Текст книги "Корпорация Vallen'ok 3 (СИ)"

Автор книги: Сергей Хардин

Соавторы: Сергей Измайлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Вам придется отчитаться за каждую потраченную йену, – тихо произнесла она, – за каждое своё решение. Боюсь только слушать там будут скорее Мичи, чем Вас.

– Это мы еще посмотрим, – мягко сказал я, забирая с собой бухгалтерские документы, – когда там назначена моя казнь?

– У Вас еще остались силы шутить? – она подняла на меня подозрительно блестящие глаза, – я не знаю, но вряд ли сегодня. Хосино в этот раз хочет хорошо подготовиться. Вы же помните, он и так получил нагоняй, что не смог заставить Вас уйти. Он не может снова подвести своего покровителя. Думаю, в понедельник Вас вызовут на служебное совещание, под предлогом, допустим, анализа проведенной работы по объекту. А фактически устроят дисциплинарную комиссию, по итогам которой Вас уволят.

– Тогда что вешать нос, – спокойно сказал я. – До понедельника еще столько времени. Я слышал одну древнюю ведическую мудрость, что утро вечера мудренее.

Глава 8

Дождь на улице, очевидно, только что закончился, оставив после себя влажный, тяжелый воздух Осаки, и блестящие тротуары, отражавшие неоновые вывески. Я шагал быстрее обычного, и сумка с продуктами неприятно била по ноге. В голове крутились цифры отчетов, ядовитые усмешки Хосино, абсурдные обвинения бухгалтерии. Грядущая дисциплинарка висела надо мной как дамоклов меч.

– Два дня покоя. Всего или еще, но целых два дня, – эта мысль звучала в голове как мантра, но, увы, не приносила особого облегчения.

Внезапно для самого себя я резко свернул в узкий переулок, к двери с крошечной вывеской «Сладкая Лапка». Витрины ломились от разнообразнейших яств для животных.

– Нет, – твердо сказал я себе, отгоняя образы таблиц и служебок. – Сегодня думаем не о них. Сегодня – всё для неё.

Внутри небольшого магазинчика рябило в глазах от множества разноцветных упаковок. У прилавка висела новинка – суперпремиальные хрустики с мясом дикого лосося. Такое мы еще не пробовали.

– Один пакет, пожалуйста, – обратился я к продавцу, – а лучше три. И вот эту странную утку заверните.

Резиновая птица была до неприличия яркой, с огромными вытаращенными глазами. Я представил, как Момо будет трепать ее, заставляя пищать, и уголки моих губ дрогнули в легкой улыбке. Да, это того стоит, она заслужила. Пережить два дня без меня, пусть и у заботливой, но всё же чужой тети. В груди кольнуло от чувства вины и такой острой нежности, что я едва не выронил пакет.

Дорога к нашему дому показалась бесконечной. Сумка с хрустиками и уткой была невесомой, а вот другая, с моим ужином, тянула как гиря. Последние метры я уже практически бежал, перепрыгивая через ступеньку, но перед самой дверью остановился как вкопанный. Сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь стряхнуть с себя весь офисный гнет и ту тревогу, что так до конца и не отпускала меня.

– Выдыхай, бобёр, – попробовал я аутотренинг, – она же чувствует твоё настроение.

И только собрался постучать, как за дверью раздался лай, низкий, отрывистый, словно это был крик души. Узнаваемый, родной бас Момо, но с непривычной, разрывающей сердце интонацией.

– Папа⁈ Папа, это ты⁈ – таких оттенков в её голосе я раньше не слышал. – Я тут, я скучала, открывай скорее!

Лай сменился коротким, прерывистым скулежом, а потом царапаньем когтями по полу, словно она пыталась сделать подкоп.

Я замер, весь мир сузился до этой двери и жалобного собачьего голоса за ней. Сердце бешено застучало, а к горлу подкатил комок. Я постучал, негромко, но весьма отчетливо. Дверь распахнулась, и в первую очередь я увидел именно её

Маленькая, коренастая фигурка в пижамке. И не просто в пижамке – это был шедевр бабушкиной заботы: мягкая фланелевая ткань в мелкую голубую клетку, а на грудке вышитая белая косточка. На голове шапочка, тоже клетчатая, с торчащими из отверстий ушами. Но я смотрел только на её глаза, огромные, тёмные, влажные от непролитых слез собачьей радости. В них читалось столько эмоций: и немыслимая тоска, и безумная надежда, и щемящее облегчение, и готовность взорваться от счастья.

