Текст книги "Казна Херсонесского кургана"

Автор книги: Сергей Белан

Соавторы: Николай Киселев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Вообще «Конюшня» скандальное заведение: другой раз там посидишь – и спокойно, а бывает, как заведется местная «мафия» из сосунков-подростков с кем-нибудь из близлежащих окрестностей выяснять, кто кого больше не уважает – считай, вечер испорчен. Все вокруг летит, свистит и кружится, ну, милиция, а результат… выдворяют всех, «Конюшню» – на запор.

Вот и у нас вчера так же получилось (зачеркнуто) Удалось посидеть чуть больше часа. Завели магнитофон, пошли танцы. Все шло нормально: пили «Мадеру», кофе, ели мороженое с орешками. Мы с Бобом поочередно приглашали наших дам, сначала одну пару, потом другую. Еще выручали ребята, сидевшие за соседним столиком. Их было четверо, перемолвились, оказалось, москвичи. Они тоже приглашали наших девочек, так что все были при деле. А потом они нам на стол еще выкатили пару бутылок вина, от нашего стола, как говорится, вашему. В конце концов столы мы сдвинули.

А потом в зале началась заваруха: местная шелупонь облепила одного из парней, который мирно танцевал со своей (а может, и не со своей) девушкой и стала теснить его, исподтишка тыкать локтями под ребра. Короче, золупаются – не унять. А парень-то из крутых оказался: он и на голову выше всех их, и в каждом кулаке по пуду, под формой-«афганкой» мышцы так и играют. Ну, достали они его, ну, и пошел он их месить. Как любил говаривать Озеров, «голы были на любой вкус» (зачеркнуто) Через пару минут посередине зала уже не дансинг, а Куликово поле. Один из орлов, бедненький, прямо на наш стол приземлился, три фужера башкой расколотил. Лежит – чуть дышит, кровавые сопли на скатерть. Подпархивает его подружка, такая же соплюшка лет пятнадцати, вздыхая, спрашивает: «Ну, что, козлик, допрыгался? Говорила же, больше не пей…» Подхватила, поволокла откачивать. Ну, а банкету, конечно, финита. Бармен вызвал милицию, закрыл бар, вырубил свет.

Пришлось забрать с собой, что не допили – не хватало дожидаться разборов.

Да, маленькое отступление: вчера в кафешке была одна девушка (зачеркнуто), сразу понравилась, с одного взгляда. Она пришла без спутника, хотя не исключено, что кого-то ждала. Я постоянно наблюдал за ней и пару раз мы встретились взглядом, и, мне показалось, что… впрочем, когда кажется – надо креститься. Инка засекла объект моего интереса, но сделала вид, что ей пофиг. Если б вечер так не скомкался, я бы наверняка пригласил незнакомку на танец, а там…

Из «Конюшни» вышли вместе с москвичами. Они предложили пойти на море и продолжить сабантуй там. У них с собой еще была гитара, пообещали квалифицированно поиграть и спеть. Возражений не возникло, и мы двинули. Уже по дороге познакомились подробней, мы назвали себя, они представились буквально так: Сережа Мамай, Вовчик Каратист, Миша Селиванов и просто Сережа. Спектр их жизненной деятельности оказался поразительно широк: Сережа Мамай работает в НИИ, Каратист – тренер одноименной секции, Миша поет в церковном хоре, а просто Сережа уже несколько лет находится в длительной командировке в непростой Голландии…

Время мы с ними провели чудесно. Просто Сережа и Миша действительно неплохо играли и уж совсем очаровательно пели. Особенно Миша, а песнь «По диким степям Забайкалья…» в его исполнении ну, просто шедевр – мороз по коже. Мне просто Сережа потом по секрету сказал, что Миша по вызову приезжал к нему в гости. В Амстердаме он занимался тем, что пел под гитару на улицах и из своей шляпы каждый день вынимал, в пересчете на зелененькие, не менее стольника. Вот так то! А мы за рабочий день и доллара не маем.

В самом конце, около трех ночи, устроили купание. Купались в адамоевиных костюмах, но все было прилично, никаких пошлостей. Уже на обратном пути они предложили составить им компанию в сборе урожая с совхозных плантаций. Сережа Мамай – любитель горных путешествий – как-то напоролся на эти сады в районе Понизовки (это в километрах шести от Симеиза) и убеждал, что они почти бесхозные, от персиков просто ломятся ветки, а за гроздьями винограда совсем не видно листьев. Мы соблазнились.

