Текст книги "Метаморфозы (СИ)"
Автор книги: Сергей Иванов
Жанр:
Религия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Подходящее время и обстоятельства побуждают меня описать местность и пещеры, где обитали разбойники. Одновременно подвергну испытанию своё умение и вас заставлю почувствовать, был ли я ослом по уму и чувствам. Перед нами находилась гора, одна из самых высоких, поросшая чащобами леса. Её склоны, окружённые острыми и поэтому неприступными скалами, обвиты со всех сторон ущельями с провалами, заросшие кустарником. Берущий своё начало на вершине источник низвергался вниз и, стекая по склону, вздымал серебристые волны. Уже разделённый на множество ручейков, он орошал ущелья эти водами и снова соединял их в некое подобие ограниченной берегами реки. Над пещерой, там, где был пролёт между горами, высилась башня. По обе её стороны тянулся палисад из плетня, удобный для загона овец. Стены против входа примыкали одна к другой, образуя узкий проход. Вот, скажешь, бьюсь об заклад, разбойничий атриум. И кругом никакого жилья, кроме хижины, покрытой тростником, где, как потом я узнал, дозорные из числа разбойников, выбираемые по жребию, караулили по ночам.
Скорчившись, разбойники пролезли в проход по одному, привязали нас у дверей ремнём и с бранью набросились на скрюченную под бременем лет старуху, на которой одной лежали, по-видимому, заботы об уходе за такой оравой:
- Ну, ты, непогребённый мертвец, которого земля и не носит, и в себя не берёт, так-то ты нас ублажаешь, сидя дома без дела? После столь великих и опасных трудов, в такой поздний час ты не можешь порадовать нас отдыхом? Только тебе и занятия, что денно и нощно свою утробу неразбавленным вином наливать?
Дрожа от страха, старуха сказала:
- Да для вас, мои верные молодчики, мои молоденькие кормильцы, вдоволь наварено всякой снеди, всё - готово: хлеба вволю, вино до краёв в перетёртые чаши налито и горячая вода, как всегда, для мытья приготовлена.
Они раздеваются и, пропотев голые перед огнём, обмывшись горячей водой и натёршись маслом, садятся за стол, приготовленный для пиршества.
Только что они расположились, как приходит другая, ещё более многочисленная орава парней, в которых можно было узнать таких же разбойников. И эти тоже приволокли добычу из золотых и серебряных монет, посуды и шёлковых одежд, затканных золотом. И эти, освежившись купанием, занимают места на ложах среди товарищей, а прислуживанье за столом распределяется по жребию. Едят и пьют без всякого толка: кушанье кусками, хлеб краюхами, вино вёдрами. Не забава - крик, не пение - орание, не шутки - сквернословие, и все похожи на лапифов и кентавров. Тут один из них, превосходивший остальных крепостью телосложения, сказал:
- Здорово мы разнесли дом Милона. Не только множество добра добыли, но и из строя у нас никто не выбыл, а лучше того - даже четырьмя парами ног нас больше стало, как мы домой пришли. А вы, что в города Беотии на промысел ходили, вернулись пощипанными, потеряв нашего атамана, Ламаха, за жизнь которого я отдал бы все тюки, что вы приволокли. Его погубила собственная отвага: среди знаменитых царей и полководцев будет прославлено имя такого мужа. А вам, воришкам, годным на рабские кражи, только бы по баням да старушечьим каморкам шарить.
Один из тех, что позднее пришли, возразил:
- Что же, ты один не знаешь, что чем - богаче дом, тем легче его разграбить? Хоть и много там - челяди в покоях, но каждый больше о своём спасенье, чем о хозяйском добре, думает. Экономные же и одинокие люди своё имущество запрятывают далеко, стерегут крепко и с опасностью для жизни защищают. Мои слова могу подтвердить примером. Как только мы пришли в Фивы, сей же час, как по нашему ремеслу полагается, стали разузнавать, есть ли среди жителей богатые люди. Не укрылся от нас меняла Хризерос, обладатель большого богатства, который во избежание налогов и общественных повинностей хитростями своё имущество скрывал. Запершись один в маленьком, но с крепкими запорами домишке, оборванный, грязный, он сидел на своих мешках с золотом. Вот мы и решили на него первого сделать налёт, так как, ни во что не ставя сопротивление одного человека, полагали, что без хлопот завладеем его богатством.
