Текст книги "Сталин (Предтеча национальной революции)"

Автор книги: Сергей Дмитриевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

В начале революции тон в партии задавала «старая гвардия», старшее поколение, причем по преимуществу его интеллигентско-эмигрантская часть.

Здесь наибольшую роль вначале играла небольшая, но сильная своей сплоченностью, ясностью и цельностью системы идей группа, собравшаяся вокруг Троцкого.

Это не были «ленинцы», большевики, русские революционеры. Сам Троцкий ленинской партии всегда был чуждым и враждебным человеком, всегда вел самую ожесточенную борьбу против ее идей. Его объединение с Лениным и вступление в партию в 17-м году было чисто тактическим шагом. Перед ним и Лениным на первых порах стояли общие враги и общая цель их преодоления. Конечно, участие Троцкого в Октябрьской революции было вполне искренним – и он сыграл в ней большую роль. Но дальше – и с каждым шагом все больше – пути Троцкого и Ленина расходились. При этом вокруг Троцкого подбиралась и все яснее кристаллизовалась внутри самой ленинской партии группа одинаково с ним мыслящих, одинаково с ним переродившихся под влиянием западноевропейских условий и оторвавшихся от русских, людей. По преимуществу вокруг него группировалась не русская и не азиатская часть партии. Постепенно создалась фракция Троцкого. Эту фракцию по ее положению в партии можно определить как временно сомкнувшийся с нею отряд чистых марксистов западноевропейской складки, чистых интернационалистов и антинационалистов. Эту фракцию по ее положению в русской революции можно определить как отряд международных кондотьери революционного дела. Они внесли в революцию много мужества, энергии, страсти. Но с таким же успехом они могли участвовать и в революции испанцев, индусов, готтентотов.

Для Ленина разгром русских капиталистов, борьба с международными были только методом овладения русской народной душой и осуществления задач русской народной революции. И Ленин говорил и думал о мировой революции. Но она не была его единственной целью. Когда ее не получилось, Ленин нисколько не пал духом, но сосредоточился на русских задачах. Россия для него стояла на первом месте. Преобразованная Россия могла в дальнейшем, окрепнув, помочь преобразованию мира.

Троцкому на Россию как таковую было наплевать. Его бог на небе был Маркс, на земле – западный пролетариат, его священной целью была западная пролетарская революция. Троцкий был и есть западный империалист наизнанку: взамен культурного западного капитализма, взорвав его, он хотел иметь культурный западный пролетарский социализм. Взамен гегемонии над миром западной буржуазии – гегемонию западного пролетариата. Лицо мира должно было измениться только в том отношении, что у власти вместо буржуазии становился пролетариат. Прочая механика должна была остаться примерно прежней: то же угнетение крестьянства, та же эксплуатация колониальных народов. Словом, это была идеология, близкая идеологии западных социалистов, и разница была одна: те не имели мужества дерзать, Троцкий дерзал; те хотели только разделять власть над миром, Троцкий хотел иметь ее целиком в руках своих и избранного класса.

Россия для Троцкого была отсталой страной, с преобладанием «подлого» земледельческого населения, поэтому сама по себе на пролетарскую революцию она не была способна. Роль хвороста, разжигающего западный костер, роль пушечного мяса западной пролетарской революции – вот роль России и ее народов. Гегемоном мирового революционного движения Россия не могла быть. Как только огонь революции перебросится на «передовые», «цивилизованные» страны, к ним перейдет и руководство. Россия вернется в свое прежнее положение отсталой страны, на задворки цивилизованной жизни, из полуколонии культурного капитала превратится в полуколонию культурного социализма, в поставщика сырья и пушечного мяса для него, в один из объектов западной пролетарской эксплуатации, которая неизбежно должна быть, ибо иначе нет возможности сохранить для западного рабочего его привилегированное положение.

В самой России Троцкий стремился утвердить безраздельное господство рабочего класса, вернее, привилегированных верхушек его. Только таким образом удастся погнать на чуждую им борьбу тупую массу деревенских рабов. Только таким образом, организовав из русского рабочего класса касту надсмотрщиков-управителей, удастся в дальнейшем подчинить русскую деревню западному паразитическому пролетариату.

