Текст книги "Плавать по морю необходимо"

Автор книги: Сергей Крившенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Еще одна страница истории Русской Америки воссоздана в романе С. Маркова «Юконский ворон» (1946). Автора заинтересовала фигура Лаврентия Загоскина – одного из замечательных людей России первой половины XIX века. Ему принадлежит заслуга обследования Аляски, в частности, в 1842–1844 гг. он исследовал течение реки Юкон на протяжении 600 морских миль. После возвращения из Америки Загоскин жил в Рязанской губернии.

Сергей Марков, проделавший огромную работу в архивах, постарался восстановить действия своего героя как историк и художник, проникнуть в мир его душевных интересов. Несомненно, автор не мог пройти мимо записок самого Загоскина. Но он не следовал им досконально, не копировал их. Казалось, все документы были в руках писателя. «Но и этих документов оказалось мало для того, чтобы написать повествование „Юконский ворон“, – писал С. Марков. Ему помогло многолетнее изучение исторических материалов о Русской Америке, изучение жизни русских людей, живших на Аляске.

Эти картины с реальной ощутимостью и рисует Сергей Марков. В роман как бы врывается стужа зимних аляскинских дней и ночей, когда от мороза лопаются, трещат лиственничные бревна избы. Реально чувствуешь, какая недюжинная нужна сила воли, чтобы в любую непогоду идти, исследовать, наносить на карту. Загоскин показан как человек, одержимый идеей – разведать недра, открыть их богатства, отдать людям. Судьба матроса 2-й статьи Загоскина, разжалованного из офицеров за свободомыслие, драматична. Свысока, с холодной пренебрежительностью разговаривает с ним главный правитель российских колоний в Северной Америке Людвиг Карлович (эта сцена написана с сатирическим нажимом пера). Не удалось Загоскину доказать и петербургским чиновникам, что его открытия важны, – ни к чему не привели хождения по инстанциям. Но можно ли поддаваться унынию? Загоскин пишет книгу, а писать ему есть о чем. На Аляске он сумел найти не только богатства недр, но и дороги к сердцам аборигенов. В романе названо имя А.С. Пушкина. И названо не случайно. В 1836 году в журнале „Современник“ была напечатана большая статья поэта „Джон Теннер“. В ней шла речь о записках Джона Теннера, проведшего много лет среди индейцев Америки. Пушкин замечал, что исследования нравов и постановлений американских сильно поколебали уважение к американской демократии. „С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве“, – писал Пушкин, обращая особое внимание на „рабство негров“ посреди образования и свободы». Индейские племена, по мысли Пушкина, «демократия» обрекла на уничтожение. Герой романа читает эту статью и невольно соглашается с ее выводами. Он по-дружески относится к индейцам. Писатель убеждает, что успех к Загоскину приходит только потому, что он видит в индейцах не врагов, а друзей. Да иначе и невозможен был бы его научный поиск. И индейцы понимают и отзываются на дружеское расположение русского. Для них он, исследователь реки Юкон, становится неприкосновенным, как неприкосновенен, по старым повериям, ворон – священная птица индейцев. Подобно другому русскому путешественнику, знаменитому Миклухо-Маклаю, герой романа «Юконский ворон» Лаврентий Загоскин шел к людям с открытой душой.

В книге образ Лаврентия Загоскина поэтизируется, как поэтизируются образы старого индейца Кузьмы и девушки-индианки Ке-ли-лын, полюбившей русского путешественника. Эта романтическая окрашенность не противостоит бытовой правде, которая создается точностью описаний, жизненностью образов. Писатель стремится не просто изложить факты, но вникнуть в духовный мир Загоскина. Проблема русского национального характера связана в романе и с гуманистической отзывчивостью Загоскина людям других племен, индейцам, с верностью ученого родной земле, ради которой он решается на такое путешествие. Внутренний строй души – это строй православного русского человека, патриота своей родины. В далекой Америке он записывает в свой дневник (здесь писатель прикасается к духовному началу в своем герое):

«Благословенны просторы отчизны, занесенные снегами. Любезен сыновнему сердцу вид рябины, склонившейся над алмазным сугробом. Разрой снежный холм и найдешь в его недрах кисть осенних ягод. Пролежав в снегу, они обрели большую прелесть. Снег и мороз не смогли погубить их.

