Текст книги "Жесткая блокировка"

Автор книги: Сергей Кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Роман понял, что речь идет о нем. Никакие это не охотники. Или, вернее сказать, охотники, но только не на дикого зверя, а персонально на него.

Быстро же раскопали блиндаж. Правда, он и сделан был с отменной крепостью. Наверное, немножко завалило, но не очень. Часок-другой повозились, раскидали камни, вошли внутрь, увидели трех покойников, связались, с кем надо, и узнали, что привезенный на рассвете гость исчез. И мужички умерли не своей смертью. Все понятно. По округе была поднята тревога, и во все стороны разошлись поисковые отряды.

Один из них добрел до хутора Ганны. Проголодавшись на свежем воздухе, «охотники» перекусили, но о своей главной цели отнюдь не забыли.

– А може, вин де в хлеву сховался? – спросил третий участник. – Чи в погребе или свинарнике?

– Тю, придумав, – насмешливо сказала Ганна. – Та я была и в погребе, и в хлеву – ниде не бачила вашего браконьера.

– Може, вин так сховався, шо ты и не вбачила, Ганно, – резонно заметил Иван.

– Ат, придумав!

Беседа продолжалась в том же русле. Как видно, охотнички не торопились.

В конце концов, не слушая Ганну, они стали методично проверять все надворные постройки.

Роман передернул затвор «вальтера». Скоро очередь дойдет до хлева. Хотя поднимать стрельбу не хотелось. В том, что он справится со всеми тремя, невзирая на их карабины, он не сомневался. Но, во-первых, очень не хотелось громоздить количество трупов. Об этом тоже станет известно, и, надо полагать, довольно быстро, и тогда сюда будет запущена целая армия «лесных братьев». И от них уже ничем не отобьешься, останется только бесстрашно расхохотаться им в лицо и пустить себе пулю в висок – во избежание второго котла или еще чего-нибудь попаскуднее.

Во-вторых, жалко было хозяйку. Последствия перестрелки, в чью бы пользу она ни завершилась, внесут в ее жизнь исключительно негативные изменения. А ей здесь, судя по всему, живется неплохо. Во всяком случае, у нее свой дом, свое хозяйство и работа – а это в наши дни дорогого стоит. Скучновато, может, чуток долгими зимними вечерами, но лучше уж чуток поскучать, чем все разом потерять, а то и вовсе принять лютую смерть от одичавшего сброда.

Поэтому Роман вжался в бревно и даже подтянул колени, чтобы занимать как можно меньше места. А вдруг проверяющие поленятся лезть на жаркий сеновал и удовольствуются взглядом с лестницы?

– Та хлопцы, охота вам потеть? – послышался задорный голос Ганны. – Кажу ж, что нема никого. Быв бы хто, так сам бы вылез со страху. Вон при вас какие ружья!

Она самоотверженно пыталась не пустить гостей в хлев, и голос ее предательски обрывался, несмотря на шутливый тон. Роман даже испугался, что гости по голосу хозяйки смогут догадаться о ее нечистой совести и приступят к ней с допросом.

«Лучше бы она уж молчала, – думал он, сжимая пистолет. – Все равно доберутся сюда».

– Не бойся, Ганно, – сказал утешительно егерь. – Не покрадем мы твои припасы.

– От, придумав, – храбрилась Ганна. – Мне припасов жалко? Беритэ шо пожадаетэ. Все равно исти нема кому.

– Ты такое не кажы! А то тут сразу голодный рой слетится.

– Нехай литыть. Я всим радая…

Громко заскрипели ворота хлева. Роман понял, что момент истины близок. Хуже всего, что у него нет возможности выглянуть из своей норы. Хоть бы краем глаза следить за тем, что происходит внизу.

Но не только выглянуть – шевельнуться нельзя было. Поэтому он лежал неподвижно, как камень, и только по голосам мог догадываться, чем заняты сейчас «охотники».

Те не поленились и заглянули в коровье стойло. Досмотр велся очень тщательно, не пропускался ни один угол, за которым мог бы отсидеться беглец.

– Треба наверх лизты, – сказал один из охотников.

– Треба… – отозвался без энтузиазма другой.

