Текст книги "Вендетта по-русски"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Горский заметил, что я изучаю обстановку, ухмыльнулся и тяжело опустился в кресло, одновременно взгромоздив ноги в тяжелых ботинках на стол.

– Так вот и живу, – сказал он.

– Почему он называет тебя мистер Горский? – поинтересовался я.

– А вот из-за этого, – Горский кивнул на свои ноги. – Увидел как-то, что я сижу в такой позе, и стал издеваться – мол, ты, Горский, как настоящий американский ковбой. Только коровами от тебя не пахнет. Вот и стал звать мистером. Я думаю, что это не самое хреновое прозвище. Да ты садись… – гостеприимно предложил он. – Раз босс велел нам вместе работать, придется так и делать. Я вообще-то не против. Надоело одному пахать…

– Как одному? – удивился я, присаживаясь на диван:

– У Валерия Анатольевича один телохранитель?

– Ты не понял, – снисходительно произнес Горский. – У него их мешок.

Особенно после той истории… Ну, ты понял. Ме-шок, – по складам повторил он. – Охранников. А. я-то не охранник. Ты же видишь – босс пошел на пресс-конференцию, а я остался с тобой… Там о нем другие позаботятся. А я буду смотреть телик, а может, даже пропущу пару банок пива… – Горский вытащил из ящика стола дистанционный пульт управления и нажал кнопку, но в результате заработал не телевизор, как я ожидал, а из стены выехал мини-бар, доверху заполненный банками и бутылками. Горский бросил на меня взгляд, полный самодовольной гордости. Он явно ожидал от меня восхищения, и это восхищение я ему обеспечил.

– Ого! – изумленно сказал я. – Ничего себе!

– Это куда лучше, чем целый день носиться с боссом по Москве, – признался Горский. – А денег я получаю больше, чем те мальчики, что ездят с боссом. Мне это нравится!

– И за что же тебе платят? – сказал я, ловя брошенную Горским банку «Гиннеса».

– Честно говоря, это все из-за той истории. Если бы я тогда не оказался рядом с женой босса… Так бы я и остался в Городе. Считай, что мне платят пожизненную пенсию за мое молчание, за то, что я тогда был вместе с боссом, долбил эту гребаную землю, а она такая твердая в марте…

– Но это не все, – сказал я, не спрашивая, а констатируя факт. – Есть и другие обязанности. Как, например, сейчас.

– Ну да, – Горский не стал отрицать. – Кое-какие интимные поручения.

Если бы ты оказался простым шантажистом, я бы переломал тебе руки. Ну, раз уж ты не простой шантажист, тогда мне придется заняться Колей Яковлевым, который, как Фредди Крюгер из «Кошмара на улице Вязов», – никак не соглашается сдохнуть. Может, святой водичкой его побрызгать?

– Осиновый кол в грудь, – поддержал я.

– И еще в задницу, чтобы наверняка! – предположил Горский и громко захохотал, отчего кресло под ним жалобно застонало, а подошвы ботинок, смотревшие на меня, ритмично затряслись. – Ну это все шутки, как ты понял, – сказал он, отсмеявшись. – А на самом деле…

– Что на самом деле?

– Если Яковлев действительно пошел наверх, мы не можем просто подкараулить его у подъезда и сунуть ему финку между ребер. Тут придется делать что-то более хитрое. К тому же… – Горский прикинулся Майклом Джорданом и отправил пустую пивную банку в корзину по высокой дуге. – Три очка! Так, о чем я?

– О чем-то хитром, – напомнил я, про себя подумав, что хитрость – это то, что наполняет изнутри и самого Абрамова, и его телохранителя. Каким бы простым и приятным парнем ни старался прикинуться мистер Горский, я думал о нем, как о ком-то хитром.

– Вот именно, – кивнул Горский. – Нам нужно, во первых, поймать Яковлева врасплох, а во-вторых – обставить его смерть так, что мы тут совершенно ни при чем.

– Кирпич на голову, – сказал я.

– Это примитивно, – поморщился Горский. – И, между прочим, трудно попасть.

– Это один мой знакомый так называл несчастные случаи, которые на самом деле таковыми не являются, – пояснил я. – Кирпич на голову.