Как только стемнело, стали мы караулить у его дверей. Снимать их с петель, сдвигать, взламывать было нам не с руки, так как двери были створчатые и стук перебудил бы соседей. И так, наш главарь Ламах, полагаясь на свою доблесть, просовывает руку в отверстие, куда вкладывают ключ, и старается отодвинуть засов. Но Хризерос уже не спал и слышал всё, что происходит. Храня молчание, он подкрался и руку нашего вожака, нанеся удар, приколотил гвоздём к дверной доске. Потом, оставив его как бы в объятьях креста, вылез на крышу своей лачуги, а оттуда начал кликать на помощь соседей, называя каждого по имени, и призывать к защите от общей опасности, распуская слух, что пожар охватил его дом. Тут каждый, испугавшись беды, бежит на подмогу.
Очутившись тут в двойной опасности - или всем погибнуть, или кинуть товарища, мы с его согласия прибегаем к средству, вызванному обстоятельствами. Ударом посередине связок отрубив руку нашему главарю в том месте, где предплечье соединяется с плечом, и, заткнув рану комком тряпок, чтобы капли крови не выдали наших следов, мы бросаем обрубок, где он был, а то, что осталось от Ламаха, увлекаем за собой. Пока всё кругом трепетало, а мы шума и опасности страшились, этот муж, исполненный доблести, видя, что и следовать в бегстве за нами не может, и оставаться ему небезопасно, убеждает нас, молит, заклиная десницей Марса и верностью слову, освободить товарища по оружию от мук и от плена. Да и как может жить разбойник, лишившись руки, что одна и режет, и грабит? За счастье почёл бы он пасть от руки товарищей. Не будучи в состоянии никого из наших уговорами побудить к отцеубийству, он обнажил оставшейся рукой меч и вонзил себе в середину груди. Тут мы, почтив мужество нашего вождя, закутали останки его тела полотняным плащом и предали на сокрытие морю. Ныне покоится Ламах, погребённый стихией.
Так он обрёл кончину, достойную своей жизни.
И Алцим не мог ничего поделать, несмотря на изобретательность, с волей судьбы. Взломав дверь в лачужку, он забрался на верхний этаж, в спальню к спящей старухе, и начал из окна выбрасывать нам её пожитки, одну вещь за другой, чтобы мы подбирали. Побросав все пожитки, он не захотел дать спуску и постели, на которой лежала старушонка. И так, вытряхнув её из кровати и вытащив из-под неё простыни, тем же путём намеревался их отправить, как эта негодница, упав ему в ноги, взмолилась:
- Что ты, сынок, молю тебя, зачем ты тряпьё и хлам старухи отдаёшь богачам соседям, на чей двор это окно выходит? - Алцим поверил сказанному и высунулся из окна и стал осматриваться. Пока он высматривал, не подозревая беды, эта старуха его спихнула вниз головой. Кроме того, что высота была значительная, падая, он угодил на камень, так что переломал себе рёбра, и, выблёвывая из груди потоки крови, рассказал нам, что произошло, а потом, недолго промучившись, расстался с жизнью. По примеру первого погребения мы послали и его спутником вслед за Ламахом.
