Текст книги "Сталин (Предтеча национальной революции)"

Автор книги: Сергей Дмитриевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Так думал и говорил Сталин – и потому он резко принял сторону ворошиловской оппозиции против Троцкого. К тому же Сталин знал, что примерно так же думает и Ленин. В марте 1918 г. при нем к Ленину заходил приехавший из провинции Антонов-Саратовский. Жаловался. У них вышли трения с органами Наркомвоена. Очень и очень крупные представители Наркомвоена, приезжая на места, перегибали палку в проведении линии централизма и оборудования армии специалистами. Ленин сказал:

– Да вы не слушайтесь ни приказов, ни декретов, если они вредят делу. Вы делайте так, как подсказывает вам сознание. Если по декрету выходит плохо, а по вашим действиям хорошо, никто вас за это ругать не будет. Если же вы приказа или декрета не исполните, а из ваших действий выйдет скверно, ну, тогда нужно будет вас всех расстрелять.

– Я глубоко убежден, – говорил потом Антонов-Саратовский, рассказывая об этом разговоре, – что такая директива давалась не мне одному, а многим. Он требовал от нас прежде всего, чтобы мы были революционерами, а затем уже исполнителями.

Этой же неписаной директивой руководствовался и Сталин. И под его твердой рукой Царицын стал не только «средоточием оппозиции унтер-офицеров и партизан против централизованной военной организации, требовавшей военных знаний и более широкого кругозора», как презрительно отзывался Троцкий. «Царицын, – вполне справедливо пишет один из историков Красной армии, – явился зачатком военной академии, где создались кадры командиров для других многочисленных фронтов, ныне возглавляющие основные единицы армии».

…На царицынском фронте началась борьба меж Сталиным и Троцким – не столько борьба двух больших честолюбий, сколько борьба двух человеческих слоев и двух линий в революции.

V

Сталин фактически жил в своем рабочем кабинете, не выходя из него зачастую дни и ночи. Но, отмечает Ворошилов, руководство Сталина не ограничивается кабинетом.

«Когда необходимый порядок наведен, когда восстановлена революционная организация, он отправляется на фронт, который к тому времени растянулся на 600 километров с лишним. И нужно было быть Сталиным и обладать его крупнейшими организаторскими способностями, чтобы, не имея никакой военной подготовки, так хорошо понимать специальные военные вопросы в тогдашней чрезмерно трудной обстановке».

«Помню, как сейчас, начало августа 1918 г.

Красновские казачьи части ведут наступление на Царицын, пытаясь концентрическим ударом сбросить красные полки в Волгу. В течение многих дней красные войска во главе с коммунистической дивизией, сплошь состоящей из рабочих Донбасса, отражают натиск прекрасно организованных казачьих частей. Это были дни величайшего напряжения. Нужно было видеть Сталина в это время. Как всегда спокойный, углубленный в свои мысли, он буквально целыми сутками не спал, распределяя свою интенсивную работу между боевыми позициями и штабом армии. Положение на фронте становилось почти катастрофическим. Красновские части, под командованием Фицхалаурова, Мамонтова и других, хорошо продуманным маневром теснили наши измотанные, несшие огромные потери войска. Фронт противника, построенный подковой, упиравшейся своими флангами в Волгу, с каждым днем сжимался все больше и больше. У нас не было путей отхода. Но Сталин о них и не заботился. Он был проникнут одним сознанием, одной-единственной мыслью – победить, разбить врага во что бы то ни стало. И эта несокрушимая воля Сталина передавалась всем его ближайшим соратникам, и, невзирая на почти безвыходное положение, никто не сомневался в победе. И мы победили. Разгромленный враг был отброшен далеко за Дон»…

…Отношения меж Троцким и царицынской военной группой становились все напряженнее. Командование царицынским фронтом, сконцентрировавшееся всецело на отражении «девятого вала» казачьих атак, попросту игнорировало зачастую распоряжения Троцкого и его беспомощного штаба.