– Я понял, – кивнул Горский. – Да, нужно именно такое… А потом, нужно просто выяснить, где сейчас бродит этот Яковлев? В Москве он или нет?

– Его люди уже с неделю стараются сесть мне на хвост, – сообщил я. – Сначала в Городе, потом в Москве. Они хотят забрать у меня кое-какие документы.

– Если они гоняются за тобой, – рассудительно произнес Горский, – то, наверное, Яковлев захочет с тобой побеседовать, когда тебя поймают.

Выяснить, что и как. Ты понял?

– Хочешь, чтобы я стал приманкой?

– Ты такой догадливый, – уважительно сказал Горский. – Прямо как я.

22

Похожие чувства, наверное, испытывает старый холостяк, женившийся на старости лет и внезапно ощутивший всю прелесть положения, когда многое уже не надо делать самому. Для этого есть специальный человек под названием жена, и, приходя домой, ты с удивлением обнаруживаешь, что обед готов, полы вымыты, рубашки выстираны и поглажены. Есть от чего прийти в восторг, тем более что обратная сторона этой райской жизни далеко не сразу бросается в глаза.

Так и здесь: Горский по телефону заказал для меня авиабилет до Города, по телефону же его оплатил, по телефону заказал в кабинет обед из трех блюд на две персоны. Второй персоной был я.

Не дожидаясь тонких намеков на возможные расходы, Горский выдал мне две тысячи долларов.

– Машина до аэропорта будет в половине седьмого, – сообщил он, – Есть еще какие-то пожелания?

Я пожелал поговорить по телефону. Горский пожал плечами и вышел из кабинета, оставив меня наедине с телефонным аппаратом. Впрочем, я помнил, что сказал Абрамов, – во всем здании есть только одна комната, в которой прослушивание исключено. Я находился в другой комнате. Тем не менее я позвонил Евгении Булгариной и справился о новостях. Как и следовало ожидать, тело Олега Петровича не было найдено – ни мертвое, ни живое. Пара новых деталей… О которых стоит подумать. Следующим был Гарик.

– Ты у меня не то что в долгу, – с порога сообщил он. – Ты у меня в долговой яме! Но только больше суток я этого Лернера не продержу. Приезжай и сам с ним объясняйся…

– Можешь начинать, на дожидаясь меня, – сказал я. – В Москве пропал без вести гражданин Булгарин О. П., с которым Лернер работал в Городе. Вот пусть пишет все, что знает о Булгарине, пусть доказывает, что не имеет к этому делу никакого отношения. Я приеду сегодня вечером, поздно, и с утра включусь в работу. Еще какие новости?

– Домой лучше не ходи. Дело не в Филине, а в том, что, кроме наших ребят, там еще торчат парни из ФСБ, причем ничего конкретного они не говорят. Мой человек в ФСБ тоже не может ничего объяснить. Якобы это идет не от местного начальства, а аж из Москвы.

– Да, я в курсе, – сказал я, чем, видимо, поверг Гарика в крайнее изумление.

– Ты там в каких сферах вращаешься, а? Ты случайно не погряз в кремлевских интригах? Говорят, это очень прибыльное дело…

– Я возвращаюсь в город сегодня, – повторил я. – Я тебе позвоню. А ты пока не распространяйся о моем возвращении. Пока.

– То есть скоро мне придется кричать о твоем возвращении на каждом углу? – предположил Гарик – Я правильно понял?

– Правильно. И наведи еще справки по последним действиям Гиви Хромого против банды Кожаного. Или наоборот – Кожаного против Гиви.

– Так Кожаного убили, – сказал Гарик. – Грохнули у его собственного дома. Люди Кожаного думают, что это дело рук Гиви, и смазывают свои помповые ружья. Скоро займутся боевой раскраской, а там выйдут на тропу войны.

– Ясно, – сказал я и положил трубку. Стало понятно, что дальше засиживаться в Москве мне нельзя. Иначе Гоша, Сыч и прочие горячие парни начнут стрельбу, не дождавшись меня. А я кое-что хотел сказать им. Нечто вроде приветственного слова при открытии торжественного мероприятия. А вот человеку из московского ГУВД, племяннику шефа Гарика, я из этой комнаты звонить не стал. Не захотел. Да и времени до отъезда в аэропорт оставалось всего ничего.