– Момо, – только и успел прошептать я, и тут случилось чудо. Персик, обычно степенная и немного флегматичная, мгновенно преобразилась. Она подпрыгнула, как мячик, всем своим пузатеньким тельцем рванувшись ко мне. Короткие сильные лапы отчаянно заработали в воздухе, пытаясь дотянуться, уцепиться, прильнуть. Она не смогла запрыгнуть сама, не хватало роста, но ее желание было огромным, физически ощутимым.

Я бросил сумки, глядя только на этот комочек тоски и любви в смешной шапочке. Я наклонился и подхватил ее на руки, прижал к груди так крепко, как самое дорогое сокровище, которое чуть не потерял.

– Девочка моя! Солнышко! Прости, что так долго! Прости! – мой голос дрожал, а слова путались. Я зарылся лицом в ее теплую, чуть влажную шерстку на шее, вдохнув знакомый, успокаивающий запах – собачий, такой родной. Момо отвечала не менее бурно. Её шершавый нос тыкался мне в щеку, в шею, в подбородок, везде, куда только мог дотянуться. Она издавала смешные фыркающие звуки, мелко дрожала всем телом – не от страха, а от переизбытка чувств, которые просто не помещались в ее маленьком бульдожьем теле. А ещё она скулила, тихо, прерывисто, как будто плакала от счастья, уткнувшись мордочкой мне в грудь.

Я закрыл глаза, мир офиса, Хосино, интриги, часы – всё это разом ушло куда-то далеко-далеко. Осталось только тепло этого существа у меня на руках, её преданное дыхание и дрожь. Чувство вины наконец растворилось, сменившись волной такой мощной, чистой любви, что у меня самого навернулись слезы. Я целовал ее мохнатую макушку под смешной шапочкой, ее морщинистый лоб, теплые бока.

– Всё, солнышко, всё. Я здесь. Я пришел. Идем домой. – шептал я, и каждое слово было словно обещание, словно клятва.

Момо, очевидно, поняла слово «домой». Она на мгновение оторвала морду от моей груди, посмотрела в глаза своим преданным, сияющим взглядом, полным безоговорочного доверия и любви, и снова ткнулась носом в шею. Ее дрожь стала чуть меньше. Она обрела свой центр мира. Она уже была дома, потому что ее дом, её мир – это был я, и никакая пижамка и шапочка не могли изменить этого.

Я поднял сумки одной рукой, крепче прижимая Момо другой.

– Спасибо, Сато-сан, спасибо за неё, – бросил я в сторону старушки, которая стояла в глубине квартиры всё это время и смахивала со щеки одинокие слезинки.

– Канэко-сан, – голос соседки дрожал, – давайте поужинаем, я специально Вас ждала.

Я на мгновение задумался, потом шагнул через порог, неся в руках самое главное – свой живой, теплый, любящий комочек, а сумки во второй руке вдруг стали невесомыми.

Кухня Сато Кийоко встретила нас теплом и густыми, знакомыми запахами. Пахло мисосиру с густым, наваристым бульоном, жареными овощами с кунжутным маслом и чем-то ещё, неуловимым и сладким.

Атмосфера маленькой квартирки была наполнена уютом, который успокаивал, заставляя невольно расслабиться. Стол, покрытый выстиранной до мягкости скатертью в мелкий синий цветочек, уже был накрыт, скромно, но с какой-то родительской любовью.

– Садитесь, садитесь, Канэко-сан! Все еще горяченькое! – Сато-сан засуетилась, пододвигая табурет. Ее движения были точными, отработанными годами, но в глазах светилась неподдельная радость от гостей, которых у неё очень давно не было. Момо, устроившаяся на коврике у моих ног после того, как я снял с нее пижамную шапочку («чтобы не запачкалась», так я объяснил старушке), тут же получила свою порцию дикой лососятины в мисочку. Хруст раздался довольный и громкий, заполняя невольную паузу. Я взялся за палочки и отведал угощение. Готовит старушка великолепно. Без особых изысков, именно по-домашнему.