– Жалобы главного и фронтового командования на Царицын поступали ежедневно. Нельзя добиться выполнения приказа, нельзя понять, что там делают, нельзя даже получить ответ на запрос, – рассказывает Троцкий. – Положение стало невозможным. Я решил навести в Царицыне порядок. После нового столкновения командования с Царицыном я настоял на отозвании Сталина.

«Ленин хотел свести конфликт к минимуму». Поэтому уговаривать Сталина уехать был отправлен сам Свердлов с экстренным поездом. Сталин уехал. Он понимал, что какой-то выход из создавшегося положения нужен. В момент напряженной опасности он не задумывался идти против формальной субординации, «ломать при необходимости формальные затруднения». Он готов был тогда игнорировать все распоряжения центра. Но когда основная опасность была преодолена, необходимо было подчиняться сложившимся порядкам. Раз Троцкий стоял во главе военного аппарата и Ленин ему доверял, ничего не поделаешь, надо идти на уступки.

– Армия, – говорил Сталин, – не может действовать, как самодовлеющая, вполне автономная единица. В своих действиях она всецело зависит от смежных с ней армий и прежде всего от директив реввоенсовета республики. Но нужно, чтобы директивы центра были СТОЯЩИМИ, соответствующими обстановке. Нужно, чтобы центр научился действовать, понимать местные условия, – и научился бы вдумчиво и сдержанно управлять местами.

Так говорил Сталин – и потому он охотно возвращался в центр: там только можно было бороться с основными дефектами ведения красного военного дела.

По дороге он встретил блестящий поезд Троцкого. Сейчас, когда Сталина уже не было в Царицыне, Троцкий рисковал там показаться. Он ехал, как всегда, надменный, пышный, с сознанием величия и непогрешимости, с театральными жестами, свитой «мальчишек», запасами кожаного обмундирования и других «подарков», которыми он привык «обласкивать» армейских бойцов. Свердлов зашел к Троцкому.

«Он осторожно спрашивал меня о моих намерениях, потом предложил мне поговорить со Сталиным, который, как оказалось, возвращался в его вагоне».

Троцкий принял Сталина свысока. Сталин держал себя «подчеркнуто смиренно». Он боялся, что Троцкий рассыплет спаянную им в Царицыне ворошиловскую группу – и тем нанесет смертельный удар фронту.

– Неужели вы хотите всех их выгнать? Они хорошие ребята.

– Эти хорошие ребята, – театрально произнес Троцкий, – погубят революцию, которая не может ждать, доколе они выйдут из ребяческого возраста. Я хочу одного: включить Царицын в советскую Россию.

В другое время, в другой обстановке Сталин ответил бы резкой грубостью на эту напыщенную и глупую фразу. Как будто не царицынские «ребята» были основной опорой революции – и как будто Царицын не был все время той скалой, на которую советская Россия в это трудное время опиралась! – Не говоря о значении самого Царицына, – но разве, если б он был взят, и те громадные силы, что он приковывал к себе, освободились, разве слабые армии центра – детище Троцкого – могли бы оказать им сопротивление?..

Сталин не высказал этого. Бесполезно. Он еще раз только подчеркнул, что разгон ворошиловской группы был бы ударом по фронту. Сухо попрощались. Сталин поехал говорить с Лениным. Троцкий – «наводить порядок в Царицын».

VI

– Через несколько часов, – рассказывает Троцкий, – я увидел Ворошилова… Я поставил Ворошилову вопрос: как он относится к приказам фронта и главного командования? Он открыл мне свою душу: Царицын считает нужным выполнять только те приказы, которые он признает правильными. Это было слишком. Я заявил, что, если он не обяжется точно и безусловно выполнять приказы и оперативные задания, я его немедленно отправлю под конвоем в Москву для предания трибуналу. Я никого не сместил, добившись формального обязательства подчинения. Большинство коммунистов царицынской армии поддержало меня за совесть, а не за страх. Я посетил все части и обласкал партизан… С этим я вернулся в Москву.

