Текст книги "Вендетта по-русски"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Коврик или Гиви? – уточнил Кожухов.

– Оба. Ребята Гиви поймали какого-то оболтуса, который вроде оставил в офисе зажигалку с парой граммов пластида…

– Даже так? – Кожухов подался вперед.

… но когда я вчера расставался с Гиви, этого террориста они еще не разговорили.

– Ага, – кивнул Кожухов, откидываясь на спинку стула.

– … потому что этот пацан все время теряет сознание. Ну, как только он придет в себя…

– Я понял, спасибо, – сказал Кожухов и посмотрел на Гошу. За стеклами очков его глаз не было видно, но Гоша вдруг загрустил. – Так тебя послал Гиви?

– Нет. Меня никто не посылал. Я человек вольный. Вот захотелось мне сюда наведаться, я наведался. Рассказал про дела Гиви Хромого. Потом встану и уйду.

– А хрен тебе! – не сдержался Гоша.

– Спокойнее, Гоша, – снова посмотрел на него Кожухов. – Тебе как раз не мешало бы помолчать. Деятель, блин… – Кожухов вспомнил про стоящий перед ним бокал с пивом и залпом допил содержимое. – Тебя как зовут? – спросил он меня.

– Константин, – ответил я.

– А меня Вася зовут, – сообщил Кожухов.

– Я знаю, – сказал я. – Я много чего про тебя знаю, Вася.

– Например? – криво улыбнулся Кожухов. – Расскажи что-нибудь. Чтобы я понял, какого черта тебе здесь нужно.

– При всех? – Я кивнул на Гошу, Сыча с пистолетом в вытянутой руке и остальных.

– А что? У меня от своих парней секретов нет, – заявил Кожухов. Очень опрометчиво заявил.

– Хорошо, – сказал я. От Николая Николаевича давно вестей не было?

Вся компания уставилась на Кожухова. Посмотреть было действительно на что. Кожухов снял очки, протер стекла, снова их надел. Потом снова снял. И убрал в карман. Помассировал подбородок. Нахмурил брови. Потом резко встал и, не глядя в мою сторону, буркнул:

– Пойдем, Костя, поговорим.

– Один на один? – уточнил я.

– Само собой, – Кожухов показал на неприметную дверь за стойкой бара. – Туда пойдем.

– А мне-то что делать? – подал голос Сыч. – Держать его на мушке или нет?

– Я сам буду его держать на мушке, – зло проговорил Кожухов, вырвал у Сыча пистолет и показал дулом на дверь. – Туда, Константин.

– Как скажешь, – миролюбиво отозвался я. А ноги у меня были как ватные.

27

Я, конечно, знал, что мир тесен, но не до такой же степени. Гоша, которому Паша Леонов лихо сломал руку, оказывается подручным Пашиного бывшего сослуживца.

Да еще этот взрыв в офисе Хромого… Глядя на то, как перемигиваются Кожухов и Гоша, у меня возникло сильное подозрение, что я, сам того не желая, попал в точку – и сейчас сидел лицом к лицу с организатором взрыва. Я угадал, но эта догадливость могла мне выйти боком.

– Откуда знаешь про взрыв? – притворно-лениво проговорил Кожухов, поглаживая рукоять пистолета. – Кто тебе рассказал?

– Никто, – развел я руками. – Никто мне ничего не рассказывал. Просто заезжал вчера к Гиви, посмотрел, как он переживает, как виновных ищет…

– Это Гоша, – нехотя буркнул Кожухов. – Гоша, придурок. Взял молодого пацана к нам, решил его проверить в деле… Проверил. Говоришь, взяли его пацаны Хромого?

– Угу, – подтвердил я. – Вчера же и взяли. Но он молчит. Если бы он раскололся, то вы бы тут пиво не распивали.

– Согласен, – кивнул Кожухов. – Он-то не раскололся, а вот если ты сейчас побежишь Гиви стучать…

– Зачем было говорить, что это Гошиных рук дело? – удивился я. – За язык-то никто тебя не тянул, Вася.

– Так ведь ты здесь не из-за Гиви и не из-за взрыва, – сказал Кожухов.

– А зачем ты здесь? Что-то тебе здесь нужно, раз ты сюда сунулся. Гоша и другие парни за дверью, у них очень хорошая память, они очень хотят крови, но ты все равно сюда полез. Зачем?

