Текст книги "Преступление без смысла (СИ)"

Автор книги: Сергей Потёмкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Законодержец. Преступление без смысла

Глава 1

Трое исчезли

Эта история началась в тот день, когда с тремя разными и не знакомыми друг с другом людьми произошли три схожих события.

Первое из них случилось в Риме. На мосту Святого Ангела в то утро было многолюдно: собралась пресса, работали телекамеры, хмурые карабинеры сдерживали возбуждённую толпу. В водах Тибра дежурили катера с водолазами, а с берегов доносились нетерпеливые выкрики. Среди припаркованных за мостом машин стояла карета скорой помощи, и гомон над набережной ясно давал понять: все ждут чего-то необычного.

Центром всеобщего внимания был человек, замерший у перил. Звали его Джон Фултон, хотя во всем мире он был известен как Неудержимый Джон. Неудержимым его прозвали потому, что этот невзрачный с виду англичанин за свои сорок лет успел выбраться из нескольких сейфов, снять с себя все мыслимые виды наручников и высвободиться из полусотни тюремных камер в разных уголках планеты. Джон Фултон был фокусником, которого сравнивали с самим Гарри Гудини, и сейчас он намеревался проделать один из главных трюков в своём европейском турне.

Одетый в чёрный плавательный костюм, Фултон приблизился к металлическому гробу, установленному на широкой платформе. Сцепив за спиной руки, он позволил карабинеру надеть на себя кандалы; другой страж порядка сковал цепями его ноги. Фултон любил этот момент: видя, как его сковывают, зрители всегда замирали.

Наконец всё было готово. С помощью ассистентов Неудержимый Джон улёгся в гроб, который накрыли тяжёлой крышкой. К ужасу собравшихся, последнюю приварили сварочным аппаратом. Приглашённые из толпы зрители придирчиво ощупали каждый сантиметр гроба, а какой-то малыш лет семи даже пнул его, вызвав замечания двух старушек.

– Дамы и господа, – торжественно произнёс в микрофон ведущий, – сейчас вы увидите один из самых известных номеров Неудержимого Джона! Скованный по рукам и ногам, великий маэстро фокуса вновь продемонстрирует, что для него не существует преград! Запертый в гробу, опущенный на дно Тибра, он предстанет перед нами целый и невредимый!

– А на сколько ему воздуха хватит?

Вопрос принадлежал малышу, пинавшему гроб. В толпе засмеялись, и кто-то мрачно пошутил:

– До конца жизни…

Уилл Бёрк, один из помощников Фултона, всего месяц работавший в его команде, переступил с ноги на ногу. Уилл понятия не имел, как делается этот фокус. Он знал, что у гроба нет двойного дна, потайного люка или «секретных» болтов, головки которых скручивались бы изнутри. Крышку действительно приварили намертво – чтобы вскрыть гроб, понадобился бы инструмент для резки металла. Правда, Фултон прятал отмычку, чтобы снять кандалы (где прятал, Уилл не знал, но предполагал, что это знание ухудшило бы его аппетит), однако отмычка не помогла бы выбраться из гроба, – а Фултон всегда выбирался и победно представал перед публикой.

Поначалу Уилл допытывался у коллег, как он это делает, но потом понял, что и они ничего не знают:

– Лучше не спрашивай, – сказал как-то Стив Ревинсон, работавший с Фултоном десять лет. – Лишних вопросов он не любит.

– Но не проходит же он сквозь стены?! – воскликнул Уилл, и Ревинсон усмехнулся:

– По правде говоря, я думаю, что именно это он и делает…

В тот день Уилл решил, что его разыгрывают, – но теперь, наблюдая за номером, он почти верил тем словам.

Ведущий закончил речь и дал знак к началу «церемонии». В небе уже кружил вертолет, и, когда он завис над мостом, свисавшие с него тросы были прикреплены к четырем кольцам, приваренным к гробу.

Толпа благоговейно замерла. Металлические тросы натянулись, железный ящик взмыл в воздух… а потом медленно опустился в воды Тибра. Лебёдка под днищем вертолета размоталась, тросы отсоединились и полетели в реку.