Мистер Горский был настолько любезен, что поехал провожать меня в аэропорт. Вместе еще с двумя парнями из службы безопасности корпорации – с квадратными челюстями и сплющенными боксерскими носами, в одинаковых шерстяных костюмах они выглядели близнецами. Мистер Горский помыкал ими с завидной бесцеремонностью.

– Едем на скромной тачке, – сообщил он мне в подземном гараже. – Чтобы не выделяться.

Скромная тачка в корпорации «Вавилон 2000» называлась не «Запорожец», а «Крайслер». Сев в машину, я снова увидел в зеркальце сломанный нос водителя и повернулся к Горскому:

– Я тут вспомнил про одного парня… Он работал в конторе Булгарина. И в первый день, как я сюда приехал, этот тип следил за мной. Наверняка по приказу Булгарина. Невысокого роста, широкоплечий, бывший боксер или борец.

Лет двадцать пять – двадцать семь. Нос сломан В конторе Булгарина он состоит кем-то вроде начальника службы безопасности. Крутится на входе и отпугивает посетителей своей рожей. Если бы ты мог его разговорить…

– Я мог бы его разговорить, – кивнул Горский. – Вот посажу тебя на самолет и займусь.

«Крайслер» летел по омытым дождем московским улицам и вскоре вырвался на шоссе, ведущее к аэропорту. Горский оптимистично мычал какую-то мелодию, потом скорчил досадливую мину, хлопнул себя по лбу и сказал:

– Чуть не забыл! Вот тебе для связки. – Откуда-то появился сотовый телефон. – Действует по всей европейской части России, за него проплачено вперед, так что о деньгах не думай. Отдашь, когда закончим.

– Отдам? А я-то думал, что вы, богатеи, кидаетесь такими игрушками направо и налево.

– Не были бы мы богатеи, если бы кидались сотовыми телефонами направо и налево, – важно произнес Горский, и я понял, что это повторенная мысль его босса.

В аэропорту Горский устроил мне внеочередной проход через паспортный контроль, хотя я его об этом не просил.

– Особо там не затягивай, – напутствовал он меня. – Сразу бери быка за рога. И звони.

– Непременно, – пообещал я и направился к группе пассажиров, ожидавших рейса на Город.

23

Самолет принадлежал частной авиакомпании, а поскольку Горский мне об этом не сообщил, приятная новость достигла моих ушей на высоте трех тысяч метров.

– Наш самолет набирает высоту, – сказала стюардесса. – Как и наша авиакомпания. Сегодня мы открываем регулярное пассажирское сообщение с Москвой, и по этому поводу наша молодая энергичная авиакомпания дарит всем пассажирам небольшие сувениры. Всем раздали значки в форме маленького самолетика, и маленький мальчик, сидевший впереди меня, пришел в дикий восторг. Мой восторг был куда меньшим, особенно при известии о том, что для данной авиакомпании это не только первый рейс из Москвы, но и первый рейс после получения ими лицензии. Вспомнил, что самолет, в отличие от компании, показался мне очень старым. Мое воображение немедленно нарисовало картину его падения, саморазрушения в воздухе, столкновения с другим самолетом и прочие варианты, при которых слова «счастливого полета» будут звучать как посмертное издевательство. В такой ситуации, правда, была и своя мрачноватая прелесть. Филин, Николай Николаевич Яковлев, Абрамов и еще ряд людей будут долго мучить себя тщетными догадками, какую информацию унес я с собой в могилу и какую оставил в тайниках на черный день, а также была ли авиакатастрофа случайной, или ее организовал некий враг. Я разорву связь между ними, я останусь непораженной мишенью… Хорошенькая эпитафия, ничего не скажешь.