Мало того, что я оказался специалистом по мгновенному раскрытию загадочных взрывов, я еще и стал в глазах Кожухова героем-камикадзе. Я не стал его разочаровывать и объяснять, что я понятия не имел о нахождении в «Золотой антилопе» Гоши и прочих своих знакомых. Не очень хороших знакомых.

Кожухов выжидающе смотрел на меня, продолжая вертеть пистолет в руках, но какие бы траектории ни выписывал «ТТ», его ствол был непременно направлен в мою сторону. Я медленно опустил руку в карман плаща – пистолет перестал вертеться – и вытащил свою визитную карточку. Потом положил ее на стол перед Кожуховым.

– И что с того? – спросил Кожухов. – Это не ответ.

– Ответ в том, что я по поручению Ольги Петровны Орловой расследую смерть ее мужа, Павла Александровича Леонова.

– Паша умер? – без особого удивления произнес Кожухов. – Давно?

– Дней десять назад.

– И что там можно расследовать в его смерти? Как он умер?

– Его сбило машиной.

– Если он продолжал пить так же, как вовремя нашей последней встречи, то такая его смерть, совсем неудивительна и закономерна. Рано или поздно это должно было случиться.

– Возможно, – сказал я. – А как насчет Стаса Калягина?

– Всякое случается, – пожал плечами Кожухов. – Не повезло Стасу.

– У Леонова было другое объяснение…

– Я помню, – сдержанно произнес Кожухов.

– Он считал, что кто-то хочет убрать участников одной операции ФСБ, проводившейся в девяносто шестом году. Калягина, самого Леонова, Булгарина.

И вас, Вася.

– Что это ты мне «выкаешь»? – как бы обиженно спросил Кожухов, уходя от ответа.

– Павел рассказывал вам о своих подозрениях, – продолжил я, не обращая внимания на слова Кожухова. – Что вы ему сказали?

– Чтобы не занимался ерундой и чтобы бросил пить.

– Хорошие пожелания. Ерундой вы назвали его версию смерти Калягина?

– Естественно.

– Теперь Леонов тоже мертв. Вас это не наводит на мысль, что версия Павла вовсе не бред и что…

– Нет, не наводит, – перебил меня Кожухов. – Слушай, ты, сыщик хренов, я кое-что понимаю в этих делах, я знаю, как ФСБ может убирать ненужных людей. Стас – это не их рук дело, слишком уж грязно: убили вместе с женой, устроили пожар, да еще убивали чуть ли не табуретом по голове… Это не наш… то есть не их стиль. Вот Паша – это более похоже. Сбить машиной – это куда еще ни шло. Но Паша сильно закладывал, понимаешь? Он сам запросто мог под «КамАЗ» влететь! Безо всякого ФСБ!

– То есть вы не думаете, что можете стать следующим? – намеренно равнодушно спросил я, перебивая кожуховские выкрики. Он замолчал.

– Я думаю о смерти каждый день, – сказал Кожухов некоторое время спустя. – Когда ложусь в постель, я думаю: «Ну вот, еще один день прошел, а я все еще жив». У меня достаточно врагов и без ФСБ. Про Гиви ты сам знаешь, ну и вообще… Человек человеку волк, это стопроцентная истина. Если я кого-то не сожру, сожрут меня. Так вот и живу. И стану я следующим, не стану… Я больше боюсь умереть одиноким стариком в своей постели, когда ты, мертвый, лежишь еще несколько дней, прежде чем тебя найдут. По запаху. Вот этого я боюсь.

– А Николай Николаевич? – снова спросил я. – Как насчет него?

– Эта сволочь умел запугивать людей, – медленно проговорил Кожухов, глядя в стол. – Он много чего умел такого… Особенного.

– Его вы не боитесь?

– Я его уже боялся. Первые месяцы после того, как… После той операции, – слово «операция» Кожухов произнес с явной брезгливостью, словно говорил о чем-то фальшивом, прикрывающем яркой оболочкой гнилую сущность. – Тогда я боялся. А потом я узнал. И перестал бояться.

– Что узнали? – не понял я.

– Он умер, – просто сказал Кожухов. – Понимаешь? Он давно умер. Его послали в Чечню летом девяносто шестого года. И он попался под руку чеченцам. Я был очень этим доволен, когда узнал. Хотя чеченцев ненавижу. Вот так, – он криво усмехнулся. – А ты хотел меня напутать, да? Не было ли вестей от Николая Николаевича… Нет, не было. И не будет. Он сдох.

