355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Дмитриевский » Сталин (Предтеча национальной революции) » Текст книги (страница 3)
Сталин (Предтеча национальной революции)
  • Текст добавлен: 22 ноября 2018, 19:00

Текст книги "Сталин (Предтеча национальной революции)"


Автор книги: Сергей Дмитриевский


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Когда несколько лет спустя Сталин прочел у Троцкого характеристику Ленина по «Искре», ему вспомнилось это определение «твердый», и он довольно покачивал головой. Троцкий с присущей ему яркостью писал:

«Там, где нужно было оформить, закрепить, приковать, завязать мертвой петлей, там, где нужно было: „чтобы не ды-ша-ла!“ – там решительно и талантливо выступал товарищ Ленин».

– Ловко – думал Сталин. – Именно так: чтобы не ды-ша-ла!.. Чтоб не смели дезорганизовать партию и коверкать ее оппортунисты и раскольники всех мастей. Правильно!

И ему вспоминалось, как те же приезжие передавали отзыв о Ленине Засулич:

– У него – мертвая хватка…

Для Сталина Ленин был единственный настоящий человек. Больше всего импонировала ему ленинская твердость и властность. «Необыкновенный человек», – часто повторял он.

«Это впечатление, – пишет он много лет спустя, – так глубоко запало мне в душу, что я почувствовал необходимость написать о нем одному своему близкому другу, находившемуся тогда в эмиграции, требуя от него отзыва.

Через несколько времени, будучи уже в ссылке в Сибири – это было в конце 1903 г., – я получил восторженный ответ от моего друга и простое, но глубоко содержательное письмо Ленина, которого, как оказалось, мой друг познакомил с моим письмом. Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику нашей партии и замечательно ясное и сжатое изложение всего плана работы партии на ближайший период. Только Ленин умел писать о самых запутанных вещах так просто и ясно, сжато и смело, когда каждая фраза не говорит, а стреляет. Это простое и смелое письмецо еще больше укрепило меня в том, что мы имеем в лице Ленина горного орла нашей партии».

VIII

Для людей, далеких от жизни той или иной политической партии, история ее развития, внутренних споров, схождения и расхождения идей и людей, – все это представляется чем-то скучным, мелким, не стоящим внимания. Особенно, если партия эта – подпольная и по тем или иным причинам не получает заметного вовне влияния на жизнь данной эпохи.

– Ну что, в самом деле, интересного: копошатся какие-то людишки, занимаются какой-то ерундой.

Внимание большинства людей обычно занято только тем, что делается у всех на виду. И хотя бы на подмостках исторической сцены копошились без толку и без смысла всего только жалкие статисты, – на них смотрят, потому что они на виду, о них думают, что они имеют значение и силу – только потому, что они называются министрами, вождями парламентских партий и пр. и т. п. Процессы же более важные, часто определяющие потом все направление эпохи, проходят незаметными, поскольку их авторы и актеры не вышли еще на подмостки истории.

И вот партия, которая вчера еще была никому почти не известной сектой странных и даже смешных фанатиков непонятных идей, сегодня вдруг становится у власти в огромной стране, начинает подлинно влиять и на судьбы своего народа, и на окружающий мир. Люди в изумлении спрашивают:

– Откуда это взялось? Как это зародилось?

Как-то не верится, что из споров о букве программы, из того, что Ленин был «твердый», а Мартов «мягкий», из того, что чистый марксизм был ревизован, а старое народничество возрождено, из того, что когда-то жил всеми забытый Ткачев, а над организацией революционной партии думал гениальный неудачник Нечаев, из этого и из многого другого, что делалось в потемках революционного подполья, родились, в конце концов, громадные события, почти геологические перевороты, возникли новые политические и экономические формации, над которыми задумывается сейчас весь мир.

– Мы вспоминали однажды с Владимиром Ильичом, – рассказывает Крупская, описывая эпоху 1903 г., – одно сравнение, приведенное где-то Л. Толстым: идет он и видит издали – сидит человек на корточках и машет как-то нелепо руками; он подумал – сумасшедший, подошел ближе – видит, человек нож о тротуар точит. Так бывает и с теоретическими спорами. Слушать со стороны: зря люди препираются, вникнуть в суть – дело касается самого существенного.