Подобна им и русская душа. Суровая метель заметает ее. Борей леденит своим дыханием, но она горит алой рябиной на белом сугробе.

Не вечны ни снега, ни вьюга – бессмертно горение русской души».

Образ рябины… Возвышенно-романтический и вместе с тем реально-земной образ русской души… Тут есть народно-поэтическое, корневое, русское. Впоследствии этот образ появится и в стихах Сергея Маркова:

 
Алою рябиной на сугробе
Пламенеет русская душа.
 

О самом поэте-землепроходце Сергее Николаевиче Маркове теплые воспоминания написала русская поэтесса Лариса Васильева в книге «Облако огня» (1988). «Он делает историю поэзией и поэзию историей» – это из очерка «Мастер».

Лиричны исповедальные страницы, где автор предоставляет слово своему герою. Марков показывает, что Загоскин мучительно ищет нужное слово, чтобы передать пережитое: «… его часто мучили сомнения, как писать все это не только с точки зрения ученого. Научные описания у него выходили. Но Загоскину хотелось иного. Как передать на бумаге картину северного сияния, серебряный грохот водопада, кружение радужных птиц над раскрывшимися цветами? Как показать душу индейца Кузьмы, рассказать о подвигах дедушки-тойона Ке-ли-лын? И, наконец, самым трудным Загоскину казалось писать о себе, особенно о тех мгновениях великого душевного напряжения, которые зовутся подвигом, любовью, отвагой и без которых немыслима была для него жизнь…» Писатель, как видим, стремится постичь и те мгновения «душевного напряжения», когда его герой поглощен творческим процессом – притягательным и нелегким.

Роман давно внесен в общий ряд интересных исторических произведений отечественной литературы. Но не лишне сегодня вспомнить, что на пути его к читателю вставали подчас и крутые препоны. Так, в журнале «Звезда»[225]225
  1947, № 3.


[Закрыть] писатель Г.Гор счел возможным сказать, что послесловие к роману «Юконский ворон» значительнее самого романа, что Марков «отказался от опыта, завоеванного советским историческим романом», что в романе лишь «попадаются отдельные правдивые исторические и этнографические детали», что все фигуры в нем неживые (Кузьма – полулубочный, Ке-ли-лын тоже, Загоскин – условен), что язык «ниже возможностей автора». Рецензент уверял, что писатель идет путем «ложной романтики и обветшалой символики, к которой прибегали буржуазные писатели от А. Дюма и Е. Сю до Мережковского». Заканчивалась рецензия вопросом: «Что же остается искать читателю в романе „Юконский ворон“»? По мысли рецензента, выходило, что искать в этом романе читателю было нечего. Укорил, называется. И кем – популярным Дюма? Или философичным Мережковским? Искать нечего?!

А читатели искали и находили. И другие критики находили. В том же 1947 году Тихон Семушкин писал: «Эта книга патриотична в лучшем значении этого слова». Несколько позже, в 1955 году справедливую отповедь бездоказательным наскокам и наветам дал Н. Яновский в статье «Советский исторический роман в Сибири».

Образы «Юконского ворона» воспринимаются как реально-романтические. И судить о романе надо, учитывая эти особенности.

Нельзя здесь особо не сказать, что вклад Сергея Маркова в изучение героических страниц открытия и освоения русскими людьми новых земель особо заметен. Ревностным и плодотворным трудом его – писателя, географа, историка – закреплены в памяти нашей десятки имен замечательных мореходов. Ему принадлежат книги «Летопись Аляски», знаменитый «Земной круг». Еще в 1944 году в «Сибирских огнях» была опубликована работа «Люди Тихого океана». В этих и других работах Марков спасает от забвения имена многих замечательных землепроходцев. Академик М.П. Алексеев, автор работ о зарубежных писателях-путешественниках, побывавших в Сибири, писал о книге «Земной круг»: «Большую радость доставило мне то, что Вы пошли по правильному пути с той полянки, где я топтался на месте, собирая по крупицам данные, но ничего не объяснив. Вы же, мне кажется, сделали блестящее открытие…»[226]226
  См. Югов А. Следопыт веков и тысячелетий // Литературная газета. 1973. 7 февраля.


[Закрыть]. С этим открытием, несомненно, связан и образ русского исследователя-землепроходца Лаврентия Загоскина.

