Текст книги "Казна Херсонесского кургана"

Автор книги: Сергей Белан

Соавторы: Николай Киселев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Ничего, ничего, сегодня мы дружненько навалимся и к концу дня, вспомните потом мои слова, к концу дня, не позже, мы будем богаче, чем султан Брунея.

– Ну и загнул, – покачал головой Мироныч. – Перекрестись, шеф.

– Возможно и загнул, – промолвил Джексон серьезным тоном, – но не так уж сильно, как вам сейчас это кажется. А теперь хватит разговоров, жмем на курган!

XV

Аркаша одиноко сидел на камне у палатки и смотрел на море. Сегодня оно его раздражало. В лагере было затишье. Джексон со свитой умотал в город сдавать монеты какому-то хмырю.

«Ну и, конечно, загудят по-черному, – хмуро размышлял Аркаша, – а ты тут торчи за пса сторожевого. Ладно, хоть рыть не заставил, и на том спасибо. Хотя за что спасибо: они в кабак пойдут, а я здесь жарюсь в пылюге, как каштан на противне. Чтоб вы все провалились вместе с этим идиотским курганом, сволочуги. И на хрена я на эту авантюру подписался? Две недели только и знай, что лопатишь на-гора землицу без толку и всухомятку рыбными консервами давишься. Джексон каждый день в город спускается, ест, что пожелает, а нас на кильке и на сухарях держит. Наш сортир уже по ночам светится, как путеводная звезда. Ну, Боб с Миронычем, они глумые, им романтику подавай; ищут Джексону сокровища, которых нет и никогда не было. Скорее метро выроют, чем что-то дельное найдут, метростроевцы сраные! Джексону так что: с утра покрутился, дал задание и свалил „связи налаживать“, вечером работу принял, коррективы внес и молитесь на него… Прораб наш бесценный… А на фига мне такая романтика?.. Тетка небось уже вернулась. Лучше б я в Ялте ее дождался, протянул бы как-нибудь, не помер…»

Он закурил. Дым показался приторно-горьким и он, после затяжки, с отвращением отшвырнул сигарету. Хандра грызла душу, болезненно разъедала самолюбие.

«Нет, отсоспетрович я им здесь сидеть буду! – все больше распалялся вахтенный. – Не нанялся! Ничего с лагерем не случится. Пойду хоть на город погляжу, а то был в Севастополе и ничего не видел, Нахимов не простит… Хоть бы файфик оставили – пивком бы побаловался, в баньку сходил. Так нет, Джексон, благодетель, еще и издевается: „Ты у меня живешь почти что при коммунизме – работаешь по способности, а ее-то у тебя к работе, как я вижу, нет, а получаешь по потребности: кормлю сытно, вовремя, а что еще надо человеку, возмужавшему на задворках общепита. Какие-то копейки в твоем кармане – это баловство одно, ненужная роскошь – они плохо влияют на твою нравственность…“ Ишь, моралист выискался, плевать я хотел… Все, решено, собираюсь! Красть тут в лагере родимом пока что и нечего – миллионов не нарыли, разве что радиотелефоны получше припрятать. А, положу в тайник…»

Задумано – сделано! Замаскировав аппараты в тайнике, находившемся в палатке Джексона и плотно запахнув остальные, Аркаша не медля покинул пристанище и стал спускаться с кургана к городу…

С полдня он бесцельно прошатался по улицам, заглядывая в магазины и без особого интереса созерцая достопримечательности местной архитектуры. Честно говоря, делать здесь ему было совершенно нечего, город и город, и в нем живут люди со своими проблемами и болячками, бегает неуклюжий, неудобный и немыслимо переполненный общественный транспорт. Словом, город-трудяга, и Аркаша с его куцыми шортами, продранной майкой и вьетнамками не очень-то вписывался в канву его будничной, деловой жизни. Безалаберный внешний вид, пустой, поверхностно-скользящий взгляд шалопая, все выдавало в нем человека здесь абсолютно случайного…

Незаметно он оказался в районе порта. Это был огромный промышленный комплекс с множеством кранов, ремонтных доков, с причалами, где швартовались суда различных назначений, с производственными цехами и специальными подсобными помещениями. Все это могучее хозяйство было ограждено столь же мощным забором из железобетонных плит, сплошная стена которого была разорвана проходной и проемом открытых ворот, через который перекинулась пестрая зебра шлагбаума. Вдоль забора стояли десятки легковых автомобилей, среди них немало иностранных. По другую сторону улицы располагался жилой район, состоящий, в основном, из блеклых невзрачных пятиэтажек, густо разбросанных по близлежащим холмам.