Видно, парни несколько устали. И в жаркую темень сеновала лезть им совсем не хотелось.

Но напрасно Роман понадеялся, что дело закончится осмотром первого этажа. Вот заскрипела лестница – кто-то стал подниматься наверх.

– Та никого там нема, хлопцы, – надрывалась Ганна. – Коровы с конем в поли, а в хлеву тильки мыши…

Скрип затих.

– Ну, шо там? – спросили снизу.

– Кажись, пусто, – послышался совсем рядом с Романом не слишком уверенный голос.

– Ты добра гляди, Антось, – посоветовали снизу.

– Та гляжу, – огрызнулись сверху. – Тут тёмно, бачу тильки сено.

– Ты дальше залезь.

– От сам и лезь!

– На вилы, Антосю, – стукнуло что-то внизу. – Поштурхай по углам. Мо наколеш гада на зуб.

– Давай.

Роман похолодел. Подобного он не предвидел. Если бы охотник просто начал ходить по сеновалу и наткнулся на него, он бы немедленно начал действовать. А как быть в этой с ситуации? Ждать, пока тебя наколют на вилы, и только тогда стрелять? Но ведь вилы – оружие серьезное, можно угодить на зубья так, что на них и околеешь. Стрелять? Если проявить немного выдержки и положиться на удачу, можно миновать железных зубьев. И тогда все обойдется как нельзя лучше.

– Нашто вилами, хлопцы! – ударилась в крик Ганна. – Вы ж мне все сено переворушите.

– Нехай поворушат, Ганно, – возражал егерь Иван. – Тоби ж легче будэ его доставаты.

– Ну, давай, Антосю! – послышалось снизу. – Жарко ж! Я вже весь спрев.

– А я дак змэрз! – разозлился Антось.

Послышались методичные толчки. Вилы с силой вонзалось в спрессованное сено.

Роман, мокрый от пота, но с холодной спиной, вслушивался из своей норы в характер толчков.

Сначала Антось проверил левую сторону сеновала. Орудовал он вилами очень энергично, порой те глухо стукали о доски настила, пронзая насквозь истончавший за зиму и весну слой сена.

– От, нема вам спокою, – мучилась и чуть не плакала Ганна, не зная, как помочь Роману. – Та поломаешь мни крышу!

– Тихо, Ганна, не бойся, – отвечал Иван. – Крыша ему не треба. Ён тильки сено поворушит – и всэ.

– Ой, сено… – простонала Ганна. – Шукали б вы того браконьера в лесе.

Роман услышал, как тычки стали приближаться к нему. Старательный Антось, прощупав среднюю часть сеновала, перешел на правую сторону.

Направив ствол пистолета в сторону Антося, Роман ждал. Решил так: как только тычки возникнут в опасной близости от него, выскакивать и стрелять. Затем прыжок вперед – и валить второго охотника.

Смущал егерь. Судя по интонациям, с Ганной у них хорошие отношения. Убивать его не хотелось. Оглушить и связать? И запереть в погреб? Наверное, так… Но он же палить начнет, сопротивляться. Тратить на него время – себе дороже. Выходит, надо его тоже – того. Или все-таки не надо?

Ладно, как будет, так будет.

Вилы, потыкавшись в метре от Романа, начали уходить к другому углу. На этой стороне сеновала слой сена был повыше, поэтому Роман и подался сюда. Вилы здесь не доставали до досок и вонзались в сено с тихим, потрескивающим хрустом.

Роман уже начал верить, что его обошла неприятная участь быть нанизанным на железные зубья, когда вдруг прямо над ним послышался глухой удар, и его плечо обожгло жгучей болью.

Антось напоследок решил проверить самый дальний от него угол, куда он сразу поленился дотягиваться. «Проверил» он с такой силой, что вилы вонзились в бревно, возле которого лежал Роман, и при этом крайний зубец вспахал кожу на левом плече беглеца.

Сдержав мгновенное желание выпалить в обидчика, Роман сжал зубы и ощупал рану. Антось тем временем с громким шорохом раскачивал вилы, пытаясь выдрать их за конец черенка.

Рана была пустяковая. Пользуясь тем, что вилы застряли в стене, Роман осторожно протянул руку и вытер окровавленный зубец.

