Текст книги "Корпорация Vallen'ok 3 (СИ)"

Автор книги: Сергей Хардин

Соавторы: Сергей Измайлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Я посмотрел на Иоширо. Его юношеский пыл, его восторг охотника окончательно сменились взрослой, суровой решимостью солдата, увидевшего истинное лицо врага. Он выпрямился на стуле.

– Что дальше, Канэко-сан? – спросил он.

– Дальше, Иоширо, – я откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, – мы готовим обвинительное заключение. С цифрами, датами, фактами, цепочками доказательств. И мы пригласим на его оглашение всех, кого это касается. Пусть видят, кого они все эти годы носили на своих плечах.

Скоро я отпустил паренька домой, хотя он и всячески противился этому. Сейчас мне хотелось остаться одному, и ещё раз в тишине сложить все ниточки. Настольная лампа отбрасывала конус жёлтого света на центр моего огромного стола, оставляя в тени всё остальное пространство.

Наконец-то всё собрано: логи, отчёты, фотографии, расшифровки, флешки. Словно костяшки домино. Я расставил их на столе перед собой. Каждый документ, каждый электронный файл был куском чудовищной мозаики, которую я собирал вслепую, по наитию, движимый одному мне понятной целью. Теперь пришло время посмотреть на получившуюся картину целиком.

Справа – отчёты Кайто. Чёрно-белые фотографии Амано и лаконичные, как надгробные надписи, выводы Накамуры. Аудиозапись с тем ледяным голосом, что произнёс: «…ваше „близко“ нас больше не интересует…».

Прямо передо мной – данные Ито. Распечатки логов, схемы сетевых маршрутов. Цифровые нити, уходящая из Vallen в никуда. А в никуда ли? Нет. В офшор, через фирмы-прокладки, фирмы-фантомы. Но последняя точка с нашей стороны, это его кабинет. Как бы не был осторожен этот плут, квалификация ребят-айтишников ему не уступала.

Слева – финансовые выкладки Иоширо. Лес диаграмм, графиков, счетов. Стрелки, показывающие, как деньги уплывают с корпоративных счетов на счета фирм, основанных чьими-то племянниками и однокурсниками. Не воровство, а система. Отлаженный, бесперебойный конвейер по отмыву и переправке средств.

Я водил пальцем от одной стопки к другой, проводя невидимые линии, замыкая контуры. И тогда в голове что-то щёлкнуло.

Он не просто вор, не просто продажный менеджер. Он крот, который был внедрён или перевербован много лет назад. Его миссия была не вредить, а интегрироваться, подняться как можно выше. Обрасти связями, стать своим, незаменимым. И только тогда начать выкачивать технологии и внутреннюю кухню. Он не грабил банк. Он стал кассиром в этом банке и годами выносил деньги мелкими партиями.

Но его главной целью был «Хронос». Технология, способная перевернуть всё, его личный Святой Грааль. И вот тут он столкнулся с непредвиденным препятствием – с моим отцом. Гениальным, неподкупным, фанатично преданным своей работе. Его нельзя было купить. Нельзя было запугать.

Он попробовал, очевидно, руками Кэзуки, но это закончилось не так, как он планировал.

На место моего родителя поставили его зама, Сугиту. Вот только как учёный он и в подмётки не годился, поэтому и лабораторию пришлось законсервировать, а разработку прекратить.

И тогда Амано начал паниковать. Его спонсоры или наниматели из «ITO Corp» требовали результат. И он стал искать обходные пути, поэтому и вышел на меня. Он следил за мной всё это время в надежде, что гениальный отец мог что-то передать мне – чертежи, формулы, ключи. Что я, сам того не ведая, являюсь носителем технологии. Его интерес ко мне, его ярость, его попытки то убрать меня, то приблизить – это была не личная неприязнь, скорее профессиональная необходимость. Пропуск, который он дал мне через Фурукаву, – это была не доброта. Это была приманка. Он надеялся, что я проберусь в лабораторию, активирую что-то, и это что-то он сможет перехватить и продать.

А когда стало ясно, что я либо ничего не знаю, либо слишком осторожен, он решил набить карманы. Забрать всё, что можно украсть здесь и сейчас, и бежать. К своим хозяевам или на вольные хлеба, неважно, зато с полными карманами наших денег и секретов. Его карьера в Vallen закончена, зато обеспечена пожизненная роскошь за счёт обломков империи, которую он предал.