На тротуаре из-под чугунного канализационного люка бил ключ прозрачной воды, ручейком растекаясь по асфальту. Рядом, тупо уставясь на него, руки-в-боки стояли два работяги в замызганных спецовках. Возле них образовалась уже приличная лужа, но они явно не спешили что-либо предпринимать. Чуть поодаль, напротив ворот проходной, перегородив тротуар, стоял «Зилок» с фургоном желтого цвета с продольной красной полосой и надписью «Аварийная».

Что-то заставило Аркашу замедлить шаг. Он остановился и присел на парапет в тени под каштаном, рядом с густыми кустами жасмина. В тени было приятно, да и зной к вечеру постепенно начинал спадать.

Те двое, борцы со стихийными бедствиями, по-прежнему продолжали топтаться около фонтанчика, не торопясь приступать к его ликвидации, и с полнейшей апатией ко всему окружающему покуривали.

«Работнички хреновы! – отметил про себя Аркаша и искренне удивился мысли, что эти бездельники его раздражают. – Джексона на вас нету; сейчас бы землю зубами рыли за моральное вознаграждение».

Он вынул из шорт пачку «Примы», потянулся пальцами за сигаретами, но, увы, на дне пачки лежала одна-единственная, закурить которую было невозможно – весь табак из нее практически высыпался. Аркаша смял пачку и от огорчения сплюнул.

«Это все Джексон, жмот, экономит на мне – на одной „Приме“ держит и та бракованная, – с раздражением думал он, – сам-то цигарку без фильтра в рот не сунет, а мне все что похуже, как бичу последнему. Хотя, если честно, я на бича и канаю: небрит, одет в лохмотья, грязен и без денег».

И тут Аркаша вновь поймал себя на мысли, что он удивляется собственным рассуждениям: раньше такие явления самокритики, самобичевания собственной персоны ему были незнакомы.

В двух шагах от него валялся привлекательных размеров чинарик и он, оглянувшись по сторонам, не видит ли кто, украдкой его подобрал. Отломил фильтр и, тщательно сдув невидимую пыль с бывшего в употреблении «Мальборо», прикурил и сладко затянулся.

«И курит же кто-то такой табачок! И не так, как я, подзаборным манером, а день в день и сколько вздумается. А кто курит, да все они – рыбачки-мореманы, набитые карманы… А надо бы здесь потолктись, пострелять фирмовых сигареток, я в таком прикиде, что у солидного дяди сердце дрогнет, не откажет. Потрясу богатеньких, вон их сколько туда-сюда шастает».

Действительно, оживление на проходной, несмотря на приближение вечерних сумерек, не прекращалось. Челноками сновали взад-вперед группы мужичков разных возрастов и комплекций, но все как один добротно одетых, небрежно-вальяжных, с подчеркнутым чувством собственного достоинства. К воротам подкатила «тачка» очень иностранной марки – охранник чуть ли не отдал под козырек и быстро поднял шлагбаум. «Тачка» медленно въехала на территорию, и у Аркаши вдруг возникло незнакомое чувство классовой ненависти к буржуазии, особенно характерное для истинного люмпен-пролетария. Он уже было собрался идти к проходной на промысел, но жуткий пронзительный крик: «Ноги!», остановил его, буквально пригвоздив на месте. Кричали за забором на территории порта. Крик был коротким, как выстрел, потом на какое-то мгновение воцарилась звенящая тишина, прервавшаяся дружным топотом невесть откуда возникшей команды дюжих молодцов, рванувшей в сторону проходной. Из-за забора снова послышались отрывистые возгласы, раздался звук милицейского свистка. Завороженный, Аркаша стоял не двигаясь, инстинктивно втянув голову в плечи, и, не понимая, что же происходит, не решался что-либо предпринять. Тем временем из аварийного фургона, как горох из стручка, резво высыпалась еще одна партия отборных ребят и кинулась в «пролом» вслед за первой. На территории натужно зарычал двигатель какой-то машины, в то же время «аварийка» сорвалась с места и с ходу влетела в ворота, стала поперек, полностью перегородив их. Два «работяги», только что равнодушно взиравшие на канализационный люк, мгновенно преобразились: тут же выхватили из ремонтного ящика короткоствольные автоматы без прикладов, напоминающие израильские «Узи», шустро подлетели к щелям между воротами и стенками фургона и застыли в напряженном ожидании. Мгновение ока проходная была полностью и надежно блокирована.