Сами царицынские коммунисты немного иначе описывают это генеральское посещение. Они действительно подчинились «не за страх, а за совесть». Ворошилов принял Троцкого «дисциплинированно и радушно». Но почему? Вот что говорили в среде царицынских коммунистов перед приездом Троцкого:

– Конечно, Троцкий еще «новый» и далеко не испытанный большевик. В честолюбивой горячности он может кой-где и ошибаться. Но раз партия наша доверила ему столь огромное дело руководства обороной страны, наше дело – по-большевистски ему подчиниться.

Но само поведение Троцкого произвело на царицынцев очень тяжелое впечатление. Пустая напыщенность – никакого реального дела.

«Троцкий, – рассказывает Тарасов-Родионов, – выступил в реввоенсовете надменно и раздраженно. Обрушился градом колких упреков за огромную трату боеприпасов. Ворошилову оставалось только скромно пожать плечами:

– Если тратим много боеприпасов, значит, упорно отбиваемся от превосходящих вражеских сил».

О том, что в решающие августовские дни армия изнемогала и была накануне гибели от отсутствия снарядов и патронов – только потому, что Троцкий находил, что Царицын слишком много тратит боеприпасов, – об этом Ворошилов не счел нужным говорить. «Объяснениями Троцкий не интересовался»…

«Он сказал на митинге красноармейцев трескучую и яркую, как фейерверк, речь, обещал прислать в армию надежнейшие требуемые подкрепления, затем сел на пароход и уехал»…

«С подкреплениями, однако, дело вышло не гладко». Часть разбежалась по дороге. Другие перешли к противнику. Так 11-я «железная» дивизия, гордость Троцкого, перешла к белым в строю, под музыку, с развернутыми знаменами. Царицынская армия изнемогала – но держалась.

Но началось опять недовольство центром, конфликты с Троцким.

…Сталин, приехав в Москву, объяснил положение вещей Ленину. Он обрисовал ему успехи, достигнутые царицынской армией, рассказал, что он убедил и Ворошилова, и Минина, и Межлаука подчиниться приказам центра. Указал, что главная причина «оппозиции» – неудовлетворительность директив центра, опасения измены в штабах, наконец, крайние запоздания в снабжении снарядами и патронами армий, что поставило северо-кавказскую армию на краю гибели.

Ленин немедленно сообщил обо всем этом Троцкому – и именно письма Ленина и были причиной того, что Троцкий не посмел «разогнать» царицынскую группу.

Сам Сталин опять стремился на военную работу, казавшуюся ему самой важной в данный момент. Он готов был поступиться самолюбием, подчиняться Троцкому.

«Сталин очень хотел бы работать на южном фронте, – пишет Троцкому Ленин… – Сталин надеется, что ему на работе удастся убедить в правильности его взгляда… Сообщая вам, Лев Давыдович, обо всех этих заявлениях Сталина, я прошу вас обдумать их и ответить, во-первых, согласны ли вы объясниться лично со Сталиным, для чего он согласен приехать, а во-вторых, считаете ли вы возможным, на известных конкретных условиях, устранить прежние трения и наладить совместную работу, чего так желает Сталин. Что же меня касается, то я полагаю, что необходимо приложить все усилия для налажения совместной работы со Сталиным. Ленин».

Последние строчки звучали приказом. Правда, приказ был облечен в свойственную Ленину мягкую форму – но Троцкий знал, что за мягкостью стоит непоколебимая воля. Ничего иного не оставалось, как подчиниться. Скрепя сердце Троцкий дал согласие на назначение Сталина членом реввоенсовета всего южного фронта.