Отсюда враждебное отношение Троцкого к идее «рабоче-крестьянского» государства и союза, ставка на «рабочее» государство, на полное порабощение – как политическое, так и экономическое городом – деревни. Отсюда же, в дальнейшем, идея «сверхиндустриализации» России: опять не в интересах России как таковой, но во имя быстрого создания в ней мощного рабочего класса-властителя.

Жизнь разбивала все идеи и все планы Троцкого. Революции на Западе не происходило. Наоборот, капитализм на Западе все больше «стабилизовался». В то же самое время от русской революции все крепче начинало пахнуть мужицким, сермяжным духом. Чем дальше, тем больше русская жизнь доказывала, что далеко не все определяется пролетариатом, что он только часть народных масс, и притом не решающая часть, сколько бы об этом ни говорили демагоги. Что его роль в руках власти – роль только орудия, только моста к основным массам народа, к крестьянству, решает же судьбы страны и революции крестьянство. Поэтому «пролетарская» власть возможна только как «рабоче-крестьянская», т. е. может быть построена только на союзе рабочих и крестьян…

Под давлением разбившей их жизни Троцкий и его группа пришли в конце концов к «ликвидаторству»: русская революция потеряла для них смысл.

Очень правильно уловил их лейтмотив Сталин:

– Мы уже выполнили свою революционную миссию, проделав Октябрьскую революцию. Теперь все зависит от международной революции, ибо без предварительной победы западного пролетариата мы не можем построить социализма, а революционеру в России, строго говоря, больше нечего делать…

– Известно, – рассказывает тот же Сталин, – что в 1923 г., накануне германской революции, часть учащейся молодежи у нас готова была бросить книги и ехать в Германию. «В России революционеру нечего делать, – говорили они, – нужно бросить книги и ехать в Германию, делать революцию».

Это было влияние троцкистских идей. Но и в Германии революции не произошло. Что осталось делать, спрашивает Сталин, нашим «ужасным революционерам»? – «Лишь одно: вертеться на холостом ходу, отдаться воле стихии и помаленьку переродиться в обычных буржуазных демократов». Ничего другого не оставалось. И Троцкий и жалкие остатки его группы постепенно стали свертывать революционные знамена вообще и сползать к идеалу единоутробных им меньшевиков, к социал-буржуазной олигархии.

Вся система идей Троцкого, как и люди, ее отстаивавшие, были глубоко чужды и глубоко враждебны русскому народному сознанию. Русский народ в революцию осознал свою силу. И его революционные слои не хотели и не могли терпеть в своей среде выкидышей антинационально-марксистской, унижавшей его выросшую за годы революции национальную гордость мысли. Вот почему шедшая за Троцким часть европеизированной старой гвардии, несмотря на все свои заслуги на первых этапах революции, нашла резчайший отпор в народных массах – и была свалена народными слоями ленинской партии, «большевиками», «ленинцами». Шедшая было одно время за Троцким часть молодежи скоро от него отшатнулась. Лишь самые незначительные группки молодежи, по преимуществу не русской, продолжали пережевывать его идеи. Так Троцкий был отброшен от власти.

IV

Значительная часть «старой гвардии» составила так называемое «болото». Это был очень многочисленный и очень влиятельный на первых порах революции слой. К нему примкнули в процессе развития революции многочисленные слои беспринципных карьеристов, «примазавшихся», особенно, когда спала волна Гражданской войны и опасностей, к власти. Сюда же примыкали «старые революционеры» из других партий типа Рафеса, Лозовского, Радека, Коппа, Майского и пр., тоже искавшие исключительно власти и выгод. Вождями болота были Зиновьев и Каменев.

Эти люди, как мы уже видели, были вообще против Октября. И в дальнейшем, до самого конца своих политических дней, они не могли уверовать в Октябрьскую революцию, ненавидели ее, поносили на каждом шагу.

«Октябрьский переворот он встретил с враждебным недоверием, как авантюру, заранее обреченную на неуспех», – пишет об одном из наиболее темных в рядах этих политических проходимцев, Красине, Троцкий.

И тем не менее и Красин, и Зиновьев, и Луначарский, и Губельман[10]10
  Известен под псевдонимом Ярославский. Возглавлял борьбу с христианством в России. Секретарь ЦКК и один из руководителей ГПУ. Известен в советской литературе как ловкий плагиатор.


[Закрыть], и тысячи других служили режиму Октябрьской революции. Они налипли на тело новой государственности, как мухи налипают на сладкий пирог. Не верили, ненавидели – и все-таки служили. Ибо ненавистная революция ненавистного народа дала им жирные куски, почетные места.