И вот сегодня с утра пошли. Да, операция не оказалась прогулкой. Туда, вверх, мы шли еще налегке, затаренные дюжиной бутылок с винчиком и легкой закусью. И еще у Миши была гитара, играл на привалах для поднятия духа. А дух стал иссякать довольно скоро. Особенно у девочек. С начала подъема не прошло и часу, а они уже скисли: «Ну, скоро там, ну, скоро придем?» Пришлось остановиться, передохнуть, ну и подкрепиться для бодрости. Подкрепились на свою голову. Захмелевшая враз Наташка стала капитально отставать, ее заносило. К тому же она, дура, пошла не по той тропке, что все, оступилась и, упав, подвернула ногу. Вовчик Каратист дергал, дергал ей кость, вроде и вправил ей вывих, но она все – не ходок. Пришлось ее волочь, по сути, на себе, ладно Сережа Мамай – гигант, мощен как Геракл, посадил ее на спину, и – вверх, как тяжелый танк.

Ну, все же добрались. Действительно сад, слов нет, от персиков в глазах рябит. И большие, с биллиардный шар! Хотели уже рвать, но кто-то заметил чуть поодаль шалаш-сторожку. Осторожно приблизились. У шалаша огромный пес лениво зевает, не залаял даже. Просто Сережа сказал, что это потому, что он его загипнотизировал, собаки, мол, обычно цапают тех, кто прячет от них взгляд и их боится. А когда смотришь им глаза в глаза, поджимают хвост. Кроме специально обученных. Не знаю, не пробовал, может и так. Еще к шалашу была прислонена берданка, а из него торчали кирзачи сорокагромадного размера. А перегаром несло! И храп до небес. Берданочку мы чуть припрятали, чтоб этот обалдуй сторож, если вдруг вскочит и нас заметит с похмелюги, по нам, халявщикам, палить не вздумал. А то от пьяной ретивости наделает делов.

Мы сначала девочек оставили в засаде и стали собирать урожай мужским составом, но процесс шел медленно. Посмотрели, посмотрели они, как мы мучаемся, и говорят: «Идите лучше вы на атас, а мы покажем, как это делается». И показали! Я засекал – восемь минут и кошелки доверху.

Поворачиваем затем к винограднику, а там на меже мужик молодой бородатый в тельняшке стоит, мнется. Он все видел, но настроен на удивление мирно.

«А что, ребята, выпить есть?» – спрашивает. «Ну есть, – отвечаем, – в чем дело?» «Да я сторож этого виноградника, вон сторожка (кивнул на пригорок), пойдемте маленько вмажем, и виноград хоть весь забирайте, ну, сколько унесете».

Ну, пошли мы к нему, оказалось, свой брат, студент-заочник, сезонно подрабатывает. Посидели мы с ним, выпили, попели песен, загрузились и назад собираться. А Славик – сторож нам на прощанье: «Наперед знайте – сюда, в сады Семирамиды, вход два пузыря с носа. Захотите витаминчиков, никаких вопросов – затаривайтесь и сюда! Здесь без градусов со скуки подохнуть можно»… Словом, если человек хороший, так он и есть хороший – ничего не скажешь…

Назад спускались, шутили: «Нам, сколько набрали, не съесть, пропадет зря. Пойдем на базар сдадим недорого – будет на мелкие расходы». А просто Серж урезонил: «Да вам бабки-торговки там вмиг все волосы повыдергивают, за то что цену сбиваете. У них свои понятия о рынке и такую конкуренцию они в гробу видали…» Ну, дошли нормально, но задрючились вдрызг.

Сейчас Боб с Сашком гоняют на кухне чаи, а я (зачеркнуто). Надоело писать, пойду к ним.

И еще одно отступление. Сегодня ходил на почту отправлять посылку старикам со сладким луком. Прихожу, а там ОНА, та, что была в кафе. Стояла впереди, тоже посылку сдавала. Я туда-сюда верчусь, стараюсь обратить на себя внимание; но, видно, был неоригинален, так как пристального внимания не удостоился. Не может быть, чтоб она меня не запомнила! Но кое-что выжать из ситуации все-таки удалось, сделать, так сказать, полшага вперед. Во-первых, я успел засечь адрес отправления и оказалось (надо же!) наш град Даугавпилс. И второе, когда она уже уходила, я успел вдогонку задать топорный вопрос: «Девушка, а как вас зовут?» В ответ взгляд зеленых глаз и: «Жанна, а что?»