Определенную, прежде всего познавательную ценность представляют другие книги о мореходах. Но авторы иных книг создают лишь художественную хронику, подчас сильно связывая ее с мемуарами того или иного морехода.

Если события в романе И. Кратта и С. Маркова взяты сравнительно локально, то в романе К. Бадигина «Ключи от заколдованного замка» автор стремится нарисовать подвиг русских мореходов на фоне истории конца XVIII – начала XIX веков. Читатель попадает и в Михайловский замок, где мечется фигура Павла I, явится свидетелем заговора, прихода к власти Александра I, станет свидетелем споров вокруг Русско-Американской компании: перенесется он и в Иркутск, и на остров Ситку, где действует управитель Русской Америки Баранов, познакомится и с плаванием Лисянского, и с историей Резанова, поспорившего с Крузенштерном в плавании, читатель очутится в стане индейцев и на американском бриге. Словом, самый широкий круг событий, исторических и вымышленных лиц. Перед нами действительно хроника. Автор широко использует исторические факты, документы (записки Резанова, Шелихова и др.). В главных своих героях – Баранове, Резанове, Кускове – автор видит людей, заряженных идеей служения отчеству. Пройдут мимоходом в романе фигуры замечательных мореходов Хвостова и Давыдова – здесь явно упущены возможности показать их более рельефно. Автор не случайно дал своему роману определение романа-хроники. Панорамное изображение событий и лиц в романе не подкрепилось глубоким психологическим анализом характеров. Однако нельзя не видеть того нового, что внес в тему К.Бадигин: его герои вписаны в широкую панораму русской истории, их лица осветились светом самой истории.

За 50-70-е годы усилилась тенденция к документальности в историческом романе. Этим отличаются романы Н. Задорнова, о которых мы говорим подробно в книге «Берег Отечества»[227]227
  М., 1988.


[Закрыть]. Причем документ, как правило, дается в скрытом виде, не цитируется. Почти десять лет работал над своей трилогией Анатолий Вахов. В нее вошли романы «Трагедия капитана Лигова», «Шторм не утихает», «Фонтаны на горизонте». Испробован путь внешней беллетризации ряда биографий мореплавателей. Когда автор следует по пятам за путешественником, повторяя его описания, подчас лишь «раскрашивая» их, не стремясь решить более сложные задачи, – получается иллюстрированная хроника. Такой характер имела изданная в 1950 году обширная книга Р. Фраермана и П. Заикина «Жизнь и необыкновенные приключения капитана-лейтенанта Головнина, путешественника и морехода». А. Лебеденко свой роман посвятил тоже приключениям Головнина. И сюжетно он также идет за описаниями самого мореплавателя. Здесь меньше иллюстративности, но и только. События таковы, что интерес к ним не умаляет и ровный, спокойный до бесстрастия голос повествователя. Повесть Л. Щипко «Солона вода морская» (1979) посвящается русскому моряку Дмитрию Овцыну, написана в жанре документального исследования. Документальность отличает историческую повесть Н. Чуковского «Водители фрегатов», которая состоит из четырех частей, каждая из них носит самостоятельный характер. Повествование об Иване Крузенштерне и Юрии Лисянском, первых русских капитанах, которые обошли вокруг света, здесь вписано в историю морских плаваний Кука, Лаперуза, Рутерфорда. Если говорить о повестях, где документальное начало дано на научном уровне, то мы должны назвать повести С. Маркова «Подвиг Семена Дежнева», «Тамо-рус Маклай» и др. Не отказывается от документализма и В. Пикуль в романе «Три возраста Окини-сан» (1981), но он дает простор вымыслу, и его повествование то и дело становится по-особенному занимательным. Как и в других своих романах, В. Пикуль часто прибегает здесь к публицистике, берет слово от себя. Таковы его размышления о мужестве русских моряков, об их исторической памяти. После появления романа «У последней черты», где показан разгул антирусских сил в России, романы Пикуля утюжила, бомбила критика, но читатель не отвернулся от своего писателя. Пикуль своими романами, в том числе «дальневосточными» «Три возраста Окини-сан», «Богатство», «Крейсера», «Каторга» ответил русскому чувству уважения национальной истории.