В окружении народной массы этих людей не видели никогда. Они не были ни в одном из тех мест, где строилась подлинная народная революция: ни на фронтах, ни на фабриках, ни в деревне. Они не видели ни крови, ни голода, ни вшивых, ни тифозных, – никого и ничего. Впрочем, когда некоторые из них – Зиновьев, Луначарский – попробовали появиться в народной среде, им свистали, выгоняли вон. Если народ возмущался Троцким, то этих гиен революции он презирал и ненавидел… Они сидели поэтому, замкнувшись, в комфортабельных квартирах и кабинетах, среди наворованных ценностей, среди своры продажных лакеев с Горьким во главе; покачивали свои ожиревшие тела на мягких рессорах дорогих автомобилей и салон-вагонов; наслаждались, как могли, среди общей нищеты и разрухи, жизнью и властью.

Словом: это были типичные представители того слоя стадных олигархов, который проникает собой, во все века, все к власти приходящие революционные партии и которого лозунгом является: «Все из народа, все для себя!..»

Революция для них постепенно стала очень выгодным делом, партия была для них вначале орудием, которым они укрепляли свою власть, потом, когда их разбили, публичным домом, где они продавались сильнейшему.

Было бы кощунством назвать этот слой революционным. Это была самая настоящая мещанская контрреволюция. Самые настоящие термидорианцы. Когда слой этот начал терять свое влияние, представители его порастряслись по обоим воинствующим революционным лагерям. Часть стала на сторону Троцкого, часть на сторону Сталина. Некоторые сели меж двух стульев, выжидая, кто победит.

Этот слой, который один момент, казалось, – это было после высылки Троцкого, – предав своих вождей, утвердился у власти за широкой спиной Сталина и грозил создать в стране подлинный «термидор», в последующие годы был смят, опрокинут, рассеян, частью полностью выброшен за борт народными слоями партии…

…Судьба революции решалась не в кабинетах и квартирах партийных чиновников из «старой гвардии», не в столицах и городах вообще, но на фронтах Гражданской войны, на широких полях земли, в дыму крестьянских восстаний, среди голода. Там представителей термидорианского болота совсем не было видно. Там редко бывали и люди типа Троцкого. Изредка только проносились они по огненной линии фронта и по развороченным полям в блестящих салон-вагонах – и не столько помогали, сколько мешали. Там были свои люди. Там вырастал слой крепких людей русской просторной земли, который именно и лег в основу ленинской партии, который именно и проделал подлинную работу революции: черную, трудную, кровавую. Эти люди в своем большинстве прежде почти никому не были известны. Часть и из них, но очень небольшая, принадлежала к партийной «старой гвардии» – к русской, подпольной ее части. Но большинство принадлежало к молодежи. Некоторые из этой молодежи тоже получили закалку еще в подпольной революционной работе, остальные же, подавляющая масса, были выращены для революции войной. Тут были выходцы из разных общественных слоев: и простые дети народа, низов, рабочей и крестьянской среды, и интеллигенты, все – вплоть до дворян, до аристократов. В результате тяжелой жизни, упорной и кровавой борьбы они все стали внутренне на одно лицо. Их души поросли звериной шерстью, покрылись мозолями и стали непроницаемыми для праздных сантиментов и сомнений. Много, много уродства было в их душах, как много было уродства и в сложившейся в своеобразных русских исторических условиях народной душе. Но эти люди были плоть от плоти народа. И именно такие люди были нужны стране в жестокую эпоху революции. Они походили на пионеров американского Запада. Они были пионерами новой России, которую не только хотели обратить во вторую Америку, но поставить еще выше, выше всех прочих стран, выше всего мира…

В теории они часто сбивались. Некогда было ею серьезно заниматься. И они боролись не столько за отвлеченные принципы, сколько за родную землю, за ее независимость, богатство, мощь. Они называли себя коммунистами. Но коммунизм был для них не столько целью, сколько орудием национальной борьбы. Внутри страны им разрушались фактории иностранного капитала – динамитом коммунистических идей они хотели взорвать западный империализм в его собственных твердынях. Кроме того, идеи коммунизма вносили какой то высший смысл в их борьбу. Они делали Россию носительницей огромной идеи мирового счастья, обетованной страной всех угнетенных народов, священной родиной социализма. Совокупность их идей легла в основу своеобразного русского национал-коммунизма. Из них родилась теория социализма в одной стране и красного империализма, ставшие краеугольными камнями сталинской системы.