Увы, «а что» я еще не придумал, а подошла очередь сдавать посылку. От Джексона никаких вестей, и мне уже кажется…

* * *

…Брезжил рассвет. Как ни в чем не бывало, в дымящем пожарищами городе заголосили петухи. Оживление во дворце не спадало, никто не сомкнул глаз. Савмак выглядел бодро и даже изредка шутил с приближенными; из отрывочных слухов он знал, что восстание в Пантикапее прошло успешно, но ждал более точных сведений. Ожидание тяготило его, но он с искусством актера скрывал свое нетерпение, хотя сердце, бившееся мощно и радостно, готово было вырваться из груди.

С шумом распахнулась дверь, и в зал вошли двое. Первым был Зеттар, за ним чуть живой ковылял старый Улифас. Вид его страшен: голова рассечена ударом вскользь, часть уха отрублена, а лицо и шея залиты спекшейся кровью. Руки тоже по локоть были в крови, но крови чужой. Даже видавший виды Савмак, идя навстречу вошедшим, невольно вздрогнул, остановился.

– Говорите… – коротко бросил он, сохраняя твердость в голосе.

– Наши обидчики… – начал старик и смолк. Было видно, что говорить ему стоит огромных усилий. – …Мы с ними рассчитались сполна… сегодня… а сейчас…

Старик криво осклабился и Савмак вдруг увидел, что у этого ходячего страшилища нет еще и одного глаза. А тот перевел дыхание и продолжал:

– А сейчас их трупы жрут голодные псы… на городских улицах, на свалках… Только что я сам порешил жену и детей своего бывшего хозяина. Жаль, что не прикончил самого… до меня кто-то…

– Зачем же детей? – спросил Савмак с неодобрением.

– Что? Добренький?! – единственное око старика готово было вылезти из глазницы. – А ты забыл, как он собаками затравил моего сына за кусок хлеба. За маленький кусочек хлеба. А?! Как я его молил о пощаде, а он только смеялся. Смеялся и науськивал зверей…

Савмак остановил его жестом:

– Ты прав, он твой. Но где же Румейдор, я жду, я хочу обнять его.

Улифас и египтянин понурили головы.

– Он погиб, преследуя Диофанта, – скорбно промолвил немногословный Зеттар.

– А где Диофант, где этот Митридатовский палач? – вскричал Савмак.

– Ушел с личной охраной на последнем херсонесском корабле, – в голосе египтянина звучали вина и досада. – Но больше не ушел никто.

– Да, да, – добавил старик, видя, что Савмак сильно огорчился, – остальные разбиты и схвачены.

– Лучше б ушли все остальные, но Диофант был бы здесь. Живой или мертвый… – Савмак по-сыновьи обнял старика. – От этого человека звезды предрекают нам неминуемую погибель.

– Пусть, – старик упрямо насупился. – Все, что будет, все потом, а сегодня они будут расплачиваться с нами своими жизнями.

Около дворца стала собираться возбужденная толпа победивших рабов, она гудела, как улей.

Старик отступил от Савмака и упал на колени:

– Царь, выйди к своему народу.

– Встань, Улифас. Что ты несешь, ты в своем ли уме? – Савмак попытался его поднять, но тот решительно воспротивился:

– Савмак! Ты знаешь всех, кто стоял во главе восстания, кто зажег факел нашей победы, посуди сам: Румейдор погиб, я стар, немощен и уже ни на что не гожусь, Зеттара мало кто знает. Остается тебе стать царем. Стань им ради них! – Старик показал рукой на толпу. – К тому же я уже распустил слухи о том, что ты внебрачный сын Перисада.

– Зачем эта нелепица? – изумился Савмак.

– Так надо, – последовал ответ. – Народ верит в это и не стоит его разубеждать для пользы дела.

Савмак осмотрелся вокруг, присутствовавшие в зале одобрительно закивали.

– Тяжелую ношу ты хочешь на меня взвалить, – вздохнул Савмак, поправляя волосы и одежду, – но выбора не остается. Что ж, пойдем к народу.