…На съезде партии в 1903 г. произошел раскол. Произошел он по вопросу: какие требования надо предъявлять члену партии. Ленин требовал, чтобы партия состояла из профессиональных революционеров, отдающих ей не только свое сочувствие, известную материальную поддержку, изредка свободные вечера, но всего себя, всю свою жизнь. Мартов настаивал на принятии в партию всех, кто сочувствует ее идеям.

Вопрос как будто бы пустяшный. Многие из заграничных партийных интеллигентов пожимали плечами: «Можно ли раскалывать из-за этого партию?» Но Ленин прекрасно знал, что это не пустяки. Несколько лет спустя он говорил Троцкому:

– Раскол 1903 г. был, так сказать, антиципацией, предвосхищением.

Предвосхищением? Чего? Неизбежного и резкого размежевания русского освободительного движения по двум линиям: реформы и революции. Неизбежного раскола не только социал-демократии, но всей массы русских революционеров на два слоя: якобинцев и жирондистов революции.

В 1903 г. две линии движения не так еще ясно сказывались. Люди обоих слоев говорили тогда примерно одними и теми же словами и примерно об одних и тех же вещах. Но «маленький» вопрос – как строить партию – уже предопределял лицо каждого слоя. Ибо это был вопрос не только о том, как, но и о том, для чего строить партию: для революции или для реформы. Для каждой из этих целей требовались и разная структура партии, и разные люди в ней. Так стоял вопрос. Он вовсе не был «пустяшным».

Те, кто пошел за Мартовым, – на съезде они оказались в меньшинстве, почему их и назвали «меньшевиками» – это были «мягкие», жиронда социал-демократии, герои реформы.

Они свято полагались на классовое самосознание пролетариата, на его стихийный бег к социализму. В этом отношении они были точной копией западных социал-демократов. Им нужна была легальная рабочая партия, включающая в себя рабочую верхушку и широкие круги радикальной сочувствующей рабочему движению интеллигенции. «Они тоскуют по профессорам и гимназистам», – иронизировал Ленин. Поднявшись на плечах этой партии наверх, сделавшись наподобие заграничных легальных революционеров «социалистами его величества», они хотели от имени рабочего класса заключить выгодное соглашение с правящими кругами – и на базе этого соглашения медленно двигаться по гладкой лестнице стихийного прогресса.

В их среде было много умных и честных людей. И если бы русской истории суждено было разрешить свои больные вопросы на путях реформы – эти люди принесли бы немало пользы и рабочему классу, как таковому, и общему делу демократизации русской жизни. Но русская жизнь была беременна революцией. С революцией же этим людям нечего было делать, хотя они и говорили о ней. Для революционного действия у них не было достаточно дерзания, идейной смелости, мужества дел. Они были слишком слабы: одни от усталости, от старости, потому что «выдохлись», другие, большинство, от природы. Это были типичные представители пассивной, лишенной борческого инстинкта, соглашательской части человечества – человеческого болота. Их настроения еще в эпоху «Искры» прекрасно выразил старик Дейч в разговоре с молодым Троцким:

– Никакого вооруженного восстания, юноша, не будет и не нужно его. На каторге у нас были петухи, которые по первому поводу лезли в драку и погибали. Я же занимал такую позицию: держаться твердо, давать администрации понять, что дело может дойти до большой драки, но в драку не лез. Этим путем я добивался и уважения со стороны администрации, и смягчения режима. Подобную ж тактику нам нужно применять и к царизму, иначе нас разобьют и уничтожат без всякой пользы для дела…

Что было делать таким людям в революции! Они и не хотели и не умели переделывать жизнь, они не бросали вызова старому миру, но примирялись с ним, шли по течению, в хвосте событий. И когда революция пришла – все эти люди сначала тормозили ее развитие своей линией вечного компромисса, своим вечным сидением меж двух стульев – а потом были выброшены за борт ее жизни. Революционной России они не были нужны!

IX

Ленин чувствовал, что Россия беременна революцией. И потому он упорно шел к ней – и в соответствии с этим строил партию и подбирал людей.

Основным вопросом революции, говорил Ленин, является вопрос о власти. Только захватив власть – только силой революционной диктатуры можно преобразовать страну и народ. В этом, в частности, альфа и омега революционного марксизма. Но как захватить власть? При помощи рабочего класса. Это тот рычаг, ухватившись за который можно произвести народную революцию.