Я откинулся на спинку кресла. В горле пересохло, а лоб покрылся испариной. Передо мной на столе лежала не просто папка с компроматом. Лежала история падения. История человека, который ради наживы готов был уничтожить всё на своём пути.

Я медленно провёл руками по лицу. Затем мои пальцы сами потянулись к клавиатуре. Я открыл новый документ. Чистый, белый лист.

И начал печатать. Заголовок: «Служебная записка. Для Главы Корпорации Vallen Масуде Кацу. По вопросу о деятельности заместителя начальника службы безопасности Такаши Амано.»

Охота была окончена. Теперь начинался суд.

Этот кабинет был легендой в нашей компании. Лишь немногие смертные, и то из числа приближенных к небожителям, могли похвастать, что видели его изнутри.

Мои шаги беззвучно тонули в густом ковре, а собственное сердцебиение грохотало в ушах громче любого барабана. Он сидел за столом полированного красного дерева, изучая что-то на мониторе.

Я остановился на почтительном расстоянии, чувствуя, как под прицелом его пока что не обращённого на меня внимания всё моё нутро сжимается в ледяной ком. На столе, рядом с его правой рукой, лежала моя служебная записка. Я узнал её издалека.

Наконец он провёл рукой по воздуху, и монитор плавно скрылся в столешнице. Он поднял на меня свои глаза. Они были тёмными, почти чёрными, и в них не было ни гнева, ни любопытства. Лишь бездонная, всепроникающая глубина, в которой тонули надежды и карьеры тысяч людей.

– Канэко-сан, – его голос был низким, бархатным, идеально вписывающимся в окружающую тишину. Он не был громким, но каждое слово отпечатывалось в сознании. – За десятилетия у руля этой корпорации я видел многое. Карьеристов, готовых растоптать любого на пути к креслу повыше. Параноиков, видящих заговор в каждой опечатке в отчёте. Гениев, сгоравших за своими идеями. Но чтобы кто-то… – он сделал почти незаметную паузу, взял в руки нож для бумаги и повертел его в длинных, узловатых пальцах, – одним махом перепрыгнул через головы всего правления, проигнорировал все корпоративные протоколы и лично отправил мне… это, – он легко ткнул лезвием в папку с моей запиской, – такую целенаправленную наглость я вижу впервые.

Он откинулся в кресле, отложив нож. Его взгляд стал тяжёлым, физически ощутимым.

– Вы понимаете, на какой риск вы пошли? Вы не знали, кто его прикрывает, кто в сговоре. Вы могли ошибиться в расчётах. Или нарваться на мою… принципиальную неприязнь к самоуправству. Один неверный шаг – и ваша карьера, ваша репутация были бы уничтожены. Стерты в порошок.

– То, что я выяснил, было слишком опасно и важно, чтобы идти «нормальным» путём, Масуда-сама, – мой голос прозвучал ровнее, чем я ожидал. Внутри всё было сжато в пружину, но года тренировок в прошлой жизни научили меня держать удар. – При условии, что я не знал, кто ещё может быть замешан, прямое обращение к вам было единственным логичным решением. Единственным человеком, чья непричастность не вызывала сомнений. Вы… явно не могли быть в сговоре.

Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки. Словно самурай, оценивший изощрённый фехтовальный приём.

– Логично. Холодная, железная логика. Она мне нравится. – Он помолчал, его взгляд скользнул по папке, а затем вернулся ко мне, став пронзительным. – И что же вы хотите получить в качестве благодарности за вашу исключительную работу? Деньги? Должность? Власть? Назовите сумму. Назовите пост.

– Я сделал это не ради благодарности или премии, – ответил я, глядя ему прямо в глаза, в эту вселенскую черноту, стараясь не моргнуть. – Я сделал это, потому что это было нужно сделать. И точка.

Он медленно кивнул, и в его взгляде, в самой его глубине, появилось нечто, отдалённо напоминающее уважение. Не к моим способностям, а к моему выбору.

