дернул его за рукав.
Книгочей вздрогнул и обернулся. Затем облегченно выдохнул:
– Это ты, Веласкес! Как вовремя я на тебя наткнулся!
Я не стал уточнять, кто на кого наткнулся в действительности.
– Эчеберья взял книгу! «Око бездны» сейчас у него! Подумать только, я в первый раз заметил пропажу книги раньше, чем пропажу своего читателя…
Унсуе так исступленно и громко шептал, что прохожие стали оборачиваться. Я потянул его с площади прочь, в тихое место под оливами напротив собора.
– Думаешь, это знак, что он собирается направиться в Эстебан Бланкес? – спросил я, когда уверился, что посторонние нас не услышат.
Унсуе взглянул на меня, как на умалишенного:
– Конечно! Зачем еще ему книга?
Я пожал плечами:
– По-моему, в монастырь он Мог бы отправиться и без книги. Что-то тут не так…
Книгочей сглотнул; кадык под дряблой кожей на его горле дернулся, словно пытался вырваться на свободу.
– Не знаю. Все, кто приходит в Эстебан Бланкес без книги, ничего там не находят. Только пыль и запустение. Думаю, книга позволяет заглянуть туда, куда остальным смертным путь заказан.
– Заглянуть – и остаться там навеки? – саркастически хмыкнул я.
– Как знать, – задумчиво сказал Унсуе. – Возможно, заглянув, и мы не захотели бы вернуться в Картахену.
Я помолчал.
– Ладно, – вздохнул я. – Пойду его отговаривать…
Книгочей вцепился мне в руку:
– Нет!
Я удивленно замер:
– Почему – нет? Он же пропадет! Пропадет, как и все остальные!
Ксавьер Унсуе продолжал сжимать мой локоть с неожиданной для человека его возраста силой.
– За ним нужно проследить, Веласкес! Пойти в монастырь следом за ним и самим все увидеть. И понять.
Я задумался. В самом деле. Ну отговорю я сейчас этого одержимого студента, хотя что-то заставляло меня усомниться в успешности подобной попытки. Найдутся ведь другие. Потом. Кто знает, в чьи руки попадет эта книга, когда старый Унсуе умрет?
Действительно, следует разобраться во всем. Я не верил, что книга открывает путь в некий аналог христианского рая – тогда она не называлась бы «Око бездны» и не внушала бы трепет. И никто не сказал бы мне, что зло глядит из бездны – даже во сне не сказал бы. Это злая книга. Иначе бы из-за нее не пропадали люди. Возможно, подсмотрев за Рикардо Эчеберья, я сумею понять, как зло опутывает людей и заманивает их в монастырь. И научусь разбивать его оковы.
И тут же взыграла во мне обычная людская мнительность. Эй, Мануэль Мартин Веласкес! Очнись! Опомнись! Какое зло? Какие оковы? Не выдумывай ерунды, не бери на себя роль того, кто судит – что есть зло, что есть добро. Не твое это дело, ищи жуликов и неверных жен да дуй свое пиво в грязных тавернах. Бороться со злом – удел героев.
Да и как его представить и овеществить – зло? Что ты ожидаешь встретить в монастыре? Дьявола с колодой карт? Свору адовых псов, щелкающих зубами? Ты хоть знаешь, что такое настоящее зло?
Нет.
Тогда чего суешься?
Но ведь я поклялся.
Это не имеет значения.
А что тогда, черт побери, имеет значение под этим небом? Что? Серебряные монеты? Так я их уже получил. За ненайденного мною Фернандо Камараса. И за ненайденного мною Сантьяго Торреса. Если изменять собственным клятвам – как себя уважать впоследствии? И как жить, себя не уважая?
– Идет! – потормошил меня Ксавьер Унсуе. – Дева Стефания, он идет!
Я взглянул, стараясь подавить злость на самого себя. Рикардо Эчеберья с тем же свертком под мышкой решительно шагал через площадь прочь от ворот прихода. Шагал быстро и целеустремленно, направляясь вдоль по улице, ведущей к портовому спуску. Оттуда как раз удобно свернуть в сторону дальнего предместья, где расположен монастырь Эстебан Бланкес.
Все. Рассуждать нет времени. Пора действовать. Следить так следить.