Я тупо смотрел перед собой. Если Николай Николаевич умер в девяносто шестом году, то кто же тогда может быть заинтересован в убийствах людей, которые с ним работали? Кто? Получалось, что никто. И тогда Стас Калягин вместе с женой были убиты ворами, а Павел Леонов попал спьяну под машину. А я занимаюсь пустым и бессмысленным делом. Хотя… Хотя оставался Юра Леонов.

В его самоубийство я поверить все равно не мог. Оставались пропавшие воспоминания Павла Леонова. И оставался тот эфэсбэшник, вломившийся в леоновскую квартиру посреди ночи и с ходу шарахнувший по мне из пистолета, даже не разбираясь, кто я и откуда. А если бы Орлова решила переночевать в квартире бывшего мужа? Боюсь, что ей пришлось бы худо.

– Ну, что молчишь? – спросил Кожухов. – Я ответил на твои вопросы? Ты доволен? По лицу вижу, что не очень…

– Павел перед смертью начал писать воспоминания о той вашей операции, – сказал я. – О Николае Николаевиче и так далее…

– Дурак, – пожал плечами Кожухов. – Что еще сказать? Он слишком много переживал по поводу своего увольнения. Надо было начинать что-то новое, а не плакать над старым.

– Новое? – Я посмотрел на пистолет в руках Кожухова. – Это и есть ваше новое?

– Да, – едва ли не с гордостью ответил он. – Это мое новое, то, что сделал я сам. И мне это нравится. У меня больше нет шефа, я ни перед кем не отчитываюсь, я делаю что хочу. Со мной мои люди. Мне это нравится, – решительно повторил он.

– А как же Гиви Хромой? – напомнил я. Он не любит таких самостоятельных деятелей. Или он станет твоим шефом, или не станет одного из вас.

– Поживем – увидим, – заметил Кожухов. Без особого энтузиазма. Он как-то погрустнел после всех этих разговоров о Паше Леонове и Николае Николаевиче, о Гиви Хромом и о страхе одинокой смерти… И, вероятно, я выбрал не лучший момент для своего вопроса.

– Вася, – спросил я не без определенного неудобства, называя сорокалетнего мужика с наметившимися на лбу морщинами уменьшительным именем.

– Вася, дело уже прошлое. Что это была за операция, после которой… – я замолчал, не зная, с чего начать перечисление событий, последовавших за загадочной операцией весны девяносто шестого года – увольнение четверых сотрудников ФСБ, гибель Николая Николаевича в Чечне, пьянство Паши Леонова… Там было слишком много последствий. И, похоже, мне были известны далеко не все из них.

– А разве Паша не написал в своих мемуарах? – быстро спросил Кожухов.

– Не до конца, – сказал я. – Он не успел. Это было моей ошибкой. Нужно было сказать, что Паша все написал и что я все знаю, просто хочу выслушать версию Кожухова и сравнить ее с леоновской… Я этого не сделал.

– Не успел? – почти радостно спросил Кожухов. – Ну и хорошо, что не успел. Пусть никто об этом и не узнает. Пусть так… – Он явно оживился, стал улыбаться, снова завертел пистолет в руках. Я его сильно обрадовал своими словами. Весьма глупо с моей стороны.

– И все-таки, – настаивал я. – За что вас четверых уволили из ФСБ? Что это была за операция?

– Нет, не дави на меня. Дело, как ты сказал, прошлое. Зачем все это заново вытаскивать? Тем более что расследованию твоему это не поможет, да и расследования, как оказалось, никакого и нет…

– Это уж я сам решу – помогут твои признания расследованию или нет. Ну, давай. Что там насчет правильного направления финансовых потоков и Валерия Абрамова?

Кожухов снова перестал играть пистолетом. Веко его левого глаза дернулось в нервном тике.

– Хм, – сказал он – Направление финансовых потоков. Да, это Николай Николаевич так говорил. Чтоб ему черти пятки в аду поджарили.

– А что это вы его так не любите? Что он вам сделал?

– Он меня втянул в это дело, – вздохнул Кожухов.

– Какое дело? – не отставал я.

– Такое! Сам знаешь, раз знаешь про Абрамова и финансовые потоки.