Именно народную, а не только рабочую революцию. Можно, говорил Ленин, бороться с буржуазно-демократическим злоупотреблением словом «народ», можно требовать, чтобы этим словом не прикрывались классовые антагонизмы внутри народа. Можно настаивать на полной классовой самостоятельности пролетариата. Но вместе с тем: мы разлагаем народ на классы вовсе не для того, чтобы передовой класс замыкался в себе, ограничивая себя узенькой меркой, кастрировал свою деятельность, но для того, чтобы этот класс со всей решительностью боролся за дело всего народа, во главе всего народа.

Во главе всего народа и в особенности крестьянства – за полную свободу, за последовательный демократический переворот, за республику! Во главе всех трудящихся и эксплуатируемых – за социализм! Такова должна быть на деле политика революционного пролетариата.

Но если рабочий класс – рычаг, поворачивающий народные судьбы, то нужна сила, которая в свою очередь могла бы повернуть этот рычаг. Сам по себе он повернуться не может. Надеяться на стихийность рабочего движения нельзя. Умной экономической политикой правящих слоев – рабочий класс в лице своих верхушечных слоев может быть подкуплен за счет других слоев населения – крестьянства, например, колониальных народов – и может на время отказаться от политической борьбы, ограничиться одной экономической. Социализм вовсе не присущ рабочему классу от природы. Социализм – учение, которое выработано революционной частью буржуазной интеллигенции. И с тем же успехом, как это учение, даже, может быть, с большим успехом, рабочий класс может усвоить и чисто буржуазную идеологию. Следовательно, рабочим классом надо руководить, надо толкать его на политическую борьбу, надо организовать его для революции. Таким руководителем может быть только революционная партия.

Как должна быть построена такая партия? По образцу, данному якобинцами, по образцу, прекрасное оформление которого в русских условиях дали революционеры 70-х годов. Это должна быть партия профессиональных революционеров, готовая на все. Она должна быть жестко централизована, строго законспирирована, должна иметь жесточайшую дисциплину. Ее учение, принятое ее руководством, должно быть для всех членов свято. Никаких отступлений, никакой разноголосицы, никакой свободы критики. Высшие органы не избираются. Партией правят основавшие ее вожди. В период подпольной работы нет места выборности, демократизму. Решения вождей должны быть законом, подлежащим такому же беспрекословному исполнению, как приказы военачальника во время боя. Революция есть бой. Члены партии – солдаты революции. Вернее: воины-монахи ее, ибо у них, раз они вступили в партию, нет уже личной жизни… Только с такой партией можно организовать рабочий класс, через его посредство организовать народ – вызвать общенародную революцию, встать во главе ее, преобразовать страну, рабочий класс, весь народ, человечество, мир.

– Дайте нам организацию революционеров – и мы перевернем Россию! – восклицал Ленин.

Все это были взгляды, резко противоположные взглядам меньшевиков. Троцкий был прав, когда, сравнивая тех и других, писал в 1904 г.: «Два мира, две доктрины, две тактики, две психологии, отделенных пропастью!»

…За Лениным пошло большинство съезда 1903 года. Но зато на сторону Мартова перешла вся почти заграничная партийная интеллигенция – и все руководители «Искры». Дольше всех с Лениным оставался Плеханов, но и он в конце концов перешел в противный лагерь. Ленин остался за границей почти в полном одиночестве. Но за его плечами сомкнутыми рядами стояло русское революционное подполье.

За ним стояли все активные люди партии, непримиримые, нетерпимые, воины по природе, не сгибающиеся перед жизнью, но старающиеся ее переделать, приспособить к своим идеалам, готовые всегда, если не дано победить, погибнуть в борьбе. Это были прямые наследники прежних поколений русских революционеров, особенно героического поколения 70-х годов. Их отличала от последних только их марксистски окрашенная теория, да еще то, что в их среде были сейчас уже не одни интеллигенты – разночинцы и дворяне, но и много людей народа, выходцев из крестьянства и рабочего класса. Они были, пожалуй, грубее, жестче, но зато лучше знали народную жизнь, ближе были народной среде, сильнее могли на нее влиять.

В высшей степени характерно, что люди русского революционного подполья, пошедшие за Лениным, не только охотно принимали утверждавшееся им, по словам меньшевиков, «самодержавие» в партии, его жесткий централизм, но шли, пожалуй, еще дальше, чем он. После раскола, когда меньшевики выдвинули лозунг свободы мнений в центральном органе партии, хотели вообще создать из центральных ее организаций парламент разных течений, люди подполья, люди типа Сталина, писали за границу: «В партии революционного пролетариата не может быть и речи о представительстве в центральных организациях каких-то разных течений».