Усталые, но ликующие люди плотной стеной обступили ступени дворца, на которых еще не успела остыть кровь. Появление Савмака со свитой они встретили восторженным ревом.

– Царь! Царь! Это наш царь, царь рабов!

– Нет, не царь рабов, а царь свободных! – возвестил Савмак громовым голосом, когда народ чуть приутих. – В нашем царстве больше не будет рабов. Вы все свободны и я ваш царь Савмак Боспорский, царь вольного люда. Сегодня обмывайте раны, оплакивайте погибших и празднуйте победу, а завтра я созову вас и скажу, что делать. А теперь не теряйте времени и ступайте по домам.

Народ начал потихоньку расходиться.

– Царь! Пустите меня к царю! Пустите, он должен меня выслушать! – к ступеням дворца продиралась сквозь толпу тощая, косматая, вся в рваных отрепьях, старуха. Ее черные, как уголь, глаза на сморщенном безобразном лице горели решимостью. Толпа остановилась. Савмак повернулся к ней и спросил:

– Кто кричал меня? Ты, женщина? Что ты хочешь сказать, я слушаю тебя.

Старуха, наконец пробравшись к нему, упала в ноги, обхватив сандалии.

– О, царь, я уже не женщина, а живой прах, который еще носит земля. Помоги! Помоги не мне, а спаси моих трех сыновей. Их вчера продали в Херсонес работать в кузнице. Спаси их, а я умру за тебя!

Савмак оглядел толпу, тысячи глаз взирали на него с интересом и ожиданием. «Надо бы вскрыть казну и отсчитать ей монет на выкуп, – подумал он, – но толпа ждет решения сейчас и от того, какое это будет решение, зависит многое». И решение пришло само собой.

– Женщина, встань! – сказал он, и старуха приподнялась с колен. – Через два дня в Херсонес мы пошлем корабль с послами, ты поедешь с ними. Вот тебе камень, освободи своих детей.

Савмак разжал пальцы и протянул старухе диадему Перисада:

– Она стоит очень много, хватит выкупить и твоих сыновей, и еще два десятка молодых рабов. Привезешь всех сюда. А теперь иди, мне надо еще о многом подумать…

Толпа взорвалась бурей одобрения и хвалы. С этой минуты Савмак стал их подлинным царем.

XI

– Батальон, подъем! – прогрохотало в комнатке, где, несмотря на открытое окно, стоял тяжелый запах перегара, а на койках в скомканных простынях скрючились спящие Боб и Мироныч.

Реакция, как и следовало ожидать, была нулевая. Джексон попробовал растолкать, но тоже безуспешно. Гаркнув еще один раз для порядка, он решил действовать по-иному: приволок из сада акустическую колонку, установил ее на тумбочку и врубил проигрыватель на полную мощность. Эффект последовал незамедлительно. Мироныч, как ужаленный, вскочил с койки и, шальными очами таращась на Джексона, пытался что-то сказать, но лишь безмолвно, словно рыба, открывал рот. Боб чуть приподнял голову и, накрыв ее сверху подушкой, остался лежать. Джексон отсоединил проводок от колонки, и сигнал к побудке прекратился, Мироныч с облегчением снова завалился на прежнее место.

– Джексон, чтоб с тобой так на том свете шутили, – проговорил он. – От твоих заходов чокнуться можно.

– Чокнуться – полбеды, лишь бы не уписаться, – усмехнулся Джексон. – Тяжко?

– Спрашиваешь… Шарабан звенит, как колокол.

– Ну, ты еще молодцом, дергаешься, а вот Бобу в самом деле амбец, коматозное состояние, видишь – не шевелится.

Джексон поднял с пола газету, свернул в трубку и, просунув под подушку, прокричал в самодельный рупор:

– Боб, ты жив, откликнись.

– Отстаньте, – глухо раздалось из-под подушки. – Я умираю…

– Что я говорил, – обратился Джексон к Миронычу, – загибается, болезный.

– Вижу, – вздохнул Мироныч.

– Что, Боб, пох? – снова спросил в трубку Джексон.

– Жуткий, – жалобно послышалось в ответ.

– Вот уж действительно все относительно, – констатировал Мироныч, принимая сидячее положение. – Ему плохей, чем мне, надо спасать беднягу.

