Текст книги "Веселые ваши друзья (Очерки)"
Автор книги: Сергей Сивоконь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Над чем смеется Алексин?
«Детскость» взрослого человека и «взрослость» человека растущего – две важные темы творчества Алексина. Здесь источник многих его сюжетов и здесь же родник его юмора.
Над чем, по преимуществу, смеется писатель?
Едко, саркастично смеется он над излишней взрослой «упорядоченностью», переходящей в непорядочность, а заодно и над теми детьми, которые завтра обещают стать очень неприятными взрослыми.
Он вышучивает и высмеивает привычку взрослых и подражающих им детей к шаблонному, стереотипному мышлению и преклонению перед дутыми авторитетами.
Наконец, он добродушно, а порою трогательно, посмеивается над теми из юных героев, которые хотя и выдержали экзамен на духовную зрелость, но все же слегка переоценивают меру своей «взрослости».
Сейчас мы и рассмотрим именно эти случаи более подробно. Хотя есть, разумеется, у писателя и другие импульсы для поощрения или осуждения смехом.
Идеальные родители
«…Мои родители были очень добросовестными людьми: если кто-нибудь запевал, они сразу подхватывали и не шевелили беззвучно губами, как это делают некоторые, а громко и внятно пели всю песню от первого до последнего куплета; ну, а если фотограф просил их улыбнуться, всего-навсего улыбнуться, они хохотали так, будто смотрели кинокомедию».
Да, всё в жизни они делали как бы с перевыполнением. И это никого не раздражало, потому что все у них получалось естественно, словно бы иначе и быть не могло.
«…На душе у меня было легко и беспечно… И какие бы ни случались неприятности, я быстро успокаивался – любая неприятность казалась ерундой в сравнении с главным: у меня лучшие в мире родители!»
Если бы это говорил Карлсон, который живет на крыше, мы не придали бы значения таким восторгам: у него, как известно, все самое лучшее в мире. Но в том-то и дело, что говорит это обыкновенный мальчик Сережа Емельянов – герой повести Алексина «А тем временем где-то…». И тут уж мы сами не можем не восхититься: вот она, образцовая семья! А еще говорят, что идеальных семей не бывает…
Правда, при внимательном рассмотрении, а верней, прослушивании этого восторженного монолога в голосе рассказчика чувствуется надрыв, слишком уж преувеличенное восхищение. Да точно ли герой восхищается, может, он просто иронизирует? Отложим ответ на некоторое время, а пока последим за дальнейшими событиями.
Правильно, и даже с превышением
Оказывается, мы не узнали еще и половины достоинств супругов Емельяновых: они и отличные производственники, аккуратно делают зарядку, ходят в туристские походы… По роду службы часто бывая в командировках, они ухитряются в это время самостоятельно изучать английский, поочередно друг друга экзаменуя… Нет, в самом деле идеальные, неповторимо идеальные родители, все делающие не просто правильно, а даже с превышением.
Не мудрено, что на фоне таких личностей Сережа с бабушкой явно тускнеют: они нечетко делают зарядку, нечетко сообщают, кто звонил папе или маме по телефону… Сами же родители Сережи главное свое достоинство видят именно в четкости. Тут равняться с ними бессильна даже почта: находясь в командировке, они в порядке строгой очередности отправляют письма домой каждое утро, а почта доставляет эти письма нерегулярно: то утром, то вечером…
Беда не приходит одна
И вот однажды Сережа вынимает из ящика не одно, а сразу два письма. В одном из них незнакомая женщина, подписавшаяся инициалами «Н. Е.», умоляет о помощи: «Мне сейчас очень худо, Сережа. Хуже, чем было в тот мартовский день… Еще тяжелее. Со мной случилась беда. И ты единственный человек, которому я хочу рассказать о ней…»
Мальчик догадывается, что женщина пишет его отцу: он тоже Сергей Емельянов. Но кто она? С бабушкой посоветоваться трудно: «все-таки она была маминой мамой». Но человек же явно в беде, ему надо помочь! И мальчик идет по указанному на конверте адресу…
Дальше – своего рода психологический детектив. Стараясь не быть назойливым, не задавать неосторожных вопросов, Сережа уясняет случившееся. Уясняет – и ужасается.
