Текст книги "Голод. Дилогия"

Автор книги: Сергей Малицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 67 страниц)

– Дурой бы она не осталась, – пробурчала Мэйла, стягивая короткие волосы на затылке пленницы лентой в пучок. – Видано ли, слезы третий день текут безостановочно! Мне вообще кажется, что она меня не слышит. Видела я похожих воинов. Выходишь его после крепкого удара по голове, так посмотреть – здоровый мужик, а на поверку – дитя малое! Не перестарался бы ты, Гуринг!

– Не перестараюсь. – Старик напрягся и обернулся к лесу, кутаясь в подбитый мехом плащ. – В меру все следует делать. И раньше я не слишком усердствовал, а теперь и подавно не перестараюсь. Я ее в полную силу только врачеванию обучал, по остальным наукам больше, чем в старых свитках написано, ни слова не присоветовал, а без наставника, сама знаешь, никакая наука впрок не пойдет. Ты, насколько я помню, тоже особо не переучивала девчонку?

– Зачем же руку тренировать, которая против тебя подняться может? – Мэйла завязала платок на плечах Кессаа, вытерла и закутала ей щеки.

– То-то и оно! – Гуринг вновь пригубил вина. – Ты недоучивала, я недоучивал, трепыхалась девчонка, как могла, с Тини она виделась от силы десятка полтора раз, откуда ж у нее силы взялись через Суйку пройти?

– Оттуда и взялись, – отмахнулась Мэйла. – Или забыл, что о ней Седд сказал? Думаешь, просто так он ее при Ирунге оставил, даже не намекнул тану Стейча о своей крови? Впрочем, знает Ирунг об отцовстве Седда, знает… Не проста девчонка, Гуринг, ой как не проста. К тому же не одна она через Суйку шла, хромой ей помог!

– Как тебе смертушка, что я для него придумал? – прищурился Гуринг.

– О своей смерти подумай, – огрызнулась Мэйла, протянув руки к костру. – Молись богам, чтобы не в холоде смерть встретить, а в постели собственной. Что же это такое? Вроде и зима не холодная, а согреться никак не могу. Точно ли говоришь, что всякая малоснежная зима холоднее кажется? Скорее бы уже снег выпал!

– Тебе все одно не угодишь, – сплюнул Гуринг. – Сейчас от холода страдаешь, а снег выпадет, сугробы да завязи снежные проклинать станешь.

– А что надо, чтобы тем, кто за нами следом идет, труднее стало? – прищурилась Мэйла.

– Убить их следует, и все, – равнодушно бросил маг.

– Ну, так убил бы уже давно! – вскипела Мэйла.

– Вот ты и убила бы! – огрызнулся маг. – Ни тени ухватить не могу! Может, и не человек это, а вправду зверь или обманка колдовская. Терпи, Мэйла, будет возможность убить, я своего не упущу, только уж и ты не плошай!

«Убить», – прошептала про себя Кессаа.

Раздобыв для хозяина девчонку и отправив к праотцам седого баль, Хеен продолжал служить Седду Креча. Чего еще было желать потомку безземельного корепта, еще ребенком от крайней нищеты проданному заезжему работорговцу, как ни сытой службы у сильного тана? Да, конечно, пока еще вольная не лежала в седельной сумке Хеена, но слово тана крепче камня, он не раз в этом убеждался.

Главное условие корепт выполнил: Зиди уничтожил, девчонку изловил. Осталось немногое – дождаться, когда таны между собой схлестнутся, и Седд займет подобающее ему место. А то, что так и будет, Хеен не сомневался. Разве есть кто достойнее Седда Креча в совете танов? Разве держится кто-то так же на лошади, обладает таким же властным голосом? Разве хоть кто-то из скирских вельмож сможет победить Хеена на мечах, как это легко сделал однажды Седд Креча, доказав, что скирское умение ничуть не хуже умения баль? Хотя точно Хеен не знал, может быть, и Седда фехтованию обучил Зиди, больно уж движения были похожи, неужели не все тайны хромой открыл Хеену, и все ли он открыл Седду?

Именно таким мыслям предавался бывший раб дома Креча, ныне ставший верным помощником, охранником и наемником своего тана. Отряд, охранявший беглую танцовщицу, которая оказалась дочерью хозяина, двигался через чаши ни быстро ни медленно, а так, чтобы успеть в Дешту к назначенному дню. Тучи рассеялись, Аилле припекал по-весеннему, несмотря на то что зима только начиналась, но прогреть тонкий слой снега под густыми кронами не мог. Пятеро лучших стражников дома Креча торили путь, пятеро следовали позади, неодобрительно хмурясь оттого, что бывший раб теперь постоянно маячил у них перед глазами. Хеен чувствовал презрение и ненависть воинов-сайдов, но вовсе не беспокоился по этому поводу. Он был готов к долгому подъему по узкой лестнице собственной судьбы и не собирался размениваться на мелкие стычки с рядовыми стражниками. Сам Седд Креча сказал ему, когда Хеен вывез из леса пленницу:

– Мое слово крепко. Месяц-два, и многое переменится в Скире. Захочешь, останешься и будешь служить мне как вольный. Не захочешь, дорога в корептские ущелья будет для тебя открыта. Только подумай хорошенько, прежде чем сделать выбор.

– Разве твои воины, тан, забудут о том, что я… был рабом? – склонил голову Хеен.

– А ты кому служить собираешься, воинам моим или мне? – скривил губы Седд. – Забудут. Только война потребуется, на которой ты плечом к плечу с ними встанешь. Война, она всякую жизнь начисто правит. А война будет. Но тебе ли бояться схватки?

Действительно, думал Хеен, то и дело потирая освобожденную от ошейника шею, ему ли бояться схватки? А ведь пять лет назад, когда управляющий тана втолкнул подростка раба в узкий двор, тот и подумать не мог, что хромой, седой и почти всегда пьяный раб с деревянным мечом в руке способен его хоть чему-то научить. Однако научил, да еще как научил! Холод поселил в голове и огонь в руках, которые только и спасали новую гордость дома Креча на арене Скира. Не только спасали, славу ему принесли и вольную в итоге. Одно непонятно, как же старый баль исхитрился ему запястье перебить на той разминке? Он же с полгода как ни одной схватки у корепта не выигрывал? Не уловил Хеен его движение, не уловил. Не уловил, а теперь уж и не спросишь, что за прием показал наставник. Сгинул хромой, страшной смертью сгинул.

Вспомнил Хеен предсмертный взгляд баль и даже зажмурился от холода, что за воротник хлынул. Хоть и мальчишкой дом покинул, а знал, что не принято у корептов из-за спины бить, смерть в глаза дарить следует. Боги наказать могут. Не могут, а точно накажут! Так это те боги, корептские. Где они были, когда сами же родители мальчишке руки и ноги бечевой стягивали и работорговцу в телегу бросали? Теперь в Скире Хеен, и боги у него скирские. Сади, Сето, даже Сурра, которого сайды не слишком жаловали, но жертвы на его алтарь исправно несли!

– И меня бояться будут, – пробормотал себе под нос Хеен. – Смертным ужасом бояться!

– Спишь, что ли? – насмешливо окликнула корепта Мэйла, понукая лошадь. – Спи, Хеен, пока я не сплю. Но как ночь настанет, о сне забудь! Нет у меня веры плаксе нашей, и ты не веришь ей, или не так?

– Так, – кивнул Хеен и с ненавистью посмотрел на заплаканную пленницу, которую недавно, когда Мэйла ее омывала, желал истово и безумно. Так желал, что теперь на части готов был разорвать ее! За все – за баль со спины взятого, за то, что Седд ускакал со стражниками в сторону замка Стейча, а Хеена с собой не взял, за то, что прекрасным телом Кессаа поманила судьба корепта, но вкусить его не дала, только нутро разожгла, а пуще всего за то, что не понял Хеен и не поймет уже никогда, как же сумел Зиди дотянуться деревяшкой до его кисти! Как?!

Никто не знал, о чем думал Ирунг Стейча, когда глядел на всесильного конга Скира Димуинна из дома Ойду. Впрочем, в Скире вообще никто никогда не знал, о чем думал маг храма Сади, хотя давно уже прошли те времена, когда сайды удивлялись и поражались, что Ирунг Стейча, самый богатый и самый уважаемый тан Скира, отказался принять копье Скира после смерти отца Седда Креча, а сделал конгом собственного зятя, мужа дочери от первой жены, которую унесла морская лихорадка. Впрочем, насчет морской лихорадки тоже говорили разное, но все больше шепотом да в оглядку. Димуинн стал конгом примерно тогда же, когда Яриг только начал отстраивать в порту трактир. Зиди как раз начинал понемногу приучаться к вину, частенько пропивал у Ярига жалкие рабские медяки, поэтому и спросил его однажды, отчего богатейший тан Скира вместо копья Скира и сана конга выбрал сан жреца.

– Ирунг силен, – задумался Яриг, который все и всегда делал мгновенно, но всякий раз оказывалось, что, не задумавшись предварительно, он никогда не делал ничего. – Ирунг очень силен, – повторил трактирщик и добавил: – Но и умен к тому же. Зачем ему становиться копьем, если можно стать рукой, которая это копье держит?

Так или иначе, но сам Ирунг объяснял когда-то свой выбор проще, говорил, что стар стал, и Скир заслуживает конга более молодого, более крепкого, более мудрого! «Тебе ли отрекаться от мудрости?» – спросил его тогда советчик и последний дружок Касс. «Я и не отрекаюсь, – ответил ему Ирунг, – но моя мудрость к закату повернута, а вот мудрость Димуинна – если не к восходу, то уж к полудню. Все для Скира полезнее».

Двенадцать лет с тех пор прошло, не меньше. Сайды уж и забыли, что у них мог быть другой конг. Димуинн и сам постарел, хоть остался крепок и грозен, только мудрость Ирунга все так же была повернута к закату, а мудрость Димуинна попеременно притворялась то его величием, то его смелостью, то его безрассудством и вспыльчивостью. Теперь она явно обернулась азартом и злобой.

Конг сидел на крепостной галерее гнезда Стейча и, брызгая слюной, орал. На дне обширного двора полуголый раб, вооруженный только пикой, пытался справиться с бурым волком. Зверь явно предпочел бы вырваться из каменного мешка, но ворота были заперты, с галереи и стен неслись вопли зрителей, а окровавленный, с расширенными от ужаса глазами раб отчаянно тыкал в него пикой.

– Эх! – с досадой взревел Димуинн. – Слабоват зверек-то! Баск! Приготовься выпустить белку!

– Слушаюсь! – метнулся в сторону слуга.

– Мой конг! – нахмурился Ирунг. – Ты обещал свободу рабу, если он устоит в схватке с волком.

– Оставь, Ирунг! – поморщился Димуинн. – Вино у тебя лучшее, а вот мудрость порой тебе изменяет. Пообещать что-то рабу и сдержать слово, это вовсе не доблесть, а слабость! Да и где же его стойкость? Получил несколько царапин на руках и ногах и шаг сделать вперед боится! Посмотри на моих воинов, – повел конг рукой вдоль крепостной стены, – эта схватка никому не доставляет удовольствия.

– Приглядись-ка! – нахмурился Ирунг. – Это ли не стойкость?

Только что трясущийся от страха раб с отчаянным воплем сделал выпад вперед и загнал-таки пику в пасть волка. Зверь захрипел, захлебнулся кровью и повалился на бок.

– А это мы сейчас и проверим! – оскалил зубы конг и рявкнул куда-то вниз: – Баск! Клетку!

Загремел где-то внизу под галереей железный запор, заскрипела дверца, и сквозь наступившую тишину послышалось клацанье когтей. Замерли воины на стенах, загудели недовольно.

– Недовольны воины твои, конг, – чуть слышно прошептал Ирунг. – Все слышали твои слова о свободе.

– У моих воинов память короткая или будет таковой, – прошипел конг и заорал, поднявшись: – Раб! Если ты победишь еще и эту белочку, то получишь вдобавок к свободе десять золотых! Если же умрешь, считай, что умер свободным!

Раб, судорожно пятясь к воротам, не слышал конга. Пар вырывался у него изо рта, брови и взъерошенные волосы покрылись инеем, плечи блестели, от тающего на них снега, но он не чувствовал холода. На него надвигалась смерть. Белка вышла на середину двора и замерла. Она нисколько не уступала той, которую пришлось убить Зиди. Сам Ирунг, показывая предназначенных для потехи зверей, объявил правителю, что крупнее этой белки никогда не попадалось ни в одну ловчую яму. Подняв морду, зверь окинул взглядом замерших на стенах воинов, повернулся к галерее конга, как бы прикидывая, сможет ли взлететь одним прыжком на высоту заплывшего жиром раскрасневшегося лица. И тут в ворота застучали. Раб вздрогнул, судорожно оглянулся, словно за спиной дало о себе знать спасительное избавление от страшной участи, и поднял пику.

– Хороши ли твои стражники, Ирунг, если белым днем попустительствуют незваным гостям? – усмехнулся Димуинн.

– Седд Креча стоит у ворот, хозяин, – в то же мгновение изогнулся над ухом Ирунга слуга. – С ним шесть воинов, но к воротам он подъехал один.

– Откройте ворота, – кивнул маг.

– Подожди, – обернулся к нему Димуинн. – Не порти схватку, старый друг. Дай команду открыть ворота, как только белка закусит человечинкой.

– Ты слышал, – скрипнув зубами, обернулся Ирунг к слуге.

Белка не заставила себя ждать. Определившись, что другой добычи, кроме выставившего пику раба, у нее не будет, разъяренный падением в яму, колдовством, болью в недавно стянутых лапах и заточением в тесной клетке зверь двинулся вперед. Понемногу зашумели, радуясь новому развлечению, воины на стенах. Мало кто видел, как охотится белка, зато уж рассказов об этом да незадачливых нищих с выковырнутыми глазными яблоками всегда на скирских ярмарках хватало. Похоже, и раб знал об этом. Зажмурившись и издав вопль отчаяния, он бросился вперед.

Белка прыгнула в то мгновение, когда пика готова была ее проткнуть. Она взметнулась тенью над головой раба, перевернулась в воздухе и стеганула его по лицу передними лапами. Раб завизжал и закрутился, зажав окровавленное лицо ладонями, а белка, подняв вверх голову, сожрала лакомую добычу. Медленно заскрипели ворота. Зверь обернулся, заметив желанный проблеск свободы, прижал уши и прыгнул, едва в проездном тоннеле появился всадник. Седд Креча даже не попытался вытащить меч, но не потому что был нетороплив. Он сорвал с плеча лук, словно из воздуха извлек стрелу и отпустил тетиву за мгновение до того, как зверь выставил вперед смертоносные когти. Белка упала под копыта и последним движением лап переломила торчащую из глазницы стрелу. Обученная лошадь тана не дрогнула.

– Приветствую конга Скира и тана храма Сади! – склонил голову Седд. – Приношу извинения, что испортил представление, но хотел бы заметить, что белку приручить невозможно, ваши усилия бессмысленны!

– Почему же? – откликнулся с улыбкой конг. – Всякие усилия вознаграждаются. Зверя, которого нельзя приручить, всегда можно убить, да еще позабавиться при этом!

– Не сомневаюсь, – кивнул Седд.

– Тогда расскажи, чем я обязан твоему визиту? – прищурился Димуинн.

– Всего лишь желанием поделиться с тобой радостью, конг, – вновь склонил голову тан. – Дом Креча больше не бездетен. Мне удалось отыскать дочь. Она рождена вне обряда, поэтому я приглашаю всех присутствующих на праздник признания крови. Он состоится через неделю в храме Сето!

– Новость действительно неожиданная и радостная! – расхохотался Димуинн. – Я рад за тебя, Седд! Ты познакомишь меня с дочерью?

– Ты уже знаком с ней, конг, – поклонился тан Креча. – Но я познакомлю тебя с ней еще раз обязательно, только сделаю это в соответствии с правилами приличия и обычаев сайдов.

– Не понимаю… – начал конг.

– Прости меня, конг, но я очень спешу, – под ропот воинов перебил правителя Седд. – У меня еще одно радостное известие для тебя, конг, и особенно для тебя, дорогой Ирунг. Мой бывший раб Зиди, освобожденный по древнему закону и по велению правителя Скира, погиб страшной смертью. Дом Стейча может считать себя отомщенным!

– Ты убил его? – едва сдерживая гнев, поднялся Ирунг.

– Нет, – твердо сказал Седд. – Он умер от волнистой корчи. Его кости ты легко найдешь недалеко от перекрестка дороги на Борку и Пекарсу. Вот его мешок. В нем бочонок, под пробку наполненный муравьиным медом. Баль собирался выполнить обряд поминовения Эмучи.

Седд наклонился и опустил под ноги лошади глухо ударившийся мешок.

– Прости за беспокойство, конг, теперь смогу тебя увидеть только на приеме послов в Деште. – Тан Креча прижал к груди ладонь и в тишине, нарушаемой только тихим воем ослепленного раба, повернул лошадь. – Я уезжаю в город. К счастью, правитель Скира служит образцом милосердия, – бросил он через плечо и одним движением отсек несчастному рабу голову.

– Я убью тебя! – преодолев оцепенение, наконец заорал вслед тану Димуинн.

– Обязательно, – мрачно сказал Ирунг и приблизил губы к уху конга: – Чуть позже во имя твоей же пользы!

– Какой пользы? – зарычал конг. – Что за бред? Неужели ты не понял, что он оскорбил меня?!

– Я многое понял, – процедил маг. – Много больше, чем знал раньше. Если то пожарище, о котором докладывал Арух, действительно сделал тот, кто хотел скрыть смерть или не смерть Зиди, и это не Седд, значит, на нашем столе по-прежнему бросает кости еще один игрок. Игрок, который наводил магию Суррары при покупке муравьиного меда, который отравил твоих стражников на тракте. Это очень важно, конг, много важнее того, чувствую ли я себя отомщенным или нет, много важнее того, что появиться здесь Седд мог только в одном случае: если его дочь – это Кессаа!

– Кессаа?! – оторопел Димуинн и тут же побелел от ярости: – Будь он проклят! Даже если и так, я все равно не откажусь от нее! Даже законы Скира меня не остановят!

– Я и не прошу отказываться, – холодно улыбнулся Ирунг. – Но законы Скира прошу соблюсти. И не потому, что моя дочь делит с тобой дом. И не потому, что ты хочешь юную наложницу к себе под бок. Только потому, что пока законы Скира соблюдаются, весь Скир стоит за конга!

– Что я должен делать? – через силу процедил Димуинн.

– Отправляться в Дешту и провести переговоры с послами, – спокойно начал перечислять Ирунг. – Отправить Ролла Рейду вместе с Тини к алтарю Исс, тем самым удалив ее от храма и от племянницы. Окружить храм и не дать пробиться туда Седду. Пока обряд не совершен, ты можешь захватить девчонку, но потом Седда придется убить. Причем так убить, чтобы никто не подумал на тебя.

– Иначе? – поднял брови конг.

– Иначе он убьет тебя, – кивнул маг. – У него будет право на поединок, и ни один воин Скира не остановит оскорбленного тана, даже если его дочь не признана. А пока – следует искать, искать девчонку. Вряд ли Седд будет рядом с ней, но далеко он ее не отпустит. Дешта большой город, но он стиснут крепостными стенами, как и любой из городов. Арух ждет ее там.

– Пока он не слишком преуспел! – прорычал конг.

– Рано или поздно преуспеет, – скривил губы Ирунг. – Но есть еще одно, главное! Этот мед. Это ключ к алтарю. Благодаря ему мы можем найти алтарь и без Тини, и без безмозглых стараний Ролла. Я всего лишь оставлю отметину на бочонке, и все получится. Это дорогой подарок, конг!

– И бочонок сам покатится до алтаря? – нахмурился конг.

– Нет, – усмехнулся Ирунг. – Возьми четверку самых бездарных слуг или самых никудышных воинов, тех, которых не жалко, и отправь с ними бочонок в Дешту. Уверяю, они не довезут его до места. Об остальном я позабочусь.

В ту же ночь четверка слуг, среди которых были старик конюх, хромой ключник и двое седых, любящих выпивку и сон воинов конга, была расстреляна из засады. Твердые руки вытащили из ран стрелы, отнесли тела в овраг и присыпали снегом. На дороге не осталось ни капли крови. Сомкнул потревоженные ветви некогда бальский лес, скрыл следы смельчаков, которым и смелость в этот раз не пригодилась. Ни словом не обмолвились быстрые воины, взяв желанную добычу. Ни поздним вечером в пути, ни ночью возле укромного костра. Только утром, когда их оказалось на одного меньше, тот из них, щеку которого украшал узкий шрам, грязно выругался.

– Как ему удалось уйти? – мрачно спросил один из жрецов, выдергивая из ствола дерева ржавую пику.

– Наговор, – скрипнул зубами щуплый. – Простенький наговор на сон. Вот уж не думал, что на деревенские присказки поведусь!

– За девкой он пошел, – заметил третий, забрасывая на плечо мешок с бочонком. – И думать нечего, за девкой пошел. Что там он на сосне накорябал?

– Пять, – прищурился в утренних сумерках первый. – Пять дней.

– Все понятно, – вздохнул жрец. – До вечера воскресенья будем ждать его у Козлиной башни на краю леса. Все равно без хромого алтарь не найдем.

– Не хромой он уже, – зло процедил щуплый. – Но, правда, живой пока. В город я пойду. Надо ведьме о себе напомнить. Если Зиди голову себе сковырнет, только на нее надежда. Зря, что ли, Эмучи к ней ходил? Помочь должна с алтарем. А если Зиди вернется, и все у нас завершится по обряду, никто меня не остановит, когда я ему глотку резать стану!

– Если только он присказку на сон не повторит, – зло бросил первый жрец.

– Пика-то нужна? – хмуро спросил третий.

– Выбрось! – прошипел щуплый.

Глава двадцать первая

– Завтра в Деште будем, – объявила на очередном привале Мэйла. – Вышли уже почти к городу. Думаю, если и была за нами погоня, отстала теперь или на воротах города ждет.

– Ты чего предлагаешь-то? – нахмурился Гуринг. – Боем Дешту брать? Со старым магом и десятью воинами?

– Нет, – улыбнулась Мэйла. – С тобой, всемогущий, я и на штурм корептской деревеньки не пойду. Ты же на части развалишься! Как я перед таном за тебя отвечу? Ждать он нас будет у Дешты, ждать. Если и есть в Скире настоящий воин, то это Седд Креча, и никто иной!

– Ты лучше за девчонку отвечай, – закашлялся простудившийся в лесу Гуринг. – За себя я уж как-нибудь сам голос подам.

– Нет уж, дорогой! – прищурилась Мэйла. – Думай, как в чувство ее приводить будешь, когда Седд об этом попросит.

– Приведу, – огрызнулся Гуринг, сморкаясь в рукав, но на Кессаа посмотрел с опаской.

В последние дни оцепенение окончательно овладело Кессаа. Она даже перестала плакать. Беззвучно подчинялась окрикам, только пальцы ее не слушались, поэтому и по нужде ее все так же отводила в сторону Мэйла, и умывала, и кормила ее тоже она, следя только за тем, чтобы не подавилась и не задохнулась пленница.

– Вот уж на старости за немощной пришлось ходить! – зло ворчала наставница, но сделать ничего не могла.

Если бы она только знала, что происходило внутри Кессаа, стянула бы ей руки и ноги, бросила бы через седло и глаз бы не спускала. Еще позапрошлой ночью юная колдунья все-таки нащупала конец той паутины, которой Гуринг ее в Вороньем Гнезде опутал. Поэтому не только плакать, слышать почти ничего не могла, конец этот выпустить боялась. Держала его накрепко, да не зубами, не пальцами – грудью сжимала, головной болью, средоточием всех сил, которые ей только скопить удалось. Уверена была, что вырвется, только вот выживет ли при этом, не знала. «Дурочка, дурочка, зазнайка», – шептал в темноте противный голосок и увещевал, что ой как далеко ей еще до силы и знания, учиться ей еще и учиться, конечно, если живой из этой осады выберется.

Ночью стражники как обычно нарубили лапника, натянули навес от снега, развели жаркий костер, чтобы приготовить нехитрую еду да отогреваться, когда черед придет с постов возвращаться. Ладные были у Седда Креча воины – лишним словом друг с другом попусту не молвились, любое дело у них в руках горело. Чего уж удивляться, что Эмучи захватить смогли. Только Кессаа не о том думала. Лежала накрытая Мэйлой грубым одеялом, руки стянутые ремнями к губам прижимала и ждала. Ждала, когда Гуринг под боком перестанет кашлять, когда Мэйла задышит ровно и глубоко, когда наконец неугомонный Хеен глаза смежит, когда посты сменятся, чтобы замерзшие стражники к костру присели и переговариваться начали да слабое вино потягивать из кубков. Ждала и прислушивалась.

Лес был тихим, изредка вскрикивали зимние птицы, да мелкий зверек шуршал в кронах. Вот только взгляды чужие через стволы Кессаа чувствовала, ожидание в темноте таилось. Кто, что – понять не могла, а все равно слышала. Не из огня ли на угли она прыгать собралась? Кто еще ее смерти хочет? У Ирунга силы хватит, чтобы соглядатаев приставить. А ну как спеленают, едва она за границы лагеря выбежит? Ну и пусть. Зачем неволи страшиться, если уже в неволе? «Не найдут, не должны отыскать», – пообещала сама себе Кессаа, вдохнула несколько раз, прислушалась, пробормотала присказку на собственный неслышный шаг и рванула за конец нити.

Обожгло изнутри и снаружи, в комок скрутило, попади на зубы кончик языка, откусила бы и боли не почувствовала. Куда же больше боли, если захлестнула она с головой, на дно повлекла, и если не закричишь, не застонешь, все равно что воздуха не глотнешь. Вот она, смерть – не в локте застыла, а обняла да в шею поцеловала. Дышит тяжко и с придыхом, сопит, на ухо бормочет: «Закричи, девочка моя, закричи напоследок, прежде чем отлететь от тела измученного. Закричи!..»

Не закричала. Сначала утерпела, а потом, когда терпение растаяло, исчезло, пузырями по раскаленному рассеклось, нечем кричать уж было. И лед в глотке захрустел, и тьмой заволокло, и в груди сперло. И одно лишь вдруг в голову пришло, когда вместо того чтобы встать да в сторону кинуться, поплыла Кессаа в беспамятный сон – что ж ты, Зиди?..

Мэйла проснулась в темноте. Ныло в висках, знала уже бывшая жрица, что просто так не стучит у нее в голове. Опять, что ли, судьба не в ту сторону заворачивает? Не так ли стучало, когда много лет назад весть долетела, что не она преемницей хозяйки храма Сето станет, а приживалка храмовая? Чем она Ирунга взяла, что согласился он с предсмертным желанием ополоумевшей старухи? Как он дар в убогой разглядел? Что он в зеркале Сето увидел, куда и взглянул-то мельком, что охрану к Тини приставил? Неужели не понял, что не будет она ему в рот смотреть да при звуке его голоса потом обливаться? Из Суйки едва живая пришла, сказала, что в храме была, а что там видела, никому не поведала. Ни храмовым сестрам, никому ни слова не вымолвила.

Больше года терпела Мэйла, а потом пришла к ней. Бросила в арку храма мертвого зайца, в крови порог вымазала, меч обнажила. Могла не выйти Тини, потому как вызов на то и вызов: зовешь, значит, добейся, чтоб вышла. Могла не выйти, но вышла. Мечом бы с Мэйлой не сладила, кто тогда с ней в храме Сето сравниться мог, да и в магии Мэйла не последней была. Только схватки не получилось. Вышла Тини. Ни посоха не взяла с собой, ни амулетами не обвешалась, ничего у нее с собой не было. Вышла и молча в глаза Мэйле взглянула. Да так взглянула, что та на колени упала, пыль глотать начала. Забыла уж Мэйла, магия то была или разум ее покинул на время, только не забыла, что в глазах Тини увидела. Помнила и теперь помнит. Тьмой непроглядной по сопернице хлестнуло, страх в ее животе взбурлил, кровь до хруста оледенела. Что ж Тини за ужас смертный тогда совершить собиралась? Так совершила уже, или движется все к тому?..

Открыла глаза бывшая жрица. Моргнула, стряхивая иней с ресниц. Вспомнила, как все-таки и сама заглянула в заветное зеркало, муть ладонью протерла и разглядела девчонку удивительной красоты с золотыми волосами, так странно Тини напомнившую, что едва удержалась, чтобы каблуком осколок священный не раздавить. Что она тогда поняла? Что Седлу рассказала? Как поняла, так и рассказала. Одно только не добавила: вся боль, что узлом с образом Тини схлестнулась, ею же и побеждена может быть. Или нет… Злобы тогда слишком много в Мэйле было, чтобы картинки с врагом своим спокойно рассматривать. Одно теперь ее беспокоит: Тини ли она увидела в зеркале или Кессаа?

Потрескивал в трех шагах костер, негромко бормотали о чем-то стражники, натужно сопел Гуринг. Что же тут не так? Или головные боли не от предчувствия дурного, а от возраста начались? Вряд ли, не всякая молодая с ней сравнится, спасибо Ирунгу за теплый угол и дело по душе в его храме, спасибо Седду, что приплачивать начал, едва тан дома Стейча подальше от кровожадных сыночков девчушку немощную упрятал. Да и Тини без награды не оставила, словно и не было того тяжелого взгляда и ползания на коленях Мэйлы. Знала бы она, что и Седд ей за девчонку платил…

– Кессаа!

Еще отзвук собственного голоса не затих, а Мэйла похолодела, хотя и так холод ночной руки да ноги стянул. Одним движением одеяло отбросила да зубами заскрипела – не было девчонки на месте. Взметнулась на ноги, пнула храпящего старика, обожгла ледяным взглядом стражников, прошипела:

– Где пленница?

– Да вон она, – ткнул пальцем десятник в сторону ложа и осекся.

– Подожди шуметь-то! – заохал, держась за отбитый бок, Гуринг. – По нужде, может, отошла?

– По нужде?! – скрипнула зубами Мэйла. – А ворожба твоя где?

– Дозорные! – рявкнул в темноту обескураженный десятник и вытащил из костра горящую ветвь. – Однако искать надо! Далеко уйти не могла. Смотри-ка, ползла она, потому и не услышали!

– Давно? – процедила сквозь зубы Мэйла, взглянув на светлеющее небо.

– Да еще в полночь, похоже – свежим снежком присыпало. И след Хеена поверх.

– Идешь со мной, – толкнула десятника в широкую грудь Мэйла. – И дозорных, тех, что в полночь стояли, кличь. С собой их бери. Остальные пусть лагерь сворачивают. И быстро!

Далеко идти не пришлось. След оборвался через три десятка шагов. В снегу темнело могучее тело. Сразу все поняла Мэйла, когда меч корептский увидела и запястье перебитое.

– Что же ты не заорал, дурак? – выдохнула с ненавистью.

Десятник, что задышал сразу, как мех кузнечный, на колени присел, корепта перевернул, снег окровавленный с лица смахнул.

– Два удара! – прохрипел недоуменно. – Гортань вскрыта, да переносица с глазами посечена. Неужели баль в округе бродят?

Зубы Мэйла стиснула, чтобы не завыть, Забилась как волк в западне. Огляделась вокруг, за ствол ухватилась, чтобы в снег не повалиться. Пропал у тела Хеена след Кессаа. Точнее сменился крепким мужским следом. Неизвестный, замыкая кольцо вокруг лагеря, наткнулся на беглянку, играючи поразил бравого корепта и, потоптавшись, пошел в сторону Дешты.

– На себе понес! – оживился десятник. – Далеко не уйдет! Тут до дештского тракта бурелом непролазный. Полтора или два десятка лиг чащи да овраги. Нагоним!

– Кто понес? – потянулась Мэйла к рукояти меча.

– Ну, этот, который вышел из леса, – неуверенно объяснил десятник и вздрогнул, увидев лицо жрицы.

– Так сходи, посмотри, – прошептала Мэйла.

Во тьме и стволы были едва видны, но оттуда явственно летел шелест – «не ходи». Смерть так шелестит, знакомая Мэйле смерть.

– Иди-иди, – кивнула жрица. – Ты и четверо твоих дозорных, которые ни девчонку, ни гуляку этого не учуяли. Да помните, Седд пропажи не простит. И мне и вам… Идите, отряд вас… догонит.

Она вернулась к поляне почти бегом. Кони уже были оседланы, стражники скатывали одеяла. Мэйла взлетела на лошадь и наклонилась к охающему Гурингу:

– Ну, стручок храмовый, и где же твоя магия? Что скажешь?

– Ничего, – зло огрызнулся старик. – На всякую магию найдется отворот, или не учили тебя в храме? На то и охрана стояла, чтобы к стоянке никого не пускать. Может быть, Лебб Рейду какого мага нанял, чтобы девчонку спасти? Помнишь, мы письмо у нее в плаще от мальчишки нашли, где он встречу ей у храма Сето назначает? Что там до встречи той осталось?