Текст книги "Веселые ваши друзья (Очерки)"
Автор книги: Сергей Сивоконь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Покойник и Принц Датский
Да и сам «литературный кружок имени Бородаева» оказывается мнимым, хотя и замышлялся он на базе «творческой одаренности». В самом деле: кто туда входит?
Андрей Круглов, прозванный Принцем Датским, потому что он любит сочинять стихи к разным датам – одинаково пустые и холодные, независимо от того, чему они посвящаются. Надо сказать, что такие стихи любят писать графоманы.
Генка Рыжиков, по прозвищу Покойник, потому что его «профиль» – любовная лирика с «замогильным» оттенком. Эх, знал бы Генка, что подобные стихи высмеивал в свое время еще Максим Горький! В одной из его сатирических «Русских сказок» модный поэт начала нашего века Евстигней Закивакин целыми аршинами строчит стихи такого примерно содержания:
Нас не подкупишь ложью сладкой,
Ведь знаем мы с тобою оба,
Жизнь только миг, больной и краткий,
А смысл ее – под крышкой гроба!
Это напоминает «замогильные» стихи Покойника, посвящаемые то таинственной А. Я., то не менее таинственной Б. Ю. (Побочный комический эффект вносится в них, правда, чисто ученическими порывами «высокого лирика», который ищет смерти, оказывается, для того, «чтоб уже никогда не смотреть, как с другим ты идешь в раздевалку…»)
Покойник и Принц Датский не зря поставлены в параллель к модному, но пустому писателю. Творчество их, как и у него, безнадежно разошлось с жизнью. Правда, писатель побит только смехом (в жизни он прочно сидел «на коне»), тогда как незадачливые юные поэты, помимо авторского осмеяния, терпят крушение и в жизни: стихи их, созданные в трудную минуту, никого не утешили и не согрели, а Покойник до смерти испугался, столкнувшись в подвале с «настоящим» покойником (на самом деле это был скелет – еще один подарок Гл. Бородаеву «от благодарных читателей»…
Почетный член литкружка
Глеб Бородаев-младший вошел в литературный кружок на правах «почетного члена». Обычно скромный, даже заикающийся от застенчивости, он по мере развертывания «бородаевской кампании» все больше излечивался от скромности, принимая гордый и заносчивый вид. Он уже не смущался, когда его личностью («внук Бородаева!») стали интересоваться даже старшеклассники. Он снисходительно протягивал им руку и говорил: «Очень приятно. Давайте знакомиться». Да и говорил-то он теперь четко, а не мямлил, как прежде.
Писатель не высказывает этого прямо, но показывает: такой человек мог пойти очень далеко! Из таких быстро наглеющих скромняг вырастают личности самые неприятные.
Уже то, что Глеб заранее все обдумал, а затем – руками закоренелого уголовника – хладнокровно осуществил свое, может, и неподсудное, но по существу подлинно уголовное дело (он хотел, чтобы ребята, застряв в подвале, вернулись домой за полночь, а измученные долгим ожиданием родители возмутились и изгнали из школы новую учительницу, якобы разрешившую им поездку на дачу), говорит о его больших, очень больших возможностях, и, разумеется, самого худшего плана. Ведь и новую учительницу он хотел убрать из школы потому, что она мешала его «восхождению»…
Человек, готовый на все
И все же самой неприятной фигурой этой «веселой» повести кажется мне даже не Глеб, а еще одна участница литературного кружка – отличница Валя Миронова.
Не тем, разумеется, она неприятна, что отличница. Отличники бывают разные. С душой и без души. Сохранившие в себе черты, присущие «рядовым» мальчишкам и девчонкам (то есть сохранившие в себе Детство), и не сохранившие. Отличная учеба, соединенная с высокими свойствами души, дает в результате «бесконечность»: человек, как говорят, не имеет своего потолка. Он может подняться сколь угодно высоко, и людям от этого будет только польза. А вот когда пятерки даются зубрежкой или тупой, нерассуждающей исполнительностью, это…
«…Миронову я всегда представляю себе с поднятой рукой, – говорит о ней Алик, – она хочет, чтобы ей разрешили перевыполнить норму». Этим она напоминает родителей Сережи Емельянова, которые тоже, как мы помним, всё в жизни делали «как бы с перевыполнением».
Перевыполнить норму – это прекрасно. Только вот норму чего? А если тебя толкают на преступление? Тогда перевыполнение нормы будет с обратным знаком: оно будет увеличивать в мире количество подлости и преступлений.