При заходе самолет несколько раз изрядно тряхнуло, но затем все наладилось, и перспектива воздушной катастрофы исчезла, что, однако, не делало намечающуюся интригу менее смертельной. Я подумал, что в подобных ситуациях все участники игры стараются запудрить друг другу мозги, но самые рьяные настолько этим увлекаются, что сами перестают понимать, где ложь и где правда, и каков процент лжи в тех двух словах, что они сейчас произнесли. Булгарин пудрил мозги мне, я – Абрамову, он отвечал мне тем же… Николай Николаевич Яковлев при встрече не преминет толкнуть какую-нибудь патриотическую речугу вроде тех, которыми он поднимал на великие дела Леонова и остальных. Есть еще Лернер, профессия которого состоит в запудривании мозгов. И я подумал о Филине, который был чужим в этой компании по одной простой причине – Филину не надо было врать. Он был откровенным убийцей на коммерческой основе, он брал деньги и убивал безо всякой посторонней болтовни. Искренний парень. Только почему-то я не горел желанием вновь с ним встретиться.

Я опять припомнил узкий проулок, ствол, глядящий мне в лицо, удивленные глаза Филина… Как бы то ни было, но я вернулся в Город, а значит, я вернулся на территорию Филина. Он был где-то здесь и вряд ли собирался промахнуться вновь.

Возле аэропорта я взял такси и поехал в Город. По пути я обдумывал возможные варианты и остановился на возвращении в гостиницу «Колос», бывший Дом колхозника. Люди Николая Николаевича едва ли ожидают такого. Они наверняка думают, что я буду обходить гостиницу стороной, памятуя тот поздний визит, закончившийся выламыванием двери. Но я не злопамятен. Тем более что за номер заплачено.

Я рассчитался с таксистом и зашагал к гостинице. Оглядев автостоянку, я увидел там свой «Шевроле». То есть не мой «Шевроле», а машину, предоставленную мне Ольгой Петровной Орловой. Тем не менее я испытал удовольствие, как будто обнаружил старую и дорогую вещь, некогда утерянную, а затем случайно найденную. «Шевроле» стоял в том же месте, где я его оставил несколько дней назад, – свидетельство того, что в этом мире кое-что еще остается неизменным. Мелочь, но приятно. Я поднялся на пятый этаж, подмигнул дежурной и направился к своему номеру.

– Вы вернулись? – запоздало спросила дежурная, обращаясь уже к моей спине.

– Вернулся, – сказал я. – Надеюсь, дверь починили и раму заколотили?

– Да, – дежурная подумала и добавила не столь уверенно:

– Кажется.

– И незваных гостей у меня в номере нет?

– Конечно! Примите наши извинения за тот инцидент… – Ей пришлось кричать, чтобы слова достигли моих ушей. А «инцидент» она произнесла как «инцендент». Я улыбнулся и вставил ключ в замочную скважину. Потом выждал несколько секунд. Но никто за дверью не шевельнулся, не взвел курок и не выпрыгнул в окно. Тишина как на кладбище. Я посмотрел в сторону дежурной по этажу и помахал ей рукой. Все нормально. Я отпер дверь и вошел в номер.

Зажег свет и на долю секунды зажмурился. Потом открыл, глаза, огляделся… И разжал кулак. Столбик из пятирублевых монет, завернутых в плотную бумагу, упал в карман плаща. Левой рукой я поставил сумку на пол. Они не только починили замок и заново заколотили оконную раму, они навели здесь образцовый порядок. Не хватало только приветственного транспаранта: «Добро пожаловать, Константин Сергеевич!». Но и без оного мне было приятно сюда вернуться, ведь это был мой «домозаменитель».

Завтра предстояло многое сделать, поэтому я собирался хорошенько выспаться. Белье было свежим, белоснежным и едва ли не хрустящим. Класть в такую постель уставшее немытое тело было бы кощунством, и я отправился в душ. Стоя под струями теплой воды, я вспоминал десятки подобных моментов в своей жизни, когда, вернувшись домой после изнурительных и небезопасных приключений, я опускался на свой старый продавленный диван, закрывал глаза, что не мешало мне точно подносить к губам бокал с мартини, если у меня был мартини, или с чем-то другим, не менее расслабляющим… Что еще? Ласковый взгляд на окружающие меня предметы, замершие на своих местах, покрытые пылью, которые, как и «Шевроле» на автостоянке, подтверждали, что не все меняется в мире… Пусть хотя бы книжный шкаф остается на прежнем месте. Мне нужно иметь точку опоры. Что еще? Еще можно было позвонить Ленке и сказать:

«Я дома», а потом сразу бежать открывать дверь, чтобы через считанные секунды она уже была рядом со мной на диване, и можно было ничего не делать, просто сидеть рядом, говорить или даже молчать… Положить голову на ее теплые колени, чувствовать ее нежные пальцы…

Я что, забыл выключить телевизор? Я вышел из ванной комнаты с полотенцем на бедрах и сразу же понял, что лучше было это полотенце использовать по-другому: например, завязать в узел на одном конце, намочить его, чтобы было тяжелее, и крутить этой штукой вроде пращи… Хотя вряд ли это меня бы спасло. Меня уложили первым же ударом в челюсть. От этого удара я отлетел назад, ударился спиной и затылком об косяк и сполз на пол, успев попутно получить пару пинков в ребра. Мое лицо постепенно смещалось вниз, вскоре оказавшись там, где только что были ребра. Неудивительно, что третий удар кроссовкой разбил мне лицо. Рот оказался полон крови, а голова – полной тумана. Меня выключили, как телевизор. Так мне, лопуху, и надо.

24

Но в одном я не ошибся – телевизор действительно работал. Они включили его, чтобы заглушить все прочие звуки. Это был ночной канал, и это была очередная серия очередной трансляции «Семнадцати мгновений весны». Если бы мне не выбили зуб, не разбили лицо и не врезали по ребрам, я бы даже и ухмыльнулся, глядя на троих мужиков, уставившихся в экран, как кролик в пасть удава.

" – А теперь расскажите мне о пасторе, – сказал Мюллер. Штирлиц сделал лицо умненького мальчика, которому учитель незаслуженно поставил четверку, и буркнул:

– Вот с этого и надо было начинать.

– Мне лучше знать, с чего начинать – немедленно заорал Мюллер".

– Вот в точности наш шеф, – прокомментировал сцену один из троих. – Сначала одно, потом другое, а наорет все равно на тебя, будто ты виноват, что у него семь пятниц на неделе…

– Он очнулся, – пихнул его в бок второй, показывая на меня. Третий просто подошел ко мне и еще раз пнул меня. Я мог понять его недружелюбное поведение: это был тот самый тип, которого я несколько раз двинул затылком об пол в леоновской квартире. Ему было на что обижаться. Выглядел он уже лучше, чем в тот момент, когда я оставил его лежать на полу. Я хотел сказать ему что-то вроде «Привет», но смог издать только хрип. Я сплюнул на пол сгусток крови и обломок зуба и укоризненно посмотрел на троих своих гостей.

– Скажи спасибо, что не убили, – сказал в ответ первый.

– Еще успеем, – рассмеялся второй.

– Это точно, – мрачно подтвердил третий. Я помнил его фамилию – Семенов. И ой не согласился бы с мнением Валерия Абрамова, что месть – это тупое чувство. Семенов выглядел как прирожденный мститель. Я подумал, что его стоит опасаться. И снова сплюнул кровь на пол. Во рту у меня было слишком много крови.

– Короче, – сказал первый, взглянул на часы. – Время позднее, всем надо домой, так что не будем тянуть резину. Ты знаешь, кто мы, мы знаем, кто ты.

Дальше: что нам нужно. Ты забрался в чужую квартиру и забрал оттуда чужие вещи. Их нужно вернуть.

– Все? – проговорил я разбитыми губами, которые казались мне в этот момент толстыми, как у негра.

– Ты должен прекратить распространять слухи, порочащие честь и достоинство офицеров ФСБ, – строго сказал второй. Я рассмеялся.

– Ну что вы, ребята? – медленно произнес я. – Какая честь? Какое достоинство? Вы втроем избили одного, к тому же голого, мужика. Не волнуйтесь, к вам эти слова не имеют никакого отношения – ни честь, ни достоинство… Третий хотел мне врезать, но первый его удержал.

– Мы могли бы действовать против тебя официально, – сказал второй. – Возбудить уголовное дело о распространении клеветы… О незаконном вторжении в квартиру Леонова. Об ограблении квартиры Леонова. Мы могли это сделать.

– А что ж не сделали? – осведомился я. – Или вы любители неформального общения? Неформалы от ФСБ? Черта с два вы можете что-то сделать официально!