– Я так и думал. Поэтому, получив вашу записку, я не стал вас сразу вызывать. Я поручил проверить каждую её цифру, каждую дату, каждую ссылку моей личной службой внутреннего аудита. Людьми, которых не купить и не запугать. И всё… – он ударил костяшками пальцев по столешнице, – подтвердилось. Улики собраны на редкость профессионально, выводы безупречны. Я не стану спрашивать, каким образом и откуда вы это добыли. В данном случае важен лишь результат. А он, бесспорно, есть.

Он поднялся с кресла. Он был невысокого роста, но в тот момент он показался мне исполином. Его фигура заслонила собой панораму города за окном.

– И я оценил ваше благородство. Которое, впрочем, предвидел, изучая ваше досье. Поэтому, раз вы ничего не просите… я попрошу сам.

Он сделал паузу, давая этим словам повиснуть в воздухе, наполниться весом и неотвратимостью.

– Место Такаши Амано опустело. Пусть даже временно, пока не уляжется пыль от этого скандала. И я хочу, чтобы его заняли вы.

Моё дыхание перехватило. Мир на секунду поплыл, пол ушёл из-под ног. Гул в ушах стал оглушительным.

– Но… я ничего не понимаю в системной безопасности… – едва выдохнул я, чувствуя, как предательская дрожь пытается пробраться в голос. – Моя специализация – логистика, операционное управление…

– Не говорите ерунды, – он мягко, но непререкаемо парировал, сделав шаг вперёд. – Вы уже доказали обратное. Вы мыслите, как стратег, действуете как следователь и обладаете чутьём на системные угрозы. Вы видите, не отдельные деревья, а весь лес и тлеющие в нём угли. Это и есть настоящая безопасность. Всё остальное – технические детали, которым можно научиться. Людей, которые научат, я вам предоставлю.

Он подошёл ко мне вплотную. Его взгляд был теперь не тяжёлым, а пронзительным, рентгеновским, видящим насквозь.

– Я понимаю, что вам требуется время на раздумья. Я даю его вам. – Он повернулся и прошёл к окну, глядя на свой город. – Но, прошу… не затягивайте с ответом. – Он обернулся, и на его губах снова появилась та же всеведущая улыбка. – Я ведь и так уже прекрасно понимаю, что вы согласитесь. Ибо другой дороги для вас больше нет. Вы перешли Рубикон, Канэко-сан. Осталось только взять в руки меч и стать императором.

Он слегка кивнул, показывая, что аудиенция окончена. Мне оставалось только молча поклониться в ответ и выйти в звенящей тишине его кабинета. Дверь закрылась за мной с тихим щелчком, окончательно отсекая меня от прошлой жизни.

Глава 28

Каору не просто изучал последний лист – он буквально жил им. Целую неделю он пропадал в лаборатории Vallen допоздна, окружённый грудой исписанных формулами листов и экранами, проецирующими криптографические алгоритмы. Он буквально выгрызал смысл из каждого символа в дневнике. На первую субботу, на традиционное чаепитие с его бабушкой, он явился с помятым видом и тёмными кругами под глазами, но с огнём одержимости в взгляде. Он еще не мог меня ничем порадовать, хотя уже с уверенностью заявил, что отдельный лист, в самом конце «дневника», посвящён не открытию, а своего роду его последней воле.

– Это не продолжение расчётов, Канэко-кун, – прошептал он, отведя меня в сторону, пока Кийоко наливала чай. – Это скорее завещание, зашифрованное завещание. Вот что он спрятал.

Даже по почерку можно было с уверенностью сказать, что эта часть писалась в лихорадочной спешке, ручка местами прорвала бумагу, строки плясали и наезжали друг на друга, однако содержимое последней главы было для Каору всё ещё за семью печатями. Формулы и уточнения на первый, и на второй, и на пятый взгляд не имели никакого привычного научного смысла, напоминая скорее бред сумасшедшего гения, но молодой учёный отчаянно пытался разобраться в первую очередь с этой частью блокнота. Он был уверен, что именно этот отрывок нужно расшифровать первым, потому что, с его слов: «всё остальное – инструкция по сборке бомбы, а это – единственная записка о том, где спрятан детонатор и как его обезвредить».

Спустя ещё неделю напряжённого, почти затворнического молчания, он всё-таки связался со мной с настоятельной и срочной просьбой встретиться. Его голос в трубке вибрировал от возбуждения и усталости. Наша встреча прошла, как и ранее, в неприметной подвальной «каморке», которая за последние недели успела пропитаться запахом бумаги и кофе. Он почти выхватил у меня дневник и с силой шлёпнул его на стол, раскрыв на последней исписанной странице.