Осиротев от двух этих ударов и не решаясь долее пытать счастья в Фивах, мы направились в соседний город Платею. Там мы услышали много толков о Демохаре, собиравшемся устроить бой гладиаторов. Он был мужем, знатнейшим по происхождению, богатейшим по состоянию, непревзойдённым по щедрости, и старался, чтобы народное развлечение достойно было по своему блеску его богатства. У кого найдётся столько изобретательности, столько красноречия, чтобы в подобающих выражениях описать различные стороны сложных приготовлений? Вот знаменитые по силе гладиаторы, вот и испытанного проворства охотники, а там преступники, осуждённые на смерть, уготованные для откармливания зверей. Сколоченные машины на высоких сваях, башни, построенные из соединённых одна с другой досок наподобие подвижного дома, украшенные живописью, - вместилища для участников предстоящей охоты. К тому же какое множество, какое разнообразие зверей! Он позаботился издалека привезти эти ходячие гробницы для преступников. Но из всех приготовлений к зрелищу больше всего поражало необыкновенное количество медведей, которых он собирал, не жалея затрат, откуда мог. Не считая тех, что захвачены были на его охотах, не считая тех, что он покупал, ещё и друзья ему дарили медведей, и всех он кормил при великолепном уходе.
Но приготовление к общественному развлечению не укрылось от ока Зависти. Утомлённые заточением, к тому же измученные зноем, вялые от неподвижности и поражённые заразной болезнью, медведи пали, так что почти ни один не уцелел. Чуть ли не на каждой площади можно было увидеть полуживые туши. Тогда народ, нищета которого побуждает, не привередничая в выборе пищи, искать даровых блюд и не брезговать никакой гадостью для подкрепления желудка, сбегается к появляющемуся повсюду провианту. Ввиду таких обстоятельств у меня и Эвбула явился план. Мы уносим к себе в убежище, будто для приготовления пищи, одну из самых больших туш. Очистив шкуру от мяса, сохранив когти и голову зверя оставив нетронутой до начала шеи, кожу выскребаем, чтобы сделать тонкой, и, посыпав золой, вытаскиваем на солнце для сушки. Пока кожа дубится, мы насыщаемся мясом и так распределяем обязанности в предстоящем деле, чтобы один из нас, превосходящий других мужеством, к тому же по доброй воле, покрывшись этой шкурой, уподобился медведице и, будучи принесён нами в дом к Демохару, открыл нам ночью доступ через двери дома.
Немало нашлось смельчаков из шайки, которых привлекло исполнение этой затеи, но голосованием был предпочтён Фразилеон, ему достался жребий на это предприятие. Вот он скрылся в шкуру, которая сделалась мягкой и гибкой. Тут мы края зашиваем бечёвкой и, чтобы не видно было шва, хоть и без того он был еле заметен, напускаем на него мех со всех сторон. Мы протискиваем голову Фразилеона до горла зверя, туда, где была перерезана шея, и, проделав отверстия для дыхания против ноздрей и против глаз, сажаем нашего товарища, сделавшегося животным, в купленную нами по дешёвке клетку, куда он вскочил. Окончив предварительные приготовления, мы занялись дальнейшим выполнением проделки.
Отыскав имя Никанора, который, происходя родом из Фракии, был связан узами дружбы с Демохаром, мы состряпали от его имени письмо, будто этот друг посылает первинки своей охоты в подарок для украшения празднества. Дождавшись, чтобы стемнело, под прикрытием мрака мы доставили Демохару клетку с Фразилеоном и наше письмо. Удивлённый величиной зверя и обрадованный щедростью своего товарища, пришедшейся вовремя, он отдаёт приказ отсчитать нам, как он думал, посредникам в столь радостном деле, десять золотых из своей казны. Так как новинка возбуждает в людях желание посмотреть на зрелище, то сбежалось большое количество народа поглазеть на зверя, но Фразилеон угрожающими движениями неоднократно сдерживал их любопытство. Граждане в один голос прославляют счастье и удачу Демохара, который после подобного падежа животных с этим новым пополнением сможет в какой-то степени спорить с судьбой.
И вот он отдаёт приказ отправить зверя на свои лежавшие под паром земли. Тут я вмешиваюсь:
– Остерегись господин, усталое от зноя и дальнего пути животное отсылать в стаю к зверям, к тому же, как я слышал, не вполне здоровым. Не лучше ли здесь, около дома, найти для него место, где было бы много воздуху, а ещё лучше по соседству с прудом. Разве ты не знаешь, что эта порода живёт близ рощ, пещер и источников?