«Если франкфуртский парламент представлял все революционные течения Германии 48-го года, то он был простой говорильней, не способной ничего предпринять для успеха революции. Если Парижская коммуна 71-го года пала, то ближайшая причина та, что в ней были представлены разные направления, представители разных, часто противоречивых интересов. Каждый тянул в свою сторону, в результате – споров было много, дела – мало. Если Гора 93-го года действовала энергично, решительно, то потому, что была достаточно однородна. И Гора 93-го года, хоть и погибла, но навсегда бесповоротно решила дело революции. И надо сказать не только о России, но и о всемирном пролетариате, что ему необходимо подготовлять и подготовляться к получению сильной, властной организации. Без сильной, властной централизованной организации он не сможет управлять, не сможет использовать в своих целях власть… Подготовка пролетариата к диктатуре – такая важная организационная задача, что ей должны быть подчинены все прочие. Подготовка состоит, между прочим, в создании настроения в пользу сильной, властной пролетарской организации, выяснении всего значения ее.

Можно возразить, что диктаторы являлись и являются сами собой. Но так не всегда было, и не стихийно, не оппортунистически должно быть в пролетарской партии. Здесь должна сочетаться высшая степень сознательности с безусловным повиновением – одно вызывать должно другое (сознание необходимости есть свобода воли)».

Это было первое утверждение идей, с которыми впоследствии пришел и укрепился у власти Сталин.

X

Впервые Сталин встретился с Лениным в Таммерфорсе, в Финляндии.

Это было в декабре 1905 г. Первая русская революция подошла к своему кризису. Правительство, растерявшееся вначале от неожиданности удара, опомнилось и твердо ступило на путь военной диктатуры. В ноябре было подавлено кронштадтское восстание. Затем – севастопольское. Затем был арестован Петербургский совет рабочих депутатов. По всей стране были рассыпаны карательные отряды, железом и кровью восстанавливавшие порядок. Волна революции в низах населения еще росла. Подавленные в одном месте, ее силы прорывались в другом. Но круги буржуазии, готовой было вначале поддержать революцию, уже от нее отшатнулись. Колебались, нерешительно топтались на месте меньшевики и другие соглашательские группы. Во многих местах благоприятный для действия момент был упущен. А правительство параллельно политике крови шло к умеренным кругам с предложением компромисса. Был опубликован закон о выборах в Государственную думу. Им урезались права низов населения – но верхушечные слои получали как будто долгожданную конституцию. И они готовы были принять участие в выборах. А это значило – ослабить у населения волю к борьбе.

Конференция проходила с громадным подъемом. «Это, – вспоминает Крупская, – был самый разгар революции, каждый товарищ был охвачен величайшим энтузиазмом, все готовы к бою. В перерывах учились стрелять».

Вопрос об отношении к Государственной думе стал в центре конференции. Стоявшие под влиянием меньшевиков делегаты высказывались за участие в выборах.

Это вызвало резкую отповедь со стороны Сталина. Он только что приехал с Кавказа. Он видел в Баку армяно-татарскую резню. Он видел, как расправлялись отряды правительства с восставшими крестьянами Кутаисской губернии. Он видел соглашательскую политику меньшевиков, бывших особенно сильными в кавказских организациях, – и был убежден, что именно эта политика может привести к срыву революции. Его требованием было: никаких соглашений, никаких компромиссов – борьба до конца. Или мы сейчас победим – или никогда.

– Посмотрите, – говорил он. – Правительство залило всю страну кровью. Правительство издевается над общенародным требованием созыва учредительного собрания. Закон о выборах в Думу – это только попытка правительства обмануть пролетариат и крестьянство и отсрочить свою окончательную гибель. Ведь этот закон фактически исключает из участия в Думе пролетариат и массу крестьянства… Как же мы, народные революционеры, можем пойти на соглашение с правительством на базе этого закона? А участие в выборах – это и есть соглашение. Нет. Единственным ответом всего сознательного пролетариата России на новый царский закон может быть только решительная борьба против этой, как и всякой другой, подделки народного представительства. Надо сорвать эту полицейскую Думу, отвергнуть всякое участие в ней. Избирательные собрания надо использовать не для выборов, но для того, чтобы расширить революционную организацию пролетариата и вести во всех слоях народа агитацию за вооруженное восстание. Восстание – вот единственный выход сейчас. Оно должно быть немедленно подготовлено и организовано повсюду. Только его победа даст возможность созвать действительно народное представительство, учредительное собрание. Итак – не на соглашение, но на бой! Да здравствует вооруженное восстание!