Спасти Джона Фултона теперь могло лишь его собственное мастерство.

Прошла минута, другая… Поверхность воды успела успокоиться. Среди зрителей витал тревожный гомон, объективы камер следили за рекой.

– А он не должен уже появиться?.. – проронили в толпе.

Уилл глянул на часы и пихнул Ревинсона в бок:

– Ты время заметил? У меня часы встали.

Тот посмотрел на свой «Ролекс»:

– Странно: мои тоже стоят…

Это и впрямь было странно, но больше волновало то, что Фултон ещё не вынырнул. Собравшиеся уже вовсю шептались.

Когда стало ясно, что что-то пошло не так, к делу подключились водолазы: с помощью мини-крана, установленного на катере, гроб был поднят со дна. На берегу в окружении испуганных зрителей спасатели вскрыли его специальной пилой и ножницами по металлу. Пока они трудились, из гроба не донеслось ни звука; никто уже не сомневался, что случилась беда.

Но когда подняли крышку, представшее зрелище оказалось неожиданней самых жутких версий.

В гробу было пусто.

Джона Фултона искали несколько дней, но без толку: знаменитый иллюзионист исчез. Однако ещё более странным было то, что у всех, находившихся в тот день у моста Святого Ангела, остановились часы. И случилось это одновременно – в одиннадцать тридцать утра.

Второе странное событие того дня произошло в одной из пекинских тюрем. Главным его фигурантом стал молодой китаец по имени Чонган. Вообще-то сокамерники звали Чонгана Счастливчиком, но сейчас он себя таковым не считал, – да и кто сочтёт себя везучим, шагая в карцер со скованными за спиной руками?

– Стоять! – велел надзиратель, и Чонган послушно остановился.

Надзирателя звали Толстый Жонг (за глаза, разумеется), и в общем-то он относился к Чонгану неплохо… До этого дня.

А всё из-за того, что охранники узнали о необычном даре Чонгана – его феноменальной интуиции. Благодаря ей он однажды сдал билет на поезд, который потом потерпел крушение. В другой раз Чонган отказался сесть с другом в такси по причине, которую и сам не объяснил бы; как потом выяснилось, такси вскоре столкнулось с внедорожником. Наконец, ещё будучи ребёнком Чонган упросил родителей уехать из города Кобе во время поездки в Японию. Мальчик закатил такую истерику, что папа с мамой испугались за его психику и сели в первый же автобус.

Через час после этого в Кобе случилось страшное землетрясение.

Про Чонгана писали в газетах, а однажды даже позвали на телевидение дать интервью. Видимо поэтому Чонган решил, что фортуна убережёт его от всего: работая в страховой фирме, он стал проворачивать финансовые махинации. Но фортуна то ли решила отдохнуть, то ли разочаровалась в своём подопечном, и в итоге Чонган угодил в тюрьму на десять лет.

И вот недавно до охраны дошел слух, что в их заведении содержится необычный преступник. А поскольку главным развлечением тут была игра в кости, то каждый решил заполучить Чонгана в качестве талисмана.

Поначалу тот обрадовался – что и неудивительно, если сидишь целыми днями в камере; даже душ здесь почитали за праздник… Но радость была недолгой: перед тем, как кинуть кости, Жонг спросил у Чонгана, что сейчас выпадет. Отвечать что-то надо было, и тот назвал четвёрку.

Выпала тройка.

Разумеется, Чонган объяснял, что он тут ни при чём, и вообще предсказывать будущее он не умеет; но объяснять что-то Толстому Жонгу – всё равно, что пытаться достучаться до коровы – с той лишь разницей, что корова хоть что-то понимает.

– Посиди-ка в гадюшнике! – рявкнул Жонг, втолкнув Чонгана в сырой, провонявший плесенью карцер. – Будущее он предсказывать не умеет… Всё ты у меня предскажешь, – а если нет, будешь гнить тут до конца срока! Я тебе устрою весёлую жизнь… Ты у меня настоящим оракулом станешь!