Вспомнив о потерях, Демохар позволил поставить клетку, где нам заблагорассудится.
- Мы готовы по ночам спать при этой клетке, чтобы усталому от зноя и тряски животному и пищу вовремя, и питьё, к которому он привык, подавать.
- Для этой службы в вас нет надобности, почти вся прислуга у меня знакома с уходом за медведями.
Мы откланялись и ушли. Выйдя за городские ворота, мы видим усыпальницу, расположенную в стороне от дороги, в скрытом от глаз месте. Там вскрываем, как вместилище будущей добычи, несколько саркофагов, где покоились в прах обратившиеся тела усопших. Затем, дождавшись того часа ночи, когда не светит луна, когда сон нападает на сердце смертных и овладевает ими, выстраиваем наш отряд перед воротами Демохара. Фразилеон выходит из клетки, убивает всех сторожей мечом, находящихся поблизости и объятых сном, наконец, привратника и, вытащив ключ, распахивает ворота и указывает нам, ворвавшимся и наполнившим дом, на кладовку, куда было спрятано, как он с вечера заприметил, множество денег. Как только её взломали, я отдаю распоряжение, чтобы каждый уносил, сколько может, золота и серебра, прятал его в жилищах покойников и возвращался за следующей порцией. Я же должен был остаться у порога дома и наблюдать, пока те не вернутся. Вид медведицы, снующей между зданиями, казалось, способен был навести страх, если бы кто-то из челяди оказался не спящим. Да и, правда, всякий, будь он и храбр и смел, а, всё же, встретившись с такой громадой, особенно ночью, пустился бы наутёк и заперся бы у себя в каморке.
Но этим предположениям противостала неудача. Пока я жду возвращения товарищей, какой-то раб вылезает и видит, что зверь расхаживает по помещению взад и вперёд. Этот раб возвращается и всем в доме рассказывает, что он видел. Не прошло и минуты, как дом наполнился челядью. От факелов, ламп, свечей и прочих осветительных приспособлений мрак рассеивается. Эта толпа вышла с кольями, с копьями, с мечами и становятся охранять входы. А для облавы на зверя спустили свору охотничьих собак длинноухих, шерсть дыбом.
Шум всё усиливается, и я, спрятавшись за дверью, смотрю, как Фразилеон отбивается от собак. Достигший последних пределов жизни, он не забыл ни о себе, ни о нас, ни о прежней своей доблести, но защищался в пасти Цербера. Не покидая роли, взятой на себя добровольно, но, то убегая, то защищаясь поворотами и движениями своего тела, наконец, выскользнул из дома. Но и владея свободой, он не смог в бегстве найти спасенья, так как собаки из переулка присоединяются к охотничьей своре, которая вырвалась из дома и помчалась в погоню. Какое зрелище предстало моим глазам! Фразилеон окружён сворой собак, захвачен и раздираем укусами. Не будучи в состоянии выносить такой скорби, я вмешиваюсь в толпу народа и обращаюсь к начальникам облавы:
- Какое преступление мы совершим, если погубим такого зверя.
Но юноше мало принесли пользы мои речи: из дома выбегает верзила и поражает под сердце медведицу копьём, за ним другой, и, наконец, многие, оправившись от страха и подойдя поближе, наносят раны мечом. И так, Фразилеон потерял свою жизнь, не утратив терпения, не нарушив клятвы ни криком, ни воплем, раздираемый зубами, поражённый оружием, он отвечал лишь воем да рычанием и отдал душу року. Однако он нагнал такой страх и такой ужас на это сборище, что добела дня не нашлось такого смельчака, который хоть пальцем дотронулся до зверя, пока не подошёл мясник и, вспоров брюхо зверя, не обнаружил в медведице разбойника. Так был потерян для нас Фразилеон, но не потерян для славы.