«Вот так номер! Облава! Засада!» – подумал Аркаша, совершенно обалдевший от неожиданного поворота событий, невольным свидетелем которых он оказался. Лихорадочно мозгуя, он пытался определить свое отношение к ситуации – то ли «делать ноги» самому, то ли забиться в кусты и посмотреть, чем все закончится.

Шум-гам на территории порта не стихал и вдруг на его фоне Аркаша уловил тяжелое дыхание трудно бегущего человека. Бежавший вдоль забора по ту его сторону, судя по всему, остановился как раз напротив Аркаши. И действительно, мгновение спустя, точно на представлении кукольного театра, из ничего на гребне ограды возник большой черный баул с множеством блестящих молний.

«Не хватало, чтоб на башку свалился», – мелькнуло у Аркаши, и, проявив незаурядную реакцию, он мигом отпрянул вбок.

На секунду зависнув над забором, баул покачнулся и под чьим-то усилием полетел вниз. Он тяжело шмякнулся на куст жасмина и скатился прямо под ноги Аркаши. Затем на заборе показались пальцы, послышалось прерывистое кряхтенье. Беглец пытался подтянуться и перебросить тело вслед за баулом, но, видимо, не смог, сорвался, над забором лишь блеснула потная лысина и тут же скрылась. Тело плюхнулось на землю и хозяин баула, засопев, побежал дальше.

Еще через мгновение снова послышался топот и чье-то учащенное дыхание. Потом раздался непонятный стук и сдавленный стон. Погоня, по всей вероятности, успешно завершилась – до Аркаши донесся отчаянный крик: «Не ломайте руки, сучары!», на что последовал глухой удар и другой голос сказал: «Обыщи его…»

«О, ехан бабай, что творится! – Мысли Аркаши с калейдоскопической быстротой сменяли одна другую. – Линять, линять по-срочному, а то заметут под шум прибоя, потом объясняй, кто ты и что, зачем в этом городе и что делал тут под забором! Еще пришьют мне этот баул, и пойду я у них за главного мафиози, сляпают дельце, и ничего не докажешь… Не-ет, фигушки, гуд бай!»

Мозг дал команду, осталось только ее выполнить, но ноги предательски не слушались, а руки, наоборот, почему-то сами по себе тянулись к загадочному баулу. Он неотвратимо притягивал их, словно мощный магнит.

«Кретин, смывайся! – строго приказывал мозг. – Что ты делаешь, безумец? Это твоя погибель… Пропадешь!..»

Но какой-то другой, невесть откуда явившийся внутренний голос, в диссонанс первому дьявольски завораживающе нашептывал: «Подожди, дурачок, не спеши. Оглянись по сторонам – тебя никто не видит. Тебе под ноги свалилось счастье – подбери его. Такое в жизни бывает только однажды, упустишь – век жалеть будешь. Ну, смелее, смелее!..»