– Мой голубь сизокрылый все делает некстати, мой голубь сизокрылый не знает о расплате… – пропел Джексон голосом, каким отпевают покойников. – Боб, поднимайся и умри, как партизан, стоя и гордо.

– Я не могу, – донесся сдавленный стон. – Лучше добейте, чтоб не мучился.

– Э, нет, ты нам нужен живьем, – запротестовал Джексон.

– Но я не могу, не могу… голова… о, боже!

– Я знаю только один проверенный способ избавления от головной боли – гильотина, – с серьезным выражением лица промолвил Джексон. – Ампутация бестолковки снимает все проблемы. Процедура малоприятная, зато помогает моментально. Но, увы, ты не Робин Гуд и не Чапаев, и голова твоя никому не нужна; носи ее при себе и мучайся, пока не усвоишь, что неумеренное пьянство – это нехорошо. Все, что я могу для тебя сделать, – полить, как огурец на грядке из лейки. Правда, есть еще средство – крутой чаек – лично мне в таких случаях помогает капитально. Значит так: через десять минут сбор за столом!

Чаепитие проходило в полном молчании. Боб, сидевший с перевязанной мокрым полотенцем головой и тихо охавший, заикнулся было что-то насчет опохмелки, но Джексон решительно пресек его затею:

– Никаких! Сейчас опохмелка, а к вечеру – лазарет, а нам выходить…

Боб скис и, болезненно морщась, закатил глаза. Мироныча, несмотря на теплое утро, начало знобить, кожа его покрылась мелкими пупырышками.

– Хватит соплей! – обратился к ним Джексон, когда со скромным завтраком было покончено. – Лучше доложите, как прошел симеизский этап подготовки: инвентарь подобран, все упаковано?

– В общем… так сказать… кое-какие нюансы есть, но… – замямлил Мироныч, в то время как Боб, схватившись обеими руками за живот, бочком-бочком, словно краб, подался в сторону туалета.

– Ну, про кое-какие нюансы я слышал еще вчера. Короче, покажите-ка, что вы там успели заготовить.

Мироныч виновато пожал плечами, развел руки:

– Да показывать в общем нечего…

– Так я и думал: конь не валялся, – с досады сплюнул Джексон. – Вопрос был для проформы – в твоем вахтенном журнале отчет вполне исчерпывающий. Все в духе пошленького водевиля: как на бал идти, так жопу брить! Аппараты мои хоть целы, не пропили?

– Что ты, Женя, даже не дотрагивались…

– Не дотрагивались… Иногда у вещей проявляются странные свойства: у них вырастают ноги, и они бесследно исчезают.

Аркаша, наблюдая этот разбор, жевал недозрелый инжир с хозяйского дерева и тихонько похихикивал.

Джексон подождал, когда из туалета вернулся Боб, не без ехидства поздравил его с облегчением и сказал:

– Да, компаньончики, как я вижу, вы здесь не перетрудились. Заданье вам было пустяк – дак пальцем не пошевелили.

– Ну почему же, мочалок щупали исправно, – сострил Аркаша.

– Заткнись! – грубо оборвал его Джексон, выходя из себя. – Не забывайте, мы здесь не на светский раут съехались – график экспедиции из-за вашего головопьянства я ломать не намерен. Даю полдня: достать инвентарь, упаковаться, собрать рюкзаки. К шестнадцати ноль-ноль готовность номер один! Вопросы будут?

– Надеюсь, ко мне это не относится? – с улыбочкой осведомился Аркаша, срывая новую инжирину.

От такой вопиющей наглости Джексон даже позеленел.

– А ты кто, наследный принц княжества Бахрейн или кавалер ордена Почетного Легиона? Может, ты думаешь, что тебя, как фараона, на носилках через кордон понесут? Тогда ошибаешься. Между прочим, дорогуша, у тебя еще и с крышей вопрос не решен?

– С какой крышей? – Улыбочка сошла с уст Аркаши.

– А с такой: палатки у нас на тебя нет. Так что срочно пили в Алупку в пункт проката, а не достанешь, дальше Мисхор, Ливадия, хоть до самой Ялты без пересадки… И орудия труда за тобой – хронометражист в штате группы не предусмотрен.