Мы же, увязав добычу, что сохранили для нас покойники, покинули пределы Платеи, и не раз приходила нам в голову мысль: не мудрено, что мы не находим в этой жизни верности, когда она, гнушаясь нашим коварством, перекочевала к душам усопших и к покойникам. Вот, измучившись от тяжести поклажи и трудности пути, потеряв трёх товарищей, приносим мы добычу, которую вы видите.
В память усопших соратников совершают возлияния из золотых чаш неразбавленным вином, потом, усладив себя песнями в честь Марса, немного успокаиваются. Что касается нас, то старуха, засыпала нам ячменя, не скупясь, свыше меры, так что мой конь, получив эту массу в своё пользование, мог вообразить себя на пиру салиев. Я же, который до сих пор признавал ячмень только размолотым и разваренным, стал шарить по углам, где была свалена куча хлебных корок, оставшихся от трапез разбойников, и пустил в ход свою глотку, уже запёкшуюся от голодовки. Ночью разбойники просыпаются, снимаются с места и, перерядившись, кто, вооружившись мечами, кто, переодевшись в лемуров, удаляются. Я же продолжал есть, так что даже одолевающий меня сон не мог меня оторвать от еды. Прежде, когда я был ещё Луцием, удовлетворившись одним или двумя хлебцами, я вставал из-за стола, теперь же жевал уже третью корзину. День застал меня за этим занятием.
Наконец-то, руководимый ослиной стыдливостью, но с трудом оторвавшись от своего дела, я утоляю жажду в ручье. Прошло немного времени, как возвращаются разбойники, обеспокоенные и озабоченные, и приволакивают девушку благородного происхождения, судя по чертам лица, по наряду - высшего сословия, девицу, способную даже в таком осле, как я, возбудить желание, горюющую, рвущую на себе волосы и одежды. Как только привели они её в пещеру, стараясь уговорить, чтобы не убивалась так:
- Твоя жизнь и честь - в безопасности. Потерпи немного, дай нам извлечь свою выгоду. Нищета принуждает нас к такому занятию. А твои родители, как ни привязаны они к своим богатствам, дадут нам выкуп за своё детище.
Но напрасно пытаются россказнями утишить скорбь девушки. Опустив голову на колени, она плакала без удержу. Тут они кликнули старуху и, поручив ей сесть рядом с девушкой и разговором утешить её, сами отправляются по делам своего ремесла. Но девушка, несмотря на старухины увещевания всё громче причитала. Её тело сотрясалось от рыданий так, что даже меня прошибла слеза. А она так восклицает:
- О, я, несчастная, из такого дома, такого семейства, лишённая стольких слуг, столь драгоценных родителей, добыча грабежа, пленницей сделавшись, в эту тюрьму, как рабыня, заключённая, с утехами, для которых была рождена, в которых воспитана, разлучённая, не уверенная в жизни, в вертепе, среди толпы разбойников, среди оравы головорезов - как я могу прекратить свои слёзы, да и жить-то как дальше сумею?
Окончив эти жалобы, истощённая скорбью души, напряжением горла и усталостью тела, она сомкнула глаза и заснула.
Но ненадолго она смежила глаза, пробуждённая от сна новым припадком скорби, ещё сильнее запричитала и даже начала ударять себя руками в грудь и по лицу наносить удары, а когда старушонка стала расспрашивать, с чего она заново начала убиваться, та, вздохнув, ответила:
- Ах, теперь уже наверно, теперь уже я погибла бесповоротно, отказалась от надежды на спасение. Остаётся искать мне петли, меча или пропасти.
На это старуха рассердилась и потребовала, чтобы та объяснила ей, чего это она плачет и ради чего, успокоившись, снова принялась за жалобы.
- По всему видно, ты решила моих парней выгоды от выкупа за тебя лишить. Будешь так дальше продолжать, так я не погляжу на твои слёзы, которые у разбойников дёшево стоят, живьём тебя сжечь сумею.