…Когда он вернулся, чтобы передать Чонгану воду, то обнаружил, что за дверью подозрительно тихо. Надзиратель глянул в дверное окошко… и замер, словно увидел призрака.

Поворачивая ключ, он надеялся, что глаза его обманули, но надежда испарилась, едва открылась дверь.

В карцере никого не было.

Чонгана так и не нашли. Куда он делся из камеры, где отсутствовали ни то что окна – даже щели, никто сказать не мог. А ещё все удивились, обнаружив, что в тюрьме не осталось исправных часов: даже айфоны сотрудников перестали показывать время в одну и ту же минуту.

Ровно в семнадцать тридцать вечера.

И наконец, третье событие случилось на борту «Боинга», летевшего из Лиссабона в Нью-Йорк. В салоне бизнес-класса Виктор Павлович Стрепетов сражался с морской болезнью, а заодно и со своей женой.

– Если я сказала, что пройдусь по магазинам, значит, пройдусь! – заявила Людмила Васильевна Стрепетова. – А ты езжай на свою дурацкую конференцию!

– Конференция не дурацкая… – простонал Виктор Павлович, с ужасом ощутив, как содержимое желудка поднимается выше. – Там будут учёные со всего мира! Проблемы, которые мы станем обсуждать, имеют глобальное значение…

Новый приступ тошноты заставил его умолкнуть, чем супруга и воспользовалась:

– Вот и обсуждайте – только я тут ни при чём!

– После конференции все придут на банкет, и будет невежливо, если я появлюсь на нём один. Между прочим, билеты оплатили нам обоим!

– В Пензе ты каждый день заявлялся домой с банкета, – съязвила Людмила Васильевна, – и моё присутствие там не требовалось!

«Тоже мне, учёный! – подумалось ей. – Да если б не молния, ты бы и кандидатскую не дописал!»

Молния попала в Стрепетова семь лет назад, когда он шёл с работы. На здоровье его это почти не сказалось, зато сказалось на интеллекте: обычный математик вдруг стал гением! Работами Стрепетова заинтересовались в РАН, его стали приглашать на семинары за рубеж. А случай с молнией сделал его звездой: Виктор Павлович даже на телевидении появлялся (собственно, это и занесло его в Лиссабон – португальцы сняли шоу про необычных людей; увы, Стрепетов не имел там успеха – в отличие от йога, глотавшего раскалённые шпаги и увезённого со съёмок в больницу).

– Проклятье… – прошептал Стрепетов, вжавшись в кресло: бой с морской болезнью был проигран.

Супруга уснула, едва он дошёл до туалета: чего волноваться? – в самолётах его всегда тошнит. Укрывшись пледом, Людмила Васильевна погрузилась в сон, где она прохаживалась по бутикам, а продавщицы любезничали с ней как с королевой…

Проснулась она оттого, что её трясли за плечо:

– Yourhusband… – сказала стюардесса и замолчала.

С английским Людмила Васильевна была не в ладах, но фразу «ваш муж» поняла.

Дальнейшие события сошли бы за дурной сон.

Оказалось, они уже сели, но мужа нигде не было. Перед посадкой его просили сесть на место, но из запертой кабинки не ответили. Решив, что пассажиру стало плохо, стюардесса открыла дверь запасным ключом.

В кабинке было пусто.

Поиски Стрепетова успехом не увенчались – он будто испарился в самолёте, летевшем в нескольких километрах над Атлантикой. А ещё на борту «Боинга» остановились часы – даже на приборах, установленных в кабине пилотов. У пассажиров часы были настроены на лиссабонское время, и стрелки их застыли на десяти тридцати утра – той минуте, когда за Стрепетовым захлопнулась дверь санузла.

Глава первая

Дарую тебе то, чем обладал

Колёса инвалидного кресла скрипели, когда Глеб толкал их вперёд. Толкать было трудно – кресло предназначалось для помещения, и шины были литые. Глеб в сотый раз подумал, что на улице больше подошли бы пневматические.

Впрочем, какая теперь разница?