– Невероятно вкусно, Сато-сан. Спасибо Вам большое. И за Момо, – я кивнул на бульдожку, которая, кажется, уже мечтала о добавке. – Особенно за Момо.

– Пустяки, пустяки! – махнула рукой соседка, присаживаясь напротив. Ее взгляд упал на Момо, и в нем заплясали теплые искорки. – Она у Вас такая славная. Настоящая умница, хоть и местами упрямая, как все бульдоги. Напоминает мне… – она замолчала на секунду, будто перебирая в памяти какие-то образы. Потом встала и подошла к старому комоду с множеством маленьких ящичков. – Вот, посмотрите.

Она открыла один из ящиков, покопалась там, и достала оттуда, но не фотографию, а небольшую керамическую фигурку бульдога. Но не французского, а скорее, английского – крупный, коренастый, с преувеличенной морщинистостью и очень серьезным выражением «лица». Глазки-бусинки смотрели с достоинством. Фигурка была явно старинная, покрытая сеточкой мелких трещинок – кракелюром.

– Это Цубаса, – сказала Сато Кийоко, ставя фигурку рядом с миской настоящего бульдога. Момо на секунду отвлеклась от еды, ткнула носом в холодный фарфор и фыркнула. – Он был у меня… ой, когда же это было… Даже не помню точно, столько уже лет прошло. Память ведь уже не та. – Она провела пальцем по спине фигурки, по гладкому месту, где когда-то, наверное, была краска. – Конечно, настоящий Цубаса, не игрушка. Английский бульдог, рыже-белый, большой и упрямый. На прогулке мог улечься посреди тротуара и ни с места, если решал, что пора домой, или что путь выбран неверный. Весь квартал знал его нрав!

Она рассмеялась, и смех ее был легким, почти ребячьим.

– Однажды, я тогда совсем молодая была, глупая, влюбленная, решила пойти на свидание к морю. А Цубаса – ни в какую! Уперся у самого выхода из квартала, тяну его, а он стоит как камень. Уговариваю, а он смотрит на меня с презрением, сел на зад, и все. Свидание сорвалось! – Сато Кийоко качала головой, но в глазах не было сожаления, только теплая ирония над собой молодой. – Парень тот потом злился, говорил, что я его дурачу. А я, не сразу, конечно, но поняла, что Цубаса был умнее меня. Парень оказался ветреным, а пес всегда был умным и верным, вот как твоя Момо. – Она ласково посмотрела на уже спящую собаку.

Я слушал её как завороженный. История была простая, бытовая, но в ней чувствовалась целая жизнь, любовь и та самая преданность, которую я знал по Момо.

– Сильный характер, – улыбнулся я, кивая на фигурку.

– Характер⁈ – фыркнула Сато-сан. – Упрямство чистой воды! Но зато какое сердце! Ох, как он любил детей! Это было уже лет пять спустя. Мой сынишка был ещё совсем маленьким, так он на нём ездил как на пони, а тот терпел. Только фыркал громко, если слишком дергал его за уши.

Она взяла фигурку, бережно протерла пыль с морды. – После него я долго других собак не заводила, слишком больно терять. Но и без них очень грустно. Вот только после Хару я уже никого и не завела. Сначала муж, потом мой Хару. – Она снова посмотрела на спящего бульдога с нежностью. – И вот появились Вы, Канэко-сан, а через Вас и снова собака дома. А теперь еще и внук снова есть в моей жизни. Когда думаешь, что жизнь подходит к концу, она внезапно начинает налаживаться, снова хочется жить.

Она улыбалась, но по морщинистым щекам снова катились слёзы. Момо, словно почувствовав свою необходимость, резко встала и подошла к старушке. Та с умилением стала гладить её по голове.

Успокоившись, она убрала фигурку обратно в комод, и повернулась ко мне.