– Что конкретно вы должны были сделать?

– Ты меня уже утомил! – недовольно пробурчал Кожухов. – Что мы должны были сделать? Ну ты же сыщик, сам должен догадаться! Ты же знаешь ключевые слова: Абрамов, направление финансовых потоков. Пошевели мозгами!

– Абрамов – финансист, – сказал я, глядя в глаза Кожухову и ожидая утвердительного знака. – Он контролировал какие-то финансовые потоки. Вы должны были заставить его изменить направление этих финансовых потоков, так?

Кожухов медленно опустил веки и так же медленно их поднял. Это можно было расценить как демонстрацию усталости от общения со мной и как одобрение моего последнего предположения.

– И куда он должен был направить деньги? Кому? Это же связано с президентской кампанией, да?

– Хрен тебе, а не президентская кампания! – Кожухов забыл про все фокусы с поднятием век и яростно процедил сквозь зубы:

– Это все туфта! А никакая не президентская кампания…

– Ну как же, – не поверил я. – Леонов написал, что…

– Все, – решительно заявил Кожухов. – Больше ничего тебе говорить не буду.

– Хорошо, – заторопился я. – Вы должны были заставить Абрамова изменить направление финансовых потоков. Что вы для этого сделали? Что придумал Николай Николаевич?

– Кое-что, – мрачно проговорил Кожухов. – Кое-что.

– Вы угрожали Абрамову? Шантажировали его? Хотели организовать компромат?

– Ну вот что, – Кожухов поднялся из-за стола. Пистолет не крутился в его пальцах, он был направлен мне в голову. – Я не знаю, зачем я вообще с тобой разговариваю, зачем я тут с тобой сижу. Но я больше не буду отвечать на твои идиотские вопросы. Я тебе скажу кое-что. А ты меня послушаешь и если задашь мне хоть еще один вопрос после этого, то я, честное слово, разнесу тебе башку! И Гоша мне скажет за это большое спасибо! Усвоил?

Я кивнул, глядя попеременно в черное жерло «ТТ» и в бешеные глаза Кожухова. И то и другое было одинаково страшно.

– Мы вчетвером должны были сделать кое-какую вещь, чтобы Абрамов куда-то там переправил деньги, – быстро и отрывисто заговорил Кожухов. – Не очень хорошую вещь. Может быть, самое плохое, что я сделал в своей жизни. Но тогда нам сказали, что так надо. Николай Николаевич сказал. Поэтому и желаю ему теплой встречи в аду. Короче говоря, мы сделали то, что от нас требовалось. Стаса даже стошнило, но мы сделали это. Только все равно ничего не вышло. И в этом не было нашей вины. Кто-то другой просчитался – Николай Николаевич или еще кто. Все оказалось бесполезным. И отыгрались на нас. Эти сволочи, наше начальство, прекрасно знали, что Николай Николаевич занимается не совсем законными делами. Но закрывали глаза. А потом, когда наше дело провалилось, они эти свои глазки открыли. Возмутились и дали нам пинка под зад. Вот и вся история. Я не хочу вдаваться в подробности… Потому что не хочу! Все!

Пистолет черным глазом смотрел на меня, и я усилием воли сдержал вместе губы. У меня было что спросить, но я подозревал, что мне ответит не Кожухов, а его «ТТ».

28

Мы вышли из-за стойки бара: сначала я, потом Кожухов с пистолетом в руке. Он не подталкивал меня стволом в спину, и Гоше это явно не понравилось.

– Что-то вы там долго базарили, – сказал он, барабаня пальцами здоровой руки по гипсу, – Что тянуть-то? Все давно понятно…

– У тебя все понятно, – раздраженно ответил Кожухов. – У тебя все просто. Сам поедешь своего пацана у Гиви отбивать или как? Очень просто ты придумал. Гений. Подрывник. Ирландская Республиканская Армия по тебе плачет.

– Кто по мне плачет? – не понял Гоша. – Это вообще была не моя идея, этот пацан сам предложил Гиви подорвать…

– Ну а голова тебе на что? Или только носы ломать ею можно? Отговорить того сопляка нельзя было? – продолжал отчитывать его Кожухов, совершенно не обращая на меня внимания. При всем при этом особой злости в его голосе не было, Кожухов как будто отбывал неизбежную повинность, которая утомляет, но содержит и некоторую скрытую приятность. Короче говоря, Кожухов с удовольствием вернулся из жизни прошлой в жизнь настоящую. Ему нравилось быть Кожаным. Это был его выбор.