Высовывать нос из дома в такой дождь, да ещё на ночь глядя было безумием. В его положении – безумием вдвойне. Будь жива мама, она бы скорее сама его убила, чем выпустила сейчас за порог, – да он и сам бы не вышел, даже если бы мог ходить. С того дня, когда он последний раз стоял на ногах, не прошло и года, но Глебу казалось, что минула вечность.

Сквозь дождь огни спального района светили равнодушно и блекло. Дома выглядели миражами – потому что стояли далеко. А поблизости – лишь пустырь с заброшенной детской площадкой, да автобусная остановка… Ну и ещё магазин с глупым названием «Виктим»; вряд ли его хозяин потрудился заглянуть в англо-русский словарь.

У магазина Глеб отдышался. Когда-то он занимался лёгкой атлетикой и даже был вторым на областных соревнованиях. От дома до «Виктима» он добежал бы за минуту, не сбив дыхание.

Сегодня этот путь занял полчаса.

Разумеется, пандус у магазина отсутствовал – как и у всех зданий в этом городе. Значит, внутрь не попасть… Ну и плевать – дождь можно переждать и снаружи.

«Дождь-то ты переждёшь, – шепнул внутренний голос, – а что потом?»

Наверное, его уже ищут. Баба Дуня, пожилая соседка, видела его в подъезде: «Господи, Глебушка, куда ж ты в такой дождь-то, а?..»

Глеб на неё даже не взглянул – въехал в лифт прежде, чем старушка успела помешать. Наверняка та побежала к тёте, принимавшей ванну – о выходке Глеба она понятия не имела: он специально дождался момента, чтобы улизнуть из квартиры.

За воротник текла вода, и Глеб поёжился. Забавно будет умереть от простуды, пережив ту аварию… И что с того, что ему только тринадцать? Умирают все – даже младенцы.

Глеб понимал, что он сейчас не в себе, и что из дома сбегать было глупо. Только это был уже не его дом.

Терпение Глеба иссякло час назад, когда тётя дурно отозвалась о маме: что она сказала, Глеб уже и не помнил… Началось всё с того, что он не дал ей убрать в шкаф мамину любимую вазу.

Одиннадцать месяцев назад «Тойота» с Глебом и Викторией Шустовыми столкнулась с грузовиком, чей водитель заснул. Мама Глеба погибла, а сам он уцелел лишь чудом – потом сказали, повезло, что сзади сидел. Хорошенькое «повезло» – паралич нижних конечностей… Ноги стали худыми и ничего не чувствовали.

Ходить он теперь сможет лишь во сне.

Тётя оформила опеку и переехала в их с мамой квартиру (свою она кому-то сдала). Глеб не возражал: тогда ему было всё равно. Другой родни у него не было, кроме отца, но тот ушёл, когда Глебу был год, и увидеть сына не стремился – ни здорового, ни прикованного к инвалидному креслу. Была ещё мамина подруга – раньше она к ним ходила; но после выписки Глеб не видел её. Правда, она позвонила разок – извинилась, что не навещает: «Сейчас у нас чёрные дни, течёт сантехника».

В ту минуту Глеб понял, что люди делятся на две категории: одни знают, в какой аптеке лекарства дешевле, другие считают, что чёрные дни – это когда течёт сантехника.

– Эй, пацан, валил бы ты, а? – услышал Глеб и обернулся: из «Виктима» вышла продавщица и смотрела на него недобрыми глазами. – А то промокнет тут, помрёт ненароком, а мне расхлёбывай…

Глеб помнил, что здесь есть и другие продавцы – вполне нормальные, дружелюбные… Но сегодня, видно, не их смена.

Продавщица вернулась за прилавок, и тут светофор у дороги мигнул и погас. Окна «Виктима» потемнели.

– Блин, достало!.. – донеслось из магазина. – Опять на линии обрыв!

Глеб шмыгнул носом. Разгорячённый, он сначала не чувствовал холода, зато теперь ощутил его сполна.

А с холодом пришла злость. Хотелось одного – убраться подальше… Толкать коляску, пока не лопнут мышцы.

Глеб подъехал к дороге.

– Пожалуйста, помоги!..