– Я смотрел не туда! Я искал сложные физико-математические связи, а он, – тут парень нервно усмехнулся. – Он сыграл с нами в другую, куда более изощрённую игру! Смотри!

Каору стал объяснять, сводя в единую, пугающую своей продуманностью схему набросанные им на отдельном листе пометки, попутно объясняю, почему считал эти надписи не тем, чем они являются на самом деле.

– Видишь эти последовательности? Они выглядят как обозначения квантовых состояний, но их структура – чистой воды фальшивка! Она не выдерживает никакой критики с точки зрения физики. – Тут он стал водить ручкой по строкам. – Зато идеально ложится на алгоритм шифрования, который как раз только входил в обиход в то время, когда это писалось. Он не выводил новую формулу, он её имитировал. Это гениальная мимикрия под собственный стиль, чтобы никто из коллег, кто мог случайно наткнуться на записи, даже не заподозрил, что смотрит не на расчёты, а на шифр!

– В итоге это не научные данные, а скорее ребус, замаскированный под финальный, самый важный и потому самый засекреченный научный расчёт. И ответ, – тут он дрожащими от нетерпения и недосыпа пальцами достал из кармана смятый, исчёрканный с двух сторон листок. – Это была ссылка на некий ресурс в сети, по типу максимально анонимного файлообменника, проплаченного на пугающе длительный период. Отец купил этому хранилищу вечность, Канэко-кун. Он был уверен, что кто-то однажды придёт именно за этим. И он дождался. Вот только проблема – для скачивания единственного хранящегося там файла с вызывающе прямым названием «Хронос. Финал» требуется пароль.

Каору стал интересоваться у меня, что отец мог указать в качестве ключа, какое-то слово, число, дату. Пришлось напомнить ему, с горькой, съедающей изнутри досадой, что я так и не помню ничего с момента своей клинической смерти, да и с родителями не так тесно общался последние годы перед их гибелью, по рассказам знакомых. Мы разминулись во времени, и теперь эта пропасть между нами, это незнание самых простых, бытовых вещей о нём, мешало прочитать его последнее, самое важное послание.

Тогда Каору, закусив губу до крови, ткнул пальцем в один из хаотично разбросанных по странице сайта символов – стилизованное, едва заметное изображение шестерёнки. И вместо поля для ввода пароля, с тихим щелчком, открылось новое окно с контрольным вопросом. На абсолютно чёрном фоне горела всего одна, загадочная фраза: «Иногда оболочка тоже имеет значение», но что бы это значило. Мы перебрали всё, что пришло в голову: названия его проектов, кодовые слова из мифологии, даты рождения, наши имена. Ничего не срабатывало. Отчаяние начало подступать комом к горлу.

Стоп, оболочка, а что, если? В мозгу, измученном неделями стресса и неопределённости, что-то щёлкнуло. Словно замок, годами ржавевший на заброшенной двери, вдруг поддался единственно подходящему ключу. Я вскочил со стула с такой силой, что тот с оглушительным грохотом полетел на бетонный пол, и выбежал из «каморки». Перепрыгивая через ступеньки по три за раз, едва не падая на поворотах, я пулей влетел в квартиру, перепугав уже задремавшую на своём лежаке Момо. Она встревоженно тявкнула и вскочила, но я уже нёсся дальше, как ураган. Судорожно окинув прихожую безумным взглядом, я схватил портфель отца, в котором я и нашёл записи и хронограф, и в том же темпе помчался обратно.

Каору, замерший у монитора в позе напряжённого ожидания, удивлённо уставился на меня, на кожаный портфель, на моё запыхавшееся, раскрасневшееся лицо. В ответ я расстегнул замки и показал ему потёртый шильдик с выдавленным серийным номером.

– Оболочка, Каору! Он имел в виду буквально оболочку! – Я почти кричал. – Самый надёжный пароль – тот, что всегда с тобой, на самом видном месте, но на который никто и никогда не смотрит! Этот портфель! Этот номер!