Спустя полчаса после того, как нерадивые компаньоны были спроважены устранять огрехи подготовительного цикла, Джексон и сам вышел прошвырнуться по поселку. Солнце в небе ползло все выше и выше, жара становилась невыносимой и, вполне естественно, что в маршрут его была включена пивная точка чародея местного общепита Ромы. К тому же интересно было узнать, сделал ли для себя какие-нибудь выводы после вчерашнего инцидента торговец янтарным напитком.

На удивление, в хозяйстве у Ромы на сей раз было все пристойно: шланг куда-то исчез, пиво отпускалось свежее, со здоровым оттенком, и пенилось оно вполне правдоподобно. «Улыбчивый», встретившись взглядом с Джексоном, тотчас же признал его, стандартно осклабился в гримасе фальшивого восторга и обслужил вне очереди, жестом отказавшись от платы.

«Такой далеко пойдет, науку шустро схватывает, – мысленно заключил Джексон, отходя с бокалом в сторонку. – В грядущий век рыночных отношений это большой плюс».

Он уже было приложился к освежающей влаге, но вдруг разглядел невдалеке в парке за плотным рядком кустов туи мелькнувшую в зелени знакомую оранжевую майку. Подобное одеяние было у Мироныча, и Джексон решил проверить. Он не ошибся: за кустами на скамейке в самом благостном настроении пребывали все его подельнички, с вчерашними девочками плюс бравый моряк Сашок – хозяин их крова. Перед ними – длинная батарея кружек, сбоку скамейки сиротливо притулились два Сашиных костыля.

– О, благородное дворянское собрание в полном составе! «Боже царя храни» уже спели? – спросил он, как ни в чем не бывало, и тоже уселся рядом с одной из девиц, имени которой вспомнить, конечно же, не смог.

– Блестящий маневр! – продолжил он. – А я-то, наивный, полагал, что кое-кто совсем в другом месте делами усердно занимается…

– Место встречи изменить нельзя, – заметил Сашок. – Для Симеиза Ромина точка, как фонтан в ГУМе: если кто кого потерял – сюда!

– Я так и понял.

– А что, мальчики сегодня уезжают? – игриво спросила Джексона соседка по скамейке, притираясь к нему худеньким плечиком.

– Уезжают, – сурово подтвердил Джексон.

– А зачем?

– Так надо. Дела у нас серьезные, понятно…

– Наташа меня зовут.

– Вот я и говорю, Наташа, у мужчин первым делом самолеты…

– Жа-аль, – протянула Наташа, – у нас такая тусовка клевая сколотилась.

– Этого недостаточно, чтобы кардинально менять наши планы, – сухо возразил Джексон.

Разговор с этой егозливой девчонкой начал его вдруг даже забавлять.

– Да, но вот у Бобика со Светой, кстати, любовь. Вы это не учитываете?

– Большая? – обратился он к Бобу, не скрывая насмешки.

– А как в песне, – ответил за того Сашок. – Я любил шестнадцать раз, а гармонь, как новая…

Все дружно и непринужденно засмеялись.

– И все-таки нехорошо разбивать компанию, – сказала блондинка, благоволившая накануне к Миронычу. – Мы уже так сдружились, так здорово!..

– Ничто не вечно под луной, подыщите других партнеров, – ответил Джексон невозмутимо. – А вот когда эти джентльмены выполнят свою миссию, они сами прискачут к вам на белых конях или примчатся на роскошных лимузинах, там как уж получится. Вы только адреса не забудьте оставить.

– А что это за миссия? – спросила блондинка.

– Увы, госсекрет, подписку давали, – отшутился Джексон, удовлетворенный тем, что у приятелей хватило ума не проболтаться.

– Напрасно срываетесь, Евгений, – промолвила Наташа, с грустью глядя в глаза Джексона. – Какие-то странные миссии… утопия… А может рядом с вами ваша судьба, может, вы полюбите меня…

Во взгляде и голосе ее не было и тени насмешки, и Джексон на мгновение даже смутился.

– А что, тебе не хватает любви?

– А чего в наше время вообще хватает?

– Что правда, то правда, – согласился Джексон, – только, чтоб любить, моя прелесть, нужен талант. Талант надобно иметь, а я в этом плане бездарен, как Карабас-Барабас. За любовью нужно обращаться к Аркаше: у него широкая натура – любую неприкаянную душу утешит и приголубит.