Он не сразу понял, что слышит кого-то. А через секунду опять:

– Я здесь!..

У Глеба душа ушла в пятки. Сразу вспомнилось, что он один, на окраине города, и, если что, то и не убежит… Здравый смысл велел уносить ноги, хоть те того и не стоили.

Но тут его взгляд упал на дорогу.

Там кто-то лежал – прямо посреди проезжей части. Наверное, какой-нибудь алкаш… Ну а кто бы ещё лёг на асфальт, где его первая же машина задавит?

Глеб сунул руку в карман. Достал смартфон, включил фонарик. Посветил на «алкаша»…

И оцепенел.

Это был мужчина; он пытался встать, прижав ладонь к животу. На его пальцах была кровь.

Мысли Глеба стали путаться.

– Я должен… сберечь… – шептал мужчина. – Пока жив… пока не поздно…

Он почти поднялся, но рухнул на одно колено. Одолев панику, Глеб подъехал и схватил его за рукав; оттащить бы его!..

«Мог бы ходить – оттащил бы», – метнулось в мозгу.

– Помогите! – крикнул Глеб. – Помогите, здесь раненый!

Смартфон выскользнул из пальцев и упал в грязь.

– Ничего не узнали… – прохрипел незнакомец. – Ни про Рим, ни про Пекин… ни про авиалайнер… Чёртов домовой!..

– Послушайте… – Глеб держал раненого, не давая ему упасть. – Вы должны встать – один я не дотащу вас… Пожалуйста!..

– Всё равно умру… – прозвучало с усмешкой. – Жаль, что вот так… глупо… – незнакомец вдруг потянул Глеба из кресла, заставив его вскрикнуть. – Нужно… сберечь… ингениум…

– Пустите!.. – Глеб рванулся, но мужчина вцепился в него мёртвой хваткой; от окровавленных пальцев исходил жар, а другую руку он поднёс к своей груди.

Глеб был как во сне, причём в кошмарном. Под ладонью раненого вспыхнул свет и собрался в подобие шаровой молнии, которую тот приложил к груди мальчика.

Это было так больно, что Глеб чуть не сорвал голос от вопля, – но всё же он каким-то чудом услышал:

– Дарую тебе то, чем обладал… Используй во благо, но не во вред… Для других, но не для себя… Выбери достойный… путь.

Возможно, прозвучало и что-то ещё, но Глеб не слышал, потому что потерял сознание.

***

– Ну зачем ты это сделал? Куда бы ты отправился, да ещё в такой дождь? – причитала Римма Павловна, загромождая тумбочку пакетами. В них были яблоки; вот всегда так – попадёшь в больницу, и тебя пичкают фруктами… По мнению Глеба, лучше бы носили мороженое.

Впрочем, ему и мороженого не хотелось.

– Я чуть с ума не сошла, – тётя села на стул. – Хорошо ещё, что тебя быстро нашли – в такой ливень неизвестно, чем всё могло кончиться…

Глеб молчал.

Чувствовал он себя глупо: выходка с побегом теперь казалась ребячеством. С другой стороны – пусть не говорит гадости о маме… А будет говорить, он сбежит ещё раз.

И десять раз, если надо.

– Вот… – Римма Павловна взяла из сумочки книжку. – Заняться тут нечем, почитаешь…

Глеб глянул на книгу: детский детектив. Он-то любил фантастику, но тётю такие мелочи не заботили.

Очнулся Глеб вчера, в реанимации – и совсем не помнил, как попал в больницу. Вошли врач с медсестрой, посыпались вопросы: как зовут? Были ли проблемы с дыханием, болела ли голова? Как связаться с его родными? Глеб честно сказал, что чувствует себя хорошо; мало того – на груди, куда приложили странный шар, не осталось и следа.

Вопрос о том, что с ним стряслось, застал Глеба врасплох: не говорить же, что случилось на самом деле? – в такое ведь не поверят!.. Но рассказал он всю правду, а когда закончил, медики переглянулись. «Мальчик спятил», – вот что было в их взглядах.