С нетерпением, едва попадая по клавишам дрожащими пальцами, я ввёл заветную последовательность цифр. Экран на секунду потемнел, а затем… открылось новое окно со встроенным проигрывателем. Чёрный экран и единственная, пульсирующая кнопка «play» в центре, как зрачок гигантского кибернетического глаза. Дрожащей от возбуждения и неподдельного, животного страха рукой я щёлкнул на кнопку «play».

Видео запустилось. Человек на экране – Канэко Хироти – сидел в знакомом уже мне по «Музею» кабинету на складе 13-B. Он выглядел не просто измождённым, а опустошённым до самого дна, но его глаза горели фанатичной серьезностью. Он говорил прямо в камеру, его речь была немного сбивчива, с паузами, будто он тщательно подбирал слова.

– Если вы видите это… значит, мои худшие опасения подтвердились. Данные по моим исследованиям заинтересовали не тех людей, и чаша терпения тех, кто стоял за проектом, переполнилась. Мне пришлось изъять основные материалы и само устройство, чтобы спасти его от них… Или, может быть, спасти их от него. Однажды я уже совершил роковую ошибку, доверившись им. Не повторяйте её. Кто бы вы ни были – коллега, вор, мой повзрослевший сын… – прошу вас. Выслушайте меня. Вы держите в руках живое воплощение кошмара теоретической физики, самую страшную ошибку из всех, что только может совершить ученый.

Мы прежде думали, что открыли величайший секрет мироздания – локальное манипулирование энтропией для пересчета вероятностной волны в точке отсчета. Мы называли это «Контрольной Точкой». Красиво, не правда ли? Звучит как контроль, власть над временем.

Но это не власть, это самоубийственный паразитизм.

Устройство не создает время заново. Оно грубо, как топором, отрубает отрывает кусок от ткани реальности и заставляет его бесконечно повторяться. А платит за это не пользователь. Нет. Платит весь мир вокруг. Мы называли это «ценой наблюдателя» – тошнота, кровотечение, клеточный распад. Это был самообман. Это был не наш персональный счёт, это был крик боли самого мироздания, симптом его болезни.

Каждый откат – это не микроскопический разрыв, а рваная, кровоточащая рана микроскопический разрыв в полотне причинно-следственных связей. Кажущееся незначительным событие здесь – выпавшая из рук монетка, случайный чих прохожего – порождает лавину непредсказуемых изменений там, в тех мирах, вероятность которых мы подавили своим вмешательством. Мы не переписываем историю, мы бесконечно обкрадываем её. Мы превращаем многомерное, живое древо вероятностей в жалкую, убогую закольцованную петлю. С каждым использованием мы не приближаем, а тащим за волосы некий критический порог… порог окончательного коллапса.

Мои расчеты, мои приборы – всё подтверждает это. Но я чувствую это и на уровне инстинктов, кожей. Реальность становится хрупкой, стеклянной. Она трещит по швам, которые прошивают всё сущее, и сначала их видишь только ты один. Но трещины имеют свойство расширяться. Но однажды она может не выправиться.

Поэтому я умоляю вас. То, что вы считаете величайшим даром – есть величайшее проклятие. Оно не просто ворует ваше здоровье. Оно ворует будущее у этого мира, выдаивает его всю до капли, подменяя его бесконечным, бесплодным «вчера».

Вы должны остановиться. Не просто прекратить использовать, а стереть саму возможность его существования. Уничтожьте его. Расплавьте схему, разбейте кристалл – источник его чудовищной энергии я не знаю, как вы это сделаете, но это единственное верное решение. Ради себя, ради всех, кого вы знаете и не знаете. Ради самой идеи Завтра.

Сын… Джун… если это смотришь ты. Прости. Прости нас с матерью. Мы хотели создать чудо для тебя, а создали только боль. Наше наследие – не слава и не богатство, а этот ужас и ответственность. Я не могу попросить тебя забыть это. Но я умоляю – положи этому конец. И живи, просто живи своей жизнью. Это единственная мечта, которая осталась у твоего отца.