В декабре 18-го г. Троцкий решает кончить с непокорным Царицыном. Телеграфирует Ленину:

– Оставлять дальше Ворошилова после того, как все попытки компромисса сведены им на нет, невозможно. Нужно послать в Царицын новый реввоенсовет с новым командиром, отпустив Ворошилова на Украину.

Ленин соглашается. Иначе надо жертвовать Троцким.

Ворошилов со Сталиным на Украине. Но оба они связаны по рукам и ногам. Попытки Ворошилова создать более-менее самостоятельную военную группу, чтобы вновь спаять ее, превратить в боеспособную единицу, кончаются неудачей. В украинских армиях – анархия, распад… Троцкий пытается перенести вину с больной головы на здоровую. В январе 19-го г. он требует убрать из армии Сталина, Ворошилова и других. «Линия Сталина, Ворошилова и К° означает гибель всего дела». Ленин не верит. Он слишком хорошо знает Сталина. Ленин ищет компромисса. Но Троцкий непримирим. «Компромисс, – телеграфирует он Ленину, – конечно, нужен, но не гнилой. По существу дела в Харькове собрались все царицынцы… Я считаю покровительство Сталина царицынскому течению опаснейшей язвой, хуже всякой измены и предательства военных специалистов». Ленину пришлось уступить. Впрочем, Сталин понадобился ему в другом месте – и его на юге уже не было.

…Через некоторое время на Южном фронте начался разгром и паническое отступление красных армий. Пал в конце концов и «красный Верден» – Царицын. Не только потому, что туда был брошен лучший из полководцев Белой армии, генерал Врангель. Но и потому, что усилиями Троцкого боеспособность царицынской армии была снижена до крайности: она потеряла железную свою спайку и движущую энергию испытанных вождей.

VII

В конце 1918 года на восточном фронте, где наступали армии адмирала Колчака, создалось катастрофическое положение. В самом трудном положении была 3-я советская армия. Уже к концу ноября она оказалась совершенно деморализованной. Шесть месяцев без смены, без подкреплений, при расхлябанности тыла, при ужасающем состоянии снабжения – пять суток, например, одна дивизия провела в непрестанном бою, не имея ни куска хлеба, – полураздетая при 35-градусном морозе, без средств передвижения на полном почти бездорожье, при слабости штабного руководства, при путанности и неясности директив центра, армия эта в конце концов не выдержала, дрогнула, в конце ноября сдала Пермь… В своем беспорядочном отступлении армия за 20 только дней откатилась от первоначальных позиций на 300 километров, потеряла 18 000 бойцов, десятки орудий, сотни пулеметов. Целые полки переходили на сторону противника. Офицерство массами бежало в его ряды. Сейчас положение армии было самое безнадежное. Противник окружал ее полукольцом. Не сегодня-завтра кольцо могло сомкнуться. Мало того. Следуя по пятам деморализованной армии, противник угрожал уже Вятке – и тем самым всему фронту.

Ленин телеграфирует Троцкому:

«Есть ряд партийных сообщений, говорящих о катастрофическом состоянии армии и о пьянстве… Я думаю послать Сталина…»

Опять мягкая форма. Опять за мягкостью предложения – неоспоримый приказ. Троцкий соглашается.

Центральный комитет партии постановляет: «Назначить партийно-следственную комиссию в составе членов ЦК Дзержинского и Сталина для подробного расследования причин сдачи Перми, последних поражений на уральском фронте, равно выяснения всех обстоятельств, сопровождающих указанные явления. ЦК предоставляет комиссии принимать все необходимые меры к скорейшему восстановлению как партийной, так и советской работы во всем районе 3-й и 2-й армий».

Опять повторяется царицынская история: Сталин в первую очередь начинает заниматься главнейшим – организацией ликвидации катастрофы.