Сталин волновался вначале. В первый раз он выступал перед собранием руководящей группы партии. В первый раз он говорил перед Лениным. Но Ленин смотрел на него заинтересованными глазами – и одобрительно покачивал головой. Голос Сталина креп. Он кончил при всеобщем одобрении. Его точка зрения была принята. Никто не знал, что в этот момент восстание уже началось в Москве – что судьбы революции были брошены на весы.

На той же конференции обсуждались вопросы партийной организации и тактики. Так как успех революции требовал, по мнению многих, объединения всех сил рабочего класса и на том же настаивали и рабочие массы – было решено попытаться объединиться с меньшевиками, восстановить единство партии. И так как в условиях революционных «свобод» партия перестала быть подпольной и могла как будто разворачиваться в массовую, решено было отступить от организационных принципов подполья: на принципе «демократического централизма» провести в партии широкое выборное начало с предоставлением выборным центрам всей полноты власти в деле идейного и практического руководства, наряду с их сменяемостью, самой широкой гласностью и строгой подотчетностью их действий.

Сталин не принимал участия в обсуждении этих вопросов. Угрюмо молчал. Все это ему не нравилось. Он не верил ни в возможность и целесообразность объединения с меньшевиками, ему претил какой бы то ни было демократизм.

– К чему это? – сказал он, когда Ленин в перерыве спросил о его мнении. – Боевая партия должна иметь постоянный состав руководителей, не зависящих от случайности выборов. Разве на войне выбирают начальников?

Ленин усмехнулся:

– Ничего не поделаешь. Новая обстановка – нужно искать и новые формы. Но в чем дело? Ведь по существу ничто не меняется. Правят не те, кто голосует, а те, кто правит. И уже от уменья тех, кто правит, зависит, чтобы они всегда были выбраны…

Сталин все-таки был недоволен. Лишь много лет спустя он понял, что «демократический централизм» – прекрасная вещь, если уметь распоряжаться его аппаратом…

XI

…Они вышли вместе из Народного Дома, где происходила конференция. Было холодно. Дул резкий ветер. Но они долго ходили по улицам Таммерфорса.

Ленина интересовал этот человек, о котором он уже слышал как об одном из самых решительных и твердых революционеров Закавказья. Он хотел присмотреться к нему ближе. Он долго и внимательно расспрашивал его о его работе, о жизни, о людях, с которыми он встречался, о книгах, какие читал. Время от времени Ленин бросал короткие замечания… и их тон был довольный, удовлетворенный. Этот человек был именно того типа, что нужен ему.

«Если б из таких вот людей состояла вся партия, мы бы давно победили, – думал он. – В нем есть, в этом невзрачном грузине, какая-то большая и напряженная внутренняя сила. Он не блестит, он не обращает на себя внимания, но… я не хотел бы попасть в его руки, если в этих руках будет власть… Кого он напоминает?..»

И вдруг ему вспомнилось. Только вчера ему шутливо передавали, что один из делегатов, кажется, Преображенский, с жаром доказывал, что ему, Ленину, суждена роль Робеспьера русской революции. Это, впрочем, говорили не в первый раз. Еще в первые месяцы «Искры» Плеханов задумчиво сказал про него Аксельроду:

– Из такого теста делаются Робеспьеры…

Ему не льстило – и не радовало его это сравнение. Он не считал его правильным. Фигура Робеспьера казалась ему слишком мрачной, слишком узкой. Таким он не мог и не хотел бы быть. Но сейчас, еще раз вглядевшись в резкий, восточный профиль шедшего рядом с ним Сталина, в его лицо, будто высеченное из камня, он подумал:

«Вот он, настоящий Робеспьер… Русско-азиатский. Именно из такого теста Робеспьеры лепятся».

Он ничего не сказал Сталину. Но ему – первый раз в его жизни – стало не по себе. Он заторопился домой.