Монолог заканчился. Канэко Хироти замолк, а его взгляд был полон непроходящей, всепоглощающей скорбью. Он не отводил глаз от камеры ещё несколько секунд, будто пытаясь пробиться через время и расстояние, а затем видео оборвалось…

* * *

Путь к океану был самым долгим и самым важным путешествием в моей новой жизни. Мы с Каору молчали почти всю дорогу – от аэропорта Читосе до пирса в маленьком портовом городке, чьё название я тут же забыл, стёр, как ненужную пометку на черновике. Нас ждала скромная, но надежная яхта. Каору, бледный и серьёзный, молча кивнул и взял на себя штурвал. Его обычно оживлённое лицо было каменной маской, он понимал вес того груза, что мы везли. Я стоял на корме и смотрел, как остров Хоккайдо уменьшается, превращаясь в синюю дымку на горизонте.

Когда берег окончательно скрылся из виду, а вокруг нас осталось только бескрайнее, равнодушное, свинцово-серое море, мы остановили двигатель. Тишина, наступившая вслед за этим, была оглушительной. Ни гула мотора, ни городского шума. Только свист ветра в такелаже, его влажные шлепки о натянутый борт паруса да пронзительные, одинокие крики чаек.

Я достал часы. Они лежали на ладони обманчиво невесомым, холодным безжизненным грузом. Казалось, они впитывали в себя тепло моего тела, ту часть жизни, которую они же у меня отняли. Не было ни дрожи в руке, ни страха, ни сомнений. Только спокойная, абсолютная уверенность. Я поднял руку и одним резким движением швырнул их за борт.

Не было никакой драмы. Ни всплеска, ни бульканья. Мертвый металл молниеносно скрылся в тёмной холодной пучине. Я не почувствовал облегчения, только тишину. Ту самую тишину, что наступила после остановки мотора, только теперь – внутри меня.

Блокнот мы сожгли ещё накануне на пустынном берегу под присмотром старых, молчаливых скал. Пламя жадно пожирало формулы и чертежи, искры уносило в ночное небо, смешиваясь со звездами. Мы стёрли и все цифровые следы. Наследие отца не должно было достаться никому. Его единственным наследником стало забвение.

Прошли годы.

Сейчас мой кабинет находится на одном из верхних этажей башни Vallen. Не на самом верху – этажом выше заседает совет директоров, – но вид отсюда открывался всё одно завораживающий: бескрайняя, неторопливая Осака, пронизанная серебристыми жилками скоростных трасс.

В руке я держал чашку горячего кофе с насыщенным, горьковатым ароматом. Его тепло было приятным и реальным, как и всё в этой новой жизни.

Мой взгляд скользнул по идеальной, почти зеркальной глади поверхности стола из тёмного дерева и остановился на простой, но изящной серебряной рамке.

В ней не было пафосной корпоративной фотографии. Здесь, в этом тихом углу моего имперского кабинета, располагалось нечто неизмеримо более ценное. На снимке смеялась Ая. Она прижимала к себе двух маленьких девочек-погодок с моими упрямыми вихрами и её бездонными, умными глазами. Они о чём-то щебетали, заливаясь счастливым, беззаботным смехом, который, мне казалось, мог слышать даже сквозь эти герметичные, звукоизолирующие стёкла, отделявшие меня от остального мира.

В дверь постучали, и в кабинет вошел Иоширо – с папкой в руках, подтянутый и уверенный. Это был уже не тот восторженный, вечно взъерошенный юнец, а собранный профессионал, моя правая рука и, я был уверен, будущий преемник.

Судзуки по-прежнему железной рукой правила нашим старым отделом, превратив его в образцово-показательный, бесперебойно работающий механизм. А Ая… Ая построила с нуля отдел аналитики, который теперь не просто боялись и уважали, а к мнению которого прислушивались на самом верху.

Вся та битва, вся боль, весь ужас – все это осталось далеко в прошлом, на дне холодного моря. Оно навсегда осталось частью меня, шрамом на душе и памятью в клетках. Оно сделало меня тем, кто я есть, но больше не диктовало правил, не отравляло настоящее и не крало будущее.

Я сделал последний глоток почти остывшего кофе, поставил чашку с тихим стуком и повернулся к Иоширо с лёгкой, непринуждённой улыбкой.

Я когда-то проснулся в не своём теле и в другой, чужой жизни, отягощенной долгами, тайнами и чужой собакой. Теперь я просыпаюсь в своей – с любимой женщиной, детским смехом и всё той же храпящей у кровати Момо.

И этот простой, обыденный звук был самым сладким доказательством того, что долгое путешествие наконец-то завершилось. Я был дома.