Великий сатирик Салтыков-Щедрин заклеймил одну из верноподданнейших газет своего времени презрительной кличкой «Чего изволите?». По этому-то принципу – «чего изволите?» – и живет Миронова. Она готова идти со всеми и на все, то есть не абсолютно со всеми, а со всеми, кто в данный момент сильнее. На протяжении повести она меняет свою ориентацию быстрее, чем полицейский надзиратель Очумелов в чеховском «Хамелеоне». В литературном кружке она необычайно усердно – как говорится, глядя в рот – записывает «откровения» Святослава Николаевича («Побольше конкретных деталей, подробностей. Пусть острая наблюдательность подскажет тебе все это»); потом с таким же восторгом слушает (и тоже чуть ли не записывает!) объяснения уголовника, того самого, что уже через минуту запрет их в подвале; потом, когда командиром как-то незаметно становится Алик, она с той же готовностью слушает и его, стремясь угадать каждую его фразу… Суть ее – лакейская, она всегда готова служить истово, «с опережением», угадывая желания «шефа». Хорошо как «шеф» попадется хороший, а если нет? Тогда подобного сорта люди становятся страшнее самого «шефа». В годы оккупации такие первыми шли к врагу, предлагая свои услуги, и их искреннее рвение оплачивалось кровью тысяч невинных жертв.
Вот и скажите теперь, что это не самый страшный образ в «Повести Алика Деткина»…
Но как же случилось тогда, что при наличии таких крайне неприятных героев повесть все же кончается благополучно?
Да потому, что здесь есть и люди по-настоящему замечательные. Мыслящие и честные. Они идут от жизни, а не от слепого «идолопоклонничества» и потому оказываются сильнее.
Больше всего это относится к учительнице Нинели Федоровне, сменившей Святослава Николаевича. Несколькими насмешливыми фразами она разрушает тот пьедестал, на котором – в воображении ребят – возвышался Глеб Бородаев-старший. Она «увидела огромную фотографию и спросила:
– А кто это такой Гл. Бородаев?
Мы просто похолодели и приросли к своим партам. Только Миронова не растерялась. Она любила подсказывать учителям. И тут тоже подняла руку, встала и объяснила:
– Бородаев – наш знатный земляк. Он творил во второй четверти этого века.
– А что он творил? – спросила Нинель Федоровна.
– Разные произведения, – ответила Миронова. – У нас есть литературный кружок его имени.
– Имени Бородаева?! – Нинель Федоровна рассмеялась».
Сознание новой учительницы не затуманено ложными ценностями, она понимает истинную меру вещей. И не без остроумия предлагает взамен изучения Бородаева, творившего «во второй четверти этого века», начать изучение литературы «с первой четверти прошлого века. С Пушкина, например…»
Злые чары понемногу рассеиваются, но корни «идолопоклонничества» живучи. Их надо выкорчевывать долго и всерьез. Потому и стала возможной «очень страшная история», разыгравшаяся в подвале бородаевской дачи.
Совершив почти невозможное
Для Алика Деткина сочинение детективов – только игра: он больше стремится раскрывать преступления, нежели писать о них. Находящийся, казалось бы, во власти своих фантазий, Алик в минуту опасности оказывается находчивым и стойким бойцом. В этом приятная неожиданность повести, на первый взгляд просто веселой, а на поверку – многослойной и драматичной. Мы ожидали, что Алик будет наказан за свои литературно-детективные иллюзии, а он оказался награжденным: заслужил искреннее уважение товарищей, которые публично признали его смелость, ум и находчивость, оценили и его способности следопыта. Сам же он гордится больше всего тем, что показал себя героем в глазах Наташи Кулагиной, которая нравилась ему еще с первого класса. Она и вдохновила его на то, чтобы в решающую минуту совершить почти невозможное.
Но в том-то и штука, что дело не только в Наташе. В отличие от Покойника и Принца Датского, для которых стихотворство было только рисовкой, средством привлечь к себе внимание, для Алика увлечение детективным жанром выражает его подлинный интерес к следопытской деятельности. Не литература, но жизнь манит его. Эта приверженность к реальной жизни – вопреки всем иллюзиям – и оказалась главным источником его силы и мужества.
Дети должны отвечать за родителей!