5 января 1919 г. он и Дзержинский телеграфируют Ленину как председателю Совета обороны:

«Расследование начато. О ходе расследования будем сообщать попутно. Пока считаем нужным заявить вам об одной не терпящей отлагательства нужде 3-й армии. Дело в том, что от 3-й армии – более 30 000 человек – осталось лишь 11 000 усталых, истрепанных солдат, еле сдерживающих напор противника. Посланные главкомом части ненадежны, частью даже враждебны нам и нуждаются в серьезной фильтровке. Для спасения остатков 3-й армии и предотвращения быстрого продвижения противника до Вятки (по всем данным, полученным от командного состава фронта и 3-й армии, эта опасность совершенно реальна) абсолютно необходимо срочно перекинуть из России в распоряжение командарма по крайней мере три совершенно надежных полка. Настоятельно просим сделать в этом направлении нажим на соответствующие военные учреждения. Повторяем: без такой меры Вятке угрожает участь Перми…»

Несколько недель напряженной работы выравняли фронт. «К 15 января, – пишет Сталин Совету труда и обороны, – послано на фронт 1200 надежных штыков и сабель; через день – 2 эскадрона кавалерии. 20-го отправлен 62-й полк 3-й бригады (предварительно профильтрован тщательно). Эти части дали возможность приостановить наступление неприятеля, переломили настроение 3-й армии и открыли наше наступление на Пермь, пока что успешное. В тылу армии происходит серьезная чистка советских и партийных учреждений. В Вятке и в уездных городах организованы революционные комитеты. Начато и продолжается насаждение крепких революционных организаций в деревне. Перестраивается на новый лад вся партийная и советская работа. Очищен и преобразован военный контроль. Очищена и пополнена новыми работниками губернская чрезвычайная комиссия. Налажена разгрузка вятского узла…»

В конце января весь восточный фронт перешел в наступление. На Правом фланге удачным ударом был взят Уральск. Перелом наступил…

Расследуя причины катастрофы, Сталин и Дзержинский пришли к выводу, что основными были: «усталость и измотанность армии к моменту наступления противника, отсутствие у нас резервов к этому моменту, оторванность штаба от армии, бесхозяйственность командарма, недопустимо преступный способ управления фронта со стороны реввоенсовета республики, парализовавшего фронт своими противоречивыми директивами и отнявшего у фронта всякую возможность прийти на скорую помощь 3-й армии, ненадежность присланных из тыла подкреплений, объясняемая старыми способами комплектования, абсолютная непрочность тыла, объясняемая полной беспомощностью и неспособностью местных советских и партийных организаций».

Каждое почти положение этого доклада било, как острый гвоздь, по системе Троцкого.

Ленин стал задумываться.

…В эту поездку Сталин сблизился с Дзержинским и приобрел в нем на будущее верную поддержку.

VIII

Весна 1919 года… Северо-западная Добровольческая армия, под командованием генерала Юденича, неожиданно перешла в наступление и поставила под угрозу Петроград. В Финском заливе появился английский флот. Полковник Булак-Балахович повел со своими отрядами наступление на псковском направлении. Одновременно оживились на фронте эстонские отряды.

В самом Петрограде, в штабе западного фронта, в 7-й армии, в кронштадтской морской базе, в военной верхушке был заговор. Он, правда, был раскрыт, руководители арестованы и расстреляны, но заговорщикам многое удалось осуществить. Несколько красных полков перешло на сторону противника. Против советской власти выступили целиком гарнизоны двух кронштадтских фортов: Красная Горка и Серая Лошадь. Их орудия оказались направленными против красных сил. По всей 7-й армии царила растерянность. Фронт был сломлен. Противник подступал к Петрограду.

Ленин опять посылает Сталина.

Три недели проводит Сталин в Петрограде. Железной рукой он восстанавливает порядок и дисциплину. Производит немедленную мобилизацию питерских рабочих и коммунистов, вливает их в части отступающей армии. Производит тщательнейшее расследование дел заговорщиков, выявляет все нити, жестоко отсекает их. В этом помогает ему не знающий пощады, работающий как бездушная машина истребления, Петерс. Штабы подтягиваются, растерянность войсковых частей исчезает. Создается перелом сначала настроения, а потом и военного положения.

