Текст книги "Казна Херсонесского кургана"

Автор книги: Сергей Белан

Соавторы: Николай Киселев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Митридат довольно потер руки.

– А ты говорил, что твои слезы уже иссякли. Вот видишь, нашлись. И представь себе, сколько ты их еще прольешь, пока эти твари сожрут твою ногу по колено. Обещаю, скучно тебе не будет – этот палач знает много изысканных пыток. Очень много…

– Митридат, избавь меня от этого, молю! Я не знаю, где казна, я клянусь богами!..

– Ну что ж, – мрачно произнес Митридат, нахмурив брови. – Я уважаю твою стойкость и хочу заключить с тобой сделку. Возможно, я недооценил тебя, и твоя жизнь стоит спрятанной казны. Сделаем так: ты скажешь, где золото, а за это тебе выколют один глаз, вырвут язык, отрубят правую руку, разрежут сухожилие на голени левой ноги, посадят на корабль и отвезут в Александрию, где ты сможешь жить, лазя по помойкам и прося милостыню. Уверяю, никто не узнает, что ты остался жив.

– И все же я не знаю, где казна, поверь…

– Неблагодарная собака! – сверкнул глазами вконец рассвирепевший царь Понта. – Палач!..

Седобородый кудесник подземелья бухнулся перед ним на колени, взирая на него преданно и со страхом.

– Откуда ты родом? – Митридат больно схватил его пятерней за волосы.

– Из Армении, мой господин, из Тигранакерта.

– Ты хочешь свободным вернуться на родину?

– Я не смею об этом и мечтать.

– Так вот, – продолжил Митридат, разжимая пальцы. – Как только он скажет, где золото, ты – свободный человек. Приступай!

В ответ палач обхватил ноги Митридата и принялся осыпать поцелуями его сандалии.

– Ну же, не мешкай, – царь брезгливо пнул в лицо растроганного нежданно свалившимся счастьем раба.

Тот проворно вскочил с пола и снова потащил к Савмаку клетку с прожорливыми крысами. И вдруг в подвале пыток раздался гомерический смех, он так резко вспорол зловещую тишину, что все, как один, от неожиданности вздрогнули.

– Ты – насильник своей матери, – закончив смеяться, бросил Савмак в лицо своему мучителю. – Наивный глупец, тебе никогда не быть свободным!

Лицо палача исказила гримаса негодования, он вплотную приблизился к строптивому узнику и, сверля его взглядом, процедил:

– Клянусь вершиной Арарата, я заставлю тебя быть ласковым. Ты скажешь все!

Савмак снова засмеялся и на этот раз еще громче, голые стены подвала отражали звук, умножали его и делали подобным гулу мощного камнепада. Митридат даже схватился за уши.

– Палач! Останови безумца! Он потерял рассудок…

Тот потянулся к Савмаку, но Савмак, резко прекратив смех, голосом, полным уверенного спокойствия, произнес:

– Палач?! Какой же ты палач, ты – потрошитель дохлых кур и на большее ты не годишься. А заставить быть ласковым ты можешь только своего ишака, ты ведь сам сын осла.

И он плюнул в лицо армянина. Еще через миг страшный удар железного крюка, который в неописуемой ярости нанес палач, пополам раскроил череп Савмака. Тот дернулся в последней конвульсии, зазвенели цепи и все затихло. Выражение блаженства застыло на изможденном бесчисленными муками лице. Митридат вскочил с кресла. Бледный, как мел, палач выронил крюк и упал к ногам грозного царя.

– Он обманул тебя, – Митридат подал рукой знак одному из стражников. – Палач, ты и впрямь безнадежно глуп, придется поискать другого.

– Пощади, пощади, господин! Я…

Но он не успел договорить: стражник нанес короткий умелый удар мечом, и голова несчастного раскололась с треском зрелого арбуза.

Митридат Эвпатор поправил одежды и направился к выходу. Уже поднимаясь по лестнице, он остановился и, повернувшись, жестко бросил напоследок:

– Выпустите крыс. Пусть сожрут обоих!

Один из воинов мечом поддел задвижку и раскрыл дверцу клетки. Серые бестии, шевеля усами, стали осторожно высовывать наружу свои безобразные морды и дробно щелкать белыми остренькими зубками. Потом, почуяв, что им ничего не угрожает, они дружно высыпали на волю. Им еще предстоял роскошный пир, но этого уже никто не видел.