И уже ничего не соображая, как бы против своей воли он нагнулся, ладони ощутили приятную теплоту великолепной мягкой кожи. А дьявольский голос, уже полностью подчинивший его сознание, подстегивал: «Ну, чего ж ты медлишь, хватай! Взял?! Молодец! А вот теперь, теперь смывайся, иначе будешь кретином…»

Уже подняв баул, Аркаша еще раз оглянулся, но ничего подозрительного не заметил. Лицо его покрыл холодный пот, по спине неприятными волнами бегали мурашки. Еще можно было все изменить, переиграть, избавиться от этого подарка судьбы, но выбор был сделан…

Все было как в тумане. Лишь метров через триста непрерывного хода он почувствовал, что его ноша чудовищно тяжела, но сделать передышку он не мог – ему было страшно даже остановиться. С четверть часа он пер вперед, не разбирая дороги, как стосильный трактор и лишь наткнувшись на навес троллейбусной остановки, застопорил ход и, вымотанный вдрызг, рухнул на скамейку. Только тут он, тяжко дыша, с опаской огляделся. Милицейских и аварийных машин в пределах видимости не наблюдалось, канализацию никто не чинил и вообще, никто ничего не чинил. Народу на остановке было немного и внимания на него не обращали, но спокойствие не приходило; он в любой момент готов был услышать лаконичную фразу: «Гражданин, пройдемте!» Он понимал, что надо уходить как можно дальше, но не смог даже оторваться от скамейки – сил совсем не осталось.

«Что в нем, что? – размышлял снедаемый любопытством Аркаша, искоса глядя на баул. – А вдруг наркотик? Нет, вряд ли, здесь веса килограммчиков тридцать. А может и наркотик; если наркотик, то тут на мильен потянет…»

Миллион! Миллион! Одна мысль о нем заставила Аркашу невольно вздрогнуть и поглубже втянуть голову в плечи. Оперировать в уме такими масштабными величинами он был морально не готов.

Подкатил троллейбус, на удивление полупустой. Аркаша буквально заполз в него с грузом и завалился на заднее сиденье.

«Миллион-то миллион, а как его отмыть?.. – необузданные Аркашины мысли продолжали вихрем носиться в его голове. – Самому мне наркотик не сбагрить, придется брать в долю Джексона – этот жучара чего хочешь может сдать, даже кратер на Луне. У него и с милицией связи есть, и в среде уголовничков прихваты имеются. Ничего, здесь и на двоих с лихвой хватит, ну, а землекопов в задницу, каждому – свое!..»

Аркаша облизнул пересохшие губы и покрепче прижал к себе загадочную поклажу.

«Господи, чего я гоношусь, может, там наркотиком и не пахнет, может, там пачки долларов? Нет, бумага столько не весит, даже пусть штатовская. Открыть, посмотреть что ль?.. Нет, только не здесь, вот приеду… А куда я приеду?.. Еду, еду… а еду-то я без билета… Вот зайдет контролер, а у меня ни билета, ни башлей на штраф. И потащат меня, как Шуру Балаганова под конвоем разбираться, почему я такой бедный, а заодно непременно поинтересуются: „А что у вас, ребята, в рюкзаках?..“»

Подумав так, Аркаша почувствовал, что волосы у него на голове встали дыбом. Троллейбус остановился и он пулей вылетел из него, баул больно ударил его по ногам. Ничего подозрительного вокруг не было, и чувство страха у Аркаши стало незаметно улетучиваться. Его оттесняло жгучее любопытство с примесью некоторого раздражения: «А вдруг я, как придурок, полдня таскаю в сумке куски расчлененного тела?» Пошарив глазами по стриженому газону, он заметил «барский» бычок, поднял его, закурил и окончательно успокоился: «Хорош комплексовать и дергаться – взялся за гуж… Как не крути, а спокойно порыться в вещичках можно только в лагере. Те гуляки скоро не вернутся – так что, закусив удила, на курган! Часа за два доберусь…»