Сталин телеграфирует Ленину:

«Вслед за Красной Горкой ликвидирована и Серая Лошадь, орудия на них в полном порядке, идет быстрая очистка и укрепление всех фортов и крепостей. Морские специалисты уверяют, что взятие Красной Горки с моря опрокидывает всю морскую науку. Мне остается лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое взятие „Горки“ объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных. Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на все мое благоговение перед наукой. Сталин».

Еще через несколько дней Сталин вновь доносит Ленину:

«Перелом в наших частях начался. За неделю не было у нас ни одного случая частичных или массовых перебежек. Дезертиры возвращаются тысячами. Перебежки из лагеря противника в наш участились. За неделю к нам перебежало человек 400, большинство с оружием. Вчера днем началось наше наступление. Хотя обещанное подкрепление еще не получено, стоять дальше на той же линии, на которой мы остановились, нельзя было – слишком близко от Питера. Пока что наступление идет успешно, белые бегут, нами сегодня занята линия Керново – Воронино – Слепино – Касково. Взяты нами пленные, 2 или больше орудий, автоматы, патроны. Неприятельские суда не появляются, видимо, боятся Красной Горки, которая теперь вполне наша».

Первый поход Юденича на Петроград был ликвидирован.

…Осень 1919 г. Самое трудное время для красной республики. Наступает решающий момент всей Гражданской войны. Армии генерала Деникина подкатываются все ближе к Москве. Уже заняты Курск, Орел. Под угрозой Тула. Оттуда рукой подать до Москвы. Генерал Юденич опять готовит поход на Петроград. Положение самое отчаянное. Во многих армиях паническое настроение. Оно передается и населению – тем более что у больших масс населения уже сочувствия к советской власти нет. Многие, как избавления, желают прихода белых. Всюду начинают подымать голову организации содействия Белой армии, – даже в самой Москве. А тут еще продовольственное положение обострилось как никогда. В столицах, особенно в Петрограде – настоящий голод. Вместо хлеба выдают немолотый овес. Промышленность почти остановилась: нет топлива. Снабжать армии почти нечем.

Нужен перелом на фронте. Нужна стальная рука, опытная уже в военном деле, имеющая доверие и опору в армейских массах. Кто? Только Сталин.

Сталин ставит перед Лениным и Центральным комитетом партии три условия.

Первое: Троцкий не должен вмешиваться в дела южного фронта и не должен переходить за его разграничительные линии.

Второе: с южного фронта должен быть немедленно отозван ряд работников – протеже Троцкого, – которых Сталин считает вредными для дела восстановления боеспособности фронта.

Третье: на южный фронт должны быть немедленно командированы новые работники по выбору Сталина.

Условия были приняты целиком.

Сталин едет на южный фронт в качестве члена реввоенсовета с неограниченными полномочиями. Его главная квартира – Серпухов, неподалеку от Москвы. Оттуда он руководит военными действиями. Изредка – в серьезные моменты – наезжает в Москву. Он в Москве, когда решается вопрос: сдавать или не сдавать Петроград наступающему Юденичу. Он против сдачи. Он убежден:

– Победим!..

IX

Положение на фронте он застает отчаянное. Самое скверное – это неопределенность. Никто не знает, что надо делать. «На главном направлении Курск – Орел – Тула нас бьют, восточный фланг беспомощно топчется на месте».

– Чтобы победить, – говорит Сталин, – надо наступать самим. Надо прорваться в тыл противнику, заставить его откатиться от Москвы, взять инициативу в свои руки. Все дело – в правильном плане наступления.

Сталин спрашивает о планах московского главного командования. Там предлагают старый план нанесения главного удара противнику восточным флангом, от Царицына, через донские степи, на Новороссийск. Сталин резко отвергает этот план. Выдвигает свой собственный.