…Вечером они опять встретились. На этот раз говорил Ленин. И внимательно при этом следил за своим собеседником. Но лицо того было непроницаемо. Он слушал внимательно. Но нельзя было сказать, одобряет он или порицает.

– Я считаю, – говорил Ленин, – что сейчас мы находимся на переломе. Ближайшие дни и месяцы должны решить – победим мы в революции или нет. Все теперь зависит от того, удастся ли нам ввести в организованные рамки народный порыв. Не удастся – царизм успеет заключить сделку с буржуазией, может быть, с нашими друзьями, меньшевиками, и кончится куцей конституцией или пародией на нее. Удастся – тогда революционная диктатура, республика – а дальше дорога к социализму. И тогда, естественно, только и начнется настоящая революция. Запомните это: мы не пойдем западноевропейскими путями развития. В учении русского народничества есть большая историческая правда. Если у нас диктатура рабочих и крестьян – мы сможем перепрыгнуть через капитализм и войти прямо в социализм. Для этого надо только иметь за себя крестьянство. А его интересы лучше понимают народники, чем мы. В крестьянском вопросе нам придется взять народническую программу… Земля – народу!

Но это будущее… А сейчас? Сейчас все зависит от руководства. Сейчас, как никогда, доказывается правильность нашей большевистской теории о необходимости властной и централизованной партии. Но… на практике мы такой партии еще не имеем. У нас слишком много в партии хлама. Слишком много болтунов, беспочвенных теоретиков, слишком мало действительно смелых, безудержно идущих вперед – на действия, на реальную борьбу – людей.

Вооруженное восстание сейчас все. И прежде всего восстание не на окраинах, но в столицах. Массы готовы на восстание. Киев, Воронеж это показали. Но мы-то, мы слишком слабы. Мы отстали от масс, не умеем их организовать. Мы душим бумажным, канцелярским подходом к делу их энтузиазм.

Вот мне недавно прислали материалы из питерского боевого комитета партии. Все эти планы их, все эти схемы – все это произвело на меня тягчайшее впечатление. В самом деле! Каждая минута дорога, а тут идут споры о функциях боевого комитета, о его правах. А дело? О бомбах говорили полгода, а до сих пор в Питере ни одной, кажется, не сделано. Знаете, что я им сказал? – Бросьте к черту все ваши схемы, планы, идите к молодежи – она вас научит действовать. Основывайте сейчас же отряды среди студентов и рабочих – по три, по десять, по тридцать человек. Пусть тотчас же они вооружаются сами, кто как может, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой, кто керосином для поджога. Пусть тотчас же эти отряды выбирают себе руководителей. Наплюйте, Христа ради, на все формальности, на все схемы и функции. Но начните немедленное обучение отрядов военным действиям. Пусть учатся на практике. Пусть убивают шпионов, пусть нападают на полицейские участки, взрывают их, пусть врываются в банки и берут там средства на борьбу. У кого нет еще оружия – пусть хоть бросают камнями, обливают полицейских и войска кипятком. Всему этому надо научиться в кратчайший срок – и научиться можно только на деле. Эти пробные нападения могут, конечно, выродиться в крайности, но это беда завтрашнего дня, сегодня наша беда в косности, в доктринерстве, в ученой неподвижности, в старческой боязни инициативы… Ну, начали действовать. Говорят, по крайней мере, что действуют. Но мало я верю в это. Потому что наши столичные партийцы больше любят языком трепать на собраниях, чем делать настоящее дело. В провинции, да, там понимают, что нужно. По всей России идут убийства шпиков, полицейских, взрывы, экспроприация денег. Дело там идет. Но все-таки слабо, слабо… Вот в Москве, говорят, подобрались значительные силы. И там восстание, всеобщее восстание может быть со дня на день. Я его и желаю – и боюсь. А что если другие места, если Питер, особенно, не поддержат?.. Оттянуть до весны? Возможно ли это? И не будет ли поздно?

Сталин думал:

«Верно, все верно. Не тонуть в бумагах и книгах. Хватать жизнь. Организовывать ее. Убивать, жечь, драться – действовать».

XII

…На другой день пришли вести о начавшемся в Москве восстании. Оно было последней и решительной картой и правительства, и революции.