Женщина, писавшая к его отцу, – его бывшая жена; она его выходила, когда он лежал, тяжело контуженный, после фронта. Только спорт, только железный режим мог его спасти, и Нина Георгиевна – так зовут эту женщину – спасла его спортом и режимом. А он поправился и ушел от нее навсегда.
(Услышав об этом, Сережа подумал об отце: теперь-то он спит богатырским сном и ничего ему не снится. Оно и понятно: сны видят только люди «нечеткие», либо те, у кого нелады с совестью. Отец же его, как видно, к таковым не принадлежал…)
Но это была не последняя беда для доброй Нины Георгиевны. Расставшись с мужем, она усыновила двухлетнего мальчика, потерявшегося в войну. Он прожил у нее тринадцать лет, а теперь отыскались его родители, и он от нее уходит тоже. Об этом-то горе она и пыталась сообщить Сережиному отцу.
Этот мальчик – его звали Шурик – помог Сереже лучше понять собственного отца. Портреты Шурика и Емельянова-старшего недаром висели рядом в этой комнате: они оказались очень похожими людьми.
Отцовский стержень
Когда Сережа снова зашел к Нине Георгиевне, он застал там Шурика. Тот торопливо собирал вещи: ему не хотелось прощаться с приемной матерью! «…Она меня очень любит, – признался он. – И я ее тоже люблю. Хотя она странный человек. Не от мира сего, то есть не от того, в котором мы с тобой проживаем. Добрая очень… И меня бы испортила своей добротой, если бы я не оказывал сопротивления. Это было мне нелегко. – Он вздохнул, словно бы жалея себя за то, что к нему были слишком добры. – У нас даже бывали конфликты. Сейчас, узнав своего отца, я понял, что во мне от рождения – отцовский стержень. Это меня и спасло».
Шурик говорит убежденно, но автор так подает нам его монолог, что в словах его чудится нам ирония. В самом деле, какой, оказывается, недостаток у его матери – «добрая очень…». Чуть не загубила его своей добротой. Не будь у него отцовского стержня, совсем бы пропал, бедняга, от доброты…
Но Шурик вовсе не шутит. Просто он тоже из числа «четких» людей, для которых все в мире делится на разумное и неразумное (вот образец мышления типичного «физика»!). И уж будьте покойны: такой человек не сделает ни единого «неразумного» шага. Разумно ли прощаться с приемной матерью? Безусловно, неразумно: «разговор принесет ей только расстройство. Лучше потом напишу письмо».
Образ Шурика – «человека со стержнем» – обретает порой гротескные черты. Например, когда Сережа замечает, в разгар Шурикиных откровений: «Мне показалось, что Шурик ударил ее тем самым стержнем, который был у него внутри».
Бунт против честности
Историю эту рассказывает уже повзрослевший Сережа: со дня его знакомства с Ниной Георгиевной прошло больше трех лет. Сережа стал взрослым – пока еще не физически, а нравственно: в том самом, «кассилевском» смысле. Теперь у него есть что противопоставить «разумной» отцовской логике.
Отец вычитал где-то и повторяет вроде бы трудно опровержимую мысль: «Жизнь человека – это маршрут от станции Рождение до станции Смерть со многими остановками и событиями в дороге. Надо совершить этот маршрут, не сбиваясь в пути и не выходя из графика».
Но сын уже не тот, что три года назад. И он наносит удар по этой «несокрушимой» логике. «…Есть самолеты и поезда, – мысленно возражает он отцу, – которые совершают маршруты вне графика и вне расписания. Это самолеты и поезда особого назначения (как раз самые важные!): они помогают, они спасают…»
А вот за Шурика по-настоящему страшно. Ведь он уже сейчас, подростком, догнал Сережиного отца по части «четкости» и «благоразумия». Уже сейчас, только что выйдя из детского возраста, утратил почти всякую связь с детством. Ведь детство – это прежде всего действие, а не расчет. Что же будет с Шуриком дальше? Одно можно сказать абсолютно точно: из него не выйдет ничего хорошего.
Где же смех?
Но где же здесь смешное? Мы ведь собирались рассматривать повесть именно с этой точки зрения.
Что ж, смешное тут есть. Недаром мы с первых же строк усомнились в серьезности слов рассказчика, в серьезности его тона. Действительно, его повествование иронично, особенно когда речь заходит о его родителях или Шурике.