– А чего это ты меня тут при этом гаде лечишь? – обиженно уставился на Кожухова Гоша. – Давай его сначала кончим, а потом уже устраивай собрание…

– Мы не будем его кончать, – сказал Кожухов. – Это нормальный парень.

Он меня предупредил насчет Гиви и еще насчет кое-кого. Так что пусть гуляет.

– Вот еще фокусы! – возмутился Гоша. – Я, блин, уже в тот бар прийти нормально не могу – сразу натыкаюсь на этого типа, и начинается!

– Все в порядке, – сказал я – Больше меня там не будет. Обещаю.

– Правильно, – сказал Кожухов. – Это правильно. Вам лучше не пересекаться. Целее будете. Оба.

– Я если тебя там хоть раз увижу, – грозно сказал Гоша и показал мне кулак, в котором четыре пальца из пяти были украшены перстнями. – Ох, что я с тобой сделаю!

– Представляю, – я медленно отступал к дверям, – и понимаю. Между прочим, журнал «Здоровье» не рекомендует постоянно носить перстни.

Способствует развитию нефрита.

– Развитию чего? – нахмурился Гоша, разглядывая свои пальцы. – Какого такого нефрита? Что еще за херня?

– Точно не скажу, – я локтем отодвинул официанта в сторону, – но хорошее дело нефритом не назовут. – И я кинулся вверх по лестнице, не особенно надеясь на длительное действие посетившего Гошу приступа милосердия. Пробежав ступенек десять, я уперся в железную дверь, закрытую на засов. Пока я с ним справлялся, я еще слышал доносившиеся снизу, из бара голоса.

– Кожаный, – кажется, это говорил Сыч. – А что это он тут толкал насчет какого-то Николая Николаевича? Что это за кадр? Крутой?

– Забудь, – посоветовал Кожухов. – Это все прошлые дела и… Но тут все перекрыл отчаянный вопль Гоши:

– Кто-нибудь скажет мне, что за херня этот нефрит?!

Я откинул засов, толкнул дверь плечом и вывалился на улицу, глотая свежий воздух и быстро удаляясь от бара «Золотая антилопа». Не самое приятное место. Не самые приятные люди. Хорошо, что мы больше не будем пересекаться. Так я думал тогда. Напрасно.

29

Перед самой гостиницей я едва не въехал левым крылом в замешкавшийся на перекрестке грузовик. Мурашки весело взбежали вверх по позвоночнику, и я подумал, что еще пара дней в таком духе, и у меня тоже, как у Кожухова, начнется нервный тик. Я вышел из лифта, расстегивая на ходу плащ, когда услышал:

– Это вы из пятьсот тринадцатого номера?

Дежурная по этажу выглядывала из-за своей конторки.

Я кивнул.

– Вас тут гость дожидается уже с час, наверное.

– Гость? – Я посмотрел вправо, потом влево: коридор был пуст. – Какой гость? Где он?

– А разве его нет? – удивленно проговорила дежурная. – Вот же, только сейчас его видела… Непонятно. Он уже давно вас дожидался. Может, ушел?

– Хм, – сказал я. Как-то мне стало не по себе. Что еще за гости в девять часов вечера? Гарик обещал только звонить, а больше, пожалуй, никто и не знает про мое убежище. Получается… Очень плохо получается…

– Даже не знаю, куда он мог подеваться, – продолжала сокрушаться дежурная. – Приятный такой молодой человек, все время улыбался… Это уже совершенно точно не Гарик.

– Ладно, – сказал я дежурной. – Переживем как-нибудь. И я медленно пошел по коридору к двери своего номера. Я шел по краю ковровой дорожки, там, где паркет под ней не скрипел. И я положил правую руку в карман, на рукоять пистолета.

Пятьсот девять. Пятьсот одиннадцать. Пятьсот тринадцать. Я остановился.

Забавно. Коридор освещался двумя светильниками – один висел под потолком над конторкой дежурной, а второй – в противоположном конце коридора, на уровне пятьсот двадцать восьмого или пятьсот тридцатого номера. Мой номер находился примерно посередине, и это была довольно сумеречная территория. Я осторожно присел на корточки, потом уперся ладонями в пол и вытянул ноги, будто собираясь начать отжимания. В щели под дверью моего номера метался свет.