Вслед за тем вилы вырвались из стены и с присвистом ушли к Антосю. Раздосадованный тем, что пришлось так долго вызволять свое оружие, тот завершил поиски и со скрипом полез вниз.

– Ну шо, Антось? – спросил его напарник.

– Та шо! Тильки запарився.

– Ну, молодец. Зато будэмо точно знаты, что того гада тут нема.

– Ага…

– Ну шо я казала! – подала голос примолкнувшая было Ганна. – Чи я свое хозяйство не знаю? Так жа ж ни, полизлы по всих вуглах. Чого полизлы? Той ваш браконьер и з лесу не вылазив!

– Ну, тихо, тихо, – урезонивал ее Иван. – Треба было проверить. Для порядку.

– А на шо мни таки порядок? Тильки все сено мне переворушилы. Порядок…

Антось слез вниз, ворота хлева закрылись. Голоса стали затихать. Роман уже не разбирал, о чем говорят.

Он позволил себе осторожно разгрести сено и вылез наверх, потому что внизу он уже просто задыхался. На поверхности тоже было не очень свежо, не зря Антось «запарився», но все-таки здесь можно было дышать полной грудью.

Прислушиваясь к слабеющим звукам, Роман пытался остановить сочащуюся из плеча кровь. Рана хоть была не опасна, но все же представляла собой глубокую, рваную ссадину. На жаре с такой штукой лучше не ходить, враз загноится. Надо обработать антисептиком и, желательно, перевязать. В идеале не мешало бы вкатить укол от столбняка, потому как вилами берут не только сено, но и навоз, а навоз – продукт не самый стерильный. Но, во-первых, где этот укол искать, а во-вторых, не до него, говоря по совести.

Как бы там ни было, Роман посчитал, что ему сильно повезло. Чуть бы ниже – и все могло закончиться гораздо плачевнее. Тут крупный кровеносный сосуд, плечевой сустав, очень хрупкий, легкие рядом, да и сердце недалеко…

Или не выдержал бы он и открыл стрельбу. И тогда все сейчас разворачивалось бы совсем по другому сценарию.

А так – тишина и покой. Как оно до того и было.

Голоса затихли совсем. Роман осмелился встать во весь рост и выглянуть сквозь щели под стрехой наружу.

Троица удалялась в сторону леса. Ганна стояла недалеко от хаты и смотрела им вслед. Казалось, она никак не могла поверить в то, что все кончилось.

Вот она повернулась и пошла к дому, по дороге то и дело оглядываясь.

Роман начал спускаться по лестнице. Рана двигаться не мешала, мешала только кровь, текущая по руке.

Со скрипом открылись ворота.

– Роман! – жалобно позвала Ганна.

Она стояла на пороге, огромная, как копна, и этот жалобный голос до того ей не шел, что Роман едва не рассмеялся.

– Тут я, – отозвался он.

– Ты живой?!

– Живой, как видишь.

– Ой, – прижала она руки к груди. – А я так злякалася[20]20
  Испугалась (укр.).


[Закрыть]! Як той гайдамак почав шарыты вилами, я думала, конец тоби.

– Нет, не конец, – сказал Роман, подходя к ней. – Все обошлось. Плечо только чуть задело.

– Та ты же поранены! – испугалась Ганна, увидев, что весь рукав куртки залит кровью.

– Да ничего, это мелочь. Промыть бы чем.

– Ходем в хату. Ой, то кров тэче… Ну, пишлы швыдче, ще помрешь.

– От такого пустяка, Аня, не помирают… – говорил Роман, идя за ней через двор к дому.

– Швыдче, швыдче, Роман!

Ганна разволновалась до того, что готова была нести его на руках.

В сенях она велела Роману сесть на табурет и стащила с него куртку и майку. При ближайшем рассмотрении ссадина на плече оказалась пустяковой, Роман даже перевязывать бы ее не стал. Но Ганна держалась другого мнения и принялась деятельно обрабатывать рану.

Невзирая на свои габариты, она проворно бегала туда-сюда, собирая все необходимое для полного медицинского обслуживания.

– Зараз, Романо, зараз… – приговаривала она, топоча в пол своими небольшими, крепкими ногами.