А над героем стоит еще и автор. Он уже не столь мягок. И если, уже зная события повести, вы станете ее перечитывать, то заметите, что здесь присутствует не только ирония, но и сарказм. И если Сережа пытается излагать события с хотя и горькой, но мягкой иронией, то картина, которую изображает нам автор, саркастична. Писатель смеется над тем, чего решительно не приемлет, хотя предпочитает делать это спокойно, без «шумовых эффектов». Поэтому повесть не стала сатирической, хотя основания для этого были.
Сатира – это средство чрезвычайное, это крик души. Алексину же как писателю кричать не свойственно. В повести «Позавчера и послезавтра» есть такое рассуждение рассказчика: «Когда человек кричит, я всегда думаю, что голос неточно передает его мысли и чувства: наверно, мешает волнение…»
Говорит это подросток, но мог бы сказать, наверное, и сам писатель. Он не любит говорить громко. В этом есть свое преимущество: когда негромко говоришь, тебя слушают внимательнее.
Впрочем, и сатирический смех не вполне чужд алексинскому творчеству, в чем мы скоро убедимся.
Штампы и стереотипы
А вот юмор для Алексина очень типичен. Чтобы поведать о свойствах этого юмора, придется сперва сказать несколько слов о фразеологии.
Фразеология – это совокупность устойчивых сочетаний (фразеологизмов), характерных для данного языка.
Фразеологизмы еще называют идиомами.
В зависимости от того, насколько устойчивы элементы, входящие в состав идиомы, различают фразеологические сращения, фразеологические единства и фразеологические сочетания. Наиболее прочны фразеологические сращения. В идиоме «собаку съесть» нельзя ни собаку заменить, положим, кошкой, ни «съесть» заменить на «скушать». Но нельзя только с точки зрения строгой лингвистики – науки о языке. Что же касается юмористов, то они к подобным заменам прибегают вполне сознательно и довольно часто. И Алексин как раз из их числа.
Существуют в языке и устойчивые выражения сравнительно «молодые», вносимые в нашу жизнь печатью, радио, телевидением и прочими средствами массовой информации: «эстафета поколений», «малая механизация», «горизонты техники» и много других. Иные из этих выражений рано или поздно войдут в состав фразеологии, иные просто забудутся, а большинство вряд ли поднимется выше разряда языковых штампов, или стереотипов.
Долой штампы!
Дети любят играть со словом, а фразеологизмы и другие устойчивые сочетания очень удобны для словесной игры. Отчасти невольно – из-за неясного понимания тех или иных выражений, а иногда и нарочно подставляя в неразложимые сочетания новые слова – чтобы забавней было, дети разрушают и вышучивают фразеологизмы и стереотипы. Скорей всего, тут сказывается детская неприязнь ко всему застывшему, остановившемуся – стремление оживить это, привести в движение.
А писатели как могут помогают им в этом.
Алексин делает это особенно охотно. Может быть, потому, что в юные годы он работал в газете и, как говорится, с младых ногтей невзлюбил газетные штампы. А когда он писателем сделался, юмор буквального осмысления (а чаще вышучивания и высмеивания) стандартных словосочетаний стал одной из любимых красок в его смеховой палитре.
Из ранних вещей Алексина много подобных примеров можно найти в трилогии о Севе Котлове:
«…На четвертом (этаже. – С. С.) были тишина, спокойствие и свои правила уличного или, вернее, коридорного движения…»
«Вы – культурный человек, газеты читаете, наверно. А что там пишут? „Не проходите мимо!“, „Не проходите мимо!“ А вы проходите, и даже, можно сказать, пробегаете».
Да и в более серьезных вещах Алексина насмешки над штампами продолжаются:
«…Отец вошел в комнату, где я нагнулся или, как пишут, склонился над учебником…» («Поздний ребенок»).
«Мы довольно часто переезжаем из города в город. Потому что папа – строитель, он „наращивает мощности“ разных заводов. Мы приезжаем, наращиваем и едем дальше…» («Позавчера и послезавтра»).