– Так вот, о чем я. Завтра жду внука в гости. Он обещал приехать, навестить бабулю. – Она посмотрела на меня, и в ее взгляде читалась бесконечная признательность. – Приходите все вместе, и ты, и Момо. А он поможет тебе переехать, я уже об этом договорилась. – Она лукаво улыбнулась. Он хороший парень, и сердце у него доброе, как и у его отца. – Она подчеркнула последнюю фразу, и ее взгляд на мгновение стал размытым, очевидно на неё снова нахлынули воспоминания.

«И руки у него золотые,» – про себя добавил я, вспоминая наш совместный труд на складе. – «Жалко только растут оттуда, откуда и ноги».

Я с трудом сохранил спокойное выражение лица, лишь кивнул, доедая последний кусочек овощей.

– Конечно, Сато-сан. Спасибо огромное. И за Момо, и за ужин, и за помощь. И за историю про Цубасу. – Я встал и поклонился.

Моя благодарность была искренней, и сильно выходящей за рамки простой вежливости. Этот вечер, эта простая история о любви и упрямстве давно умершей собаки, теплый свет лампы над столом – все это было глотком чего-то настоящего, чистого, в противовес офисным интригам в Vallen.

– Пустяки, совершенные пустяки, – заулыбалась старушка, собирая пустые тарелки. – Главное, чтобы все были сыты и довольны. А завтра соберемся, перевезем ваши пожитки в новый дом. Будущее должно быть светлым. – Она сказала это с такой простой уверенностью, будто это был незыблемый закон мироздания.

Дремавшая Момо, почуяв движение, лениво открыла один глаз, зевнула и потянулась. Я осторожно завернул ее в одеяльце, которое Сато-сан любезно протянула. Момо слабо буркнула, утыкаясь теплой мордой в складки ткани.

– Пора, солнышко, идем пока домой, – прошептал я, беря её на руки. – Спасибо еще раз, Сато-сан, – произнёс я снова уже у двери, чувствуя, как уют этого дома обволакивает меня. Момо сладко посапывала у меня на руках, её бочка ритмично поднимались и опускались. Старушка помахала мне рукой, её силуэт в свете дверного проема казался таким маленьким, но невероятно стойким.

– Спокойной ночи, Канэко-сан. Спокойной ночи, Момо-кун. Завтра увидимся. – И в ее глазах, когда она посмотрела на меня, держащего собаку, была та же нежность, с которой она говорила о фарфоровом Цубасе.

Утро встретило нас прохладой и кристальной прозрачностью. Воздух, еще не прогретый солнцем, пах влажной землей, свежескошенной где-то вдалеке травой и едва уловимыми нотами цветущих клумб. Я натянул легкую куртку, Момо бежала рядом, а её пижамка, которую я так и не осмелился снять с неё вчера, да и она сама была не против, выглядела немного нелепо на фоне раннего утра, но совершенно не смущала собаку.

Мы шли неспеша нашей обычной, привычной дорогой. Солнце, только что выкатившееся из-за крыш, бросало длинные, резкие тени. Каждая тропинка, каждый поворот парка был выжжен в моей памяти. Но сегодня все выглядело несколько иначе.

«Вот здесь, у этого старого клена с корнями, вылезающими на тропу, она впервые увидела белку и чуть не вывихнула мне руку, рванувшись за ней», – мысленно отметил я, глядя на дерево.

Момо, как будто услышав мои мысли, подошла к корням, обнюхала знакомое место и села, уставившись куда-то наверх в густую листву. Может, надеялась снова увидеть беличий хвост?

– А вот эта скамейка, – я коснулся рукой прохладной деревянной спинки. – Здесь мы сидели в тот день с Фудзиварой, а ты просто жевала найденную шишку и сопела.

Сегодня скамейка была пустой и слегка влажной от росы. Момо подбежала, сунула нос под сиденье, видимо, проверяя, не завалялась ли там шишка или еще что съедобное, и, не найдя ничего интересного, двинулась дальше, оставив на влажной земле четкие отпечатки лап.

Мы дошли до небольшого прудика. Утки, завидев Момо, лениво отплыли к центру, зная, что Персик совсем не пловец.

«А ведь первый раз ты попыталась зайти в воду. Дошла до живота, фыркнула от неожиданной прохлады и отскочила как ошпаренная. Больше не пыталась», – улыбнулся я, размышляя про себя.