Он допил пиво и встал со словами:

– Ладно, я на море. Сбор в шестнадцать часов при полной экипировке, а там смотрите сами…

Руководитель экспедиции удалился, оставив своих сподвижников в некотором смятении с альтернативой: либо продолжить праздное времяпровождение с подружками, либо безотлагательно браться за дела. Мироныч бросил взгляд на часы. Было около одиннадцати, время поджимало.

– Надо идти, – сказал он, с неохотой отрываясь от скамейки. – Ты как, Боб, очухался?

– Да вроде башка отходит.

– Ребятки, милые, лучше пойдем купаться, – предложила одна из девчонок. – Что вы заладили: дела, дела… Какие дела могут быть на курорте, кроме отдыха?

Но тут Мироныч проявил завидную твердость:

– Нет, девоньки, вы идите на пляж, а мы как освободимся – подтянемся. Вставай, Аркаша!

Обсуждая на ходу план действий, они дошли до поселкового базарчика. Отсюда вверх тянулась тропинка, ведущая прямо к знаменитому объекту долгостроя.

– Ты с нами? – спросил Боб Аркашу.

Аркаша почесал затылок:

– Да мне ж еще палатку раздобыть надо, лопатой на ночь не прикроешься. И паспорта при себе нет, на базе остался. Без паспорта и шнур от утюга не получишь. Может, захватите что-нибудь и для меня на стройке? Выручайте, а то не успею.

– Ладно, как говорится, не будем мелочными, – сказал Боб. – Жми за палаткой, а мы уж как-нибудь…

На стройке, первый камень которой был заложен лет двадцать назад, царили бесхозяйственность и запустение. Внутри забытого богом и людьми сооружения было промозгло и неуютно, как в заброшенном склепе. Друзья пошарили по закуткам в строительном хламе, но не нашли ничего подходящего и по лестнице поднялись на открытую площадку второго этажа. Там был тот же бедлам, что и внизу, с разницей, что при солнечном свете воспринимался не так мрачно. Зато здесь они нашли все, что искали: вокруг в достатке валялись лопаты, парочка ломов, кирка и даже отбойный молоток.

– Смотри, что это? – осторожно тронул плечо Боба Мироныч. – Вон, видишь?

Действительно, из-за бадьи с засохшим, потрескавшимся раствором виднелась кудлатая голова.

– Труп! – не раздумывая ляпнул Боб.

– Тю, дурак, скажешь… Пойдем глянем.

Как оказалось, за бадьей, в замызганной спецовке, размеренно посапывая, сладко дрых работяга. Рядом с ним валялись две пустые бутылки портвейна, а зеленые навозные мухи долизывали тоненькую струйку вина, вытекшую из горлышка одной из посудин.

– Крепко спит, – сказал Боб. – Пушкой не разбудишь.

– Последний боец на бастионе. Гарнизон пал, по Брестская крепость не сдается, – добавил Мироныч.

– А в это время, когда космические корабли бороздят просторы воздушных океанов… – подыграл ему Боб.

– Ладно, господь с ним, слава труду, но время не ждет.

И друзья стали ходить по площадке, присматривая инструмент полегче и понадежней.

– Стой! – услышал Боб за спиной хриплый окрик, когда нагнулся за лопатой, показавшейся ему поновей других.

От неожиданности он вздрогнул и, обернувшись, увидел, что работяга с испитой харей уставился на него из-за бадьи затуманенным взором.

– Зачем берешь?

– Клад копать! – как на духу выпалил Боб.

– А по мне хоть клад, хоть могилу – спрашивать надо, – хмуро бросил мужик, поскребывая небритую щеку.

– У кого ж спрашивать, когда вокруг все вымерло.

– У меня, – заявил тот. – Я ж живой, отвечаю здесь за все.

– Короче так, хозяин, нам нужны напрокат лопаты, ломы, кирки. Что мы за это будем должны? – дипломатично спросил подошедший Мироныч.

– Напрокат? – переспросил рабочий, явно польщенный, что его назвали хозяином. – Напрокат – это другой разговор. Закурить есть?

Мироныч вытащил пачку и протянул рабочему.

– Забирай всю.

– Всю?

– Всю, а что? Боб, отдай и ты свою, чтоб хозяину до конца смены хватило.

Мужик молча рассовал пачки по карманам, неторопливо достал сигарету.

– Огонь есть?

