Текст книги "Веселые ваши друзья (Очерки)"
Автор книги: Сергей Сивоконь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Видно, что не до шуток
Петя Трофимов – естественный и дорогой для Пантелеева образ. По признанию писателя, возник он в его воображении под впечатлением подвига, совершенного когда-то его отцом. Но, видно, и свои какие-то черточки вложил он в этот исключительно ему удавшийся образ – например, умение быть и совершенно серьезным, и абсолютно несерьезным сразу.
Друг Пантелеева писатель Леонид Рахманов вспоминает, как блистательно разыграл Алексей Иванович ехавших с ними в купе молодых и не в меру любопытных супругов.
На одной из станций Рахманов вышел купить газету.
– Что он такой печальный, ваш приятель? – спрашивает дама.
– Неприятности по службе, – мрачно ответствует Алексей Иванович.
– А что у него за профессия? – продолжала любопытствовать спутница.
Пантелеев объяснил, что приятель его – человек способный, даже талантливый в своей области: ведь не каждый сумеет из рядовых могильщиков пробиться в заведующие кладбищем! Но сейчас ему не везет.
– А что?! – встрепенулась дама.
– План недовыполнил…
«Все это рассказывалось с натугой, – вспоминает Л. Рахманов, – каждое слово чуть не клещами надо было вытягивать. Голос сухой, надтреснутый. Видно, что не до шуток…»
Как же в душе смеялся писатель в эту минуту…
Такие разные сестры
Стремление прикрыть добродушным, а то и задорным смехом свою любовь к герою проявилось и в «малышовых» произведениях Пантелеева, созданных перед самой войной, прежде всего в «Рассказах о Белочке и Тамарочке».
Рассказы эти, в целом вполне реалистические, в то же время близки к сказочной манере – по тону своему, по рисунку фразы, да и по композиции.
«У одной мамы было две девочки.
Одна девочка была маленькая, а другая побольше. Маленькая была беленькая, а побольше – черненькая. Маленькую звали Белочка, а черненькую – Тамарочка.
Девочки эти были очень непослушные».
Так вполне могла бы начинаться сказка.
Как почти во всякой сказке, с девочками случается именно то, от чего их тщательно предостерегают Нарушать запреты детям, как и героям сказки, особенно свойственно. Сказка удовлетворяет как бы извечное детское любопытство: а что будет, если нарушить запрет?!
Сами по себе Тамарочка и Белочка – образы не комические; но слишком уж разные характеры их, сталкиваясь, становятся причиной того, что девочки то и дело попадают в смешные положения[5]5
Вернее, задатки характеров. Полностью-то характер человека складывается во взрослом возрасте.
[Закрыть].
Немалую роль в этих рассказах играет и «комизм возраста». О том, что это такое, придется поговорить особо.
Комизм возраста
«Наука о смехе» – теория комического, – как мы уже говорили, не очень точна. Да и терминология ее еще мало разработана. Не надо удивляться поэтому, что такого термина – «комизм возраста» – у нее пока нет.
Но нам при анализе веселых детских книжек без этого термина не обойтись. Поскольку «комизм возраста» присущ едва ли не любой детской книге, если эта книга не чужда юмора.
Что же это такое – «комизм возраста»? Что разуметь мы будем под этим понятием?
Давайте сперва оглянемся на термины, которые уже есть.
Комизм слова возникает из возможностей, заложенных в человеческом слове. Тут и смешные словечки, и забавная манера их произнесения, всевозможные речевые изъяны и т. п.
Комизм положения – из разных жизненных ситуаций: случайных встреч, недоразумений, взаимного непонимания и пр.
Комизм характеров – из смешных черт, присущих тому или иному человеку, или на контрасте двух резко различных характеров (Дон Кихот и Санчо Панса).
Образный комизм – при использовании писателем комических сравнений, метафор, эпитетов, гипербол и прочих средств образной выразительности языка.
Ну а комизм возраста? Он возникает из тех временных качеств, какие присущи человеку данного возраста.
Какой бы гениальный человек ни вырос впоследствии из ребенка, пока он мал – он наивен. Наивен и в своем понимании окружающего мира, и в своем поведении. На почве детской наивности и возникает чаще всего комизм возраста.
То же можно сказать о нетерпении, неусидчивости, переоценке своих сил («Я уже взрослый!»). Эти качества, присущие всем детям без исключения, также охотно обыгрываются детскими писателями.
А старческая забывчивость, рассеянность, осторожность? Она тоже может послужить поводом для создания комических сцен. Выходит, комизм возраста можно встретить не только в детской книге.
Если же «детские» или «старческие» качества свойственны человеку уже не юному, но еще и не старому (Рассеянный у Маршака), значит, они стали уже чертами его характера. И комизм, возникающий при обыгрывании писателем этих качеств, будет уже не комизмом возраста, а комизмом характеров.
Сыроежки надо есть с солью
В «Рассказах о Белочке и Тамарочке» комизм возраста присутствует как нечто заданное, постоянно действующее. Потому что речь тут идет об очень маленьких детях.
«А какие они, грибы? Они на деревьях растут?» – спрашивает у мамы Белочка. А старшая сестренка «поправляет» ее: «Глупая! Разве грибы на деревьях растут? Они по кусточкам растут, как ягодки».
Характеры у сестренок разные, но обе одинаково наивно объясняют то, что взрослому человеку и объяснять не надо.
Выслушав мамины советы, девочки стали собирать грибы самостоятельно. «Увидят – под березой гриб растет – значит, подберезовик. Увидят, шапочка будто маслом намазана – значит, масленыш. Шапочка светленькая – значит, белый гриб». Снова комизм возраста налицо.
Тут следует исключительно тонкая сцена – и драматичная, и смешная сразу.
Мама у девочек потерялась (по их же вине). И вот они устали, проголодались – но ведь у них полные корзины грибов! И Тамарочка (идеи к ней всегда раньше приходят, чем к Белочке, правда, чаще они ведут к неприятностям), Тамарочка говорит:
«– Знаешь, что? Давай грибы есть.
Белочка говорит:
– Как же их есть?
– А сыроежки?!
Вот высыпали они поскорей грибы на землю и стали их разбирать. Стали искать, которые среди них сыроежки. А грибы у них перемешались, ножки у них отвалились, не поймешь, где что…
…Спорили они, спорили и наконец отобрали штук пять или шесть самых лучших.
Вот эти уж, – думают, – обязательно сыроежки».
Ох уж эта уверенность, абсолютно ни на чем не основанная! (Вот он, комизм возраста!) Просто надоело грибы разбирать, ну и решили дружно обе сестренки, что «эти уж – обязательно сыроежки»…
Но драматизм ситуации только разворачивается.
«Тамарочка говорит:
– Ну, начинай, Белочка, кушай.
Белочка говорит:
– Нет, лучше ты начинай. Ты – старшая.
Тамарочка говорит:
– Не спорь, пожалуйста. Маленькие всегда первые грибы едят».
Поединок двух характеров происходит «под водой», как сказали бы литературоведы, «в подтексте»: обеим девочкам боязно грибы есть, но ни одна не хочет показать своего испуга, а придумывает отговорку.
С точки зрения взрослой логики доводы Белочки разумнее («Ты – старшая»). Но у находчивой Тамарочки, как говорится, гораздо лучше язык подвешен, и последнее слово всегда оказывается за ней.
«Зажмурилась Белочка, открыла рот и хотела уже сунуть туда свой грибок.
Вдруг Тамарочка закричала:
– Белочка! Стой!
– Что? – говорит Белочка.
– А соли-то у нас нет, – говорит Тамарочка. – Я и забыла совсем. Ведь без соли их есть нельзя.
– Ой, правда, правда! – сказала Белочка».
Это нелегко доказать, но сдается мне, что Тамарочка не просто вспомнила про соль. В глубине души понимая, что есть гриб опасно, и вовсе не желая подвергать сестренку опасности (а опасность была: как вы догадываетесь, девочки набрали чуть не одних поганок), она мучительно искала выход – как бы поскорее кончить эту рискованную игру. Сказать прямо: «Не ешь гриб!» – она не могла: это было бы равносильно признанию, что она нарочно толкнула младшую сестренку… ну, скажем, не на смерть, а на большую неприятность. И ее отчаянный крик не только сигнал опасности, но и крик радости, «Эврика!» своего рода. Нашла, нашла она выход – ничем не выдав собственного коварства, в то же время уберечь сестру от беды…
Сцена тем более тонкая, что вся эта напряженная борьба скрыта в подтексте, «в глубине строки».
Не забудем, что перед нами – рассказы для малышей. Воздадим должное мастерству писателя, который и в этом случае сумел создать произведение исключительно тонкое и глубокое.
Чернильное половодье
Порою и сам комический эффект в «Рассказах о Белочке и Тамарочке» таится в подтексте, на некоторой глубине.
«Один раз мама пошла на рынок за мясом. И девочки остались одни дома. Уходя, мама велела им хорошо себя вести, ничего не трогать, со спичками не играть, на подоконники не лазать, на лестницу не выходить, котенка не мучить».
На первый взгляд в этих строчках нет решительно ничего смешного. Но в подтексте тут таится мягкая ирония, принадлежащая взрослому повествователю. Ведь если мама наказывает дочкам чего-то не делать, значит, они уже это проделывали – и, вероятно, не раз… Тем более, что девочки – хитрые. Стоит маме хоть чего-то не упомянуть среди своих запретов, как они, особенно Тамарочка, тут же готовы это делать. В рассказе «Большая стирка», откуда мы взяли эти «запретительные» фразы, именно так все и происходит. Сперва Тамарочка подбивает сестренку взять с папиного стола бутылку с чернилами («Она про чернила ничего не говорила»), а затем и корыто, чтобы стирать залитую чернилами скатерть. И все на том же основании: «Она про корыто ничего не говорила».
Тамарочка вообще не очень хорошая девочка. Она сама же подбивает младшую сестренку на разные сомнительные дела, а потом всеми силами стремится уйти от ответа. Даже на котенка готова вину свалить, лишь бы самой не отвечать за свои проделки. Ведь это она затеяла историю с чернилами, которая вылилась в целое половодье домашнего значения. А чуть заслышав мамин звонок, как ни в чем не бывало говорит сестре: «– Белочка, милая, открой, пожалуйста».
Какая невиданная вежливость и даже нежность! А ведь минуту назад она яростно отталкивала сестру от корыта – оттого оно и перевернулось.
«– Да, спасибо, – говорит Белочка. – Почему это я должна?
– Ну, Белочка, ну, милая, ну ты же все-таки ближе стоишь. Я же на табуретке, а ты на полу все-таки».
Задатки характера, какой обнаруживается у Тамарочки, в будущем обещают мало хорошего. Будь перед нами героиня взрослая, она заслуживала бы резкого, сатирического осмеяния. Но Тамарочка, хоть она и старшая, сама еще так мала, что характер ее только начинает складываться. И писатель, помня об этом, смеется над ней иронически, но не зло.
Девочка с пальчик
Хотя со стороны психологической (сочувствие, уважение и даже любовь к герою – через смех) юмор Пантелеева во всех его книгах остается неизменным, «пружина», «рабочий механизм» этого юмора часто меняется. Иначе говоря, смешит нас писатель чуть не всякий раз по-иному.
После войны Пантелеев-юморист надолго ушел в тень. Лишь в 1967 году он вновь обнаружил себя, опубликовав удивительно смешную «малышовую» сказочку «Фенька». Пружина юмора здесь снова иная.
В 30-е годы, когда он писал о Белочке и Тамарочке или о маленькой Иринушке, выдумавшей небывалую букву «ты», собственных детей, у писателя не было. А теперь у него росла любимая дочурка Машенька, и не ей ли посвятил счастливый отец свою забавную «Феньку», созданную явно с целями педагогическими?..
В одной из сказок Шарля Перро действует небезызвестный мальчик с пальчик. А Фенька – это своего рода девочка с пальчик, только не сказочная, а очень реальная. А если и сказочная, то какая-то современно-сказочная. Сейчас у детей всего мира в моде сказки «полуреальные». Короче, Фенька вроде Карлсона, преспокойно живущего на крыше современного дома Да вот, сами судите: «Ножки у нее босые, платье все изодрано сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щетке».
Вид, разумеется, странный, но все же сойдет и за вид реальной девочки. А вот когда рассказчик открывает окно и впускает ее в комнату, тут уж начинаются чудеса… Впрочем, и чудеса пока относительные: скажем, Фенька умеет в окно входить, а в дверь – не умеет; умеет сидеть под диваном, а на диване – нет. Странновато, конечно, однако сдается мне, что среди обычных, не сказочных девочек тоже встречаются подобные экземпляры…
Зато уж с едой происходят вещи действительно фантастические. Налил ей рассказчик «на блюдечко кипяченого молока, хлеба нарезал маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил». Но она не только не ест, а довольно даже нагловато заявляет приютившему ее хозяину:
«– Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?
– Как повкуснее? Ах ты, – я говорю, – неблагодарная! Тебе что ж, конфет надо, что ли?
– Ах нет, – говорит, – что вы, что вы… Это тоже невкусно.
– Так чего же тебе? Мороженого?
– Нет, и мороженое невкусное.
– И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи, пожалуйста, хочется?
Она помолчала, носиком посопела к говорит:
– Нет ли у вас немного гвоздиков?
– Каких гвоздиков?
– Ну, – говорит, – обыкновенных гвоздиков. Железненьких.
У меня даже руки от страха затряслись.
Я говорю:
– Так ты что же это, значит, гвозди ешь?
– Да, – говорит, – я гвоздики очень люблю.
– Ну, а еще что ты любишь?
– А еще, – говорит, – я люблю керосин, мыло, бумагу, песок… только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички…»
И началось…
Ночью Фенька салфетку съела, которой ее хозяин укрыл. А днем, когда он на работе был, выпила у него все чернила. Да еще и оправдывается: «—Я обещала вам не есть ничего. А не пить я не обещала. И вы, – говорит, – опять сами виноваты. Зачем вы мне таких соленых гвоздей купили? От них пить хочется».
А еще через день, когда Фенька, вместо того чтобы пол подмести, метелку съела, терпенье у хозяина лопнуло, и он поселил Феньку в чемодане, не забыв поинтересоваться:
«– Ты чемодан-то, надеюсь, не съешь?
– Нет, – говорит, – не съем. Он пыльный. Вымойте его – тогда съем».
Ну, хозяин, понятно, не стал чемодан мыть. С тех пор и живет его Фенька в чемодане.
«Теперь я и окошечко там сделал, в ее домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький – вот такой – телевизорчик там стоит».
Представляете, каков из себя телевизорчик? Сверхмаленькие размеры его уже сами по себе смех вызывают, как смешит нас порой нелепый вид какого-то человека или предмета У теоретиков это называется комизм формы.
Гвозди есть – чернилами запивает
Но что за странная сказка? Зачем понадобилось писателю выдумывать девочку, которая гвозди ест – чернилами запивает?..
Вспомним, однако: и с обычными малышами такие вещи случаются. Чернила они пьют, гвозди в рот суют, в окно вместо двери лазают.
Да и ребята постарше бывают склонны к таким проделкам. Просто, в отличие от малышей, они уже не случайно, а нарочно стараются делать все не так, как другие. Чтоб почуднее вышло. Чтоб всех вокруг удивить.
И «что с таким народом будешь делать? – говорится в гайдаровском „Чуке и Геке“. – Поколотить их палкой? Посадить в тюрьму? Заковать в кандалы и отправить на каторгу?»
Писатель, не чуждый юмора, примет единственно верное решение – посмеяться над таким героем…
Так поступает и Пантелеев. А прием, к которому он прибегает на этот раз, носит название перевертыш. Прием этот встречается и в фольклоре, и в поэзии для детей. Вспомним народные потешки вроде: «По чисту полю корабль бежит, во синем море овин горит», вспомним знаменитую «Путаницу» Корнея Чуковского, где «рыбы по небу летают, птицы по полю гуляют», и сразу станет ясно, что это такое – перевертыш.
Грозный тон и улыбка
Но и прием перевертыша, который на сей раз избрал Пантелеев, не лишает его юмор того главного качества, о котором мы говорили: даже в этом случае его юмор можно назвать «юмором скрытой любви».
На первый взгляд в сказке про Феньку рассказчик выглядит злым и даже скуповатым, что совсем не похоже ни на Пантелеева-писателя, ни на Пантелеева-человека. Но при внимательном чтении можно заметить, что рассказчик лишь напускает на себя суровость, а в глубине самых «грозных» его фраз таится добрая, даже ласковая улыбка.
«Вот так девочка, – думаю. – Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счета. Нет, – думаю, – надо гнать ее в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»
Ни грозный тон, ни два восклицательных знака в конце этого «решительного» монолога не в силах скрыть доброй улыбки рассказчика, светящейся в глубин его фраз. И мы уверены: нет, не прогонит этот человек свою маленькую гостью, каким бы «страшилищем» она ни оказалась…
Приподняв маску
Годом раньше «Феньки» появилась книга Пантелеева «Наша Маша» – родительский дневник. Для нас эта книга замечательна тем, что позволяет уже не косвенно – через повествователя, а непосредственно судить и об истинном отношении писателя к людям, и о свойственном ему юморе.
Мы видим, что не только как писатель, но и как человек Пантелеев не выносит сентиментальности: «Терпеть не могу эти сладенькие уменьшительные и ласкательные, которыми так неуместно пользуются у нас в разговорной речи». Однако за этой «педагогической» строгостью неизменно таятся подлинное уважение, любовь и нежность к ребенку. И если Маша делает что-то очень хорошее, отец ничуть не стыдится прямо выразить ей свои самые нежные чувства.
Девочке четыре с половиной года. После ужина они с папой рассматривают картинки. «Попалась ей на глаза „Казнь императора Максимилиана“. Спросила: что это? Сказал, что этих людей – убивают.
– Это что – по-настоящему?
– Да.
– Почему людей убивают – не понимаю! Они же не кусачие!
Подбежала к письменному столу, где в груде писем нашла запомнившийся ей конверт с изображением охотника, стреляющего в летящих птиц.
Почти с гневом:
– А это что? Почему он птиц убивает?! Почему охотники птиц убивают?
И так она была хороша в этом гневе, так вся кипела и пылала, что не выдержал, обнял и расцеловал ее».
Наиболее личностная из книг Пантелеева, «Наша Маша» далеко не всегда дает ему возможность укрыть свою нежность и любовь под маской юмора, как удавалось ему прежде. И потому здесь особенно отчетливо видно, что таится за его смехом, который теперь уже вполне уверенно мы можем назвать юмором скрытой любви.
Самый смешной человек на свете
Л. Пантелеев пишет много – печатает очень мало. Это не удивительно при его фантастически упорной работе над словом. Семьдесят один раз переделывал он первую фразу «Часов», пока добился нужного ему звучания! Может, и есть в литературной истории более выразительные примеры писательской взыскательности и трудолюбия, лично мне таковые не известны…
«Я нестерпимо завидую тому, что Алексей Иванович приучил себя ежедневно, если не ежечасно, много и упорно работать», – пишет о нем его друг и коллега Леонид Рахманов.
Война, перенесенная ленинградская блокада резко изменили творческую манеру Л. Пантелеева. Слог его стал строже, эмоции приглушенней, юмор словно затаился. И только дети, как мы видели в «Феньке» и «Нашей Маше», только дети помогают ему теперь создать что-то веселое, даже смешное.
К детям этот человек всегда повернут светлой, доброй, солнечной стороной.
– Ты его не бойся, не стесняйся, – рекомендовал Алексея Ивановича своей двоюродной сестренке семилетний Алеха Жданов. – Это же самый смешной человек на свете.
Он хотел сказать – самый веселый…
Библиография
Печатной автобиографии у Л. Пантелеева пока нет, хотя множество автобиографических сведений содержится в его статьях и книгах. Часть статей, связанных с жизнью и литературной работой писателя, в том числе очерк «Как я работаю», вы найдете в большом однотомнике Л. Пантелеева «Избранное» (Л., «Детская литература», 1978). В этой же книге, а также в 3-м и 4-м томах четырехтомного собрания сочинений писателя, выходившего в издательстве «Детская литература» в 1970–1972 годах, опубликованы воспоминания писателя и его блокадные дневники.
Есть две книги о жизни и творчестве писателя:
Б. Сарнов. Л. Пантелеев. Критико-биографический очерк. М., Детгиз, 1959.
Е. Путилова. Л. Пантелеев. Очерк творчества. Л., «Советский писатель», 1969.
А вот несколько статей о творчестве Пантелеева:
A. Ивич. Л. Пантелеев. (В его кн.: «Воспитание поколений». М., «Детская литература», 1969).
Б. Максимов. Правда слова. «Семья и школа», 1978, № 8.
Л. Рахманов. Л. Пантелеев и Алексей Иванович. «Костер», 1968, № 8.
С. Сивоконь. Честное слово. «Семья и школа», 1968, № 8.
С. Сивоконь. Полнокровность таланта. «Детская литература», 1978, № 8.
B. Смирнова. О детях и для детей. (В ее кн.: «О детях и для детей». М., «Детская литература», 1967).
Л. Успенский. Необщее выраженье… «Нева», 1968, № 8.
К. Чуковский. Пантелеев. (В кн.: Л. Пантелеев. Избранное. Л., «Детская литература», 1978.).