Как бы не решаясь взяться за работу большого объемного характера, дать эпоху развернуто, полно, нарисовать широкую панораму времени, очень часто писатели обращаются к жанру повести. В повестях камчатского писателя Евг. Гропянова «Атаман», «Черный монах», в рассказах «Земля Америка», «Черный ворон» воссозданы эпизоды из жизни Атласова, Козыревского, Стеллера, Беринга, Сарычева.

В истории русских мореплаваний на Тихом океане есть эпизод, связанный с русской шхуной «Крейсерок». Охраняя свои тихоокеанские воды, «Крейсерок» совершил героический подвиг, о котором поведал М.Финнов в повести «Два лейтенанта» (1979). Порт-Артурские страницы известного всем в послеоктябрьский период крейсера воскресил приморский писатель Георгий Халилецкий в своей повести «„Аврора“ уходит в бой».

Целый ряд произведений рассказывает о героических действиях моряков-дальневосточников в годы Гражданской войны и борьбы с интервенцией – здесь и романы «Адмирал Макаров» А. Дмитриева, «Слепой капитан» О. Щербановского, и приключенческая повесть «Секрет государственной важности» К.Бадигина и др.

Словом, русскую литературу обогатил и русский исторический роман, написанный на материале освоения Дальнего Востока, тихоокеанских плаваний.

Капитан Невельской и другие
^{Исторические романы Николая Задорнова}

Особое место в исторической прозе о Дальнем Востоке, о тихоокеанских плаваниях занимает цикл исторических романов Николая Задорнова. К морской теме писатель обратился после выхода романа «Амур-Батюшка».

Уже роман «Первое открытие» (в первом издании он назывался «К океану») вызвал, по словам писателя, большую читательскую почту. А ведь фигура Невельского писателем была лишь отмечена, тема была только приоткрыта. В чем же секрет успеха? Вс. Вишневский, дававший отзыв издательству «Советский писатель» при подготовке книги к изданию, отметил актуальность романа, его созвучность современности, историчность, жизненную основательность, привлекательность самого образа Невельского. «О Дальнем Востоке, – писал Вс. Вишневский, – нам литература весьма нужна. Невельской проделал гигантскую работу на Дальнем Востоке. Он – один из тех, кто клал основание Приморью, Владивостоку…» Отмечая живость, конкретность, убедительность многих эпизодов, характерность лиц, Вс. Вишневский особо подчеркивал: «Перед нами настоящий исторический и патриотический роман. Надо печатать». Высказав вначале мысль, что основой Задорнову послужили подлинные исторические документы и записки самого Невельского, Вс. Вишневский в конце отзыва делал приписку: «Я достал записки Г.И. Невельского и сверил роман с ним. Автор Задорнов в точности следует записям Невельского»[228]228
  Морская тема в литературе. Краснодар, 1965. С. 150.


[Закрыть].

Подлинная историчность, конечно, дается отнюдь не прямым копированием исторических документов, следованием им, а художническим проникновением в суть исторических событий, характеров. Романное мышление ставит в центр судьбы и характеры людей. К такой историчности и психологической правде стремился Задорнов, продолжавший работу над романами о Невельском.

Изучив деятельность Невельского, Николай Задорнов убедился, что такой герой может стать центральной фигурой романа. «Он действовал на Дальнем Востоке, но его деятельность принадлежит всему человечеству»[229]229
  Дальний Восток. 1973. № 2. С. 164.


[Закрыть], – утверждал он в одной из своих статей.

В повести «Первое открытие» Геннадий Невельской – молодой офицер, полный желания честью и правдой послужить Отечеству. Все начинается, казалось бы, с несбыточной мечты – сделать открытие там, где его как будто и не предвидится. Невельской размышляет (внутренний монолог строится, конечно же, на основе мемуарной книги Невельского) о значении дальневосточных русских земель и приходит к выводу, что не может такая могучая река, как Амур, раствориться в болотах, как утверждалось тогда в географических книгах. Россия должна выйти к Тихому океану – в этом ее великое будущее. Автор передает ту страстность и увлеченность, которые заставляют Невельского отказаться от службы на Балтике и попроситься в кругосветное плавание. Доказать, что Амур не потерялся в болотах, – первое; что карты ложны… что история забыта и ее надобно вспомнить и не лгать в угоду установившемуся мнению, – вот идея, овладевшая им до мозга костей, заставившая его действовать.