Момо подошла к самой кромке воды, осторожно потянула носом воздух, посмотрела на уток, но даже не тявкнула. Просто постояла, словно отдавая дань месту.

Я достал из кармана телефон и начал снимать. Не постановочно, а просто ловя мгновения.

Крупный планом захватил Момо, уткнувшуюся носом в знакомый дуплистый пень у тропы – ее любимое место для интенсивного обнюхивания. Солнечный луч пробился сквозь листву, подсвечивая ее морщинистый лоб и серьезные глаза.

Общим планом отлично вышла Момо, несущаяся по узкой тропинке между кустами сирени, когда её уши и складки пижамки развевались на бегу. Она бежала не куда-то, а просто так, от радости движения, по знакомой земле. Истинный самурай, нет цели, есть лишь путь.

Отдельным снимком снял её лапы, уверенно ступающие по влажной земле тропы, оставляя знакомые следы, которых больше не будет здесь завтра.

– Ну что, девочка, – тихо сказал я, убирая телефон и присаживаясь на корточки.

Момо тут же подошла, тычась носом в мою ладонь, требуя ласки. Я почесал ее за ухом, в любимом месте.

– Запоминай, больше мы сюда не придём. – Голос был мягким, но в нём проскакивала грусть. – Новый парк будет больше, и зеленее. – Я говорил больше для себя, пытаясь смириться с переменами, которых так ждал.

Мы еще немного постояли так, в тишине утра, нарушаемой лишь пением птиц и далеким гулом просыпающегося города. Я вдохнул полной грудью запах старого парка, этой смеси запахов травы и влажной земли, а затем аккуратно встал.

– Ладно, солнышко, нам пора, – произнёс я с грустью в голосе. Момо смотрела на меня, внимая каждому моему слову. – Бабушка ждет с завтраком, а там и Каору скоро приедет.

Момо тронулась с места, но на этот раз не побежала вперед, а шла рядом, плотно прижимаясь к моей ноге, ее теплый бок ощущался даже через ткань джинсов. Она шла, оглядываясь по сторонам, но уже без прежнего азарта исследователя, словно прощаясь. Прощаясь с каждым деревом, каждым кустом, каждой знакомой кочкой.

Дорога назад показалась гораздо короче, и вот уже на пороге нас ждал аромат свежего риса и мисо. Сато-сан выглянула в дверь, улыбаясь.

– А вот и наши путешественники! Заходите, заходите, чайник уже свистит. – Так понимаю, Сато-сан караулила нас возле двери, – Каору тоже скоро будет.

Она взглянула на Момо в пижамке и тихонько рассмеялась: «Настоящая домашняя принцесса! »

Момо, услышав, что к ней обращаются, забыла о грусти парка и весело затопала на кухню, оставляя на чистом полу крошечные влажные следы от утренней росы. Я посмотрел ей вслед, потом обернулся, бросив взгляд на лестничную площадку. В груди слегка щемило, но это было лишь мгновение. Одна глава закрыта, а впереди – новая квартира, новые тропинки, новые запахи. И Момо рядом. А значит я уже не одинок в этом мире.

Глава 9

Судя по накрытому столу, всё утро у моей соседки прошло в приятной суете. Запахи с кухни манили, и не только меня. Момо, на этот раз в одном ошейнике (пижамка была бережно сложена с моими вещами, как сказала Сато-сан – «на память»), важно расхаживала под кухонным столом, проверяя, не упало ли что вкусненького. Сам же я периодически поглядывал в окно в ожидании Каору, тот, что в общем не удивительно, несколько задерживался.

Наконец к нашему дому подъехало такси, из которого вприпрыжку выбежал наш опоздун (или опозданец, роли не играет). Вместо вырвиглазного прикида он был весьма демократично одет в синие джинсы и серую майку. Отлично, и бабулю не испугает, и не уделается на моём переезде. Хотя, сказать по-честному, те несколько коробок вещей, что остались после двойной ревизии, я мог оттараканить и сам.

– Канэко-кун, – поприветствовал он меня, войдя в квартиру. Вид у него был несколько замученный (видимо в предвкушении столь нелюбимого физического труда), но, когда он увидел Момо, выбежавшую навстречу с довольным фырканьем, его лицо смягчилось.