Наташа – личность более трезвая, фантазерство ей не свойственно. Это заставляет думать, что вряд ли Аликино чувство к ней, хотя бы и в будущем, имеет серьезные шансы на успех. Ее общая тетрадь, пожалуй, никогда не станет их общей тетрадью, как о том мечтает Алик. Вместе с тем эта девочка (по-видимому, тоже отличница – недаром Святослав Николаевич принял ее в кружок безо всяких испытаний) достаточно умна, чтобы понять, что из данной «литературной» компании только Алик может быть ее настоящим союзником. Хотя ее представления о порядочности и доброте оказываются все-таки выше Аликиных. Это она убеждает его не судить Глеба слишком строго: раньше-то он был другим. «А потом не смог отказаться от того, к чему мы его приучили. Мы сами!»
Позднее она добавит: «Если слабый и глупый жесток – это противно. Но если умный и смелый жесток – это страшно. Такой человек обязан быть добрым. Обязан!»
И «как это показательно», что именно Наташа подводит итог этой не слишком-то веселой истории:
«– Очень страшная история… – тихо… сказала Наташа.
– Еще бы: столько часов просидели в подвале!
– Это не так уж страшно.
– Не так уж? А что же страшно?
– Когда начинают ни за что ни про что восхвалять человека!
– А как быть с Нинель Федоровной? – спросил я. – Вдруг некоторые родители все же поднимут шум…
– Возьмем мам и пап на себя, – сказала Наташа. – Объясним, растолкуем! Дети должны отвечать за родителей».
У иного писателя последняя фраза прозвучала бы парадоксом. Для Алексина она естественна и серьезна.
Заповедник комического
«Повесть Алика Деткина» вместила почти все излюбленные приемы Алексина-юмориста. Буквальное осмысление метафор и идиом, высмеивание словесных штампов (приемы эти нередко сливаются воедино), парадокс, каламбур, пародирование – в самых разных формах и дозах. И наконец, сама атмосфера иронии, окутывающая все повествование.
«Невольный страх овладел мною. Но лишь на мгновение! А в следующую секунду я отбросил его. Вернее сказать, отшвырнул!» «– С нами женщины… Найди в себе силы!
– Я поищу… – сказал бледный Покойник».
«Лампочка выхватила из темноты лицо Покойника. Но лучше бы не выхватывала: бледные губы его дрожали».
«Слезы душили его (Святослава Николаевича. – С. С.) и чуть было не задушили совсем».
«Погода была отличная! Лил дождь, ветер хлестал в лицо, земля размокла и хлюпала под ногами… „Это создает нужное настроение!“ – думал я».
«На меня приятно пахнуло гнилью и плесенью. Я вдыхал полной грудью!»
За исключением короткой реплики Покойника, все эти фразы принадлежат Алику. Помимо всего прочего, смешно здесь то, что Алик думает и пишет так – абсолютно серьезно…
Четыре пародийных слоя
По сути, вся эта повесть написана в пародийном ключе, однако характер смеха меняется в зависимости от того, на кого он направлен.
Первый пародийный слой связан с литературными иллюзиями рассказчика, который уверен, что следует лучшим образцам большой литературы, хотя на самом-то деле пользуется избитыми штампами из плохоньких детективных романов да шаблонами школьных учебников литературы.
«…Я родился в семье инженерно-технического работника, в самом начале второй половины нашего века. Это была дружная трудовая семья. Я… был последним ребенком в этой семье… Родители наши сумели дать своим детям хорошее образование…»
Я нарочно вычеркнул из этого текста несколько фраз, оставив только пародийные. Те, что остались, можно встретить едва ли не в любом учебнике литературы, хотя применяются они по отношению к самым разным писателям.
Характер смеха здесь мягкий, добродушный юмор с некоторыми ироническими нотками.
Второй пародийный слой связан с «сердечной тайной» Алика – его симпатией к Наташе Кулагиной.
«Это было самое замечательное существо в нашем классе. И во всей школе. И во всем городе!
Ростом она была такой, как надо… Да что говорить!»
«Она была полна женского обаяния!»
Эта линия таит в себе дополнительную психологическую подкладку: оказывается, Алик настолько увяз в детективщине, что даже для своих подлинных, и притом самых высоких чувств, все равно не находит других слов, кроме тех же литературных шаблонов…
Здесь юмор повести обретает лирическую окраску. Добродушно посмеиваясь над неумеренными восторгами Алика, который буквально каждый Наташин шаг расценивает с лучшей стороны, над его неспособностью выразить свои чувства собственными словами, автор в то же время сочувствует своему герою: доверчивость Алика, его желание видеть людей лучше, чем они есть, заслуживает симпатии, а не насмешки.