Первое плавание – и первые знаменитые открытия: Сахалин – не полуостров, а остров, Амур имеет выход в океан! Заветная мечта сбылась! Он доказал свою правоту. Петербургские сановники не поверили ему, посчитали за дерзость самостоятельные действия и решили разжаловать капитана Невельского. Только заступничество тех, кому не были чужды интересы России, приостановило эту замышлявшуюся расправу. Но еще не год и не два, а почти все время пребывания на Дальнем Востоке Невельской будет трудиться без настоящей помощи, без должной поддержки. Эта драматическая борьба и послужила писателю канвой для раскрытия характера Геннадия Ивановича Невельского. Капитан Невельской делает со своей немногочисленной командой все, чтобы обосновать на Амуре и Сахалине посты (роман «Капитан Невельской»), обеспечить амурский сплав, спасти русские суда во время войны 1854 года (роман «Война за океан»). И расстаемся мы с героем романа в те дни, когда он, постаревший, седой, и уже не капитан, а адмирал, видит, что усилия его не пропали напрасно – осуществлен амурский сплав, русские вернулись на дальневосточные земли, вышли к Тихому океану по Амуру.

Невельской показан и в отношениях с генерал-губернатором Сибири Муравьевым, и с офицерами и солдатами своей команды, и с нанайцами-проводниками; показан в отношениях с людьми, настроенными патриотично, самоотверженно (в книге «Первое открытие»), и с ретроградами, чиновниками Петербурга, далекими от интересов России. Показан и в любви своей, и в горе. Показан и в минуты радости (эпизод, когда прибыло сообщение, что сверху вниз по Амуру ожидается сплав!), и в пору тяжелейших размышлений о судьбах своей команды, и в минуты гнева (не доходит до петербургских сановников мысль о значении открытия!), и в часы, когда ему приходится спорить с равнодушными сановниками, которым чуждо бескорыстие подвижничества. Невельской – тип русского человека-подвижника. Автором выдержана верность характеру. Невельской показан как личность незаурядная, как подлинный патриот, человек высокой чести; таких в XIX веке называли сынами отечества.

Своеобразен исторический тип, представленный в лице генерал-губернатора Муравьева. История нарекла его Амурским (после подписания в 1858 году Айгунского трактата он получил титул графа с присоединением к нему имени Амурского). Еще А.И. Герцен писал: «Имя Муравьева, Путятина и их сотоварищей внесено в историю…»[230]230
  Герцен А.И. Собрание сочинений в 30 томах. М., 1958. Т. 13. С. 403.


[Закрыть]. Называя Муравьева прогрессивным историческим деятелем, Герцен одновременно писал о его деспотических, тиранических наклонностях, самонадеянности, грубости. Так же характеризовал его деятельность П.А. Кропоткин: «Он был очень умен, очень деятелен, обаятелен, как личность, и желал работать на пользу края. Как все люди действия правительственной школы, он в глубине души был деспот»[231]231
  Кропоткин П.А. Записки революционера. М.-Л., 1933. С. 11.


[Закрыть]. Такой же, но не такой. Герцен писал о «поэме борьбы Муравьева-Амурского с кабинетом его величе-ства – борьбы здравого смысла с недобросовестностью и тупоумием». Слова эти – ключ к характеру Муравьева. Это умный человек, которому близки идеи прогрессивного развития общес-тва (это он составил законопроект об отмене крепостного права!); он сочувственно относился к ссыльным декабристам, стремился облегчить их участь, найти им «дело».

Муравьев поддерживает Невельского. Он не щадит сил для «амурского дела» – то добирается из Иркутска до Камчатки, то организует сплав по Амуру, то сам осматривает посты в устье Амура.

Муравьев в каждом эпизоде раскрывается с какой-то новой стороны. В первой встрече с Невельским в Петербурге он – вдумчивый, доброжелательно настроенный собеседник молодого офицера, возмечтавшего об исследованиях Дальнего Востока (Муравьев один из первых почувствовал в Невельском избыток силы, энергии и готовности осуществить задуманное, он решительно защищает его перед царем). В эпизоде встречи с богатым сибирским воротилой Кандинским Муравьев неприступен, суров, знает себе цену. В финале тетралогии он мягок и деликатен, и вместе с тем не упускает случая, чтобы незаметно отодвинуть Невельского в тень. Противоречия характера Муравьева отразили противоречия самой эпохи. Автор прав, измеряя фигуру каждого исторического деятеля мерой его заслуг перед отечеством.

Сфера открытия Невельского такова, что в действие втягиваются и министры, и адмиралы, и царь. За или против? Помощники, покровители или враги амурского дела? Государственники или клеветники? Среди прямых врагов исторических открытий капитана Невельского – Нессельроде, фигура мрачная и опасная. Среди покровителей особенно живо представлены Меньшиков, Перовский. Отношение к открытиям Невельского проверяет главное: дорога ли тому или иному деятелю будущность России.

Сатирическими красками обрисован в книге образ графа Нессельроде, ставшего высшим сановником при дворе. Он считает, что Россия не должна иметь самобытного пути. Действия царя Николая I обусловлены комплексом страхов: он страшно боится призрака революции, он хочет Россию «подморозить». Перед его глазами – тени пяти казненных декабристов. В Европе опять революция, идет 1848 год. В этих условиях Сибирь воспринимается как край ссылки. Но ему хочется порой блеснуть широтой, царской милостью. Да и трезвые мнения Муравьева, Меньшикова, других государственных деятелей веско легли на чашу весов. И потому все-таки открытие Невельского пробивает себе дорогу, все-таки звучит и царское слово: «Там, где русский флаг поставлен, он не будет опущен». Конечно, подвиг Невельского так и не был оценен по достоинству при его жизни. Автор показывает, что среди тех, кто был награжден за амурскую эпопею, Невельской, сыгравший первую роль, довольствовался второстепенной наградой. И все же, все же, все же… Подлинная награда все же не обошла Невельского. Это – признание его подвига народом, отечеством. Признание потомством.

Фигура Невельского остается заметной и в романе «Война за океан». В трех его частях («Петровская коса», «Амурский сплав» и «Петропавловская оборона») дается широкая панорама событий начала 50-х годов XIX века. В Крымской войне, несмотря на героизм и мужество русских солдат и матросов, царская Россия потерпела поражение. Англо-французские притязания простирались и на дальневосточные территории. Невельской и его сподвижники укрепили русский флаг в устье Амура, на Сахалине. Произошла схватка и на берегах Камчатки: там бесстрашно действовал адмирал Завойко.

Следуя логике самих событий, автор мог бы остаться в плену описательности, если бы его привлекали только эти события. Но каждый раз он пристально всматривается то в одно, то в другое лицо – от Невельского до простого матроса. Русские типы характеров: Чихачев, Бошняк, Казакевич, Петров – каждый из них одержим идеей служения отечеству. Они молоды, как и сам Невельской. Вот, скажем, Чихачев – «худой юноша, офицер». Николай Бошняк – двадцатилетний начальник Николаевского-на-Амуре поста. Но с каким бесстрашием они вновь уходят на обследование неведомых мест, преодолевая голод, холод, болота, гнус.

Автор откровенно восхищается своими героями, их рыцарством, их благородством. И это благородство проявляется в отношении и к солдатам, и к местным жителям, нанайцам. Не менее сложна, не менее драматична судьба простых солдат, на долю которых выпадает еще более горькая чаша забот, трудностей, невзгод.

Несомненно, одной из самых обаятельных фигур романа стала жена Невельского – Екатерина Ивановна. Задорнов как-то сказал, что в подвиге освоения Дальнего Востока женщинам нашего народа принадлежит честь не меньшая, чем мужчинам. Это верно. Среди таких женщин характер, «данный самой жизнью», – это Екатерина Ивановна Невельская.

В одной из статей о романе Задорнова было сказано, что изобразить Екатерину Ивановну писателю надо было затем, чтобы «преодолеть одноплановость образа Невельского». Нет, не затем Н. Задорнов столь много внимания уделил романтической, возвышенной любви своего героя. В жизни так и было – была большая любовь, были тяжкие переходы по Сибири, утомительные плавания на парусном судне, жизнь в устье Амура, на далеком посту, была трагедия матери, потерявшей ребенка; было сознание любящей женщины, что Россия не забудет Невельского, а значит и ее сподвижничество. Образ Екатерины Ивановны Невельской, в девичестве Ельчаниновой, неотъемлем от всего духа романа, утверждающего подлинную доблесть, человеческое благородство, целостность и полноту человеческих чувств.