Обыгрывание, разрушение или высмеивание стандартных, примелькавшихся выражений таит в себе нечто пародийное. Пародирование всегда было свойственно Алексину-юмористу. Уже в ранних его книжках можно найти и непосредственно пародийные фразы, и даже целые пародийные сцены. В повести «Говорит седьмой этаж», где ребята готовят радиопередачи на материале собственного дома, уже сами названия передач почти сплошь пародийные. Вместо «Последних известий» ребята предлагают «Самые последние известия»; вместо «В последний час» – «В последнюю секунду»; вместо «Для вас, пионеры!» – «Для вас, пенсионеры!»
Впрочем, не только названия, но и тексты этих радиопередач явно пародийного свойства:
«…Наш международный обозреватель передает из квартиры номер пять. Вчера, ровно в два часа дня, из школы сюда прибыл Стасик Гаврилов. В коридоре прибывшего Стасика встречали его мама, бабушка и младшая сестренка Рита. Стасик передал им свое пальто, шапку и портфель, а никаких дружеских приветствий – в виде, например, слов „здравствуйте“ или „спасибо“ – не передавал».
Пародируется, наконец, и сама обстановка, сам ход радиопередачи. Любопытно, что передача, созданная детьми, оказывается поживей и поинтересней многих «взрослых»…
Триумф юного детектива
Но если в повести «Говорит седьмой этаж» пародирование просто помогало смеяться над скукой и шаблоном некоторых радиопередач, то в «Повести Алика Деткина», где пародийно уже само повествование, цели ставятся куда более серьезные.
Повесть эта одна из самых ярких в алексинском творчестве: в ней соединились лучшие качества «веселых» и «грустных» его произведений. От первых она получила живость, стремительное развитие сюжета и, как вы догадываетесь, юмор, от вторых – глубину, серьезность исследуемых проблем и убедительность их решения, а также лиризм, свойственный многим произведениям писателя.
Сюжет «Повести Алика Деткина», которую сам автор – Алик Деткин – назвал «Очень страшной историей», можно изложить в нескольких словах. Тринадцатилетний подросток, помешанный на детективах и мечтающий распутать историю какого-нибудь таинственного преступления, волей случая попадает вместе со своими товарищами в ситуацию подлинно детективную и, проявив завидную выдержку и способности истинного следопыта, с блеском выручает товарищей из беды.
Но это тот случай, когда сюжет мало о чем говорит, главное – в причинах случившегося и в участниках этой «очень страшной истории».
Алик не выдумал эту историю. Он описал то, что случилось с ним самим. Правда, описал, ориентируясь на «лучшие», в его понимании, литературные образцы, что постоянно дает повод для смеха:
«Это был человек лет двенадцати. Нежная, бархатная кожа его лица часто заливалась румянцем».
«В его груди билось скромное, благородное сердце!»
«Опытный глаз мог безошибочно определить, что там (в кармане. – С. С.) – кусок колбасы, или горбушка хлеба, или сосиска».
Но если забыть об этой внешней комической окраске слога, мы увидим, что история, которую рассказывает Алик, к веселью отнюдь не располагает.
Гоголь и Гл. Бородаев
Кто же участвует в этой истории, помимо самого Алика?
Первым стоит назвать преподавателя литературы Святослава Николаевича, создавшего в Аликином классе литературный кружок имени «знаменитого» детективного писателя Глеба Бородаева.
Дело в том, что в данном классе учится внук покойного писателя – тоже Глеб и тоже Бородаев. Этот скромный, застенчивый парень, большой любитель собак (впрочем, рассказчик отмечает, что «он был добрым не только к собакам, но и к людям»), робко пытается возражать: «Есть ведь и другие… Почему обязательно дедушку?.. Хотя бы вот Гоголь…
– Но внук Гоголя не учится в вашем классе, – возразил Святослав Николаевич. – А внук Бородаева учится!»
Разумеется, педагог не настолько прост, чтобы не видеть разницы между Гоголем и Бородаевым. И учись в классе внук Гоголя, он безусловно бы получил предпочтение. Но на безрыбье и рак рыба! Хорошо еще, что Глеб Бородаев подвернулся – он мог ведь и не учиться в этом классе. А литературный кружок без имени – совсем не то, что кружок с именем. Да еще с таким известным. Ведь, как позднее скажет новая учительница, детективы «все любят. Только некоторые не сознаются». Писателю даже городской телефон установили на даче с надписью: «Гл. Бородаеву от благодарных читателей».