XVII

– …И все-таки объясни мне толком: почему ты решил поиск казны устроить в Херсонесе? – спросил Верховцев. – Ведь восстание на Боспоре, в общем-то, Херсонеса не коснулось.

В комнате Джексона было жутко накурено. Уже давно стемнело. За окном который час моросил зарядивший с утра мелкий нудный дождик. Постылая осень то и дело царапала стекло ветками облетевшего клена. Коньяк был допит, и Джексон заваривал любимый крутой чаек. Он обожал такой чаек на грани чифира. Его ответ последовал не сразу:

– Знаешь, Олег, спроси что-нибудь полегче. Какая-то необъяснимая, нелепая ошибка! Я облажался, как жюль-верновский Паганель. Помнишь, что он наделал? Он отправил корабль, искавший капитана Гранта, совсем в другую часть света. Умнейший мужик, но рассеянный, зациклился… Вот так и я зациклился. И на чем: на той фразе исторического труда, что Диофант, полководец Митридата, когда вспыхнуло восстание, смылся на последнем Херсонесском корабле. Я почему-то понял это буквально и исходил из того, что восстание произошло в Херсонесе. Подробности восстания толком выяснить не удалось, а из той скудной информации, что я располагал, предвзято извлек лишь факт пленения Савмака. И сразу задал себе вопрос: почему Савмака оставили в живых, а не казнили на месте и почему его повезли на другой берег моря в Понт. И тут меня осенила догадка, что все дело в казне, в казне Боспора, которую наверняка захватили восставшие. Как говорится: жизнь или кошелек? И тут сохранили жизнь, чтоб вытряхнуть кошелек, понимаешь? И по моим расчетам, не вытряхнули, по крайней мере, нигде об этом не упоминалось. А раз казну до сих пор не нашли, за это дело решил взяться я. Ну, а поиск я строил, конечно, исходя из своих субъективных соображений.

– И нашел ценнейший клад, – закончил за него Верховцев.

– Все так, но теперь мне не дает покоя другой вопрос: на чьи же сокровища напоролись мы и кому принадлежала диа… – Джексон осекся на полуслове. – Ведь и козе понятно, что это не казна Боспора.

– Да ладно, замнем, может быть, когда-нибудь история и приоткроет эту тайну. Одно могу сказать, что спецы затрудняются дать стоимостную оценку клада. Там обнаружены монеты, которых нет ни в одном каталоге мира.

– Да, Олег, все забываю тебя спросить: а тех троих, что были с другой стороны кургана, ваши ребята повязали?

– Которых троих? – пытаясь сосредоточиться, наморщил лоб Верховцев.

– Ну вспомни, те, что на «Ниве» отрезали нам отступление. Я ж тебе их сразу тогда показал…

– А-а, эти, – протянул Верховцев и тихо рассмеялся. – Нет, их мы брать не стали.

– Почему?

– Так то же киношники были. Ваши страсти-мордасти их тогда не колыхали, они натуру для съемок приезжали выбирать. Что-то снимать будут, кажется, детектив.

– Такого детектива, что был в тот раз на кургане, им уже никогда не снять, – с сожалением заметил Джексон, разливая ароматный напиток по чашкам.

– Пожалуй, – согласился Верховцев. – Жаль, конечно, что с кладом так получилось, хотя с другой стороны, все могло кончиться и печальней. Ладно, хоть без жертв обошлось.

– Зато колбаса была такая вкуснющая! – загадочно произнес Джексон и поцокал языком.

– Какая колбаса? – удивленно захлопал ресницами Верховцев.

– А ты не знаешь эту латышскую сказку? – спросил Джексон. – Ну, послушай. На одном отдаленном хуторе жили себе старик со старухой. Однажды в ненастную дождливую ночь кто-то постучался в их дверь. Открыли. На пороге стоит молодая девушка, промокла вся. Она и говорит: «Я заблудилась в лесу, пустите меня, добрые хозяева, переночевать да обогреться». Старики пожалели бедняжку, приютили, обогрели, накормили и положили спать. Наутро девушка собралась в дорогу. Поклонилась она им в пояс и молвит: «Спасибо вам за кров и хлеб. Я – Лайма, фея, приносящая счастье. Я хочу отблагодарить вас за вашу доброту и заботу: загадайте три самых заветных ваших желания, и они тут же исполнятся». Дед едва услышал такое и говорит: «Хочу, чтоб сейчас на сковороде жарилась моя любимая кровяная колбаса»! «Да будет так», – ответила Лайма, и в тот же миг на печи в огромной сковороде заскворчала вожделенная колбаса. Тут бабка смекнула, что к чему, да как вскинется: «Ах ты, старый дурень, загубил зазря одно желание. Нашел что просить, колбасу! Чтоб тебе эта колбаса к носу прилипла!» Что ж, сказано – сделано. «Да будет так», – молвила Лайма, и тут же колбаса приросла к дедову носу, да так намертво – не отдерешь! Зажурились тогда старики: как же деду с приросшей к носу колбасой жить – и неудобно, и на люди вовек не покажешься. Стали Лайму просить, чтобы она ту колбасу от носа отделила. И это было как раз третье желание. Лайма исполнила его и тут же исчезла, а старикам на память осталась лишь жареная колбаса. Они ее и оприходовали с большим аппетитом. Зато какой вкусной она оказалась, такой они никогда не едали.