С такими идеями долгое время шли на борьбу, пробивались к власти народные, основные слои партии, по преимуществу ее молодое, второе поколение. За ними, тесно с ними сливаясь, шла масса еще более фанатично-русской, еще более пронизанной непримиримостью к Западу и к западным идеям и людям молодежи, рожденной уже самой революцией.

Вождем этих слоев был Сталин. Он сам был плоть от их плоти, вырос, воспитался в тех же, что они, условиях. И эти слои на своих мускулистых руках и вынесли его к власти.

…Ленин ясно различал сложившиеся в партии слои – предвидел, насколько может предвидеть будущее человек, и обострение борьбы меж ними, и ее возможный исход. Борьба шла уже и при нем. Но Ленин умел держать в руках, и примирять, и использовать все слои. Он сам презирал людей болота. Но был расчетливым хозяином. В их среде было много образованных, знающих людей. Россия была бедна культурными силами. В большом хозяйстве может пригодиться всякая щепка. Вот почему он держал их. Косился он и на людей Троцкого – но и их терпел и использовал. Его симпатии были с людьми типа Сталина. Но вместе с тем он знал – они непримиримы и беспощадны. Дать власть секретаря ЦК в руки такого сильного человека, как Сталин, дать в его руки организационный аппарат, право подбирать людей – это значило дать огромный перевес националистическому, основному сейчас слою партии, это значит обречь на неизбежный разгром прочие ее слои. Это не входило в планы Ленина. Не было возможно при жизни его. Но что если он умрет или вынужден будет отойти от работы? Ленин чувствовал себя все слабее – и с этой возможностью должен был считаться.

– Сей повар, – задумчиво говорил он о Сталине, – будет готовить только острые блюда!..

И тем не менее он решился. Была установлена новая должность – генерального секретаря партии. И весной 1922 г. на эту должность был назначен Сталин. Тем самым он был намечен в наследники Ленина.

V

Вскоре, в том же 1922 г., Ленин заболел. Врачи сказали: «Надежд на выздоровление нет. Болезнь будет прогрессировать. Чудес в природе не бывает».

Силы, доселе связанные крепкой рукой Ленина, предвидя скорую развязку и неизбежный друг с другом бой, стали занимать боевые позиции.

Сталин только что стал тогда во главе партийного аппарата. Положение его было трудное. Почти все руководящие посты были заняты представителями «болота» либо людьми Троцкого. Люди сталинской группы были еще по преимуществу на низах, а решала верхушка. Надо было поэтому действовать хитростью, не выдавая собственных планов, идти на блок с другими, придать себе самому вид орудия чужой воли.

Троцкий сообщает, что Сталин вначале искал соглашения с ним.

– Он пытался, видимо, сблизиться со мной. Только позже я отдал себе отчет в его попытках создать нечто вроде фамильярности отношений. Но он отталкивал меня… При каждой его попытке я делал инстинктивный шаг назад – и проходил мимо. Думаю, что в этом надо искать источники холодной, на первых порах трусливой и насквозь вероломной вражды ко мне Сталина.

Корни вражды были, конечно, гораздо глубже: в разнице мировоззрения, психологии. Но то, что Сталин попробовал вначале заключить блок именно с Троцким, вполне вероятно и понятно. Троцкий психологически, по активно-революционному складу своей натуры, был для Сталина все-таки гораздо более естественным союзником, чем термидорианское, контрреволюционное болото. К тому же Сталин вовсе, вероятно, не думал долго идти одним путем с Троцким. Он хотел только заключить с ним временный союз, им побить «болото», а затем перехитрить и уничтожить его самого.

Сталин заключил соглашение с «болотом». Там с радостью приняли этот союз. Все мелкие хищники предпочитают действовать кучей. Силы, стоявшие за Сталиным, «болото» считало ничтожными. Но Сталин сам по себе был силой, которую вожди болота думали использовать против Троцкого, а потом, конечно, вышвырнуть.

Так возник, еще при жизни Ленина, строй олигархии – утвердилось всемогущество политбюро. Но за спиной политбюро, при невольном содействии Зиновьева и Каменева, Сталин и Молотов подбирали силы, подтягивали кверху своих людей. Зиновьев и Каменев видели в этом только усиление своего лагеря.