– А вот и главный участник переезда. Готова к труду и обороне? – он присел, позволив Момо обнюхать протянутую руку. Та благосклонно ткнулась носом в ладонь и даже позволила почесать себя за ухом.

– Она больше готова к обороне дивана, – усмехнулся я, чувствуя, как напряжение последних дней начинает наконец меня отпускать. – Спасибо, что приехал, Сато-кун, ты меня этим очень выручишь.

– Пустяки, – отмахнулся Каору, поднимаясь с колен. – Бабушка приказала – я выполню, шутливо произнёс он. – Да и это хороший повод встретиться с тобой, наше последнее рандеву, мягко скажем, не удалось. – В его глазах мелькнула усталость, намекающая, что и в его мире Vallen не все гладко. Он посмотрел на Сато Кийоко, стоявшую в дверях. – Привет, бабуля. – Сказал просто, тепло и без лишнего пафоса, они просто обменялись взглядами, полными молчаливого понимания. Из случайного разговора с соседкой я узнал, что они каждый вечер подолгу общаются по видеосвязи, навёрстывая годы разлуки.

После такого сытного и вкусного завтрака заниматься транспортировкой своих пожитков, мягко говоря, желания не было. Но и откладывать в долгий ящик я не планировал, поэтому спустя полчаса неторопливых разговоров о жизненных пустяках я с нарочитым кряхтением поднялся, поблагодарил хозяйку и направился к двери. Каору с грустным лицом был вынужден последовать за мной.

Зайдя к моя квартиру, Каору бегло оглядел её и произнёс:

– Ну что ж, довольно мило, – с иронией произнёс он и добавил, – и компактно.

– Ага, и удобно, – съязвил я, – как хомяку в стеклянной банке.

Моё жилище было практически пустым, немногочисленная старая мебель не в счёт, однако дух обжитого дома еще не выветрился до конца. Тонкие нотки старины, пыли и прочих невкусных ароматов висел в воздухе. Сколько я ни старался, вытравить его у меня не вышло. Слишком долго моё прежнее альтер эго тут свинячило

– Как ты тут вообще жил? – Каору всё-таки не выдержал, – тем более с собакой.

– Комфортно, – ответил я, – и очень уютно. Но в последнее время нам стало катастрофически не хватать места. Могу предложить тебя вместо себя, пока управляющий никому её не сдал. И к бабушке поближе.

– Нет-нет, – парень замахал руками, словно пытался взлететь, – знаешь, я лучше поезжу. В этой, извини меня, капсуле для сна, у меня разовьётся клаустрофобия.

– Клаустрофобия? – переспросил я с серьезным лицом, – это боязнь Санта Клаусов?

– Очень смешно, – Каору скорчил обиженную мину, – правда, никак не возьму в толк, что ты только сейчас решил сменить место жительства. Хотя эту недоквартиру правильнее обозвать арт-объектом и водить сюда экскурсии, строго по одному. – Он захохотал.

– Спасибо за столь рациональное предложение, – ответил я, но у меня уже есть работа. Во всяком случае пока.

– Что-то не так? – парень посмотрел на меня и в его глазах я заметил беспокойство, – я думал у тебя там всё схвачено.

– Относительно, – успокоил его я, не желаю посвящать кого бы то ни было в свои проблемы, сказывались старые привычки прежнего меня. – Тяжелая неделя выдалась, только и всего. Может даже наградят в понедельник.

– Ну я рад за тебя, – его лицо моментально расплылось в улыбке, – такими темпами скоро в Совет Директоров пригласят.

– Твои бы слова, – негромко сказал я, – но хватит уже сотрясать воздух, пора за работу.

Погрузка шла по плану, пока не встал вопрос о транспортировке «сокровищ» Момо, в особенности её новой утки. Она решила, что этот стратегически важный объект должен ехать исключительно под ее личным контролем, желательно в машине, на коленях. Как только я попытался аккуратно положить утку в коробку «Сокровища», Момо издала возмущенное «Вуфф!» и схватила игрушку за хвост.

– Момо, отдай! Это же твоя утка, и мы её с собой забираем, – я осторожно потянул утку к себе. Момо уперлась всеми четырьмя лапами в пол, зарычав глухо, но без злобы – это был принципиальный спор. Ее бульдожья морда выражала непоколебимую решимость: «Нет! Она едет со мной! Сейчас же!»