Я, видите ли, незаконно вторгся к Леонову, а этот тип, что, законно? – Я показал на Семенова.

– Орлова больше не является твоим работодателем, – напомнил второй. – Она решила прекратить расследование смерти сына, согласившись с официальной версией. Очень мудрое решение. Так что у тебя больше нет оснований ворошить это старое барахло. И нет оснований утаивать документы, принадлежащие бывшему сотруднику ФСБ. Я имею в виду Павла Леонова. Давай, что нашел, и расстанемся по-хорошему.

– Ты мудр, как три Штирлица, – ответил я, и все трое, не сговариваясь, посмотрели на экран телевизора. – Я отдам тебе леоновские бумажки, а вы меня подвесите к потолку, как леоновского сына, да? Трое переглянулись.

– Если ты не отдашь эти бумажки, мы с тобой точно сделаем что-нибудь нехорошее, – пообещал Семенов. – У нас богатая фантазия и богатый опыт.

– Неужели? – Я негнущейся рукой зацепил полотенце, подтянул к себе и набросил на бедра. – Это чтобы ваша фантазия не забрела слишком далеко, – пояснил я свои действия. Семенов выматерился.

Я осмотрелся кругом – мой номер, бывший десять минут назад образцом чистоты и порядка, снова был разгромлен. И когда они успели устроить такой бардак?

– И вы опять ничего не нашли, – констатировал я. – И не найдете. Потому что я не такой кретин, чтобы таскать ценные вещи с собой. Или хранить их в номере. Это гарантия моей жизни, и она, как смерть Кащея, спрятана весьма и весьма основательно.

– Или ты скажешь, где, или я буду ломать тебе поочередно все пальцы на руках, – предложил Семенов. – Устраивает?

– Я могу умереть от болевого шока, – возразил я. – Мне никогда не ломали все пальцы, только по одному. Я могу не вынести такой ужасной пытки.

А бумажки спрятаны не просто так. Если я не подам о себе вестей в течение двух недель, бумаги пойдут в прессу. Надо это Николаю Николаевичу?

Они явно растерялись. Им велели выбить у меня документы, а потом ликвидировать. Самоубийц-висельников с разбитыми лицами не бывает, поэтому меня бы, вероятно, вывезли за город и утопили. И они с удовольствием это сделали бы, особенно Семенов, но главной их задачей все-таки была не моя смерть, а картриджи с леоновскими мемуарами. И они растерялись. На лице первого читалось большое желание сбегать к начальству и спросить совета, но…

– Есть такой вариант, – сказал я. – Вы извиняетесь передо мной и едете по домам. И больше не попадаетесь мне на глаза.

– Ха-ха, – сказал первый. – У меня есть тоже предложение: мы выкидываем тебя из окна. Черт с ними, с бумажками.

– Очевидно несовпадение позиций договаривающихся сторон, – заключил я.

– Надо искать компромисс.

– Надо тебе яйца оторвать, – душевно предложил Семенов.

– То-то ты все под полотенце заглядываешь, – понимающе кивнул я. – Ну хорошо, вот такая идея: вы оставляете меня в покое, я отдаю вам то, что я забрал у Леонова в квартире и не треплюсь на эту тему. Идет?

– Идет, – сказал первый. – Давай сюда бумажки.

– Иногда создается впечатление, что вы не хотите достичь компромисса, – сказал я. – Мне нужны гарантии, что вы меня не тронете.

– Гарантирую, – быстро сказал первый. – Давай бумажки.

– Не будь таким дураком, – попросил я. – Мне нужны гарантии от самого.

От Николая Николаевича. Я хочу с ним встретиться и лично отдать ему леоновские мемуары. А он пусть лично мне гарантирует безопасность. Ему я поверю.

– Он с такой швалью не встречается, – сказал третий.

– А с какой швалью он встречается? – огрызнулся я. – С тобой, что ли?

Короче, не будет Николая Николаевича, не будет мемуаров. А чтобы он понял, что ему обязательно нужно со мной встретиться, скажите ему: «Есть писатели мертвые, а есть писатели живые».

– Чего-чего? – первый посмотрел на остальных. – И что, из-за этой ерунды он кинется тебе навстречу?