…Произошло чудо. Неожиданно для всех, силой гигантской своей воли, Ленин преодолел болезнь. Оправился не вполне, но мог приступить к работе. Он сразу рассмотрел все карты готовившейся игры. Понял, конечно, ее возможные последствия. И задумался.

Вероятно, этот период – меж первым и вторым заболеванием – был самым тяжелым в жизни Ленина. Он твердо знал уже, что дни его сочтены. Вместе с тем он знал, что сейчас еще от него многое зависит: многое он может изменить. Но в каком направлении?..

Речь шла о том, кому быть его наследником. Созданный им государственный строй был построен в расчете на диктатуру лица.

Зиновьева и Каменева он сразу же откинул. Откинул и Троцкого.

Дольше остановился на «молодых»… Пятаков. Он из нового слоя, взрощен и закален революцией. Закален и личной судьбой. Его брата замучили в Гражданской войне гайдамаки. Со спины вырезали длинные полосы кожи, потом выкололи глаза, потом у живого еще начали сверлить сердце, пока не просверлили до смерти. Это и многое другое оставило много жестких зарубок на душе Пятакова. Он упорный, твердый, тяжелый человек. Но он слишком уж администратор. Слишком злоупотребляет администрированием: люди для него машины за номерами. Он не сможет повести за собой массу. Он не сможет и уловить настроений народных душ. Не годится.

Бухарин… Больше всех любит его Ленин. Но годится ли он хоть сколько-нибудь в правители государства? Он абстрактен, он схоласт, он и жизнь и людей рассматривает только как отвлеченные категории, сквозь строчки книг и своих рукописей. И потом – он слишком мягок. Его мягкость – это то его свойство, за которое его так любят и не могут не любить. Недаром в шутку его зовут: мягкий воск. Но на этом воске может писать что угодно любой беспринципный человек, любой демагог. На самостоятельную твердую линию Бухарин не годится.

Кто же тогда?.. Остается опять один только: Сталин. Он больше всех имеет в себе данных правителя государства – и именно русского государства. Но он неизбежно приведет к расколу в партии. В силу властности своей неизбежно станет самодержцем. В душе он деспот – служащий, правда, не личным интересам, а идее, но именно поэтому особенно страшный. Что сделает он со страной?.. Он, конечно, пойдет не теми путями, что он, Ленин, не путями примирения слоев и классов в стране и примирения с Западом. Его путь – непримиримая борьба. Хуже всего то, что он деспот восточной складки, не смягченный ни одной каплей западного гуманизма. Как страшный яд, на стенках его души осела тысячелетняя традиция восточной культуры, созданной еще монгольскими властителями, складывавшейся на огромных пространствах и среди громадных человеческих масс, где отдельная человеческая личность была ничто. Годы революционной борьбы – и особенно годы Гражданской войны, беспредельной власти военного диктатора на кровавом фоне фронта – только усилили в нем действие этого яда. Он любит по своему людей вообще, особенно людей своей родины, России, но человек для него ничто: его он не любит, не уважает, не ценит. Все для него только орудия. Его деспотизм может оказаться много ужаснее революционного деспотизма Кальвина и Робеспьера… Но… может быть ход истории требует именно такой силы, как Сталин, и такого строя, какой тот, по всей вероятности, создаст? Может быть, иначе России не выбиться на путь независимости и благополучия – поскольку не будет его самого, Ленина, умевшего сочетать твердость и смелое дерзание с гибким подходом к народным интересам и силам? Может быть, только такой тупой таран, как Сталин, и сможет пробить для России дверь в будущее? Ведь был же у Франции Робеспьер, и он оказался нужным, поскольку Франция не имела своего Кромвеля, а Наполеон пришел так поздно…

Ленин не нашел ясного решения в короткие дни своего возвращения к работе. Но Сталина от власти не отстранил. Решил только пойти по пути компромисса – и сознательно укрепил режим олигархии. Вместе с тем, он попытался сделать все, что был в силах за столь короткий срок, чтоб демократизовать строй государства, демократизовать и партию. Этим он думал ограничить верховную власть лица. История, однако, пошла своим ходом…

VI

Группа Троцкого, как ни самоуверен был ее вождь, понимала, что главной и опаснейшей для нее силой враждебного блока является Сталин. Стоило свалить Сталина – и Каменев и Зиновьев приползут мириться на животе. Понимала эта группа и то, что сейчас еще свалить Сталина легче, чем позднее. Сейчас можно еще воспользоваться авторитетом Ленина.