Устрашённая такой речью, девушка осыпает поцелуями её руки и говорит:
- Пощади, родимая, вспомни о жалости и помоги мне в моей беде. Не совсем же в тебе, дожившей до седин, иссякла жалость. Взгляни же на картину моих бедствий. Есть юноша редкой красоты, меж сверстниками первый, которого город выбрал в приёмные сыновья, к тому же он мне приходится двоюродным братом, только на три годочка старше меня. С младенческих лет он воспитывался и рос вместе со мной, живя в одном доме, даже комната у нас была одна, одно ложе, мы связаны с ним чувством любви, и давно уже он назначен мне в наречённые обручальным обрядом, с соизволения родителей, даже он записан как мой муж. Он уже приносил предсвадебные жертвы, окружённый толпой знакомых и близких, по храмам и общественным местам. Дом украшен лаврами, блестит от факелов, звенит свадебными песнями. Тут мать, прижав меня к груди, украшает венчальным убором и, неоднократно осыпая поцелуями, уже лелеет в думах надежду на будущее потомство, как происходит набег головорезов. И они нападают на нашу спальню. Никто из наших домашних не оказал сопротивления, даже защищаться не осмелился, и меня, лишившуюся от страха чувств, трепещущую от ужаса, похищают, оторвав от лона матери. Так была расстроена и расторгнута свадьба.
Но вот сон возобновил и усугубил моё несчастье: приснилось мне, будто, отторгнутая из дома, из брачных покоев, из спальни даже, влекомая по пустыням, я зову супруга. А он, так и не изведав моих объятий, но, уже овдовев, ещё влажный от умащений, с венком на голове бежит за мной. Пока он криком сетует на похищение супруги и взывает к народу о помощи, какой-то из разбойников, схватив с земли камень, моего супруга поражает насмерть. При виде такой жестокости я пришла в ужас и пробудилась.
Тут, на её слёзы ответив вздохами, старуха начала так:
- Не тревожься и не пугайся призраков сна. Не говоря о том, что образы дневного сна считаются ложными, но и ночные сновидения иногда предвещают обратное. В конце концов, слёзы, побои, иногда и смерть означают удачное и выгодное следствие, а смеяться, сладкими кушаньями желудок набивать или любовной страстью наслаждаться предвещает душевную печаль, телесную слабость и прочие неприятности в будущем. Давай лучше я тебя потешу сказкой, - и начала:
- Жили царь с ц арицей . Было у них три дочки-красавицы, но старшие по годам , хо ть и б ы ли прекрасны на вид, всё же можно было поверить, что найдутся у людей достаточ ные для них похвалы. М ладшая же девушка была такой красоты , что и слов-то в человеческом языке, до с таточных для описания и прослав ления её , не найти. Так что многие из местных граждан и множество иноземцев, которых толпами собирала молва о зрелище, восхи щё нные и потря сё н ные красо то й, прикрывали рот пра вой ру кой , положив указательный палец на вытянутый большой, словно они творили поклонение богине Венере. И уже по ближайшим городам и сме ж ным областям пошла молва, что Богиня, К оторую породила глубина моря и воздвигла влага волн, по С воему соизволению являет повсюду милость, вращается в толпе людей, или же заново из нового семени небесных светил произвела на свет З емля другую Венеру, ода рё нную цветом девственности.
Такое мнение со дня на день укреплялось, и растущая слава по ближайшим островам, по материкам, по множествам провинций распространялась. Толпы, не останавливаясь перед дально стью пути, перед пучиной моря , стекались к чуду. Никто не ехал в Пафос, никто не ехал в Книд, даже на Киферу для лицезрения бо гини Венеры никто не ехал. Ж ертвоприношения ст а ли реже, храмы заброшены, священные подушки раскиданы, обряды в пренебрежении, не укр а шаются гирляндами изображения богов и алтари вдовствуют, покрытые зо лой . К девушке о б ращаются с мольбами и под смертными чертами чтят величие Б огини. К огда поутру дева п о является, ей приносят дары и жертвы во имя отсутствующей Венеры, а когда она проходит по площадям, часто толпа усыпает ей дорогу цветами и венками.