– Помчится, – заверил Я. – Со страшной силой. Не перепутайте: «Есть писатели мертвые, а есть живые». Он поймет.

– А если не поймет?

– Тогда добавьте, что я могу организовать ему встречу с живым писателем. Это должно привести Николая Николаевича в неописуемый восторг.

– Ну хорошо, – задумчиво произнес первый. – И когда ты хочешь встретиться? И где?

– Понадобится время. Одни сутки. Чтобы и мне, и Николаю Николаевичу как следует подготовиться. В шесть часов утра. Завтра. В цирке.

– В цирке? – поморщился второй. – Там же холодно… Да еще в шесть утра.

– А ты не приходи, – усмехнулся я. – Пусть Николай Николаевич один приходит, без эскорта… Согласны? В шесть утра, в цирке?

– Тебе позвонят, – сказал первый. – Сегодня до десяти утра будь в номере. Тебе позвонят. Ты узнаешь наше решение. Они переглянулись, как нерешительные гости, чувствующие, что уходить уже пора, но не решающиеся сделать это в одиночку. Потом первый все-таки мотнул головой в сторону двери, и двое других последовали за ним.

– Все хорошо, – сказал я им вслед. – Только Семенова завтра с собой не берите. Я на него обиделся. Могу и зашибить сгоряча. Семенов дернулся было назад, но его снова сдержали.

– Если я еще раз! – прохрипел Семенов, ненавидяще глядя на меня. – Еще раз с тобой столкнусь! Одному из нас – кранты! Точно!

– Это цитата, – разочарованно заметил я, садясь на корточки. Затем медленно встал на ноги, использовав дверной косяк как опору. – «Три мушкетера». Рошфор говорит Д'Артаньяну: «Если мы еще раз встретимся, то один из нас убьет другого». И что ты думаешь? Через двадцать лет Д'Артаньян таки замочил этого придурка. Так что, Семенов, заходи двадцать лет спустя после обеда. Буду ждать. Семенов неожиданно улыбнулся.

– Я тебя убью, – пообещал он. – Поболтай напоследок, идиот.

И они ушли. Я снова посмотрел на свой разгромленный номер, потом проковылял в ванную комнату, увидел свое лицо в зеркале и простонал:

– Вот гады…

В таком виде я даже себе не нравился. Но самое главное – без пяти десять они позвонили. Еще бы им не позвонить! И, конечно, они были согласны.

25

– У тебя есть ровно один час на все твои дела с Лернером, – сказал Гарик. – Я обязан его сегодня же выпустить.

– А показания по поводу своих отношений с Булгариным он написал?

Гарик молча раскрыл папку и показал мне лист бумаги, исписанный примерно наполовину.

– И это все?

– Все. Лернер утверждает, что отношения были чисто деловыми и закончились, когда Булгарин перебрался в Москву. По поводу исчезновения Булгарина никаких соображений у него нет. Вовсю протестует и грозится пожаловаться в прокуратуру. Я буду тебе очень признателен, Костя, если ты сдержишь свое слово и сделаешь так, чтобы все закончилось без скандала. Что у тебя, кстати, с лицом? Это в Москве?

– Нет, это уже здесь. Группа встречающих. – Я вспомнил, что в автобусе, когда я ехал на встречу с Гариком, пассажиры с опаской или с брезгливостью посматривали в мою сторону. Все удары, полученные мною за ночь, проявились теперь на моей физиономии, как проявляется изображение на фотобумаге. Давно я не видел столь мерзких фотографий.

– Ну, в этом есть и свои плюсы, – оптимистично заявил Гарик. – Рожа у тебя так распухла, что никакой филин не узнает. О нем, кстати, никаких вестей. Как сквозь землю провалился. Тот мужик, которого он послал в церковь за конвертом, описал его внешность, но так приблизительно, что… – Гарик махнул рукой. – А ты его запомнил? Поможешь фоторобот составить?

Я задумался и снова воскресил в памяти ту сцену в проулке – выскакивающий невесть откуда Филин, хлопки выстрелов, падающий Гарик, потом милиционер… Потом между мной и Филином не оказывается никого, и вроде бы я должен видеть его лицо…

– Нет, – покачал я головой. – Не помню. Я как-то избирательно запомнил: помню, как он прищурил глаза. Еще в ствол я смотрел. А лицо как-то не запомнилось. Потом я отпрыгнул в сторону, а Филин пропал.