Вероятно, группа Троцкого улавливала те колебания, какие в отношении Сталина были у Ленина. Возможно даже, что некоторые из размышлений Ленина были в точности переданы: Троцкий имел своих агентов везде, в том числе и в секретариате Ленина. Кроме того, Троцкому удалось завербовать в свои ряды и настроить против Сталина простодушную и ревнивую Крупскую, жену Ленина.

И вот со стороны Троцкого – очень тонко, очень осторожно, чтобы не возбудить у Ленина подозрений, – начался подкоп против Сталина.

Сталин меж тем все крепче захватывал в руки вожжи власти. Поскольку с ним были Зиновьев и Каменев, поскольку его союзником был Дзержинский, поскольку аппарат оргбюро был всецело в его руках через твердого и преданного ему Молотова, сделанного вторым секретарем ЦК, поскольку, наконец, и на местах он начинал постепенно все больше опираться на своих людей, – он действовал сейчас зачастую самовластно, искренне полагая, что Ленин, ценивший инициативу в людях своего окружения, это только одобрит, Но за каждым таким шагом Сталина следили люди Троцкого – и немедленно сообщали Ленину, стараясь внушить ему, что Сталин рассматривает его уже как живой труп.

Действовали больше через Крупскую. Внушали этой недалекой женщине, что она должна держать Ленина в курсе всех дел, иначе Сталин все захватит в свои руки. Ленину меж тем становилось все хуже, и он не выходил из своей квартиры.

Крупская звонила Сталину, требуя информаций, разъяснений, все «для Ильича». Сталин, грубый по природе, возмущенный этой мелкой и придирчивой опекой, относя ее всецело на счет самой Крупской, бывал подчас с ней исключительно резок, оставлял ее запросы без ответа. Крупская тотчас бежала с жалобой к Ленину.

С другой же стороны к нему прибегали его секретари и тоже говорили:

– Сталин отказывается дать справку… У Сталина ничего нельзя добиться… Он даже не желает с нами разговаривать.

Ленин был в конце концов тоже человеком. Болезнь обострила его чувствительность. Вопрос об отношении к нему был в этот момент для него особенно болезненным. В самом деле: может быть, с ним уже совсем перестали считаться?! Для этого властного человека, привыкшего считать себя центром всего, такая мысль была непереносима.

За несколько дней до второго удара, окончательно свалившего Ленина, Сталин тоже захворал и уехал в деревню. Этот момент группа Троцкого решила использовать для решительного шага. Использовали репрессии, которыми обрушился Сталин на грузинских коммунистов-сепаратистов, во главе с тупым и упрямым Мдивани. Это были друзья и союзники Троцкого. В то же время репрессии осуществлял Орджоникидзе. Были причастны к ним и Молотов, и Ворошилов, и Дзержинский. Таким образом, Троцкий, в случае удачи, бил не только по Сталину, но и по его ближайшим людям.

Ленину изобразили дело так, что Сталин самовластничает, рассыпает партию, обманывая его, Ленина, неверной информацией.

Ленин, находившийся на краю своих сил, раздражился невероятно. А тут ему еще подсунули несколько документов, показывавших, что Сталин подтасовывает предстоящий партийный съезд, усиленно проводя на него своих сторонников. Против кого собирает Сталин силы? Не против Ленина ли?..

Завязав всю эту интригу через подставных лиц, Троцкий сам, чтобы иметь возможность в случае чего сыграть в полную невинность, сказался больным, лег в постель с французским романом. К нему прибежала Фотиева, ленинский секретарь и друг, тоже ущемленная Сталиным:

– Владимир Ильич, – сообщила она, – готовит против Сталина на съезде бомбу…

Затем Троцкому принесли записку, продиктованную Лениным:

«Я просил бы вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это находится под „преследованием“ Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив…»

От этой записки пахло уже победой над Сталиным. Троцкий тотчас же переслал Ленину заранее подобранные материалы против Сталина. Через некоторое время другой секретарь Ленина, Гляссер, принесла Троцкому пачку рукописных материалов.

– Это от Владимира Ильича. Он хотел выступить на съезде партии против Сталина, но боится, что не сможет. Посылает поэтому вам все материалы.