– Да я подожду, не торопись, – ласково отзывался он.

Они вместе пережили нешуточное испытание, и это сблизило их, сделало сообщниками, заставило по-иному взглянуть друг на друга.

Наконец Ганна все подготовила, вымыла руки и села перед Романом на другую табуретку.

Сначала тщательно промыла ранку кипяченой водой. Затем отерла чистейшей льняной тряпочкой. Руки ее с такой нежностью и заботой касались тела Романа, что и самая опытная медсестра не смогла бы сравниться с ней. Роману и неловко было, что ничтожной царапине уделяется такое внимание, и не хотелось мешать доброй хозяйке, которая разве что не дышала на его плечо.

– Тут у мене бальзам целебный, – говорила Ганна, открывая какую-то баночку из темно-зеленого стекла. – От него раны заживляются за один день.

Она осторожно принялась накладывать бальзам указательным пальцем. При этом закусила верхнюю губу и стала похожа на первоклашку, которая пишет в прописях первые закорючки. Но зрачки ее были почему-то чересчур расширены, а пышная грудь ходила под блузкой так, как будто ей там было очень тесно.

– Так не больно? – спросила она.

– Вообще не больно, – заверил ее Роман.

На плечо будто сделали легкую заморозку, боль ушла окончательно. Царапина под слоем бальзама уменьшилась и потемнела, заживляясь на глазах.

– Почакай, – шепнула Ганна, видя, что Роман хочет подняться.

Она вскрыла упаковку с бинтом, положила руку Романа себе на плечо и быстро забинтовала ранку.

– О так буде добре.

– Спасибо тебе, Аня, огромное, – улыбнулся Роман. – Ты просто спасла меня.

Он потянулся, чтобы взять майку с лавки. При этом глаза Ганны жадно скользнули по его худощавому, перевитому мышцами торсу.

– А шо это у тэбе? – спросила она, взяв его за кисть.

Следы от веревок проступали багровыми полосами, запястья были стерты до крови.

– Да… – замялся Роман. – Дело прошлое…

Он хотел отнять руку, но Ганна не пустила.

– Ты ж ниякий не браконьер, так?

Роман понял, что пришло время объяснений.

– Нет, Аня, я не браконьер.

– А хто? – сжимая его руку горячими ладонями, выдохнула Ганна.

– Я шпион, Аня.

– Шпи-он? – раздельно произнесла она.

– Да, шпион.

– А шо ты тут робишь?

– Выполняю задание.

– Какое задание?

Глаза Ганны становились все шире. Видно было, что любопытство ее потревожено до основания и она готова на все, лишь бы это любопытство удовлетворить.

Что ж, имела право.

– Опасное, Аня. Извини, но подробности я не могу тебе сообщить. Это государственная тайна. Могу только сказать одно: я пытаюсь помочь твоей стране, а плохие люди очень хотят мне помешать.

Ганна поводила густыми бровями, вздохнула.

– А воны казалы, що ты браконьер и бандит. И що ты убив трох чоловик. То правда, Роман?

– А ты сама как думаешь, Аня?

Ганна задумалась, завздыхала громче.

– Ни, – покачала она головой. – Брешут они. Мо ты там и убив кого… – она кивнула на следы от веревок. – Но ниякий ты не бандит.

Роман только мягко улыбнулся в ответ. И сделал то, чего делать, в общем, не следовало, а именно: слегка подкатил глаза и качнулся на стуле. Ход, конечно, нечестный, учитывая сердобольность хозяйки, но его тяготил этот разговор, и лучшего способа прервать его, чем изобразить легкую дурноту, он не нашел.

– Ой, та ты же весь белы! – воскликнула Ганна. – А ну давай пишлы в койку.

– Да не надо в койку, все нормально, – попробовал запротестовать Роман.

– Надо! – отрезала Ганна. – Полежишь трохи, поспишь – к вечеру будэшь здоровый.

Она обняла его своей полной, горячей рукой, подняла с табурета и препроводила в хату, в горницу, где Роман почувствовал себя, как в этнографическом музее. Ганна уложила его на одну из кроватей-пьедесталов, накрыла мягчайшим покрывалом.