«Что заставляет главкома отстаивать старый план? – спрашивает Сталин в письме Ленину. – Очевидно, одно лишь упорство, если угодно фракционность, самая тупая и самая опасная для республики, культивируемая в главкоме состоящим при нем стратегическим „петушком“… На днях главком дал Шорину[7]7
  Шорин – командующий советским юго-восточным фронтом, наступающим на Царицын и на Дон.


[Закрыть] директиву о наступлении на Новороссийск через донские степи по линии, по которой может быть и удобно летать нашим авиаторам, но уже совершенно невозможно будет бродить нашей пехоте и артиллерии. Нечего и доказывать, что этот – предполагаемый – сумасбродный поход в среде вражеской нам, в условиях полного бездорожья, грозит нам полным крахом. Нетрудно понять, что этот поход на казачьи станицы, как это показала недавняя практика, может лишь сплотить казаков против нас вокруг Деникина для защиты своих станиц, может лишь выставить Деникина спасителем Дона, может лишь создать армию казаков для Деникина, т. е. может лишь усилить Деникина. Именно поэтому необходимо теперь же, не теряя времени, изменить уже отмененный практикой старый план, заменив его планом основного удара через Харьков – Донецкий бассейн на Ростов. Во-первых, здесь мы будем иметь среду не враждебную, наоборот, симпатизирующую нам, что облегчит наше продвижение. Во-вторых, мы получаем важнейшую железнодорожную сеть (донецкую) и основную артерию, питающую армию Деникина, – линию Воронеж – Ростов. В-третьих, этим продвижением мы рассекаем армию Деникина на две части, из коих Добровольческую оставляем на съедение Махно, а казачьи армии ставим под угрозу захода им с тыла. В-четвертых, мы получаем возможность поссорить казаков с Деникиным, который в случае нашего успешного продвижения постарается передвинуть казачьи части на запад, на что большинство казаков не пойдет. В-пятых, мы получаем уголь, а Деникин остается без угля. С принятием этого плана нельзя медлить. Короче: старый, уже отмененный жизнью план ни в коем случае нельзя гальванизировать, – это опасно для республики, это наверняка облегчит положение Деникина. Его надо заменить другим планом. Обстоятельства и условия не только назрели, но повелительно диктуют такую замену. Без этого моя работа на южфронте становится бессмысленной, преступной, ненужной, что дает мне право или, вернее, обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не оставаться на южфронте. Ваш Сталин».

Получив это письмо, Ленин собственноручно написал приказание высшему штабу об изменении отжившей себя директивы. План Сталина был принят. Осуществление его повлекло за собой разгром Деникина – и решительный перелом всего положения на фронтах Гражданской войны в пользу красных.

Большую роль сыграло создание Сталиным именно в этом периоде гражданской войны конной армии. «Это был, – пишет Ворошилов, – первый опыт соединения кавалерийских дивизий в такое крупное соединение, как армия. Сталин видел могущество конных масс в Гражданской войне. Он конкретно понимал их громадное значение для сокрушительного маневра. Но в прошлом ни у кого не было такого своеобразного опыта, как действие конных армий. Не было об этом написано и в ученых трудах, и поэтому такое мероприятие вызывало или недоумение, или прямое сопротивление». Особенно возражал Троцкий.

«Несмотря и даже вопреки желанию центра» Сталин создал конную армию. 11 ноября 1919 года реввоенсовет южного фронта просто донес реввоенсовету республики, что он «исходя из условий настоящей обстановки, постановил образовать конную армию в составе 1-го и 2-го конных корпусов и одной стрелковой бригады, впоследствии добавив и вторую стрелковую бригаду. Состав реввоенсовета конармии: командарм т. Буденный, члены: тт. Ворошилов и Щаденко». И все. Так создалась чисто революционная армия, с громадной подвижностью, которую Сталин использовал как ударный кулак в своем плане наступления.