Джексон сделал паузу и добавил:

– Вот, собственно, и вся сказка.

– Ну и что ты хотел этим сказать? – без особого энтузиазма спросил Верховцев.

Джексон молча вынул из ящика письменного стола какую-то деревянную шкатулку, положил перед Верховцевым и открыл крышку. На дне шкатулки, на красной бархотке лежала великолепная золотая диадема с чудесным камнем размером с лесной орех. Верховцев долго не мог оторвать взгляд от этого зрелища и наконец произнес:

– Я не спрашиваю, откуда эта находка, и могу только догадываться о ее истинной ценности. Не могу понять одного, как тебе удалось это…

Он замялся подбирая нужное слово.

– Не мучайся догадками, это просто сувенир. На память от Лаймы.

– А твои компаньоны, они остались ни с чем?

– Боб и Мироныч? Не беспокойся, Лайма их тоже не обделила; по полдюжины золотых перепало каждому. Конечно, по сравнению с диадемой это ничто, семечки, но для рядовых инженеров по нынешним временам все же, можно сказать, настоящее состояние.

– Итак, как я понимаю, ты не огорчен результатами своего вояжа? – поинтересовался Верховцев.

– Ничуть. Больше того, скажу, что дело это весьма перспективное и, возможно, что я еще вернусь к этой теме. Думаю, и мои компаньоны в стороне не будут. Они настоящие пахари, на них можно положиться.

– И где ты думаешь копать?

– А хотя бы в том же Херсонесе. – Джексон отхлебнул стынущий чай. – По самым точным данным он пролопачен только на одну треть. А что еще скрыто под землей, остается только гадать, но я абсолютно уверен: человек ищущий всегда что-нибудь да найдет. Сейчас темпы раскопок черепашьи, государству не до жиру, нет средств. И все держится на энтузиазме энтузиастов. А если дело поставить на научно-коммерческую основу, все пойдет по-другому. Проект у меня уже зреет. Сколько белых пятен истории можно будет заполнить, представляешь? Взять то же восстание Савмака, что мы о нем знаем? Сущие крохи! Уверен, что самое интересное в этом событии осталось пока за кадром.

В дверь сильно затарабанили. Джексон вскочил, как подброшенный невидимой пружиной:

– От сволочь! Опять у соседушки-придурка блажь в лоб получить.

Но тут дверь распахнулась; на пороге стояли пьяненькие Боб и Мироныч. Боб держал в руках две бутылки водки, Мироныч – палку копченой колбасы и прозрачный мешок с квашеной капустой.

– Шеф! С сегодняшнего дня мы свободны! – шумно провозгласил Боб. – Уволены по сокращению штатов. Бери нас в новый поход! Хоть в Каракумы, хоть на Таймыр!

– Мы созрели, – добавил Мироныч, выкладывая закусь на стол. – И вообще; все это чушь и блеф: можно сократить штат, но нельзя сократить человека! У меня как есть метр восемьдесят два, так и останется, если только я не лягу в прокрустово ложе. Но дудки, я в него никогда не сунусь!

– Мироныч, ты феноменально прав, – сказал Боб и похлопал друга по плечу. – Шеф, не томи, доставай стаканы!

– Ну, что ж, Олежик, бал продолжается, – Джексон отставил чай и полез за посудой. – Что я говорил, компаньоны рвутся в бой. Нет русской душе угомону…

Он разлил водку по стаканам и спросил:

– Ну, честная братия, за что пьем?

В ответ Боб и Мироныч подняли стаканы и, со звоном сдвинув их на середине стола, нестройными голосами затянули:

 
– Ты помнишь, как все начиналось,
Все было впервые и вновь.
Мы строили лодки, и лодки звались
«Вера», «Надежда», «Любовь»…