П еренесение божеских почестей на смертную девушку воспламенило Венеру , и в негод ов а нии, потрясая головой, так О на говорит С ебе:
– Как, Мат ь Природы! Как, Р одоначальница стихий! Как, Р одительница мира , Венера, Я терплю такое обращение, что смертная дева делит со М ной царски е почести и М оё И мя , у т верждённое в Небесах, оскверняется земной нечистотой ? Да неужели Я соглашусь делить п о чести со С воей зам естительницей, принимающей под М оим И менем искупительные жертв о приношения, и смертная девушка будет носит ь М ой образ? Напрасно, что ли, П астырь, суд и справедливость К оторого подтвердил Юпитер, предпо чё л меня за несравненную красоту столь прекрасным богиням? Но не на радость себе присвоила та само званка М ои почес ти! Я у строю так, что она раскается даже в своей красо те!
Она при зывает С воего крылатого сына, который, в своём злонравии общественным поря д ком пренебре гая, вооружё нный стрелами и факелом, бегает ночью по домам, расторгая супр у жества, и, совершая такие преступления, хорошего ничего не делает. Его, необузданного от природной испорченности, О на возбуждает ещё и словами, ве дёт в тот город и Психею ( таково - имя девуш ки) показывает ему , рассказывает ист орию о соревновании в красоте. В здыхая, дрожа от негодования, О на говорит:
– Закли наю тебя узами Любви Матери , ранами твоих стрел, ожогами твоего факела , отомсти за свою Р одительницу. Полной мерой воздай и отомсти де рзкой красоте, сделай то, чего М не больше всего хочется: пусть эта дева влюбится в последнего из смертных, которому судьба отказала и в происхождении, и в состоянии, и в безопасности, в такое убожест во, что во всё м мире не нашлось бы более жал кого .
Она целует сына и идё т к краю берега омываемого морем . Е два Она ступила розовыми ступнями на поверхность волн, как уже покоится на глади моря, и едва пожела ла, как показ а лась и морская свита: здесь и дочери Нерея , хором поющие, и Портун со всклокоченной синей бородой, и Салация, складки одежды которой полны рыбой, и возница дельфинов Па лемон. В от по мо рю прыгают тритоны: один в раков ину трубит, другой от зноя солнца про стирает шё л ковое покрывало, третий к гла зам Г оспожи подносит зеркало, прочие на двухупряжных коле с ницах плавают. Такая толпа сопровождала Вене ру, К оторая держала путь к Океану.
Между тем Психея, при всей своей красоте, прибыли от своей наружности не имела. Все любуются, все про славляют, но никто не является - ни царь, ни царевич, ни хотя бы кто-нибудь из н арода, кто бы пожелал просить её ру ки. Дивятся на неё, как на явление Б огини , но все д и вятся, как на искусно сделанную статую. Старшие две сестры, об умеренной красоте которых молвы не распространялось в народе, уже были п росватаны за женихов из рода царей и закл ю чили уже браки, а Психея, в девах вдовица, сидя дома, оплакивает своё одиночество, недомогая телом, с болью в душе, ненавидя свою кра соту, хоть она и всех людей привлекала. Тогда отец девицы, подумав, что это – знак неблаговоления Небес , и страшась гнева бо гов, вопрошает м и летского бога и просит у святыни мольбами и жертвами для девы мужа и брака. Аполлон же, хо ть и грек и даже иониец, из уважения к составителю милетского рас сказа даё т прорицание на латинском языке:
Царь, на обрыв поставь обречё нную деву
И в погребальный наряд к свадьбе её обряди.
Смертного зятя иметь не надейся, родитель:
Будет он дик и жесток, словно дракон.
Он на крылах облетает эфир и всех утомляет,
Раны наносит он всем, пламенем палит.