Здесь жил и не умер…
Кто же он такой, этот «Гл. Бородаев»? Может, он действительно мастер слова? Хоть и не Гоголь, конечно, а все же?
Откровенно говоря, на этот вопрос мне хотелось бы ответить лишь в самом-самом конце, чтобы ответ прозвучал сюрпризом. Но с другой стороны, очень важно ответить на него уже сейчас, чтобы вы взглянули на события повести с высоты того, может быть, пока не очевидного для вас факта, что на самом-то деле автор модных (в свое время!) детективов Глеб Бородаев, творивший «во второй четверти нашего века», – просто-напросто нуль без палочки. Абсолютно дутая величина.
Из истории советской литературы известно, что «во второй четверти нашего века» у нас не было ни одного действительно выдающегося писателя детективного жанра. Тогдашние детективные романы были столь беспомощны, что сегодняшние в сравнении с ними, можно сказать, гоголевская проза…
Впрочем, мы имеем и наглядное представление о бородаевской прозе: Алик приводит довольно большой кусок из знаменитого романа Бородаева «Тайна старой дачи» – он выучил этот текст как святыню… И мы убеждаемся, что «проза» эта состоит почти из одних штампов. Можно подумать, что писалась она по пародийному «руководству» Н. Носова «О литмастерстве», показывавшему, как не надо писать прозу. И чем умиленней повторяет Алик избитые штампы Бородаева, в свою очередь взятые им у других – о природе, которая «жила своей особой, но прекрасной жизнью», о «ворчливо-скрипучей лестнице», о свете, то «выползавшем» из приоткрытых дверей, то «мрачно выхватывавшем» что-то из темноты, то «уползавшем» обратно, – тем мощнее сатирический смех, тем сильнее издевка над бездарным писателем, незаслуженно попавшим в разряд «модных» и даже «знаменитых»…
Не только романы вчерашней знаменитости, но и сама жизнь его оказалась пародией. Даже мемориальная надпись, которую предлагает выбить восторженный Алик на даче своего кумира, звучит издевательски пародийно: «Здесь жил и не умер писатель Гл. Бородаев»…
Прикосновение к поиску
А разве не смешно поведение учителя литературы, который не только пытается жить в лучах этой, более чем сомнительной, славы, но и других толкает на это! Да не просто других, а своих учеников, которых он, по идее, должен бы учить справедливости, честному отношению к жизни…
Вот вам еще один сатирический персонаж повести.
Конечно, Святослав Николаевич – порождение прошлых десятилетий; вскоре он выходит на пенсию, и руководство школы, как видно, не пытается отговаривать его от такого шага. Уход его с педагогической арены символичен. И так же символично то, что на смену ему приходит добрая, человечная, а главное, молодая учительница, несущая новые, подлинно разумные методы преподавания и воспитания.
Возня вокруг дутой величины не может привести ни к чему хорошему. Это с предельной ясностью показывает писатель. «Уголок Гл. Бородаева», по мысли его создателя, призван помочь ребятам «прикоснуться к поиску, к литературному исследованию». Но представленные здесь материалы смехотворно мало относятся к делу. На одной фотографии, помимо самого Бородаева, были изображены «сосед писателя, соседка (жена соседа), брат жены писателя, жена брата жены, друг детства писателя, жена друга детства (вторая), друг друга детства, сын друга детства, сын сына друга детства», а на другой не было даже и самого кумира: там были только «сын писателя» и «сын сына писателя», то бишь уже знакомый нам Глеб Бородаев-младший…
А с каким уморительно важным видом «исследуются» принесенные Глебом письма Бородаева к своей родне! (О литературе в этих письмах речь, как видно, вовсе не шла.) Если письмо было длинным, Святослав Николаевич восклицал:
«– Как это показательно! Несмотря на свою занятость, писатель находил время вникать в мельчайшие проблемы быта. Отсюда мы можем понять, что он никогда не отрывался от жизни, которая питала его творчество».
Не меньший восторг педагога вызывало и короткое письмо:
«– Как это показательно! Краткость, ни одного лишнего слова. Отсюда мы можем понять, как занят был писатель, как умел дорожить он каждой минутой!»