Правда, нельзя не согласиться с критикой, что образ Невельского подчас дан как бы в романтической дымке, что в описаниях душевных движений есть элементы сентиментальности, мелодраматизма, что документальное не во всем дополняется глубоко психологическим. И все же – перед нами живой реальный характер. Не лишне здесь упомнить, что о Невельской с восхищением писали Николай Бошняк, Воин Римский-Корсаков, да и не с меньшим восхищением, цитируя уже Бошняка, писал А.П. Чехов в сахалинских очерках. С подлинной достоверностью даны и другие исторические лица.

Особенное внимание уделено в романе «Война за океан» образу Завойко. Автор вводит нас в мир размышлений этого незаурядного человека. Завойко – честолюбив, ему недостает той широты взгляда на амурские проблемы, которая присуща Невельскому. Но в главном он патриот своей родины, мужественный воин, организатор.

Оборона Петропавловска рисуется как широкая героическая панорама. На переднем плане мы видим адмирала Завойко, командира фрегата «Аврора» Изылметьева, братьев Максутовых и других подлинных героев обороны Петропавловска. На переднем плане и образы людей, представляющих матросскую и солдатскую массу, без героизма которой ни о какой победе и мечтать нельзя было. Здесь Маркешка Хабаров, Алексей Бердышов, Харитина – на их спокойное, уверенное и не крикливое мужество всегда можно надеяться. И надеялись. Но часто забывали, когда дело доходило до наград. «Заговорили про награды. Но про Маркешку никто не вспоминал. Он и сам стал думать, что не он попал в адмиральский фрегат. Всегда, что бы он ни сделал, считалось пустяком. Единственно, чем он горд и что люди за ним признали, это ружья, которые он умел делать. Маркешка и не желал, чтобы его награждали, хотя его выстрел возвестил врагу близкий разгром. Маркешка признавал свое назначение ничтожным и был счастлив, как каждый, кто сегодня жив, и рад исходу дела: „Да и кто я? Гуран и гуран! Все мы гураны!“» И в этом эпизоде, и во множестве других, где рядовой человек предстает в униженности, в забитости и вместе с тем во внутренней силе, в тихом, глубоко спрятанном чувстве достоинства.

Действие романа переносится и на корабль английского адмирала Прайса «Президент», и на фрегат французского адмирала Де Пуанта, и на Петровский пост, где живет Невельской, и в Иркутск, где готовится к сплаву Муравьев, и на фрегат «Паллада», где находится адмирал Путятин, отправляющийся с миссией дружбы в Японию, и где размышляет о своей будущей книге автор «Фрегата „Паллады“» и «Обломова». Ему предстоит еще сказать свое слово осуждения обломовщины, крепостнического строя. Панорама действия простирается и до Петербурга, где тоже идет борьба тех людей, которые связывают будущность России с великим Амуром, с выходом в Тихий океан, с теми, кому до этой будущности никакого дела нет.

Можно упрекнуть автора, что, охватывая картину столь широко, он не фиксирует внимание на чем-то одном, что само по себе могло бы составить тему для художественного исследования, недостаточно глубоко обосновывает психологические движения героев. Это так. Духовный мир героев подчас однопланов, автору не достает проникновения в глубины психологии. Однако нет и того авторского своеволия, которое выводит произведение за рамки подлинной историчности. Задорнов следует событиям самой истории, логике поступков героев – отсюда его установка на воспроизведение подлинного, исторического. И в этом его правота.

Цикл произведений о Невельском, его сподвижниках, о других русских людях, которые участвовали в дальневосточной эпопее, занял заметное место в советской исторической литературе. В создании цикла романов несомненно проявились тенденции к эпизации романа. Циклизация, к которой обратился Н. Задорнов, продиктована замыслом эпического изображения действительности. Несколько позже к морским страницам дальневосточной истории обратился Валентин Пикуль, автор романов «Богатство», «Три возраста Окини-сан», «Каторга», «Крейсера». Построенные на сочетании документального и глубоко личного, интимного, эти романы привлекли читателя. Так два романиста, каждый по-своему, привлекли на свои страницы героев дальневосточной истории России. У романов Николая Задорнова оказалась более основательной документальная основа: основные его герои – реальные исторические лица. Романы В.Пикуля, пожалуй, по своей интриге более увлекательны, но это уже другая тема.