…Новый гость в квартире Троцкого: Каменев. Он только что был у Крупской, и та сообщила:

– Владимир Ильич только что продиктовал стенографистке письмо Сталину о разрыве с ним всяких отношений.

Оказывается, бесконечно надоевшую ему своими приставаниями Крупскую, когда та вновь позвонила ему за какими-то справками в деревню, Сталин жесточайшим образом, самыми последними словами изругал, Крупская немедленно, вся в слезах, побежала жаловаться Ленину. Нервы Ленина, и без того накаленные интригой, не выдержали. Крупская поспешила отправить ленинское письмо Сталину. Копии этого письма не сохранилось. О нем известно только по рассказам. В нем Ленин писал, что грубость Сталина переходит все границы, что он ведет себя, как опьяненный властью восточный сатрап, что он недостоин быть коммунистом.

– Вы знаете ведь Владимира Ильича, – с торжеством говорила Крупская Каменеву, – он бы никогда не пошел на разрыв личных отношений, если бы не считал необходимым разгромить Сталина политически…

«Каменев, – описывает Троцкий, – был взволнован и бледен. Почва уплывала у него из-под ног. Он не знал, с какой ноги ступить и на какую сторону повернуться».

Троцкий поспешил использовать подвернувшиеся козыри. Он постарался внушить Каменеву, что ни ему, ни Зиновьеву со стороны Троцкого опасность не грозит. В то же время он угрожал.

– Иногда, – говорил он, – из страха перед мнимой опасностью люди способны навлекать на себя опасность действительную. Имейте это в виду и передайте другим…

Троцкий потребовал от Каменева, чтобы тот на предстоявшей в Тифлисе партийной конференции, куда Каменев ехал в качестве представителя ЦК, выступил против линии Сталина.

Вместе с тем Троцкий решил использовать Каменева как орудие давления на Сталина. Он дал понять, что и против Сталина он ничего предпринимать не будет.

– Я стою за сохранение status quo. Если Ленин до съезда станет на ноги, что, к несчастью, маловероятно, то мы с ним вместе обсудим вопрос заново. Я против ликвидации Сталина… Но нужен крутой поворот. Кроме того, необходимо, чтобы Сталин сейчас же написал Крупской письмо с извинениями за грубости и чтобы он на деле изменил свое поведение. Пусть не зарывается. Не нужно интриг. Нужно честное сотрудничество…

Каменев все обещал. Немедленно отправился к Сталину. Вскоре Крупская позвонила, что она получила от Сталина письмо с извинениями. Троцкий чувствовал себя победителем…

Но творцы интриги, которая могла быть чреватой большими последствиями для дальнейших судеб и партии и страны, не учли одного: здоровья Ленина. Волнения последних дней так сильно повлияли на него, что он, продиктовав письмо Сталину, потерял сознание. Потом его хватил второй и последний удар. С Лениным было кончено.

Вне себя принесся в Москву Сталин. Нисколько не сдерживая своей грубости, он набросился на Крупскую, говоря, что это она доконала Ленина. Он угрожал, что обвинит ее в этом перед всей партией, что разоблачит все ее маленькие интриги. Растерянная Крупская обещала впредь не вмешиваться ни во что, обещала молчать о письме Ленина, вернула Сталину его собственное письмо.

Каменев получил еще в пути шифрованную телеграмму: Ленин в параличе, не говорит, не пишет. На грузинской конференции Каменев выступил по директивам Сталина. Блок Сталина и «болота» опять встал против Троцкого. Последний отрезал последнюю возможность компромисса своей интригой, своими угрозами. Началась жестокая борьба.

VII

В 1924 г. Ленин умер… Но незадолго перед смертью на маленьком листке бумаги он записал свои мысли о людях, которые могли бы быть его преемниками. Эти личные характеристики были зачитаны на XIII съезде партии – и они в значительной мере предопределили исход борьбы за ленинское наследство.

Больнее всех било завещание по Троцкому, Зиновьеву и Каменеву.

Троцкий был твердо убежден, что его и никого иного Ленин наметит своим преемником. И вот… «пожалуй, самый способный из всех, но слишком самонадеян». Но это еще пустяки. Самое главное: «не большевик». Кратко, ясно – и уничтожающе. Какие могут быть после этого разговоры о преемстве? Как может «не большевик» править страной, где у власти партия большевиков?.. Ленин сухо проходил мимо Троцкого, как мимо чуждого человека.