Потом Глебу сказали, что нашли его полицейские ППС, что никакого раненого мужчины рядом с ним не было и что ему нужно отдохнуть.

Через сутки его перевели в общую палату. Соседи попались так себе – два пацанёнка лет восьми и ровесник Глеба по имени Вова, не отрывавшийся от планшетника. За час Вова произнёс две фразы: «не люблю больницы» и «интернет тупит».

И вот теперь пришла тётя.

– Наверное, я была неправа, – призналась Римма Павловна. – Я плохо отзывалась о Вике в твоём присутствии…

«Ну да, – подумал Глеб, – полсотни раз за последнюю неделю».

– Впредь постараюсь так не делать, – тётя помолчала и добавила: – Что-то не получается у нас с тобой ужиться…

– Ну так и отдайте меня в детдом.

Глеб брякнул это, не подумав. Сразу стало тихо; кроме них в палате был только Вова, изображавший, будто пялится в планшетник.

– Глеб, ну какой детдом? – тётя рассмеялась, силясь обратить всё в шутку. – Просто нам следует… терпимее относиться друг к другу. Больше я не скажу о Вике ничего дурного, но и ты должен понять, как мне тяжело… и думать о последствиях своих поступков. Посуди сам, чем мог кончиться твой побег – о нём будут говорить все соседи!..

Вообще-то я мог и воспалением лёгких заболеть, подумал Глеб, но промолчал.

– В нашем городе каждый на виду, – продолжила Римма Павловна, – и ты достаточно взрослый, чтобы это понимать. Конечно, у тебя сложный возраст, и тебе сейчас нелегко…

– Да нет, я просто ходить не могу, а так всё в порядке, – вырвалось у Глеба.

– Кстати, по поводу твоего лечения… – тётя словно не заметила его тона. – Я достала путёвку в санаторий: учреждение хорошее, квалифицированный персонал…

И главное, бесплатно, подумал Глеб: он знал, что путёвку тётя «достала» через знакомых и ничего не платила.

– Думаю, ты будешь рад побыть там пару недель, – закончила Римма Павловна. – Или я не права?

– Я буду рад, – монотонно сказал Глеб.

Он не врал: лучше в санаторий, чем домой – да и есть ли у него теперь дом?..

Когда тётя ушла, Глеб потянулся за яблоком, но тут скрипнула дверь, и вошёл странный гость…

Точнее, гостья.

Забыла что-то, решил Глеб.

Но это была не тётя. И даже не медсестра.

Вошедшей оказалась девушка в деловом костюме – тёмно-серый жакет и брюки. С её внешностью это не вязалось: сиреневые волосы стоят торчком, в левой ноздре пирсинг… В общем, костюм бизнес-леди, а лицо хакерши-неформалки.

Пройдя в палату, «хакерша» подошла к Вове:

– Тебе нужно в туалет. Срочно.

Вова глянул на гостью, но как-то вяло… а потом слез с койки и заковылял к двери, даже не надев тапок.

– Планшетник оставь, – велела девушка. – С этой минуты будешь проводить с ним не больше часа в день и займёшься спортом – скажем, бегом… Теперь иди. А, нет, стой: на обратном пути споёшь «Кукушку».

Вова сонно признался:

– Я слов не знаю.

– Живёшь в неволшебке и не знаешь Цоя? А песню про ёлочку знаешь?

– Знаю.

– Вот её и споёшь – только в коридоре… Всё, иди давай, надоел уже!

Глеб наблюдал за ними с открытым ртом. Когда Вова вышел, «хакерша» повернулась к нему:

– Теперь можно и поговорить.

Она была старше Глеба лет на пять-шесть. Рот он так и не закрыл, за что и поплатился:

– Мух, что ли, ловишь? И кончай на меня глазеть.

– Да не глазею я!.. – вспыхнул Глеб.

– А впрочем, глазей, – разрешила «хакерша». – Я лучшее, что тут можно увидеть.

Глеб разозлился:

– Я же сказал, что не глазею! И вообще, кто вы… ты такая?