На первых порах революционеры имели перевес на улицах Москвы. Войска московского гарнизона стали колебаться. Пришлось послать из Петербурга надежные войска. Но не восстанет ли Петербург? – Царь волновался. Ходил по кабинету загородного дворца и шептал:

– Господи, помоги, усмири Россию!

Это были те же слова, которые он произнес, подписывая манифест о конституции два месяца назад.

…Конференция была наспех закончена. Срочно выехали в Петербург, окрыленные надеждой. Но Петербург принял их холодно. Петербург не подымался, молчал.

Поздно вечером собрались в редакции газеты «Новая Жизнь», в центре города, близ Невского. Маленькая комнатушка была полна. За столом в кресле Ленин.

– Восстание в Москве ширится, – говорит он. – Рабочие побеждают. Николаевская железная дорога бастует. Ставят военных железнодорожников, чтобы провезти в Москву войска. Но нельзя допустить посылки войск из Питера. Нужно Москву во что бы то ни стало поддержать.

Кто-то предлагает:

– Подорвать пути. Задержать этим эшелоны.

Ленин одобрительно кивает.

– Правильно. Это надо сделать. Но этого недостаточно.

– Тогда, – предлагает другой, – устроим революционную улицу. Соберем что есть вооруженного, захватим определенный квартал. Забаррикадируемся. Оттянем на себя силы.

– Глупости, – отрезает Ленин. – Это тактика отчаяния. Нас горсть. Рабочие не двигаются пока что. Оружия нет. Мы не успеем упрочиться, как нас разобьют. Посылке войск мы этим не помешаем, но подорвем всякую возможность выступления с нашей стороны в дальнейшем… Нужны войска, нужно оружие. Есть у нас связи? Сделано что-нибудь?

Ногин и Антонов-Овсеенко – военные партии – сообщают:

– Матросы разоружены. Гвардия пойдет за начальством. Но есть надежды на армейцев. Саперы и железнодорожный батальон настроены хорошо.

– Можно на них повлиять, чтобы отказались заменить бастующих железнодорожников?

– Ну, конечно. Мало того – они выступят с нами.

Решают: железнодорожный батальон и саперы должны начать выступление, захватить склад оружия на Охте, передать его рабочим. Затем укрепиться в Выборгском районе, держать связь с Финляндией. Антонов-Овсеенко принимает командование. Выступление должно начаться рано утром.

Медленно, в томительном ожидании проходит ночь. Вот уже утро. Уже позднее утро. Приходят те, кто был послан к солдатам. Взволнованные, сконфуженные. Солдаты отказались выступить. Рабочих тоже, видно, не поднять на наступление. Готов подняться только один рабочий район Петербурга.

Ленин махнул рукой:

– Остановите. Сделайте все, чтобы остановить. Правительству крайне выгодно было бы подавлять разрозненные выступления. Правительство само хотело бы немедленно вызвать рабочих на бой в Питере, при самых невыгодных для них условиях. Мы не можем этого допустить. Это провокация – и это неизбежный при данных условиях разгром.

Скоро новое известие: железная дорога работает, подрыв путей не удался, Семеновский и Ладожский полки прошли на Москву.

– Москва разбита! – шепчет Ленин. Но добавляет: – Ничего… Тяжелый, но нужный урок…

Сталин в бешенстве сжимает кулаки. Разве так делают революцию? Неподготовленность, больше болтовни, чем дела, не были своевременно завязаны связи, упущены все моменты. В то время, как на местах льется кровь и лучшие силы провинциальных ячеек партии погибают, люди центра ничего не сумели сделать, израсходовали себя в бесполезных говорильнях – и только… Он начинает понимать, что и их партия, которой он так гордился, еще не то, что нужно, что и в ней достаточно человеческого болота, и ее надо чистить, надо драть, надо еще бесконечно много воспитывать, закалять, приучать к практическому делу…

…Пушки, пули, штыки, разгромили революционную Москву.

«В Москве, слава богу, мятеж подавлен силой оружия», – записал царь в своем дневнике, получив сообщение о взятии последнего оплота революционеров – Красной Пресни.

Вскоре были разгромлены и отдельные вспышки восстания в провинции. Революция кончилась. Революционная волна пошла на убыль. То там, то здесь ощущались время от времени ее всплески, но это была уже агония. Все жестче сжимались тиски почувствовавшей себя уверенной власти. Была распущена первая Дума. По стране шли обыски, аресты, расстрелы, стояли печальные столбы виселиц.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю