Текст книги "Веселые ваши друзья (Очерки)"

Автор книги: Сергей Сивоконь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

НЕ ЗАБЫВШИЙ ДЕТСТВА
Лев Абрамович Кассиль (1905–1970)

Мальчики играют на горе.

Сотни тысяч лет они играют.

Умирают царства на земле —

Детство никогда не умирает.

В. Луговской

Под знаком игры

Можно утверждать с абсолютной серьезностью: вся жизнь Льва Кассиля прошла под знаком Игры.

Его первые книги «Кондуит» и «Швамбрания» (позднее слитые им в одну) почти целиком построены на детской игре.

Повести «Вратарь Республики» и «Ход Белой Королевы», роман «Чаша гладиатора» – из жизни спортсменов.

Генка Черемыш играет в русский хоккей и в «знаменитого брата»; в «Дорогих моих мальчишках» ребята играют в «Страну Синегорию»; в «Великом противостоянии» Сима Крупицына поначалу играет в «знаменитых девушек», бережно храня газетно-журнальные вырезки с их фотографиями, а позднее, уже вместе с подшефными пионерами, – в «гороскопы».

Даже в совершенно далекой, казалось бы, от спорта повести «Ранний восход» главный герой – талантливый юный художник Коля Дмитриев – играет в футбол у себя во дворе. Играет с таким увлечением, что даже не реагирует поначалу на страшное слово «война».

А встречи со знаменитыми спортсменами? А поездки на летние и зимние Олимпиады? А очерки, статьи, а рассказы о спорте?..

Да ведь и смерть, говорят, его настигла в момент, когда он сел в кресло перед телевизором, надеясь посмотреть очередную игру – финальный матч мексиканского чемпионата мира по футболу…

«Есть справедливое утверждение, – говорит, вспоминая о Кассиле, его друг и коллега по детской и спортивной литературе И. А. Рахтанов, – что человек на протяжении жизни не меняется или меняется незначительно, в мелочах, главные же его свойства даны или, как теперь говорят, запрограммированы на все время существования. Свойства эти у Кассиля были милыми, мальчишескими, по слову одного из его издателей, „золотыми“».

Одна из самых смешных книг

Дыхание Игры ощущаешь и в кассилевском юморе, который чаще всего рождается или в игре со словом, или в игре с читателем, или в процессе детской игры. Это если говорить о какой-то преобладающей «смехотворческой» черте. Но хотя смех Кассиля в разных его книгах резко различен и по направленности, и по силе, и по окраске, у ценителей таланта этого писателя двух мнений обычно не бывает: типично кассилевский смех, конечно же, в «Кондуите и Швамбрании».

В эту повесть мы попадаем в момент, когда два главных ее героя, Лёля и Оська, стоят в углу: папа наказал их за потерю шахматной королевы (кое-кому эта могучая фигура известна также под именем ферзя).

«Сумерки сгущались. Несчастливый день заканчивался. Земля поворачивалась к Солнцу, и мир тоже повернулся к нам своей обидной стороной. Из своего позорного угла мы обозревали несправедливый мир. Мир был очень велик, учила география, но места для детей в нем не было уделено. Всеми пятью частями света владели взрослые. Они распоряжались историей, скакали верхом, охотились, командовали кораблями, курили, мастерили настоящие вещи, играли в шахматы… А дети стояли в углах. Взрослые забыли, наверно, свои детские игры и книжки, которыми они зачитывались, когда были маленькими. Должно быть, забыли! Иначе они бы позволяли нам дружить со всеми на улице, лазить по крышам, бултыхаться в лужах и видеть кипяток в шахматном короле…

Так думали мы оба, стоя в углу».

Фантастическая Швамбрания возникла из благородного бунта детей против неравноправия со взрослыми – оттого и она сама, и книга про нее оказалась такой дерзкой, непричесанной, нестандартной. А колоритная, эффектная стилистическая манера молодого Кассиля еще добавила ей необычности. В итоге родилась одна из самых смешных книг во всей нашей детской, а может, и не только детской литературе.

Словесная перепутаница

Игровая основа смеха в «Кондуите и Швамбрании» видна, как говорится, издалека. Проникновение детской игры в кассилевский текст весьма разнообразно и многопланово.

Иногда это просто описание детской игры, комичное тем, что игра причудливо переплетается с представлениями героев о жизни – тоже, разумеется, детскими: «В тот исторический день белая королева-извозчик подрядилась везти на черном коне черную королеву-архиерея к черному королю-генералу. Они поехали. Черный король-генерал очень хорошо угостил королеву-архиерея. Он поставил на стол белый самовар-король, велел пешкам натереть клетчатый паркет и зажег электрических офицеров. Король и королева выпили по две полные туры».

Не правда ли, выразительная картина? И самое любопытное, что она полностью нарисована с помощью шахматных фигур.

Неизменно смешит в этой повести детская игра со словом, игра невольная, потому что ни Оська, ни Лёля чаще всего не ведают истинного смысла подслушанных ими слов.

«Папа бушевал. Он назвал нас варварами и вандалами. Он сказал, что даже медведя можно научить ценить вещи и бережно обращаться с ними. Он кричал, что в нас заложен разбойничий инстинкт разрушения и он не потерпит этого.

– Марш оба в „аптечку“ в угол! – закричал в довершение всего отец. – Вандалы!!!»

И вот, стоя в углу, братья обсуждают эту грозную, но не очень понятную резолюцию.

«Оська сказал:

– Это он про цирк ругался… что там ведмедь с вещами обращается? Да?

– Да.

– А вандалы тоже в цирке?

– Вандалы – это разбойники, – мрачно пояснил я.

– Я так и догадался, – обрадовался Оська. – На них набуты кандалы».

Как видно, даже старший брат мало что понял из папиной речи, хотя и берется разъяснять ее. Цирк тут даже в первом случае ни при чем, да и вандалы не разбойники, а воинственное древнегерманское племя, досаждавшее Европе своими набегами. А как вам нравится слово «набуты» вместо «надеты»? Это та небольшая ошибка в словоупотреблении, которая вызывает улыбку просто автоматически. Давно замечено: чем ближе искаженное слово к подлинному по звучанию и чем дальше по значению, тем смешнее выглядит речевая ошибка.

Большинство комических ситуаций в «Кондуите» как раз и связано с такой вот «микроперепутаницей», особенно свойственной младшему брату. Слишком уж доверяясь коварному созвучию совершенно разных слов, он то и дело попадает впросак.

«Когда Оська говорил, все покатывались со смеху. Он путал помидоры с пирамидами. Вместо „летописцы“ он говорил „пистолетцы“. Под выражением „сиволапый мужик“ он разумел велосипедиста и говорил не сиволапый, а „велосипый мужчина“. Однажды, прося маму намазать ему бутерброд, он сказал:

– Мама, намажь мне брамапутер…

– Боже мой, – сказала мама, – это какой-то вундеркинд!

Через день Оська сказал:

– Мама! А в конторе тоже есть вундеркинд: на нем стукают и печатают.

Он перепутал „вундеркинд“ и „ундервуд“».

Северные и южные Канделябры

Целиком на игре со словом строится география Швамбрании и окружающих ее стран. Карта Швамбрании и ее окрестностей одна из самых смешных, если просто не самая смешная карта в мире. Для создания географических названий братья используют понравившиеся им слова – неважно, из какой сферы, но желательно с иностранным оттенком. Так рождаются Пилигвиния (тут слышится и «пингвин» и «пилигрим» сразу), Пришпандория, Канифолия, горы Северные и Южные Канделябры, Порт Фель, Порт Сигар, Порт Янки, Порт У-Пея, порты Матчиш (название танца) и Бильбоке (название игры).

В ряде названий звучат откровенно пародийные ноты («Бальвония», к примеру, – нечто среднее между Ливонией и Болванией). Если допустить (а не допустить этого трудно), что юный Лев Кассиль в самом деле играл с младшим братом в Швамбранию, то нельзя не признать за обоими братьями и замечательное чувство слова, и не менее замечательное чувство юмора.

Войны начинались так…

«Исторические события», развертывающиеся в Швамбрании, основаны на детских представлениях о реальном мире. Смех возникает тут на контрасте между самими приемами детской игры и неожиданно вторгающимися в текст серьезными придворно-дипломатическими фразами, видимо подслушанными у взрослых или вычитанными из книг.

«Войны в Швамбрании начинались так. Почтальон звонил с парадного входа дворца, в котором жил швамбранский император.

– Распишитесь, ваше императорское величество, – говорил почтальон. – Заказное.

– Откуда бы это? – удивлялся император, мусоля карандаш.

Почтальоном был Оська, царем – я.

– Почерк вроде знакомый, – говорил почтальон. – Кажись, из Бальвонии, от ихнего царя.

– А из Кальдонии не получалось письма? – спрашивал император.

– Пишут, – убежденно отвечал почтальон, точно копируя нашего покровского почтаря Небогу. (Тот всегда говорил „пишут“, когда его спрашивали, есть ли нам письма.)

– Царица! Дай шпильку! – кричал затем император.

Вскрыв шпилькой конверт, император Швамбрании читал:

„Дорогой господин царь Швамбрании!

Как вы поживаете? Мы поживаем ничего, слава богу, вчера у нас вышло сильное землетрясение, и три вулкана извергнулись. Потом был еще сильный пожар во дворце и сильное наводнение. А на той неделе получилась война с Кальдонией. Но мы их разбили наголо и всех посадили в Плен. Потому что бальвонцы все очень храбрые и герои. А все швамбранцы дураки, хулиганы, галахи и вандалы. И мы хотим с вами воевать. Мы божьей милостью объявляем вам манифест. Выходите сражаться на Войну. Мы вас победим и посадим в Плен. А если вы не выйдете на Войну, то вы трусы, как девчонки. И мы на вас презираем. Вы дураки.

Передайте поклон вашей мадам царице и молодому человеку наследнику.

На подлинном собственной ногой моего величества отпечатано каблуком.

Бальвонский царь“».

Вырванный из книги кусок всегда выглядит бледнее, чем при чтении всего текста. Но даже и здесь можно отметить массу комического: и простецкие ухватки императора, и курьезные обращения («господин царь», «мадам царица», «молодой человек наследник»), и детскую непоследовательность царя, сперва заявляющего, что живет хорошо, и тут же перечисляющего целый поток бедствий. И неожиданная, почти подлинная фраза из царского манифеста («Божьей милостью Мы, Николай Вторый…» – обращался он к своему народу), и чисто детские зазывания на войну, сопровождаемые детской же угрозой («…то вы трусы, как девчонки»). И уморительно смешная последняя фраза, звучащая пародийно, потому что обычную в таких случаях «руку» неожиданно заменили ногой… Стоит также напомнить, что Война и Плен недаром написаны с заглавной буквы: ведь на карте Швамбрании Войной называлось гладкое место, специально отведенное под сражения, а Плены помещались по бокам Войны…

Ну а в целом – веселое половодье детской игры.

Весь по уставу

Но этот хотя и с сатирическими вкраплениями, а все же довольно добродушный смех относится только к «швамбранской» сфере. Когда же заходит речь о параллельных событиях реального мира (а реальный мир в момент расцвета игры в Швамбранию – это царская Россия накануне революции), в повествование врываются уже серьезные сатирические ноты.

Вот городовой, явившийся под Новый год «проздравить» докторское семейство, а больше затем, чтобы получить рубль, полагающийся ему по такому случаю, «щелкает каблуками и прикладывает руку к козырьку». Ликующий Оська радостно сообщает отцу: «Папа, а нам тут полицейский честь отдал за рубль!» И слышит хохот отца: «Переплатили, переплатили! Полицейская честь и пятака не стоит…».

Картина!

Или другая сцена: Лёля первый день в школе, его еще ни разу не занесли в Кондуит – хранилище всех гимназистских грехов, а инспектор уже пристреливается к новичку: «Постой! Это зачем у тебя на обшлаге пуговицы? Здесь по форме не полагается, значит, нечего и выдумывать.

Он подошел и взял меня за рукав. Потом вынул из кармана какие-то странные щипцы и вмиг отхватил лишние, по уставу не полагающиеся пуговицы».

«Теперь я был весь по уставу», – едко подытоживает рассказчик, фиксируя эту острую, выразительную картину.

Молитвы, молебны, обмороки

Сатирично уже само построение первых, «дореволюционных» глав «Кондуита»: то же неравенство и угнетение, та же несправедливость, какую повседневно ощущают мальчишки, убегающие от нее в свою Швамбранию, царят и во «взрослом» мире. Недаром один из самых ненавистных учителей Покровской мужской гимназии – «скучнейший акцизный чиновник, скрывающийся от мобилизации, Самлыков Геннадий Алексеевич», – вскоре становится офицером и, как раньше гимназистов, допекает теперь солдат на учениях, а те именуют его не иначе, как «сатана треклятая»…

Сатирик не тратит порох по пустякам, он открывает огонь лишь по особо важным, социально опасным целям. Неудивительно, что за каждым сатирическим персонажем стоит явление общественной жизни, а за каждой картиной, вышедшей из-под пера сатирика, – картина жизни общества. Лишний раз убеждаешься в этом, читая «Кондуит и Швамбранию».

«Уроки. Уроки. Уроки. Классные журналы. Кондуит. „Вон из класса!“, „К стенке!“

Молитвы, молебны. Царские дни. Мундиры. Шитая позументом тишина молебнов. Руки по швам. Обмороки от духоты и двухчасового неподвижного стояния.

Сизые шинели. Сизая тоска».

Сказано о гимназии, а читается будто о всей тогдашней России…

Дух времени

С другой стороны, даже в эти сатирические картины порой врывается детская игра, в которой тон опять-таки задает Оська. После манифестации лабазников, прошедших по слободе с портретом царя в честь «славных побед русского оружия», Оська торжественно проносит по двору сиденье от унитаза, где, точно в раме, красуется вырезанный из журнала «Нива» портрет Николая Второго, самодержца всероссийского…

«– Дети, знаете, очень чутко улавливают дух времени, – глубокомысленно твердили взрослые.

Дух времени, очень тяжелый дух, пропитывал все вокруг нас…»

Золотые руки и серебряные ложки

Ни для кого не секрет, что в «Кондуите и Швамбрании» Кассиль изобразил собственное детство (в ранних изданиях этой повести фамилия Кассиль впрямую появлялась на ее страницах). И пристрастие к игре словом, отличающее эту книгу писателя, было вынесено им из детства.

Впрочем, у взрослого Кассиля эта игра усложнилась, принимая чаще всего форму каламбура.

Простейший тип каламбура найдем мы в широко известном стихотворении поэта прошлого века Дмитрия Минаева, которого высоко ценил В. В. Маяковский как большого мастера рифмы. Да Минаев и сам откровенно признавался:

 
Область рифм – моя стихия,
И легко пишу стихи я;
Без отставки, без отсрочки
Я бегу к строке от строчки,
Даже к финским скалам бурым
Обращаясь с каламбуром.
 

Это каламбуры откровенные, явные. Такую «игру слов» (самое распространенное определение каламбура) расслышит даже не слишком чуткое ухо.

Чаще, однако, каламбур маскируется – обнаружить его не просто. Это уже не игра слов, а игра значений слов, когда на второе (а то и третье!) значение только намекается. И тут многое зависит уже не от чуткого уха, но и от чувства юмора. Вы можете понять намек и посмеяться, а можете и не понять, тогда вам останется только недоуменно пожимать плечами: над чем смеются другие?!

Лев Кассиль как раз и был мастером каламбура неявного, скрытого – более сложного, зато и более смешного.

Автобиография его называется «Вслух про себя». Вот вам и каламбур! Он в двузначности выражения «про себя», которое можно понять и как «молча», и как «про самого себя». Конечно, мы быстро смекаем, что писатель хочет рассказать про самого себя, и не молча, а вслух. Но пока мы разгадываем эту маленькую загадку, мы успеваем улыбнуться…

От игры слов Кассиль не удержался даже в придуманной им автоэпитафии – надписи на могильном камне: «Он открывал детям страны, которых на свете нет, уча любить ту землю, что была ему дороже всего на свете». Строго говоря, это не каламбур, но по форме оборот каламбурный. Ну а в книгах Кассиля каламбуров просто не счесть. Особенно много их в заголовках и подзаголовках. Один из его рассказов называется «История с географией», где имеется в виду история, случившаяся с географией, вернее, на уроке географии. Другой рассказ называется «История с бородой». Зная выражение «анекдот с бородой», то есть очень старый и даже надоевший, начинаешь думать, что и здесь писатель имеет в виду какую-то очень известную историю. Но нет! Здесь он как раз использует буквальное значение слова.

В романе «Чаша гладиатора» одна из глав называется «Семь пятниц Робинзона». Тут сразу два каламбурных намека: и на известное выражение «семь пятниц на неделе», и на имя слуги Робинзона Пятницы…

В «Кондуите и Швамбрании», этой самой смешной из книг Кассиля, внутренние заголовки буквально пестрят каламбурами: «Во саду ли…» (речь идет о гулянье в Народном саду, но слышится и намек на песенку «Во саду ли, в огороде…»); «Сорванные голоса» (имеются в виду сорванные с дверей звонки, а можно подумать – голоса, сорванные во время пения); «Театр военных действий» («бой» в домашних условиях, где «брат идет на брата»); «Большая перемена» – о перемене в отношениях между гимназистами и «внуками» – учениками Высшего начального училища; «Троетётие» (намек на «троевластие») – момент, когда в доме собрались сразу три тетки рассказчика…

Еще смешнее каламбуры в тексте. Один мы уже приводили – о полицейском, который «честь отдал за рубль». Другой великолепный каламбур появляется, когда Лёля размышляет о людях-мастерах, которые сами не имели вещей, зато умели чинить их: «Когда в нашей квартире засорялась уборная, замок буфета ущемлял ключ или надо было передвинуть пианино, Аннушку посылали вниз, в полуподвал, где жил рабочий железнодорожного депо, просить, чтоб „кто-нибудь“ пришел. „Кто-нибудь“ приходил, и вещи смирялись перед ним: пианино отступало в нужном направлении, канализация прокашливалась и замок отпускал ключ на волю. Мама говорила: „Золотые руки“ – и пересчитывала в буфете серебряные ложки…»

Надеюсь, вы заметили соседство золотых рук и серебряных ложек? Оно-то и создает каламбур, потому что слово «золотые» применено тут в переносном, а «серебряные» – в буквальном смысле…

А какой эффектный, хотя и несколько грубоватый каламбур находим мы все в той же игре в Швамбранию – там, где швамбранского императора осматривает перед уходом на войну «лейб-обер-доктор» (надо ли пояснять, что ни при одном дворе мира такого звания и в помине не было?): «– Ну-с, – говорил лейб-обер-доктор, – как мы живем? Что желудок? Э… стул, то есть трон, был?.. Сколько раз? Дышите!»

«Стул», имеющий отношение к желудку, понятие физиологическое. Но все равно, удобно ли пускать его в ход, если речь идет об императоре?.. Нет, право же, Лёлю и Оську можно понять, что они решили подыскать для монарха термин более возвышенный.

Каламбурным, по сути, является и любимый прием Кассиля, при котором на одно сказуемое нанизываются грамматически однородные, но по смыслу никак не связанные между собой слова: «По залу ползут догадки и серпантин»; «До девятью девять и до гимназии мы дошли одновременно»; «Вместе с Реомюром поднимались все обитатели нашей квартирки».

Последняя фраза заключает в себе целую картину: дома настолько холодно, что люди поднимаются лишь тогда, когда немного поднимется ртуть в градуснике Реомюра…

Точка, и ша!

В книгах Кассиля всегда присутствуют комические персонажи, даже если в целом книга и не смешная. Таковы Ромка Каштан и режиссер Расщепей в «Великом противостоянии», которые шутят чуть не на каждом шагу; таков же дядя Яша Манто в суровой, даже трагической повести Л. Кассиля и М. Поляновского «Улица младшего сына». Такие герои чаще бывают положительными, но бывают и отрицательными – например, нагловатый, вездесущий и беспринципный «арап от журналистики» Димочка Шнейс из повести «Вратарь Республики» или Лешка Дульков из «Дорогих моих мальчишек», к месту, а чаще не к месту вставляющий в свою далеко не изысканную речь фразы из Лермонтова и других классиков. Бывает, такие герои сами смеются над кем-то; в других случаях уже мы смеемся над ними; в третьих сочетается и то и другое: герой смеется над кем-то, а читатели и автор – над ним самим.

Замечательно, что Кассиль не боялся делать комичными и самых «высоких» своих героев: того же Расщепея, знаменитого летчика Климентия Черемыша (в котором угадывается великий Чкалов) или комиссара Чубарькова из «Кондуита и Швамбрании» с его неизменным присловьем «Точка, и ша!».

В чем же оно, это обаяние Чубарькова? В том, что в суровую и трудную пору, на посту, отнюдь не располагающем к шуткам, он остается не просто человеком, но в каком-то смысле и ребенком. Он охотно возится с детьми, не стыдится черпать у них новые знания, с удовольствием играет с ними в шашки или в «лапки-тяпки» и не мешает играть в Швамбранию. А не детская затея разве – дабы поумнеть, читать подряд тома энциклопедического словаря?!