– О, уже и на «ты» перешёл, – гостья хихикнула. – Правду говорят, что у нынешних подростков нет никакого почтения к старшим.

– Да ты не намного старше меня! – возмутился Глеб.

– Мне, между прочим, уже девятнадцать, – «хакерша» села на стул. – Хотя у дам о возрасте не спрашивают.

– А я и не спрашивал – ты сама сказала.

В палате повисла тишина: Глеб ждал объяснений, а гостья бесцеремонно его разглядывала. Наконец она сказала:

– А ты за словом в карман не лезешь… Может, не зря он передал ингениум тебе.

Глеб вздрогнул. В мозгу мигом всплыло: «Нужно… сберечь… ингениум…»

– Меня зовут Дея, – гостья протянула руку. – Это значит «деятельная». Не хочу хвастаться, но имя мне подходит.

Ответив на рукопожатие, Глеб представился – хотя почему-то был уверен: Дея знает и его имя, и фамилию, и возраст.

– Держу пари, позавчерашний вечер тебе кажется сном, – сказала Дея. – Расслабься – с ума ты не сошёл: всё было на самом деле.

Глеб заёрзал – неужели выяснится, что с ним стряслось? А Дея продолжила:

– Человека, которого ты встретил, звали Далебор. Ты о нём ещё услышишь, а пока что…

– Звали?.. – перебил Глеб. – Но врач сказал, нашли только меня – выходит, он всё-таки…

Говорить «умер» не хотелось, и Глеб умолк. В глазах Деи отразилась боль:

– Ты прав, он умер. Если интересно, куда делось тело, то всё просто: тело забрали мы. И пришлось менять память всех, кто видел его.

Глебу стало холодно.

Мелькнула мысль о розыгрыше, но как-то робко… Хотя лучше бы его разыгрывали, – а то правда получалась какой-то зловещей. Он даже сглотнул.

– Кто вы?

– Ну, – Дея взяла яблоко из пакета, – я бы сказала, только боюсь, не поверишь. Видишь ли, чтобы поверить мне, ты должен кое-что увидеть, а чтобы увидеть это «кое-что», ты должен отречься от самого себя – точнее, от своей нынешней жизни. Но если ты от неё отречёшься, а потом увидишь это «кое-что», и оно тебе не понравится, то назад пути не будет. Такая вот дилемма.

Дея вгрызлась в яблоко, и тут до них донеслось:

В лесу родилась ёлочка,

В лесу она росла…

– О, запел наконец, – хмыкнула Дея. – А фальшивит-то как!..

Закричали медсёстры, пытаясь урезонить «певца», но Вова всё голосил – и не где-нибудь, а в коридоре, как ему и велели. Глеб был поражён:

– К-как ты это сделала? Это что, гипноз?

– Угу, – кивнула Дея, – могу и тебе что-нибудь приказать… Да не бойся, не буду! Теперь ты знаешь, что я умею. Этот мир не такой, каким ты его представлял: не обижайся, но сейчас ты как муравей, который видит лишь свою поляну. Однако судьба свела тебя с нами… кстати, чуть не забыла…

Она достала из кармана предмет – вроде мобильник, но всего с одной кнопкой:

– Держи.

– Что это? – удивился Глеб.

– А разве не видно? Это телефон. Звонить с него можно только мне, зато хоть с Марса.

Глеб повертел телефон в руках:

– А оно мне надо?

– Надо или нет – решай сам. Только я не зря сказала про муравья и поляну: ты можешь увидеть остальной лес. Хочешь остаться муравьём – выкинь телефон и забудь, что слышал. Но если предпочтёшь узнать мир таким, какой он есть, просто позвони.

– А почему не объяснить всё сейчас? – недоумевал Глеб.

– Потому что сначала тебе нужно принять решение.

– Какое решение?

– Ты должен забыть о своей жизни, а все, кого ты знал, забудут тебя – даже твоя тётя… Хотя от этого я бы не расстроилась. Но взамен ты узнаешь, что находится за пределами поляны.

В коридоре вновь закричали – врачи пытались вколоть бедному Вове успокоительное.

– Мне пора, – Дея встала со стула. – И помни: позвонишь, назад пути не будет.

– Постой!.. – Глеб подался вперёд. – И это всё, что ты скажешь?! Ты же ничего не объяснила!

Дея обернулась с порога:

– И не объясню, пока не сделаешь выбор – впрочем, мы оба знаем, что телефоном ты воспользуешься… Только сделай это поскорее, – она вдруг подмигнула Глебу. – Нельзя заставлять красивую девушку ждать!

***

Остаток дня Глеб думал над предложением Деи. Хотя какое там предложение – он ведь ничего не узнал! Ну позвонит он ей, а потом что? С чем он столкнётся и где окажется?

«Она же ничего не сказала!» – злился Глеб. Кого Дея представляет, и на что они способны? А судя по тому, что проделала она с бедным Вовой (тот сейчас спал, накачанный снотворным, и Глебу даже было его жалко), способны они на многое… По всему выходит, что с ними лучше не связываться.

Он повертел в руках телефон. Отречься от своей жизни… Легче сказать, чем сделать!

«…все, кого ты знал, забудут тебя». Да кто согласится на такое?!

С другой стороны, о нём и так мало кто помнит. Ну общается он в скайпе с бывшими одноклассниками, перезваниваются иногда… Приходят те всё реже: последний раз были месяц назад. Полгода – и о нём все забудут, причём без гипноза.

Перед обедом Глеба осмотрел врач и был явно удивлён:

– Не считая последствий аварии, ты просто здоровяк. Подержим тебя недельку и выпишем!

Глеб кивнул, но без радости: куда «выпишем»-то – обратно к тёте? Вот уж повод для восторга…

Потом Вову куда-то увезли, восьмилеток отпустили домой. От безделья Глеб ездил по коридору, пока не нарвался на уборщицу. Вернувшись в палату, он перелез с коляски на койку и вдруг ясно представил своё будущее: жизнь в городе, где у магазинов нет пандусов, сочувственные взгляды соседей. Зависание в Сети, потому что другого окна в мир не осталось.

Рука сама достала из кармана телефон.

Единственная кнопка притягивала взгляд, манила неразгаданной тайной. Глеб вздохнул, нажал её… и ничего.

Даже гудка не было.

«А чего я ждал? – метнулось в мозгу. – Не десять лет уже, чтобы в сказки верить…»

Но тут воздух в палате зарябил, рябь превратилась в силуэт, а тот стал Деей, сидевшей на стуле с газетой в руках:

– Мог бы и раньше эту чёртову кнопку нажать – у меня уже ноги затекли!

– Ты что, всё время здесь была?! – изумился Глеб.

– Не ори, – поморщилась Дея, – а то медсёстры сбегутся… Конечно, я была здесь – куда мне, по-твоему, идти? Да не красней ты – когда врач тебя осматривал, я отвернулась… Ну, почти отвернулась.

Глеб совсем запутался:

– Тогда зачем телефон?..

– А, это… – Дея кивнула на мобильник, который он всё ещё сжимал. – Это игрушка, у соседского мальчишки позаимствовала. Хотелось почувствовать себя шпионкой: прийти к парню, наговорить всякую ерунду и исчезнуть. До парня тебе далековато, но я непривередлива.

Глеб так негодовал, что не мог найти слов:

– Ты…

– Нахальная самодовольная стерва, которую убить мало. Мне это уже говорили, так что не парься.

Дея вдруг встала и схватила его за руку. Глеб прищурился:

– Эй, ты чего творишь?..

– Не бойся, невинности тебя не лишу. Ну что, готов?

– К чему?..

– Ну ты же вроде принял решение, от своей нынешней жизни отрёкся. Так отрёкся или нет?

– Ну… да…

– Значит, пора приместиться.

– В смысле, переместиться?.. – переспросил Глеб, решив, что ослышался.

– Приместиться: по-вашему – телепортироваться.

Глеб спросил излишне дерзко, чтобы скрыть страх:

– И куда же мы приместимся?

– Туда, где всё по-другому. Засыпай.

– Что… – начал было Глеб – и уснул.