Третий пародийный слой связан с «творчеством» одноклассников Алика – Андрея Круглова («Принц Датский») и Генки Рыжикова («Покойник»). «Творчество» их далеко не бескорыстно, как у Алика, да и не уравновешено добрыми деяниями. Не мудрено, что здесь пародийный тон уже более резок: за трафаретными фразами рассказчика слышны авторская ирония и даже сарказм.
Но наибольшей остроты авторский смех (не переставая быть пародийным) достигает, когда заходит речь о Бородаеве и шумихе, затеянной Святославом Николаевичем вокруг его имени. Здесь перед нами уже настоящая сатира – неумеренные восторги рассказчика лишь заостряют ее жало. Любопытно, что хотя Бородаев-старший ни разу не появляется на сцене в «живом» виде, образ этого модного литературного пустоцвета все время маячит перед нашими глазами. И чем больше суеты и шумихи затевается вокруг него, тем смешней и ничтожней оказывается он сам.
Ну, а Валя Миронова? Это самый мерзкий персонаж повести. Автор резко и даже беспощадно обрисовал ее суть, дал понять, что это за птица. Но, быть может, тут требовался и гротеск!
А вообще можно лишь подивиться, сколь разнообразные и глубокие возможности открывает перед писателем такая, почти целиком пародийная, манера повествования, какую применил Алексин в «Повести Алика Деткина».
Благородные и обаятельные, но смешные
Остается сказать еще об одном источнике комического в алексинской прозе. Собственно, мы уже начали о нем говорить. Я имею в виду рассказчика, который одновременно выступает в роли комического героя.
Рассказчик у Алексина нередко юн. Чаще это подросток, реже – юноша. Из тех любимых героев писателя, которые достигли уже значительной нравственной зрелости, но по мироощущению своему остались (и всегда будут!) детьми. Таковы уже знакомые нам Сережа Емельянов и Миша Кутусов, но это герои не комические. Алик Деткин герой безусловно комический, но о нем мы говорили уже достаточно. Обратимся лучше к рассказчику Лёне из повести «Поздний ребенок» и безымянному рассказчику из повести «Звоните и приезжайте!», состоящей из цикла новелл.
У обоих этих героев чуткая душа и зоркий взгляд. Они заинтересованно вглядываются в жизнь своей семьи, горячо сочувствуя родительским заботам и остро переживая все конфликты и трения. Семьи у обоих ребят достойные уважения, к ним самим родители тоже относятся хорошо, а к Лёне – «позднему ребенку» – так и просто восторженно; но вот понимают их значительно меньше. Недооценивают их возможности. А ребята в трудные для семьи минуты пытаются помочь родителям «вслепую», на свой страх и риск, и в свою очередь переоценивают собственные возможности, свою меру понимания событий. Это и создает почву для комических сцен.
Сын от первого брака
«Ужасно быть поздним ребенком. Я-то уж знаю!» – начинает свой рассказ Лёня. Категоричность такого суждения для людей взрослых звучит иронически. Отцу с матерью куда ужасней быть родителями позднего ребенка! Хотя бы потому, что его почти всегда принимают за внука и тем невольно напоминают об их возрасте.
Так что можно понять смущение Лёниного отца, когда Лёню принимают за сына его сестры Людмилы. По возрасту она действительно годится ему в матери: ведь она старше его на целых шестнадцать лет!
Мальчик видит смущение отца, но принимает его за гордое смущение: смотрите, дескать, у меня уже внук! И решает «подыграть» отцу, представиться Людмилиным сыном, с удовольствием убавив себе возраст на два года…
А отцу было стыдно не только за то, что сын ему во внуки годится, но и за то, что Людмила еще не замужем, меж тем как ее поженившиеся школьные друзья имеют уже двоих детей, почти ровесников Лёни… И хотя отец, разумеется, вовсе не виноват, что дочь до сих пор не вышла замуж, ему все же неловко: очень уж хочется соответствовать тому, чего от тебя ждут. В этом, быть может, есть нечто мещанское, но вот поди ж ты! Противостоять такому предрассудку не всегда легко. Да и родительские чувства понять можно…
В этой сцене – с Лёниным «подыгрыванием» – уже содержится юмор, но он еще усиливается в других ситуациях, продолжающих эту. Людмиле звонит ее жених Иван, и мальчик берет трубку. «…Кто это говорит?» – спрашивает Иван. И Лёня, вспомнив, что отцу и сестре было вроде приятно, когда его приняли за Людмилиного сына, отвечает, неожиданно для себя:
«– Это ее сын…
– Какой сын? – спросил мужской голос.
– Какой? – Я ответил: – От первого брака!»
«Должно быть, мне хотелось, – поясняет свой ответ Лёня, – чтобы школьный друг Людмилы подумал: „Я женат всего один только раз, а она вон какая: сумела быть в браке целых два раза! А может, и больше… Значит, пользуется успехом!“».
Для подростка – логично, но взрослые – вот беда! – рассуждают в таких случаях по несколько иной схеме… И Лёнин ответ служит началом целой цепочки неприятностей для Людмилы, исправлять которые мальчик берется сам, втайне и от родителей, и от сестры. Курьезным образом, но все же отыскивает он Ивана и объясняет ему, в чем дело…
Ухищрения доброты
Безымянный рассказчик из повести «Звоните и приезжайте!» более удачлив в улаживании семейных дел. В этой семье мещанистые мать и бабушка допекают отца постоянным сравнением его с более удачливым, как им кажется, Сергеем Потаповым – лауреатом всероссийского конкурса виолончелистов, в которого мать когда-то была влюблена. Отец переживает, сын – еще больше, а Потапов между тем должен выступать по телевидению! Зная это, мальчик в нужный час начинает «готовиться к завтрашней контрольной», и, разумеется, в той самой комнате, где стоит телевизор.
Потапов, однако, выступает снова – теперь уж по радио, и снова мальчик проделывает тот же трюк. Но и Потапов не дремлет! Афиша о его концерте появляется «на том самом месте, где папа и мама каждое утро садились на трамвай». И тогда сын принимается горячо убеждать родителей, что «ездить на троллейбусе гораздо удобнее, чем на трамвае»…
А папа у мальчика талантлив не меньше Потапова: он замечательный хирург. Когда он заболевает гриппом, больные, ждущие операции, по многу раз на дню справляются о его здоровье. А сын нарочно заставляет их звонить в те часы, когда дома и мама, и бабушка; пусть убедятся сами, какой папа незаменимый человек.
Что скажешь о таком герое? Золотой мальчик! Доброта и чуткость его намного выигрывают от того, что раскрываются только нам, а для близких его остаются тайной. Юмор же, присутствующий в этих сценах, еще больше оттеняет благородство мальчишки.
Продленная жизнь
В новелле «Егоров» из повести «Звоните и приезжайте!» появляется «смех сквозь слезы».
Егоров – один из отцовских больных, который умирает, несмотря на удачно сделанную операцию. Умирает от другой, случайной причины.
Отцу предстоит очень тяжкая миссия: зайти к матери больного и сообщить ей об этой трагедии. Желая помочь отцу, мальчик отправляется вместе с ним.
Вот они входят во двор нужного дома. «– Где тут квартира Егорова? – спросил папа.
– A-а, сына ведете на исправление? – почему-то обрадовался мужчина. – У нас в доме как только парень споткнется, так его к Ивану Павловичу ведут. Имеет он к ним подход! А теперь, значит, из других домов потянулись?.. Он в первом подъезде живет. На втором этаже… Квартиру не помню! Но сейчас он в больнице. – Мужчина вздохнул. Вода из шланга лилась на один и тот же куст. – Без него вон ребята стол поломали… Стойку делали. Акробаты! Мы до его возвращения чинить не будем. Пусть они ему в глаза поглядят! При нем бы не поломали. Ни за что! Уважа-ают…»
Номер квартиры пришлось выяснять у соседки Егорова по двору. Она тоже оживилась, услышав его имя:
«– Он в том подъезде живет! Седьмая квартира! Скорей бы уж возвращался! У меня сын к математике неспособный. Так он Ивана Павловича полюбил, а потом уж – из-за него! – математику. Четверки стал приносить. Я отсюда никуда не уеду. Пока сын не вырастет! Давайте я вас провожу. Мать его дома, наверно…
Мне было страшно, что папа скажет: „Ивана Павловича больше нет…“ Но папа молчал. Наверно, он хотел хоть немного продлить жизнь Егорова для этих людей».
Если бы эта сцена не несла трагического подтекста, она была бы смешной. Но в данном случае комизм положения тут сразу же и без остатка гасится, нейтрализуется трагизмом.
И все же смех, который не может прозвучать в этой сцене, присутствует тут не зря. Он словно бы возвращает Егорова из небытия, почти физически продлевает ему жизнь…
Редкая, ни на что не похожая сцена. И смех тоже редкостный, ни на что не похожий.