Именно метался, источник света был не особо мощным, но он постоянно менял свое положение. Фонарик.

И еще – как бы ни старался этот тип действовать бесшумно, кое-какие звуки он все-таки издавал, и мне, прильнувшему ухом к двери, эти звуки были хорошо слышны. Я вскочил на ноги и на носках отошел от двери.

– А что это вы…

Я резко обернулся, прыгнул к дежурной и зажал ей ладонью рот. Мне показалось, что бедная женщина сейчас рухнет без сознания.

– Спокойно, – прошептал я, волоча дежурную обратно к конторке. – У меня в номере кто-то есть, кто-то чужой… Понимаете?

– Мгм, – промычала женщина в мою ладонь.

– Садитесь за свой стол и наберите номер вашей службы безопасности… – скомандовал я, отнимая руку от рта дежурной.

– Номер чего? – сдавленным голосом переспросила она. – Какой службы? У нас вахтер внизу, да милиционер ночью дежурит… А службы безопасности у нас нет!

– Лишаю вас звания пятизвездочного отеля, – сказал я и вытащил из кармана пистолет, отчего глаза дежурной едва не вылезли из орбит.

– Ой, – сказала она. – Зачем это?

– Это вместо службы безопасности, – пояснил я. – Набирайте вот этот номер. – Я продиктовал ей домашний телефон Гарика. Женщина торопливо тыкала пальцами в кнопки, а я следил за коридором.

Гарик оказался дома, он внимательно меня выслушал и сказал:

– Сейчас к тебе приедут. Поспокойнее там, не переусердствуй.

– Я тоже хочу взять его живым, – ответил я. – Но я не знаю его планов.

Сам-то будешь?

– Если это тебя успокоит…

– Это меня успокоит. А то я просто дрожу сейчас от страха.

– Выпей что-нибудь успокоительное, – посоветовал Гарик. – И вообще: поаккуратнее там… Не дергайся.

С чего он решил, что я буду дергаться? Я стоял минут двадцать, держа пистолет, направленным в сторону моего собственного номера. Я не дергался, у меня просто устала рука. Вот дежурная дергалась, это правда. Ведь у нее не было пистолета, чтобы занять руки.

– И кто это там может быть – неуверенным голосом спрашивала она.

– Есть масса вариантов, – отвечал я. – Это может быть обыкновенный вор.

Это может быть другой ваш постоялец, ошибшийся номером… Это может быть просто убийца. Дежурная вздрогнула.

– К вам – убийца? – с дрожью в голосе спросила она.

– Ну не к вам же.

Прошло чуть больше двадцати минут. Из моего номера никто не выходил.

Потом открылись двери лифта, и оттуда вывалились четверо сосредоточенных мужчин во главе с Гариком.

– Где? – спросил он. Я показал. – Пошли! – скомандовал он. Четверо, доставая на ходу оружие, побежали по коридору. Гарик и я шли следом.

Дежурная запихивала обратно в номер выскочившего на шум командировочного.

Тот упирался и говорил, что хочет узнать, что творится на этаже. Я бы и сам не прочь был это узнать.

– Готовы, – прошептал прижавшийся к стене оперативник, положив палец на спуск «Калашникова». – Командуй, Игорь.

– Может, постучимся? – усмехнулся Гарик. – Ключ у тебя есть?

Я показал ему ключ с массивным деревянным брелоком, где было выжжено «513».

– Это хорошо, – кивнул Гарик. – Но это долго. – И он ударил ногой в дверь рядом с замочной скважиной. Раздался треск, а после второго удара дверь распахнулась. Все четверо стали кричать одновременно, влетая в номер, пригибаясь, крутясь вокруг своей оси, ища мишени для своих стволов…

Гарик вошел пятым, осмотрелся и сказал:

– Все, расслабьтесь. Здесь пусто.

– Как пусто? – не поверил я. – Как здесь может быть пусто? Я же сам…

– Смотри, – Гарик показал мне то, что я уже и без него заметил. Оконная рама была приоткрыта, и по номеру гулял сквозняк, – Ребята, быстро вниз, под окна… Он может быть еще там.