Каору, выносивший сумки, остановился, наблюдая за сценой, и достал телефон.

– Продолжайте, не стесняйтесь. Это просто бесценные кадры, – он как заправский оператор выискивал лучший ракурс. – Это будет доказательством того, что ведущий специалист отдела логистики корпорации Vallen не может договориться с бульдогом о способе доставки одной резиновой утки.

Я, краснея от смеха и усилий, попытался аккуратно разжать челюсти Момо.

– Девочка, ну пожалуйста. Она же в коробке поедет, ты ее там сразу найдешь, – Момо отвечала яростным мотанием головы, утка жалобно пищала в такт. В конце концов, я сдался. – Ладно, ладно. Бери свою игрушку! Но только в машине, и только если не будешь мешать дяде водителю рулить.

Момо, почувствовав победу, тут же отпустила утку, подобрала ее аккуратнее и гордо проследовала к выходу, бросая на меня взгляд победителя: «Вот видишь? Надо было сразу согласиться.» Каору, все еще хихикая, закончил запись.

– Материал для ежегодного корпоратива. – он вытирал слёзы из глаз, – переговорные техники от Канэко. Успешный кейс отработки возражений с бульдогом. Коллеги обзавидуются.

Пока Каору относил вещи в машину, я сделал последний обход опустевшей квартиры. И тут, за отодвинутым шкафчиком, я обнаружил очередной окаменевший кусок чего-то темно-коричневого, твердого как камень, и покрытого пылью и паутиной. Я осторожно поддел это ногой.

– Боже правый – пробормотал я. – Это похоже на бутерброд, сколько же лет он тут живёт? Или же десятилетий?

– Что там у тебя? – в этот самый момент в квартиру вернулся Каору, – ты клад нашёл? – поинтересовался он, осматривая находку из-за моей спины.

– Скорее, экспонат для музея естественной истории моей неаккуратности, – с гримасой отвращения сказал я, пиная окаменелость в сторону мусорного пакета. – Меловой период, эпоха лени и раздолбайства.

– Жаль, не успел сфотографировать, – Каору покачал головой. – Это был бы отличный компромат на нового директора. – Он окинул пустую комнату глазами и добавил. – Знаешь, несмотря на ароматы и артефакты, здесь было свое очарование. Минимум квадратных метров – минимум проблем с уборкой.

Я тоже оглядел голые стены, пятно на обоях, небольшое окошко, испытывая не ностальгию, а, скорее, странное облегчение.

– Проблем с уборкой тут действительно не было. Потому что убирать было нечего, и негде. – и секунду подумав, – и некому.

Ну что, как сказал Юра Гагарин, поехали? – и я захлопнул дверь своей «капсулы» без сожаления. Новое жилье встретило нас солнечным светом, льющимся через большие окна, и легким запахом свежей краски и чистоты. Момо, выпущенная из машины, с триумфально зажатой в зубах уткой, ринулась исследовать территорию.

Паркет в прихожей оказался для Персика неожиданно скользким. Ее первый рывок вперед закончился комичным разъезжанием лап в разные стороны и удивленным «Вуфф⁈». Она осторожно встала, посмотрела на пол с подозрением, потом медленно, как пингвин, переставляя лапы, пошла дальше, забавно пошатываясь.

За неполные пять минут она успела нырнуть под пока еще пустой обеденный стол, обследовать все углы в гостиной, заглянуть на балкон (полностью закрытый, не то, что тот, в элитном небоскребе) и даже попыталась залезть в пустую ванну, но так и не смогла преодолеть высокий борт.

Обнаружив своё одеяльце, аккуратно принесенное мною в первую очередь, Момо с достоинством устроилась на нем посреди гостиной и начала методично «убивать» утку, радостно похрюкивая при каждом писке.

Каору, поставив коробку с книгами в углу будущей гостиной, оглядел пространство. Светлая комната, высокие потолки, вид из окна на зеленый сквер, его взгляд сразу стал профессионально оценивающим.