Даже Юпитер трепещет пред ним и боги боятся.
Стиксу внушает он страх, подземной реке.
Царь пускается в обрат ный путь и сообщает своей супруге предсказания жребия. Гр у стят, плачут, убиваются немало дней. Но ничего не поделаешь, приходится исполнять веление судьбы. Идут уже приготовления к погребальной свадьбе девы, уже пламя факелов чернеет от копоти и гаснет от пепла, звук флейты переходит в лидийский лад, и гименеи оканчиваются воплями, а невеста отирает сл ё зы подвенечной фа той. Г ород сострадает участи семейства, и по всеобщему согла сию изда ё тся распоряжение об общественном трауре.
Но необходимость подчиниться указаниям Небес призывает Психею к уготованной муке. И так, когда всё было приготовлено к торжеству погребального бракосочетания, трогается в путь в сопровождении всего народа, при общей скорби, похоронная процессия без покойника, и заплаканную П сихею ведут как на собственное погребение. И когда родители, взволнованные такой бедой, медлили совершать преступление, их дочка такими словами подбодряет их:
– Зачем плачем мучаете свою старость? Зачем ваше дыхание, которое скорее мне, чем вам, принадлежит, утруждаете частыми воплями? Зачем слезами лица, чти мые мной , пятнаете? Зачем темните мой свет в ваших очах ? Зачем рвё те седины? Зачем грудь, зачем эти сосцы п о ражаете ударами? Вот вам за мою красоту награда! Поздно вы опомнились, по ражё нные уд а рами зависти. Когда на роды и страны оказывали нам Б ожеские почести, когда в один голос н о вой Венерой меня провозглашали, тогда скор беть, тогда слё зы лить, тогда меня, как уже п о гибшую, оплакивать следовало бы. Чую, вижу, одно название Венеры меня погубило. Ведите м е ня и ставьте на скалу, к которой приговорил меня рок. Спешу вступить в этот брак, спешу ув и деть моего супруга. Зачем мне медлить, оття гивать приход того, кто рождё н миру на пагубу?
Дева умолкла и присоедини лась к шествию сопровождавшей её толпы. Идут к указанному обрыву горы, ставят на её вершине девушку, удаляются, оставив брачные факе ла , освещавшие ей дорог у и тут же угасшие от потока слё з, и, опустив головы, расходятся по домам. А её р о дители , удручённые такой бедой , запершись в доме, по гружё нные во мрак, предали себя ночи. Психею же, боящуюся, трепещущую, плачущую на вершине скалы, веяние Зефира, всколыхнув ей полы и вздув одежду, подни мает, дуновением со склона скалы уносит и в долине на лоно цвет у щего луга, опуская, кла дё т.
ГЛАВ А ПЯТАЯ
Психея, покоясь на цветущем лугу, на ложе из росистой травы, отдохнув от такой пер е мены в чувствах, уснула. П од крепившись сном, она встала . Видит рощу, видит воды источника. В середине рощи, ря дом с источником, стоит дворец , созданный б ожественным искусством. Едва вступишь туда, узнаешь, что перед то бой – пристанище бога. П отолок, сделанный из туи и слоновой кости, поддерживают золотые ко лонны. С тены выложены чеканным серебром с изображением зверей и животных, словно устремившихся навстречу входящим. О, то был бог, который с искусством художника столько серебра в зверей превратил! Даже пол, составленный из кусочков дорогих камней, образу ет карти ны. Б лаженны – те, к то ступают по самоцветам и драгоценностям. И прочие части дома, в длину и ширину раскинутого, бесценны по ценности: стены, отяг чё нные мас сой золота, сияют таким блеском, что, откажись солнце светить, они бы залили дом све том. К аждая комната, каждая галерея, каждая даже дверная створка плам е неет. Прочее убранство не меньше соответствует величию дома, так что можно подумать, будто Юпитер создал эти Небесные Ч ертоги для общения со смертными.