– Это зависит от того, когда он нас почуял, – сказал я, открывая раму и высовываясь в окно. До земли было далековато, но зато в полутора метрах справа я увидел балкончик соседнего номера, а еще чуть подалее – пожарную лестницу. Десяти минут вполне хватило бы, чтобы открыть раму, перебраться на соседний балкон, а оттуда – перелезть на пожарную лестницу и по ней беспрепятственно спуститься вниз. Гарик и я заглянули в соседний номер, но тамошний обитатель ничего не слышал и ничего не видел, поскольку смотрел телевизор.

– Н-да, – мрачно произнес Гарик, вернувшись в пятьсот тринадцатый. – Что мы в итоге имеем? А ни фига не имеем.

– Почему же? – возразил я. – Дежурная видела этого самого «гостя».

Может получиться словесный портрет.

– Может получиться, а может и не получиться, – пессимистично отозвался Гарик. – Что у тебя такой бардак в номере? Свинарник какой-то…

Я огляделся. Матрас был сброшен с постели на пол, моя одежда также валялась на полу, двери шкафа были раскрыты настежь.

– Здесь что, горничные не убираются, что ли? – продолжал возмущаться Гарик. – Или… Или это работа твоего «гостя»?

Я пожал плечами.

– Минутку, – сказал Гарик и уселся на край кровати. – Если это был Филин, то зачем устраивать такое? Ему заказали твое убийство, а не обыск в твоем номере. А если это не Филин, то кто это? Кто это такой ловкий, что прыгает по балконам и пожарным лестницам, как Тарзан?

– Хорошие вопросы, – одобрил я. – Продолжай, у тебя хорошо получается.

А я пока… – Я подставил стул и стал шарить по верху шкафа, ища пакет с картриджами. Там было много пыли, но не было пакета. Я стал нервничать.

– Вопросы-то хорошие, – согласился Гарик – Да только ты на них не отвечаешь… Придется мне самому что-то придумать. Это скорее всего был не Филин. А кто? И я вспоминаю, что ты мне пару раз помянул свое маленькое таинственное расследование. В связи с которым тебе была нужна информация из ФСБ…

– И которую ты мне не достал, – пропыхтел я, слезая со стула и лихорадочно шаря взглядом по углам номера. Мне был нужен мой пакет.

– Не достал, – согласился Гарик. – Потому что ты занялся какой-то фигней, которая сильно беспокоит людей в ФСБ. Это какая-то закрытая информация. Я, дурак, назвал им сегодня утром твою фамилию… А вечером кто-то производит обыск в твоем номере. Нет ли тут связи? Вероятно, им понадобилось несколько часов, чтобы проверить списки лиц, проживающих в гостиницах. Ведь дома тебя не оказалось.

– А это не ты подсказал им, где меня искать? – спросил я из ванной, разбирая свои сваленные под раковиной вещи.

– Зачем мне делать чужую работу? У них масса сотрудников, надо же их чем-то занять… Они наверняка просекли, что за твоей квартирой ведется наблюдение, поспрашивали соседей, и те сказали, что тебя уже давно не видно… Но они знают, что ты в городе. Начинается проверка гостиниц. А ведь ты зарегистрирован под своим именем?

– Естественно.

– Вот это твоя ошибка, – сказал Гарик. – Надо было взять псевдоним.

– Сегодня же запишусь как Филипп Киркоров.

– Неудачная мысль, – оценил Гарик. – Налоговая инспекция достанет.

– Ага! – воскликнул я, выудив из-под кровати пакет с грязным бельем.

Гарик скептически покосился в мою сторону.

– Как мало нужно человеку для счастья, – вздохнул он. – Две пары носков, да еще грязных… Только не говори, что человек из ФСБ искал именно это. Хотя более ценного у тебя все равно ничего нет. А это еще что за херня?

– заинтересовался Гарик, увидев извлеченные мной картриджи.

– Это то, что он искал, – пояснил я. – Мне так кажется, по крайней мере. Больше тут искать действительно нечего, в этом ты прав.

– И что на этих картриджах? – поинтересовался, зевнув, Гарик. – Протоколы антиправительственного заговора?

– Мемуары одного моего знакомого. Ныне покойного.

– Хорошие у тебя знакомые. Мемуары пишут. За которыми потом ФСБ гоняется. Дашь почитать?

– Сам еще не дочитал.