– Будем считать, что договорились? – спросил Мироныч, поднося зажигалку.

– Ну, почти… – ответил тот, переминаясь с ноги на ногу.

Мироныч немного подумал и присовокупил зажигалку к взятке со словами:

– Забирай огниво, не импортное, но надежное. Сейчас даже из-за спичек без штанов остаться можно, все дорого…

– Теперь в расчете, – буркнул мужик. – Забирайте, что надо. Можете хоть и отбойник взять.

– Отбойник нам ни к чему. А вот аппарат сварочный бы отдал? За бутылку? – спросил Мироныч, озорно подмигивая Бобу.

– За бутылку водяры я бы и всю стройку отдал, – вполне серьезно ответил «хозяин» объекта.

– А что здесь строят? – поинтересовался Боб.

– А кто его знает. Все и забыли: то ли столовку, то ли поликлинику.

– Так ты здесь один?

– Пока один, а вообще трое. Из начальства прораб последний раз где-то в июне появлялся…

…Как бы там ни было, но к назначенному Джексоном часу все было готово. Задерживался только Аркаша, но и он в конце концов появился, взмыленный, злой, но с палаткой.

– Вот, пол-Крыма облазил, пока нашел, – проворчал он, с облегчением сбрасывая с плеча громоздкий груз. – Правда, четырехместная, других не было.

– Что ж, сгодится и такая, – сказал шеф экспедиции. – Даю пару часов на отдых, заправляемся, и в путь-дорожку. Советую поспать, ночь будет тяжелой.

Однако его совету никто не внял. Боб с Миронычем поспешили на пляж попрощаться со своими подружками. Аркаша, познакомившись с хозяйкой дома, пустился с ней в длинные разговоры. Та, придя с ночной смены, передохнув, устроила большую стирку, и записной ловелас своим фирменным трепом как-то скрашивал унылость ее монотонного занятия. Джексон же, еще раз перепроверив все амуницию отряда, счел за благо воспользоваться собственной рекомендацией сам и со спокойным сердцем отправился почивать.

Экспедиция выходила из дома на Звездной, едва воспаленный диск солнца начал закатываться за зазубрины горного хребта. Тепло попрощались с хозяевами. Сашок на посошок и удачу наполнил стаканы легкой наливкой из шелковицы и пожелал:

– Ну что ж, ребята, попутного вам ветра и ярких звезд на небе. Если надумаете, приезжайте еще, всегда примем…

Через четверть часа они уже поднялись на шоссе, ведущее в Севастополь и стали голосовать, но, как назло, попутки мчали мимо, даже не сбавляя хода.

– Если так пойдет, мы тут до утра застрянем, – начал ныть Аркаша.

– Я бы тоже не стал останавливаться, – сказал Боб. – Сейчас столько криминала кругом, откудова знать, что за братия здесь на дороге торчит и что у нее на уме.

– Может, назад вернемся, а поутречку… – хотел было предложить Аркаша.

– Обратной дороги нет! – отрезал Джексон. – Только вперед! В крайнем случае, пойдем пешим маршем.

Однако вскоре им все-таки повезло: какой-то «газик» с крытым кузовом остановился на сигнал и Джексон за полсотни сторговался с шофером подбросить их до нужного места. Он сел в кабину, остальная команда забралась наверх.

– Зачем в Севастополь, дела? – спросил немногословный водитель после продолжительного молчания.

– Дела, – скупо обронил Джексон. – Сапун-гору штурмовать будем.

– Вроде бы как «Зарница», только для взрослых? – Тот, по-видимому, принял шутку за чистую монету.

– Вроде бы как… – ответил Джексон и замолчал – продолжать этот разговор не было никакого настроения. За несколько километров до пропускного пункта машина остановилась, и они выгрузились у обочины дороги.

– А дальше куда? – спросил Аркаша, тревожно оглядываясь по сторонам.

– Сейчас скажу, – ответил Джексон, всматриваясь в сумрак ночи и пытаясь сориентироваться на местности по контурам пейзажа и прибрежным огням. – Там капэпэ и село Гончарное, и еще озерцо, его слева обогнуть надо.

Несмотря на полную луну и безоблачное звездное небо, было довольно темно, чтобы четко определить маршрут передвижения. Джексон решил положиться на интуицию – колебания могли посеять сомнение и нервозность у его подопечных.