– Улетел, – скептически произнес Гарик. – Н-да… Тем не менее тебе жутко повезло, что он промазал. В упор ведь промазал.

– А ему не повезло? – обиделся я. – Ему не повезло, что у меня осечка вышла? Я бы там из него мишень бы сделал дырявую!

– Может, вы там договорились? – предположил Гарик. – Делаем вид, что стреляем друг в друга, а сами пуляем в воздух и расходимся подобру-поздорову… Ну, не скрипи зубами, я пошутил. Иди к Лернеру, он в следственном изоляторе, как ты и просил. Там предупреждены о тебе.

– Не пойдешь со мной? – повернулся я в дверях к Гарику.

– Разве что поскачу на одной ножке, – ответил тот. – Меня утром сажают за стол, а вечером вынимают и везут домой. С тростью не хочу ходить. Хватит нам и Гиви Хромого.

– Да уж, – согласился я. – Гиви Хромого номер два Город не переживет. С Гиви мне тоже надо было встретиться. Но позже, чуть позже. Сначала Лернер.

Сначала бывший юрист Олега Булгарина. Я должен его разговорить. Не для протокола, не для официоза, а для себя. Неформальные методы правосудия…

Хм. Я вспомнил ночных гостей, также считавших себя неформальными борцами за некие идеалы. И я вдруг подумал о том, что у нас с ними слишком много общего. Правда, я никогда не буду убивать девятнадцатилетних парней и подвешивать их на крюке из-под люстры. Но я могу сделать кое-что и похуже.

Потому что считаю, что прав я, а не они. Потому что считаю, что у меня есть основания так действовать. Хотя бы в память о Юре Леонове. Хотя бы из-за этого.

– Доброе утро, – сказал я, войдя в камеру Лернера. Дверь за мной с лязгом затворилась, и стали очевидны все прелести изолятора: тусклая лампочка под потолком, сквозняк и вонь.

– Так. Значит, мне подбросили соседа для компании? – осведомился Лернер, и в его голосе смешались радость и подозрение, что подбросили ему не простого соседа, а «наседку» – стукача. Нотариус даже на нарах выглядел вполне респектабельно: толстый шерстяной свитер, спортивные штаны и кроссовки, надетые опять же на толстые шерстяные носки. Лернеру было за пятьдесят, он был гладко выбрит, а когда я сел рядом, то ощутил пробивающийся от него слабый запах туалетной воды.

– Александр Исакович, – представился он. – С кем имею честь?

– Это неважно, – сказал я. – Маленькое уточнение: я не ваш сосед. Я тот, из-за кого вы здесь сидите.

– Можно ударить вас в лицо? – вежливо спросил Лернер.

– Если найдете там свободное место. Масса людей желает ударить меня в лицо, и большинство из них оказалось шустрее вас, Александр Исакович. Но дело не в том. Дело в том, как вытащить вас отсюда.

– Это элементарно, – сказал Лернер. – Открыть эту дверь, а дальше я выйду сам.

– И что дальше? Далеко вы уйдете?

– Домой, – сказал Лернер, но уже не так уверенно. – Что вы имеете в виду, молодой человек? Что значит «далеко вы уйдете»? Это угроза?

– Это предостережение, – возразил я. – Находясь в этой камере, вы были в безопасности. А вот за пределами камеры, за пределами этого здания… Кто знает.

– Ну да, – скривился Лернер. – Теперь выясняется, что вы мой благодетель и я вам должен быть по гроб обязан! Я член российской гильдии юристов и…

– Гильдия вас не спасет в этой ситуации. Вы обладаете слишком опасной вещью, Александр Исакович.

– Это вы про мою сберкнижку?

– Нет, это я про завещание Олега Петровича Булгарина.

Лернер недоверчиво покосился на меня, вздохнул и утомленно произнес, драматично потрясая руками:

– Я уже пятьсот раз говорил, что никакого завещания у меня нет. Я говорил это тому человеку, который меня допрашивал, я написал это в своих показаниях…