Текст книги "Жесткая блокировка"

Автор книги: Сергей Кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Украина, Киев, 9.30

Федор Викторович Богданович, лидер партии «Единая Украина», задумчиво смотрел в окно. Под зданием Рады бесновалась толпа, размахивая оранжевыми флагами. Почти вплотную к ней, с трудом сдерживаемая омоновцами, волновалась партия бело-голубых. То одна, то другая сторона принималась скандировать лозунги, прославляя своих лидеров и возглашая «ганьбу» противнику. До откровенной драки пока не дошло, но это был лишь вопрос времени.

Федор Викторович вздохнул, отошел от окна. Который год Украина разрывается на две части. И конца этому противостоянию не видно. «Западники» во главе с непримиримой, фанатично нацеленной на абсолютную власть Оксаной Тарасенко желали чуть ли не отделения и провозглашения «самостийной» Западной Украины. И Оксана на это пойдет, ей все равно, какой кусок урвать, лишь бы стать его полноправной хозяйкой. Получить возможность вести диалог с сильными мира сего на равных – предел ее мечтаний. На все готова, даже на гражданскую войну, чтобы добиться своего. Энергии у нее – на десятерых. Вот и сейчас ускакала в США выпрашивать деньги на продолжение «померанцевой» революции. И ведь добивается своего, чертова баба! Подняла страну на дыбы и никак не дает ей возможности перевести дух и прийти к какому-нибудь соглашению. Президент – тот пляшет под ее дудку и реальной силы не представляет. Но палки в колеса бело-голубых ставит исправно, на это его дряблой воли и полномочий хватает.

И как вытащить страну из небывалого кризиса? Долгое противостояние измучило всех. На что Богданович был крепким мужиком, но и он чувствовал, что порой слабеют нервы и будто уменьшается сила в плечах. Но не сдавался, понимая, что на нем лежит громадная, исторической важности, ответственность. Мессией себя не считал, но понимал ясно, как никто: если пойти на поводу у зарвавшейся клики и отдать им страну, следующее поколение украинцев начнет жить в двух разных и враждебных государствах. И каковы будут глобальные последствия, страшно подумать. Не допустить этого – вот что было главной целью и смыслом жизни Богдановича на сегодняшний день.

Он сел за рабочий стол, опустил голову, сцепил перед собой тяжелые руки. Боец, готовый к очередной схватке. Спорить, убеждать, отстаивать, не сдавая ни пяди позиций – вот его ежедневная программа. И сколь бы ни была тяжела задача – заделывать бесконечные трещины в отношениях двух партий и являть своим сторонникам пример несгибаемости, когда вера в себя, в свою звезду к вечеру каждого дня истончается до предела – он готов был выполнять ее до тех пор, пока не будет достигнут внятный результат или пока не упадут бессильно руки. Так он был устроен, так его воспитала жизнь, и таким он нужен был тем, кто его избрал и в него поверил.

– Ну, что у нас сегодня? – спросил Федор Викторович своего помощника, Олега Спадарчука, молодого шустрого парня, обладавшего способностью работать без сна по трое суток подряд.

– Сейчас едем к Конституционный суд, Федор Викторович, – глядя одним глазом в блокнот, начал Спадарчук. – Потом намечено интервью газете «Morning Star».

– Перенеси, – поморщился Богданович. – Не настроен я сегодня на интервью. Да и времени нет.

– Хорошо, – кивнул Спадарчук, делая пометку в блокноте. – Я их перекинул на следующую неделю.

Федор Викторович кивнул. Не любил он этих стервятников. Кружат, кружат над бьющейся в агонии страной… Понятно, у них такая работа. Но хоть бы пользы клок. Так нет, понапишут у себя, в своих заангажированных газетенках всякой дряни, и опять-таки с тем уклоном, что не дает Богданович проявиться демократии в полном объеме, тянет страну в темное прошлое… А что будущее, которое готовят ей демократы-западники, в тыщу раз темнее, того они не понимают. Или, что вернее, не хотят понимать.

– Дальше что?

– В тринадцать часов переговоры за круглым столом у президента.

– Ну, это надолго, – махнул рукой Богданович. – Поди, до вечера больше ничего нет?

– Как всегда, – усмехнулся Спадарчук.

Федор Викторович замолчал, подтянув к себе папку с документами, принесенными секретарем на подпись. Начал внимательно изучать, долго держа перо на весу, прежде чем наложить резолюцию.

– Федор Викторович, – подал голос Васько Николай Петрович, начальник охраны Богдановича.

– Ну? – поднял на него взгляд Богданович.

– На воскресенье у вас запланирована поездка во Львов.

– И что?

– Я бы просил вас не ехать.

– Почему?

– Есть сведения, что во Львове на вас готовится покушение.

– А где оно не готовится? – удивился Богданович.

– И все-таки, Федор Викторович. Это очень опасно.

– Ну, Николай Петрович, ты меня прямо запугал. Да не могу я туда не поехать. Встреча намечена давно, люди будут ждать, депутаты, журналисты. Что им сказать? Что меня хотят убить, и поэтому я не поеду?

– Федор Викторович…

– Подожди, – двинул бровью Богданович. – Возможно, что-то такое там и назревает. Но не поехать – значит показать, что я испугался. О моей поездке широко писалось в прессе, скрыть ее невозможно. Если я отменю поездку, меня тут же обвинят в трусости. Ты этого хочешь?

– Скажем, что вы заболели, – неуступчиво пробурчал Васько. – Побудете неделю в санатории.

– Тут за час может такое случиться – за год потом не расхлебаешь, – с досадой сказал Богданович. – А ты говоришь – неделю. Какая неделя? Оксана сейчас из командировки примчится, начнет баламутить всё по новой. Моя поездка во Львов – реальная возможность показать Западной Украине, что мы едины, что мы живем в одной стране и у нас одни интересы.

– Может, послать кого другого? – тихо предложил Спадарчук.

– Кого?! – взорвался Богданович. – Я бы со всей душой, но кого послать? Тем более что народ ждет именно меня. Нет, дорогие друзья, все это несерьезно. Пускай они там себе готовят, что хотят. Николай, ты у меня начальник охраны, пусть у тебя голова и болит. А я сяду и поеду туда, куда должен ехать.

Васько только покачал головой, зная, что спорить бесполезно. Этого упрямого человека не переубедишь. Скажи ему про сто покушений, он все равно сделает по-своему.

– Но, может, в другой город? – не оставлял надежды Васько. – Хотя бы Винница, там легче обеспечить вашу безопасность…

– Все, Николай, сняли тему, – стукнул ребром ладони Богданович. – Больше и говорить не буду. Олег, – посмотрел он на Спадарчука, – сегодня же пускай еще раз объявят по новостям о моей поездке во Львов.

Васько сцепил челюсти, но ничего не сказал. Спадарчук уже строчил в блокноте.

– Так, что-нибудь еще у вас ко мне есть? – отрывисто спросил Федор Викторович.

Оба присутствующих переглянулась, покачали головами.

– Все тогда, свободны. Мне надо кой о чем покумекать.

Оставшись один, Богданович отложил бумаги и какое-то время сидел, глубоко задумавшись.

Васько без имеющихся на то серьезных оснований пугать не будет. Он был хорошим специалистом, с солидным опытом работы в тех еще кадрах. И – человек преданный, в чем Федор Викторович имел возможность убедиться не раз. Последовать его совету и отменить поездку? В общем, изменение планов – не такая уж необычная вещь в жизни политика, можно найти тысячу отговорок, и люди поверят.

Но эта поездка была стратегически важна. Встретиться лично с теми, кто рвется вычленить Западную Украину из состава страны и присоединить ее на веки вечные к НАТО и Евросоюзу, заявить перед лицом всего мира, что это гибельный путь для украинского народа, убедить несогласных в очной схватке и выхватить инициативу у «померанцевых» – когда еще представится такая возможность?

Нет, надо ехать. Какой бы реальной ни была угроза, отсиживаться в Киеве нельзя. Его отказ – не только локальное поражение бело-голубых. Это проигрыш по всем пунктам, потому что данная один раз слабина неизбежно приведет к ослаблению позиций в целом. Федор Викторович всем своим жизненным опытом знал опасность отступления в тот момент, когда надо наступать изо всех сил. И что в этом случае будет значить угроза его жизни перед упущенным навсегда шансом спасти страну от надвигающейся катастрофы? Тогда и жить не стоит.

Решив этот вопрос для себя окончательно, Богданович придвинул бумаги, одну за одной подписал и позвонил секретарю.

– Скажите, чтобы подавали машину. Я еду в Конституционный суд.

Поправив перед зеркалом галстук, он медленно, твердо вышел из кабинета к дожидавшимся его однопартийцам и многочисленным референтам. Лицо его хранило непоколебимое спокойствие. И все, глядя на это лицо и рослую, атлетическую фигуру, видели, что он готов идти до конца и вынести на своих плечах любую ношу, взваленную на него исторической необходимостью и собственным честолюбием.

Польша, Подкарпатское воеводство

В предгорьях Восточных Карпат, в полусотне километров от украинской границы притаился на склоне поросший буком и сосной горы небольшой частный пансионат. Местечко было райское. Чистейший воздух, девственные леса, кристальной чистоты ручьи и небольшие, бегущие в каменистых берегах речушки. Утром гремел разноголосый птичий хор, вечером устанавливалась благостная тишина, невозможная в сутолоке городов. Тот, кто имел счастье побывать здесь и задержаться хотя бы на несколько дней, долго потом вспоминал с мечтательной улыбкой эти места и говорил, что то были лучшие дни в его жизни.

Пансионат назывался «Старая сова». Принадлежал он пани Барбаре Видлевской. Это была свежая еще женщина семидесяти с небольшим лет, высокая, строгая, несколько чопорная и крайне предупредительная к своим жильцам. Любая мелочь, любая самая ничтожная просьба находили быстрый и действенный отклик у пани Барбары – и всегда в пользу клиента.

Неудивительно, что жильцы чрезвычайно высоко ценили организованный в пансионате сервис и платили немалые деньги за возможность занять комнату в одном из двух его этажей.

Помимо прекрасного обслуживая, «Старая сова» славилась кухней, где царила толстая, румяная Юстыня, бессменный повар пансионата на протяжении последних десяти, не то пятнадцати лет. Готовила она не невесть что, в основном простые национальные блюда, вроде фляков, или тушенной в соусе телятины, или запеченной дичи с кореньями. Но все, что выходило из-под ее пухлых, быстрых рук, отличалось такой сочностью и свежестью, таким густым и пряным ароматом, что искушенные жильцы пансионата – а народ здесь живал не бедный, поездивший по свету – в один голос пели осанну ее кулинарным талантам и клялись, что ни в одном уголке мира не едали так вкусно и, главное, здор́ово для своего пищеварения.

Обязанности горничной исполняла Казя, маленькая, неутомимая, как муравей, пожилая девушка, которую пани Барбара взяла когда-то из детдома. Казя была до исступления предана своей хозяйке и содержала дом в образцовой чистоте, умудряясь оставаться невидимой и неслышимой для гостей.

Дворником, шофером и сторожем был Адам, человек огромного роста и огромной силы, молчаливый до такой степени, что жильцы считали его глухонемым.

Другой прислуги в «Старой сове» не держали, полагая, что лишние люди – лишние проблемы. Главной заповедью пансионата числилось сохранение в тайне всего, что бы в нем ни происходило, и потому здесь служили только абсолютно надежные люди.

На сегодняшний день у пани Барбары жили пятеро постояльцев. Четверо из них приехали раньше и наслаждались чистотой воздуха кто вторую, а кто уже и третью неделю.

Пятый явился только вчера.

Еще две комнаты временно пустовали, дожидаясь своих жильцов.

К завтраку собрались все. Хозяйка восседала на торце длинного прямоугольного стола, за которым всегда дружной семьей трапезничали ее гости.

Напротив нее, как бы во главе благородного собрания, помещался пан Юзеф Курильчик, высокий сухощавый старик, неутомимый ходок по горам и любитель козьего молока. Он жил в лучшей комнате на втором этаже и каждое утро придирчиво наблюдал с террасы за тем, как Адам выгоняет коз на поросший густой травой горный склон.

Справа от него сидели: пан Антон Кусь, посланец из Киева, и пан Анджей Рудский, политик из Варшавы. Оба они жили на первом этаже, что отнюдь не являлось ущемлением их прав, ибо комнаты первого этажа ничем не уступали верхним. Достаточно сказать, что сама пани Барбара жила на первом этаже.

Напротив пана Антона и пана Анджея сидели Андрей Данилович Лукашук, прибывший вчера вечером из Львова, и отец Павел, представитель Ватикана.

Только что Юстыня внесла поднос с дымящейся кастрюлей и поставила на столик, стоящий в стороне от обеденного стола.

Пани Барбара собственноручно разложила кушанье по тарелками и поставила перед гостями, строго соблюдая очередность: сначала отцу Павлу, потом пану Юзефу, и далее по часовой стрелке.

Себя она неизменно ставила в конец очереди, но то была лишь вежливость хозяйки, а не сознательное умаление собственной значимости. Пани Барбара в силу своего возраста, а также известных заслуг перед высоким собранием могла претендовать если не на третье, то на четвертое место точно, и все об этом знали и отдавали должное ее скромности и такту.

– Ну, что у нас на сегодня? – поведя носом, пропел низенький, плотненький пан Анджей, вооружаясь ножом и вилкой – предметами старинными и исключительно серебряными.

– Охотники вчера принесли перепелов. Юстыня запекла их с черносливом и овощами, – сообщила пани Барбара, занимая свое место и разворачивая королевским жестом полотняную салфетку на коленях.

– Обожаю вашу Юстыню, – провозгласил хорошо поставленным голосом пан Анджей, вонзаясь вилкой в румяную тушку.

– Пан Анджей, – сказал укоризненно глубоким басом пан Юзеф.

Пан Анджей виновато мигнул, отложил вилку и сложил руки перед грудью, как это уже сделали все присутствующие. Отец Павел прочел молитву, строго поглядывая на склонившиеся над тарелками лица. Представитель самого Папы, он считал себя здесь, безусловно, главным лицом, ибо все, что ни делается, делается во славу небесного престола, остальное же – тщета и суета.

После молитвы все вразнобой перекрестились и взялись за трапезу. Ели тоже не слишком дружно. Если полнокровный пан Анджей и плечистый Антон Кусь уминали свои порции с похвальным аппетитом, то пан Юзеф едва отщипнул кусочек, а отец Павел с подобающим ему скучливым выражением на маленьком, гладко выбритом личике жевал так медленно, что можно было стошнить, глядя на него. Пани Барбара ела равнодушно, более следя за тарелками жильцов.

– Пан Андрей, вы совсем плохо кушаете, – обратилась она к приехавшему вчера львовянину. – Кажется, Юстыня немного пересушила мясо?

– Нет, все замечательно, пани Барбара, – успокоил хозяйку Андрей Данилович. – Спал плохо, поэтому нет аппетита.

– Какие же мысли мешали вам спать? – тут же поинтересовался пан Юзеф.

– Разные, уважаемый пан.

– А все-таки, поделитесь с нами. Ведь для того и приехали, не так ли?

– Есть проблемы с подготовкой акции? – тревожно спросил пан Анджей, отрываясь от еды.

– Нет, слава богу, подготовка идет хорошо, – сказал Андрей Данилович. – Закуплено достаточно оружия, в том числе и ракетные установки.

– Ракетные установки – ладно, – вмешался Антон Кусь. – Вы скажите, Андрей Данилович, все ли организовано для того, чтобы не выпустить живым Богдановича? Ведь если эта часть операции провалится, все пойдет насмарку.

Собравшиеся, перестав есть, обратили все внимание на Андрей Даниловича.

– Сделано все возможное, – сказал Андрей Данилович, также откладывая вилку. – Наняты четыре снайпера, все с опытом работы в горячих точках. Центр города поделен на сектора – где бы ни появился Богданович, он будет взят на мушку минимум двумя снайперами.

– Чем же вы озабочены, сын мой? – спросил негромко отец Павел.

– Есть два вопроса, которые меня волнуют, – сказал Андрей Данилович. – Первый: что, если Богданович отменит свою поездку?

– Не отменит, – сказал с уверенностью Антон Кусь.

– Вы это знаете наверняка, пан Антон? – впился в него взглядом львовянин, а вслед за ним и все остальные.

– Знаю наверняка, уважаемые панове, – подтвердил Кусь. – Сегодня утром я связался с человеком, состоящим в близком окружении Богдановича. Тот сообщил, что, несмотря на предупреждения начальника охраны, Богданович своей поездки не отменил. Более того, распорядился сообщить в прессу, что поездка состоится. Вчера вечером это сообщение прозвучало на украинском телевидении.

– Значит, в воскресенье все решится, – подытожил пан Анджей, возвращаясь к недоеденному перепелу.

– У вас был второй вопрос, пан Андрей, – напомнил отец Павел.

– Да, был, – кивнул Андрей Данилович.

– В чем же он заключается, позвольте узнать?

– Деньги, – вздохнул Андрей Данилович.

– Опять? – нахмурился пан Анджей, откладывая вилку и вытирая салфеткой пухлый подбородок.

– Почему – опять? – возмутился Андрей Данилович.

– Но мы же решили этот вопрос в прошлый раз!

– Э-э, пан Анджей, – досадливо махнул рукой львовянин, – прошлый раз – это прошлый раз. Та сумма, что была перечислена на наши счета, целиком ушла на закупку оружия и вербовку ударного отряда.

– Вы что, армию завербовали?

– Да какая армия? – разозлился Андрей Данилович. – Пока набрано несколько сот человек. А надо несколько сот тысяч, если мы хотим поднять край. И всем плати. А чем платить, если ваши хозяева скупердяйничают и заставляют вымаливать каждый грош?

– Вы бы меньше тратили на разъезды по заграницам, – зашипел пан Анджей, выпучивая круглые глаза, – тогда и денег оставалось бы больше.

– Господа, прошу вас, – поднял руки отец Павел.

– Не надо упрекать меня в том, в чем я не виноват! – не обращая внимания на святого отца, крикнул Андрей Данилович. – На свои поездки я трачу свои деньги, запомните: свои! А вы там отсиживаетесь, в своем сейме, и откупаетесь несерьезными суммами, в то время как нужны миллионы и миллионы…

– Кто это отсиживается? – закричал и пан Анджей, меча через стол разъяренные взоры в львовянина. – Вы знаете, сколько мы делаем, чтобы ваши трусливые политики решились на серьезные действия?

– Панове, немедленно прекратите, – приказала пани Барбара. – Среди вас дама, в конце концов.

Спор затих, хотя противники посматривали друг на друга с нескрываемой злобой.

– Я думаю, – сладко заговорил отец Павел, как ни в чем не бывало обсасывая перепелиную ножку, – вопрос денег будет решен очень скоро.

– Когда – скоро? – проворчал Андрей Данилович.

– Насколько мне известно, пани Оксана возвращается из Вашингтона не с пустыми руками. Ей обещана финансовая помощь в размере полутора миллиардов долларов. Разумеется, какая-то часть из этих денег пойдет на оплату восстания.

– Какая?

– Это решится самой пани Оксаной, – уклончиво сказал отец Павел. – Как известно, у нее много расходов. Акция ведь планируется не только во Львове, она должна охватить всю западную часть Украины.

– Но начнется-то она во Львове!

– Дай Бог, – поднял глаза к небу отец Павел.

Этот ответ явно не устроил львовянина, но он понял, что вопрос временно закрыт.

Помолчали.

– Пан Юзеф, когда прибудет эмиссар от наших европейских друзей? – спросил пан Анджей, старательно отводя глаза от сидевшего напротив него львовянина.

– Я думаю, завтра, – неторопливо уронил старик. – Или послезавтра.

– В Варшаве очень ждут сведения, которые он должен получить. Я обещал, что с этим проблем не возникнет.

– Ваши обещания будут исполнены. Успокойте Варшаву. Пусть немного подождут.

– Как прикажете, пан Юзеф, – несколько иронично поклонился пан Анджей.

Пани Барбара принялась разливать кофе. Пан Юзеф кофе не пил, для него в отдельном кувшинчике стояло холодное козье молоко. Отказался от кофе и отец Павел, он предпочитал чистую колодезную воду.

– Как настроения в Киеве, пан Антон? – обратился к Антону Кусю отец Павел.

– Разные, святой отец.

– Но жители Киева согласны, что в случае разделения Украины Киев отойдет к Западной части?

– Не все, к сожалению.

– Может, киевляне склоняются на сторону бело-голубых? – спросил ехидно Андрей Данилович.

– Киевляне – такие же люди, как все украинцы, – усмехнулся Кусь. – С какой стороны больше денег будет, туда они и склонятся.

– О чем я и говорю, – удовлетворенно подытожил львовянин, не удержавшись от сердитого взгляда в сторону варшавянина.

Тот дернул щекой, но промолчал.

Завтрак кончился. Первым поднялся из-за стола отец Павел, за ним – пан Юзеф. Постепенно разошлись все. Кто отправился в свою комнату, кто ушел совершать моцион. Только пан Анджей все никак не мог оторваться от кофе с печеньем, заедая сладким горьковатый осадок, оставшийся после дружеской беседы.

13 июня, Париж

Роман ехал на встречу с Мишелем, хмуро глядя перед собой. Бьющие в глаза красоты Парижа были ему сегодня не в радость. Казалось, что вся эта праздная, беззаботная толпа стремится выдавить его из себя, как чужеродный элемент.

Утро началось со звонка Дубинина. Уже то, что он позвонил сам, вопреки договоренности, не сулило ничего хорошего.

– Ты что там натворил? – обойдясь без приветствия, спросил подполковник.

В конце вопроса явственно читалось «твою мать», из чего Роман без труда понял, что Мишель уже успел позвонить и наябедничать.

– Ничего особенного, – подавляя зевок, заявил Роман.

– Можно подробнее про это «ничего особенного»?

Дубинин, несмотря на все свое самообладание, сдерживался с трудом. Роман покосился на спящую Марту и отправился для важного разговора на кухню.

– Морозов, не играй со мной в молчанку! – грозно сказал Дубинин.

– Да я не играю, – вздохнул Роман, плюхаясь на табурет и закуривая.

Голова побаливала, в теле легкости не наблюдалось. Да и откуда ей было взяться, если они с Мартой развлекались до рассвета, чередуя выпивку с изнуряющими порциями секса. Выносливость Марты границ не знала, не отставал, раззадорившись, и Роман, поэтому сил в конце концов хватило только на то, чтобы натянуть на себя одеяло и закрыть глаза. Думал, до десяти поспит, и все прекрасно восстановится. Но Дубинин позвонил в половине девятого, и, судя по его настрою, после разговора с ним будет уже не до сна.

– Ты что, спишь там?

– К сожалению, уже нет.

– Совсем обнаглел, – с каким-то даже изумлением произнес Дубинин. – Наворотил таких дел, и ему хоть бы хны.

– Ну при чем здесь твое «хны»? – устало возразил Роман. – Я переживаю.

Он вытащил из холодильника откупоренную бутылку вина, зубами достал пробку и немного отпил.

– Что ты переживаешь!? – закричал Дубинин. – Тебе было сказано – сделай все тихо. А ты? Что сделал ты?

– Я и сделал тихо, – возразил Роман, чувствуя, что от вина становится чуточку легче. – Никто ничего не видел, не слышал. Какие ко мне претензии?

– Претензии? – задохнулся Дубинин. – Ты практически провалил задание…

– Ничего я не провалил, – перебил его Роман. – Если Мишель все толково сделает, никаких помех для продолжения задания я не вижу. Наоборот, устранил тех, кто мог устранить меня. Расчистил дорогу. А ты меня в чем-то обвиняешь непонятном. Ты вообще за кого, подполковник?

– Ты или пьян в доску, или наглец, каких свет не видел, – уже спокойнее сказал Дубинин.

– Ни то, ни другое, – отпив из бутылки еще глоток, сказал Роман. – Просто я стремлюсь к справедливости.

– Ладно, – зловеще молвил Дубинин. – Насчет справедливости позже поговорим.

– Хорошо, – легко согласился Роман.

Ему даже стало жаль Дубинина. Каково-то придется бедному подполковнику предстать с докладом перед светлыми очами Слепцова?

– Хочешь, я сам все шефу доложу? – предложил он из самых добрых чувств.

– Морозов, не зарывайся.

– Я ведь как лучше…

– Будет как лучше, если ты бросишь дурить и начнешь относиться к делу со всей ответственностью.

– Да куда уже ответственней?

– Все, молчи.

– Слушаюсь.

– Продолжай задание согласно плану, – отчеканил Дубинин. – Но больше никаких фокусов. Ты меня понимаешь?

– Очень даже хорошо понимаю.

– Морозов, провалишь задание, я лично позабочусь о твоем будущем.

– Это ты о домике в Жуковке и персональной пенсии?

– Ладно, резвись пока, – усмехнулся Дубинин. – Но будь готов к тому, что по возвращении тебя ждет не самый лучший прием.

– Ну, к этому я всегда готов, – вздохнул Роман.

– Все, отбой. Не подводи меня, прошу.

– Ладно…

То, что в конце Дубинин заговорил человеческим языком, несколько смутило Романа. Ну да, ну, недосмотрел, недопредвидел – оплошал. Подставил Дубинина, хотя тот поручился за него перед Слепцовым. Вредный старикашка теперь будет снимать с Дубинина стружку слой за слоем, главным образом за то, что на столь сложное задание выбрали капитана Морозова, агента грубого и во всех смыслах неподходящего. И Дубинину нечем будет крыть, кроме как покорным хлопаньем ресниц и вытяжением рук по швам. А то еще попрут из теплого кабинета «в поле», и закончится на этом блестящая дубининская карьера, чего Роману, по ряду причин, никак не хотелось.

«Скорее забрать список и доставить его в Москву, – постановил Роман. – Только так я смогу загладить свою вину и помочь Дубинину сохранить свой пост».

Подойдя к окну, чтобы проверить, стоит ли еще «Ситроен», он увидел, как из булочной напротив вышла девушка с корзинкой, в которой лежала поленница багетов. Это навело Романа на некоторые, не лишенные приятности мысли.

Он тихонько оделся, сбегал в булочную и купил теплых еще круассанов и пончиков. Думал порадовать Марту вкусненьким и свеженьким.

Однако проснувшаяся Марта в корне отличалась от Марты засыпающей. Та нежно поглаживала Романа и лепетала слова благодарности. Эта мрачно взглянула, объявила, что все, что случилось ночью, не имеет ровно никакого значения, и залезла в ванную, где и оставалась до тех пор, пока Роман не отправился на встречу с Мишелем. В общем, она его не сильно удивила, как говорится, привык, да и подобный контингент был ему не в диковинку. Поэтому, попив в одиночестве кофе и пожевав круассанов, он сказал через дверь, чтобы она ждала его здесь, и поехал в город.

Но от недосыпа, от разговора с Дубининым и нескрываемого презрения этой чертовки настроение было муторным, отчего Роман на Париж не глядел и думал только о том, чтобы скорее его покинуть. Ну, не задался вояж, чего уж там?

Правда, Мишель порадовал. Во-первых, сообщил, что с Муленом все улажено. Во-вторых, «Мерседес» Марты поставили на стоянку возле станции метро Пер-Лашез, откуда она может забрать его вот по этому жетону. В-третьих, ее паспорт готов, и теперь она имеет возможность ехать куда угодно под именем Евы Морозовой. К паспорту прилагались билеты на поезд, следующий до Варшавы.

– Почему Ева? – спросил Роман.

– А что, разве это не русское имя?

– Русское-то русское… Но очень редкое.

– Да? В следующий раз учтем, – сказал Мишель.

– Да все нормально, – успокоил его Роман, пряча паспорт в карман. – Спасибо за оперативность.

Мишель искоса глянул на Романа.

– Роман, вы извините меня за то, что я вынужден был связаться с Москвой раньше вас. У меня свои инструкции, и я обязан им следовать…

– Это вы меня извините, Мишель, за то, что доставил вам лишних хлопот, – возразил Роман.

– Мне кажется, вы поработали просто отлично, – заметил на это Мишель. – Я там не был, но мои люди сказали, что это – прекрасная работа. Тем более вы действовали в одиночку. Это – высший класс.

«Слышал бы это Дубинин, – подумал Роман. – А еще лучше – Слепцов».

– Благодарю за похвалу, Мишель. Приятно слышать ее от профессионала. Рад был знакомству с вами.

– Взаимно, Роман.

Они обменялись рукопожатием, нарушая правила конспирации, и разошлись, вполне довольные друг другом. По дороге Роман сообразил, что Мишель вовсе не нажаловался на него Дубинину, а, скорее, выставил в выгодном свете, а это уже подполковник, сообразуясь с грядущим гневом Слепцова, «наехал» на Романа, чтобы предотвратить повторные ошибки и застраховаться от сурового наказания.

Обычные штучки Управления.

Настроение несколько улучшилось. Ночной инцидент обошелся без осложнений. Документы выправлены, дорогу в Польшу ничто не преграждает. Даже машину Марты любезно доставили на стоянку. Москва малость взбаламутилась? Ну так и ничего, пускай икру помечут, на то они и начальство. От задания-то не отстранили, а в этом самая суть.

Даже утренняя мрачность Марты вызывала у него теперь умиление, а не досаду. Ну, сложный характер у женщины, так она сама с ним и мучается. Поди, тоже не сладко приходится. Ночью такое выделывала – дух захватывает, как вспомнить. А утром ультиматумы и суровость. На себя злится, понятно, за слабость свою женскую. И от злости кусает источник слабости. Ну, ничего, мы не обидчивые, мы все понимаем. Так даже интересней, когда у дамы характер с подвыподвертом.

Марта сидела в кресле, делала вид, что смотрит телевизор. На Романа не среагировала. Но он лишь про себя посмеялся.

– Как настроение, Ева Борисовна? – спросил он, садясь рядом.

– Вы сошли с ума? – кротко спросила она.

– Прошу.

Роман протянул ей паспорт.

– Изучайте и запоминайте. Теперь вы моя жена, госпожа Морозова. Извольте соответствовать.

– Что вы хотите сказать? – рассеянно спросила Марта, листая паспорт.

– Ну, отныне на ваших плечах лежит жарка омлетов, стирка моих сорочек и, возможно, глажка брюк. Допускается также тайный осмотр записной книжки…

– Не смешно, – мрачно сказала Марта, откладывая паспорт.

– Возможно, – согласился Роман. – Но тем не менее пару ближайших дней мы должны держаться так, будто мы уже десять лет живем в законном браке и знаем друг друга вдоль и поперек. Кстати, минувшая ночь помогла нам сойтись ближе, не так ли, милая Ева?

– Идиот, – прошипела Марта, вскакивая с дивана.

– Я имел в виду осложнения, возникшие на ферме, а отнюдь не то, о чем вы подумали, – нисколько не раздражаясь, возразил Роман. – Хотя то, о чем вы подумали, тоже в некотором роде…

– Я согласилась выполнять роль вашей жены, – сузив глаза, заявила Марта. – Но я не согласна терпеть ваши речи. Если вы не заткнетесь сию секунду, я за себя не ручаюсь…

Роман, сдаваясь, закрыл рот обеими руками. Марта в гневе была обворожительна, и он дорого дал бы, чтобы узнать, какова она в состоянии «я за себя не ручаюсь». Но он видел, что она была разозлена всерьез, поэтому благоразумно замолчал и отправился на кухню – жарить омлет.

Размешивая яйца, Роман увидел, что Марта куда-то собирается.

– Позвольте узнать, дорогая супруга, куда вы хотите идти? – спросил он, выглядывая из кухни в переднике и с мутовкой в руке.

Марта при виде его не могла сдержать улыбки:

– А вам идет, дорогой супруг.

– Благодарю. И все же, Марта, куда вы? У нас поезд через пять часов. Кроме того, вам лучше не появляться в городе…

– Не беспокойтесь. Нигде я появляться не буду. Мне надо заехать по делам в банк. Счета не ждут, знаете ли.

– Позвоните Жаку, пусть он оплатит ваши счета.

– У Жака нет доверенности.

– Но…

– Все! – топнула ногой Марта. – Перестаньте мне указывать. Я не хуже вас понимаю опасность и не хочу ей подвергаться. Я лишь заеду в один из филиалов моего банка и сейчас же вернусь назад. Это займет не более часа, от силы, двух.