– Серьезное жилье, Канэко-кун, – произнес он наконец, и в его голосе звучало уже не осуждение, а искреннее удивление. – Однако не каждый логист Vallen, пусть даже и ведущий, может себе такое позволить в одиночку. – Он изучающе посмотрел на меня. – У тебя скрытые таланты к переговорам о зарплате? Или логисты нижних этажей получают больше, чем я думал? – Вопрос висел в воздухе, легкий, но с острым кончиком.

– Наследство, – довольно размыто ответил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Наконец-то оформили все дела после смерти родителей. Долгая была волокита и повезло с моментом, как раз перед переездом. – сказал я, стараясь делать это непринуждённо и про себя добавил: – «И отчасти благодаря долгу клану Мураками».

Каору медленно кивнул, он явно не купился до конца, но и давить дальше не стал.

– Повезло, не то слово, место хорошее. – Он подошел к окну и посмотрел вниз. – И сквер для выгула видно, Момо точно оценит. – Его тон был нейтральным, но я уловил по голосу, что он понял, что тема закрыта, и переключился на практическое – Да у тебя одна кухня как вся твоя прежняя квартира.

В этот момент Момо, увлекшись игрой с уткой, случайно задела Каору когтем за лодыжку, оставив едва заметную царапину. Крови не было, лишь красная полосочка на коже.

– Ай! Я поцарапался! – Каору, заметив царапинку, естественно, впал в панику. – Это же бульдог! У нее слюни! Бешенство! Столбняк! Гангрена! – Бросив всё, он начал лихорадочно гуглить симптомы на телефоне.

– Каору, она привита! – Я попытался успокоить его, но в его мнительности я уже успел убедиться. – Это царапина, меньше чем от кошки. – Увы, но Каору уже звонил в ближайшую ветклинику (один из минусов гугла, всё найдётся), истерично описывая нападение огромного свирепого бульдога. Сама виновница этого кипеша мирно посапывала на своём одеяльце.

К моему удивлению, через 20 минут у подъезда остановилась машина ветклиники «Доктор Мяу» с логотипом кошечки в докторском чепчике. Ветеринар, молодая, но очень серьезная девушка с полной сумкой оборудования озвучила нам, что приехала на экстренный случай нападения агрессивного животного.

Осмотр Момо, которая радостно виляла тем, что у других называют хвостом и тыкалась носом в сумку, как и царапины Каору, занял пару минут. Ветеринар намазала царапину Каору йодом, для успокоения нервов скорее всего, и выписала Момо новую игрушку-пищалку как жертве несправедливых обвинений.

Я расплатился за вызов, краснея от стыда и думая, почему же я еще вчера не отказался от этих «золотых рук». Девушка быстро покинула нас, едва сдерживая смех.

– Вот видишь? – Каору с важным видом показал мне полоску йода на лодыжке, – теперь я защищен!

Я промолчал, не желая рушить воздушные замки моего, по сути, единственного друга в этом мире, если не считать его бабушки.

В суматохе постоянного открывания дверей в новую квартиру при заносе вещей, Момо ухитрилась выскользнуть на лестничную клетку, где её драгоценная утка упала в темное пространство лестничного пролёта. Девочка с ужасом увидела, как её «добыча» ускользнула из её лап, и бросилась в погоню с душераздирающим лаем.

Я бросил сумки на пол, (к счастью там не было ничего хрупкого), крича: «Момо! Стой!». Каору, который был ближе к двери, кинулся за собакой с воплем: «Утка! А-а-а, лови утку!».

Начался безумный спуск вниз. Момо мчалась впереди, лая и поскальзываясь на кафеле на поворотах, следом нёсся Каору, пытавшийся перепрыгивать через ступеньку и постоянно из-за этого спотыкаясь. Замыкал эту процессию я, хватаясь за перила и боясь, как бы кто из впередиидущих не навернулся.

Мы практически одновременно оказались на площадке первого этажа, и увидели, как наш «приз» поднимает молодая симпатичная девушка, изумленно глядя на нас.

Увидев незнакомого человека, да еще со своей собственностью, Персик принялась скакать возле неё и требовательно лаять.

– Утка… она… собакина! – задыхаясь, выдавил из себя Каору и, осознав, какую ересь несет, густо покраснел. – Вот.