Но за пару часов он не уложился. Лишь к полуночи, взмыленный и вконец разбитый, Аркаша на полусогнутых вполз в лагерь. К счастью, как он и рассчитывал, его напарнички еще не вернулись. Он присел у своей палатки, чтобы перевести дух. В отдалении россыпью огней сверкал Севастополь, огромная яркая луна разделила спокойное море на две части, прочертив посередине его искрящуюся серебряную дорожку. Не было ни ветринки и, хотя все вокруг дышало идиллической умиротворенностью, Аркашу почему-то не покидало чувство опасности – на последнем отрезке пути ему стало казаться, что за ним следят, и он, уже отдышавшись, все не мог отделаться от этого неприятного ощущения. Но, списав свой мандраж на утомление, темноту и нервы, он трижды сплюнул через плечо и, подхватив баул, полез в палатку. Наглухо прикрыл вход, включил фонарь и дрожащими руками расстегнул сначала пряжку, а за ней молнию. Сверху лежала черная фланелька, Аркаша осторожно приподнял ее. Перед ним открылось зрелище, от которого он замер – баул доверху был набит часами, запечатанными в герметичные прозрачные пакетики. Он взял несколько штук и приблизил фонарик. Все часы были одной марки – «Ориент». Он высыпал перед собой все, что было внутри – образовалась приличная горка из часов. Проверил остальные кармашки, но больше ничего не обнаружил.

«Так вот оно что – контрабанда! – смекнул Аркаша, осмысливая увиденное. – Дорогой товарчик, такие часики за штучку тянут, а сколько их тут, у-у-ууу… считать замучаешься»…

Битый час Аркаша любовно перебирал, перекладывал и пересчитывал содержимое баула; несколько раз в полумраке он путался, сбивался и начинал все сначала. Наконец-то, закончив ревизию, он аккуратно уложил товар на место и задернул молнию.

Часов оказалось тютелька в тютельку пятьсот штук. Свершив в уме несложное математическое действие, и, получив результат, Аркаша от восторженного волнения начал даже икать – его находка тянула ни много ни мало за полмиллиона рублей.

«Пусть деревянных, – с ликованием думал он, – но зато какая цифирь, подумать страшно. Все, господа присяжные заседатели, финита ля комедия – представление закончилось, занавес опустился, я ухожу со сцены. Больше я на этом мудреном кургане ничего не забыл: пусть они здесь роются хоть до посинения, а я говорю: „Чао!“ – мне с этой шантрапой не по пути. Завтра же мы культурненько откланяемся и прощай, любимый город…»

Мурлыкая на радостях какую-то песню, Аркаша обмотал драгоценный баул подвернувшейся тряпкой, запихнул в уголок палатки и замаскировал другим нехитрым скарбом. Затем он вылез наружу и, усевшись на валун, закурил элементарную «Приму» с таким наслаждением, будто она была изготовлена из лучших яванских табаков. Все так же светила луна, внизу по-прежнему простиралось сонное море, на берегу которого раскинулся очень хороший город. Над ним божественным светом звездило небо. Зад согревал теплый, не успевший остыть валун. В этом удивительном мире все было просто прекрасно!..

И все же, несмотря на все тревоги минувшего дня и праздничное возбуждение, дикая усталость брала свое – веки свинцово тяжелели и смыкались, расслабленное тело требовало горизонтального положения. Бороться со сном было невмоготу; он забрался в палатку, растянулся на надувном матрасе и тут же отключился. Уже под утро ему приснилась белоснежная океанская яхта невдалеке от берега с пальмами, на ней суетились матросы, а он, Аркаша, небрежно развалившись, сидел в шезлонге, накинув халат на загорелые плечи. На голове у него почему-то была шикарная морская фуражка с большим золотым крабом. Яхта называлась «Муамар Каддафи»…

* * *

… И пошел прославленный стратег Диофант на штурм Пантикапея ранним весенним утром. А перед тем покорил он Феодосию. Немногие из воинов Савмака спаслись в той сече, ибо ждали они основной удар с моря, откуда пришли корабли понтийцев, а коварный Диофант в порту высадил лишь небольшой десант. Десант тот оттеснили опять в море и порубили, но тут с тыла, с суши обрушились на восставших страшные силы, и не выдержали городские укрепления, а расправа была ужасной.

И видел Савмак, что Диофант теперь будет брать Пантикапей, и ничего изменить уже был не в силах. И оставалось ему лишь принять бой, последний и решающий. Зная уже, как пала Феодосия, он отряды свои лучшие расставил не со стороны моря, а укрепил защиту города с трех сторон суши, а в порту оставил лишь незначительный дозор. Но полководец Митридатов и на сей раз перехитрил противника, ибо воевал он на своем веку премного и удачно и был в военном ремесле человеком искушенным, а среди людей Савмака такие находились, что и оружие раньше в руках не держали.

А Пантикапей был захвачен так: сначала Диофант направил в бухту два своих самых маленьких корабля с десантом, а остальные суда с отборными войсками Понта и вооруженными гражданами Херсонеса находилась далеко на рейде, за мысом, и береговая охрана их не заметила. Первый десант был разбит, и подумал тогда Савмак, что затеял Диофант повторить то, что учинил в Феодосии, и еще пуще укрепил оборону с суши, полагая, что главная атака будет оттуда. А воины Диофанта вдоль городских бастионов распалили огромные костры и за дымом не было видно, сколько там собрано войска. Да еще военные машины метали за укрепления горящие снаряды и весь город занялся пожарами. А потом отдельные отряды эллинов ввязались с бунтарями в схватку, но скорее для виду, чтобы, отвлекая на себя их основные силы, все смешалось и возник переполох, в котором трудно было что-либо разобрать.

И тогда Диофант, улучив момент, двинул корабли с главным войском на решающий приступ, и к этому ни Савмак, ни обороняющиеся готовы не были. И порт был захвачен быстро, а потом бои продолжались на улицах пылающего города. Велико было упорство восставших, но силы их были недостаточны и не столь умелы, чтоб сдержать натиск Диофанта. Горы трупов усеяли улицы, площади и скверы, и кровь текла сплошным потоком, заливая все вокруг, и стало ясно, что Савмаку не устоять и тогда многие воины его дрогнули, побросав оружие, упали на колени и стали умолять вождя сдаться на милость врага. И женщины, видя гибель их мужей и сыновей, тоже падали на колени, проклиная Савмака и взывая о пощаде. А сам Савмак с горсткой лихих и отчаянных рубак был окружен, но и не думал сдаваться, продолжая биться насмерть, и плечом к плечу с ним сражались сыновья Румейдора и Зеттара. Но кто-то из врагов незаметно бросил обширную сеть и накрыл смельчаков вместе с вождем, и они не смогли выпутаться и были все пленены.

И был связанный Савмак доставлен на допрос Диофанту. Оглядев его с ног до головы, грозный полководец спросил:

– Как посмел ты, раб, сын рабыни, лишить жизни царя своего законного, а себя провозгласить оным преемником?

– Не царь он был – тиран и мучитель, – глухо ответил Савмак, облизывая запекшуюся на губах кровь, – и к тому же ума недалекого. Такой правитель для простого народа не благо, а нищета и горе.

– А ты, варвар, возомнил, что ты достойней Перисада и прикончил его, чтобы править самому по своему разумению?

– Да, я убил его, но не для того, чтобы занять трон – царем меня выбрал…

– У рабов не может быть царя, – раздраженно перебил его Диофант. – У них бывает только хозяин. Хозяин над ними.

– Ты ошибаешься, Диофант, я стал царем свободного народа, – гордо сказал Савмак.

– Каждому свойственно иметь свои заблуждения, а уж рабу и подавно, – язвительно обронил Диофант. – Но хватит об этом. Теперь я хочу спросить тебя о главном: где казна Боспора, куда она подевалась?

– Не знаю, – равнодушно ответил Савмак после долгого молчания и, не отводя прямого взгляда от полководца, добавил: – Я не знаю, и не знает никто.

– Достойна ли такая наглая ложь того, кто величал себя царем? Не будь наивным, Савмак, еще не родился на земле тот простак, который бы тебе поверил. Нет, я не стану тебя пытать и нарезать ремни с твоей кожи. Я воин, а не экзекутор. Я свое дело сделал, а о том, где спрятана казна, ты скажешь в другом месте, Там, где умеют развязывать языки лучше меня…

И отправил он Савмака в Понт к Митридату на одном корабле с красивыми женщинами-пленницами.

И сложились у них разные судьбы: Диофанта ждали триумф и всяческие почести от царя Митридата Эвпатора и вольного города Херсонеса, Савмака же – холодный тюремный подвал в Синопе.