– Ну-ну, – Гарик обвел печальным взглядом разгромленный номер и вздохнул. – Желать тебе спокойной ночи язык не поворачивается. Хотя сегодня-то уж к тебе никто не сунется. Вот сквозняк у тебя теперь тут – это да…

– Какой кошмар! – Это дежурная нашла в себе силы переступить порог моего номера. – Какой разгром! И рама открыта! Мы же их уже на зиму заколотили…

– Поторопились, – сказал Гарик. – А вообще это все из-за него. – Он ткнул в меня пальцем. – Вы его больше не селите в вашу гостиницу. Он притягивает неприятности, как громоотвод – молнии. – Гарик посмотрел на часы и вздохнул. – Одиннадцатый час, а я все еще не дома. И футбол по телевизору уже кончился… А все из-за тебя, – упрек адресовался мне. – Собирай свои вещи да пошли отсюда.

– Далеко?

– Не будешь же ты тут оставаться? В разгромленном номере со сквозняком и выломанной дверью. В номере, где могут еще раз навестить, но обыском уже не ограничатся. Пошли отсюда. В коридоре он пояснил:

– Домой я тебя не приглашаю, у меня маленькие дети, и я не хочу, чтобы ты оказал на них разлагающее влияние.

– Куда же тогда?

– У меня к тебе предложение: исполнить свой гражданский долг.

– Какой именно?

– Помочь правоохранительным органам.

– А разве я…

– По большей части ты им мешаешь, – заявил Гарик. – Правоохранительные органы в моем лице физически устали от твоей деятельности. Можешь оказать мне действительную помощь? А заодно обеспечить себе ночлег?

– Вымыть полы в твоем кабинете? А потом переночевать на коврике у двери?

– Идея интересная. Но это в следующий раз. Сейчас есть другая работа. В машине объясню.

Мы вышли из гостиницы. Гарик отпустил оперативников и повел меня к своему «жигуленку». У автостоянки перед нами как из-под земли выскочил сутулый человечек в потрепанной куртке и старомодных очках с треснутым стеклом. В руках он держал два букета начавших увядать астр.

– К-купите вашим д-дамам, – пробубнил он жалостливым голосом – Д-дамы любят цветы…

– Купи Ленке, – предложил мне Гарик. – Девчонка замучилась тебе записки писать.

– Ничего себе девчонка, – фыркнул я. – Третий десяток пошел, замужняя дама.

– К-купите цветочки замужней д-даме, – канючил человечек.

– Такие цветочки дамам не покупают, – возразил я. – Они сгодятся разве что на могилку любимой собачки дамы. А у Ленки нет собачки. – Это я уже сказал Гарику.

– Я тебе завтра привезу ее записки, – пригрозил тот. – Там на три тома уже хватит…

– Привози, – сказал я. – Будет что почитать в поезде по дороге в Москву.

– Если не хотите цвет-ты, – продолжал ныть человечек, – дайте тогда пять рублей на п-поливитамины…

– Молодец, – сказал Гарик, открывая дверцу «жигуленка». – Про поливитамины – это оригинально. Я еще такого не слышал.

… Я дал продавцу цветов десятку, и тот, обрадованный, немедленно испарился в ночи. Как будто его и не было.

– Деньгами разбрасываешься? – удивился Гарик. – Разбогател? «Шевроле» этот… Кстати, мой тебе совет – оставь его здесь. На всякий случай. Машина приметная. Мало ли что.

– Ехать на этом? – Я показал на «жигуленок» и поморщился.

– Не обязательно. Можешь бежать следом.

Я забросил сумку на заднее сиденье и сел рядом с Гариком. Тот включил зажигание.

– И куда ты меня везешь? – спросил я, когда машина тронулась с места.

– Помогать правоохранительным органам, – довольно ответил Гарик, словно человек, только что безнаказанно сотворивший какую-то пакость. – В окрестностях Успенской церкви. Да-да, – сказал он, увидев выражение моего лица. – Именно там.

30

Было бы довольно глупо говорить по этому поводу такие слова, как «цинизм» или «варварство». Ну, цинизм. Только разве стоит этому удивляться?

Просто так развивается мир. Говорят, что граница льдов на полюсах перемещается. Вот и линия между цинизмом тоже перемещается. Не в пользу последнего. Это может нравиться, это может не нравиться, но это происходит.

И я не очень удивился, когда Борода объяснял мне технику связи с Филином.