19 октября 1919 г. буденновская конница треплет под Воронежем кавалерийский корпус генерала Шкуро. 23 октября занимает Воронеж.

27 октября Буденный переходит Дон. 14 ноября захватывает станцию Касторную, берет много трофеев и пленных, перерезает сообщения противника. 17 ноября фактически формируется конная армия – и ее мощный клин разрезает отступающую армию противника на две части – меньшая отходит на Крым, главные силы к Дону. 1 января 1920 г. конная армия входит в Таганрог – политический и военный центр белых. 9 января занимает Ростов-на-Дону. Это был разгром Белого движения.

…Эта катастрофа, для многих, для большинства, для всех почти в белом лагере была неожиданна, необъяснима. Один только человек предвидел ее: самый яркий, самый талантливый полководец Белой армии, не имевший себе равных водитель белой конницы, генерал барон Врангель. Уже давно он предостерегал главнокомандующего от распыления сил и непомерного расширения фронта. Он предлагал примерно тот же план, который применил Сталин: закрепившись на небольшом относительно фронте, упершись флангами в Днепр у Екатеринослава и в Волгу, создать в одном направлении ударный кулак из концентрированных сил конницы по преимуществу и им, как тараном, пробив красный фронт, идти на Москву. Он предлагал царицынское направление – то, которое в обратную сторону для наступления красных было отвергнуто Сталиным. Но именно потому, почему оно было невыгодно для красных, оно было выгодно для белых: они шли по дружественному Дону, оставляли за собой верный казачий тыл. В то же время шли на соединение с силами Колчака. Генерал Деникин повел наступление сразу по трем направлениям, разбив тем самым силы армии. Главным направлением он избрал то, что было выгодно только для красных, но не для белых – через Донецкий бассейн. Генерал Врангель был брошен на Царицын. Он быстро взял его. Но эта победа не радовала его. И когда генерал Деникин приехал в освобожденный от красных Царицын, Врангель опять пытался убедить его не распылять силы, сосредоточить прежде всего всю конную массу в одном направлении. Для царицынского было поздно уже. Армии адмирала Колчака откатывались. На соединение с ними не приходилось рассчитывать. Поэтому Врангель рекомендовал сосредоточить конницу, как решающую силу Гражданской войны, на ставшем главным донецко-харьковском направлении. Само собой разумеется, что объединенная кавалерия должна была иметь единое командование. Командующий мог быть только один – генерал Врангель. Он не говорил этого, но это было ясно.

Генерал Деникин задумчиво сказал:

– Я вижу, что вы хотите первым войти в Москву!

Генерал Деникин уже видел во Врангеле соперника себе. Штабная интрига разрушала силы белых успешнее даже, чем красный натиск.

Врангель остался в Царицыне, силы армии остались распыленными, врангелевский план был осуществлен противной стороной.

X

После взятия Ростова армии, оперировавшие против ушедших в задонские и кубанские степи главных сил противника, в том числе и конная армия, выходят из подчинения Сталину. Создается новый, кавказский фронт. Командующий фронтом Шорин, член реввоенсовета Смилга, влияние Троцкого.

Командование оказывается бездарным. Еще немного – и все достигнутые уже успехи могут сойти на нет. Красные армии терпят одну неудачу за другой. Самая ценная, с таким трудом созданная сила, конная армия, истекает кровью в бесцельных, ничего не приносящих боях. У командования нет ясного плана, нет умения использовать благоприятные моменты. «В результате стратегического недомыслия командования фронтом, – пишет один из историков Красной армии, – затратившего много времени на заранее безуспешные операции, противник закончил перегруппировку своих сил, значительно пополнился и начал готовиться к переходу в решительное наступление… Настал второй переломный момент Гражданской войны на юге республики. Создавшееся положение грозило крахом всему южному фронту. Предотвратить назревающую катастрофу можно было только самыми решительными и быстрыми мерами».