– Спи. А я покуль твою одежу постираю. Через час все буде сухое.

– Вот через час меня и разбуди.

– Добре.

– Но не позже.

– Добре. Спи.

Ганна ушла, закрыв за собой двери. Роман поводил глазами по стенам, нашел портрет сурового, стриженного полубоксом человека, посмотрел на него посмотрел, да и уснул.

Спал не долго. Во дворе что-то стукнуло – и он проснулся. Откинув покрывало, хотел подбежать к окну, посмотреть, что там? Но во дворе было тихо, не доносилось больше ни стуков, ни, не дай бог, голосов, и Роман расслабленно откинулся на подушке.

Здесь ему бояться некого. Ганна, перетрусившая после визита «гайдамаков», смотрит в оба и предупредит его, если появится новая группа.

В общем-то, по правилу воронки, в которую дважды снаряд не попадает, никто больше появиться не должен. Вряд ли в этих лесах такая прорва боевиков, чтобы бегать толпами целый день. Но на этом свете всякое случается, и терять бдительности не следовало.

Роман подвигал левой рукой. Рана зажила настолько, что не причиняла ни малейшего неудобства. Бальзам и короткий, освежающий сон сделали свое дело. Роман вполне восстановил силы и готов был совершить заключительный рывок до границы.

Вот только надо все же уточнить, куда ему двигать. Ганна, правда, обещала сама отвезти его, но вдруг передумает? После того, как ее навестили вооруженные люди и перевернули все хозяйство, возможно, ей не захочется помогать «браконьеру и бандиту».

Тихонько отворились двери, в дверь бесшумно вошла Ганна. Начала на цыпочках подходить к постели, но, увидев, что Роман не спит, смутилась и нерешительно застыла на месте.

– Проснувся?

– Проснулся. Только что…

Ганна подошла и села на край постели, как-то робко глядя на гостя.

– Не болит рука?

– Совсем не болит, – похвастался Роман и повертел рукой туда-сюда. – Как новенькая. Спасибо твоему бальзаму.

– То мне своячка давала, она все травы знает…

Ганна говорила одно, но на лице ее было написано совсем другое. Что? Роман еще не понял, но то, как она на него смотрела, его насторожило.

– Аня, мне пора. Пока доберусь до границы…

– Поспеешь, – сказала она. – Я тэбе быстро завезу.

– Хорошо.

– Може, ты голодны?

– Да нет, что ты. Недавно же ел.

– А я тоби уточку потушила. З черносливом…

– Ну, спасибо… – растерялся Роман. – Анечка, ты такая заботливая. Что бы я без тебя…

– Анечка, – затуманилась хозяйка. – Скажи ще раз.

– Что сказать?

– Анечка…

– Анечка, – улыбнулся Роман, – ты удивительная женщина. Спасибо тебе за все.

Он хотел слезть с постели, но Ганна вдруг преградила ему путь.

– Роман, – сказала она вкрадчиво и жарко, – покахай мене, Роман.

– З-зачем? – совсем не по-казан́овски спросил он.

– А я хлопчика соби рожу. Такого жа гарного, як ты.

Ганна поднялась и медленно, точно во сне, расстегнула пуговки на блузке. Затем развязала тесемки юбки, сбросила ее, переступив босыми ногами, и сняла легким движением блузку, оставшись в одной белой, полупрозрачной сорочке.

– Покахай мене, Рома, – горячо краснея, дрогнувшим голосом попросила она.

Роман сглотнул, но отступать было некуда. Ганна подняла руки и жестом, не лишенным грации, освободилась от сорочки. Теперь она стояла перед Романом во всей своей величественной наготе.

«Живот твой – круглая чаша, – вспомнилось Роману, – чрево твое – ворох пшеницы… два сосца твои – как два козленка… шея твоя – как столп из слоновой кости…»

Ганна поставила круглое белое колено на кровать, оперлась на нее руками и надвинулась на Романа развесистой, необъятной грудью. Глаза ее горели, щеки, шея и даже плечи были залиты румянцем.

Роману хотелось, как давеча, на сеновале, вжаться в стену и не дышать, но жизнь властно требовала от него очередного подвига.

«Хоть таким образом восполнить нанесенный Украине демографический ущерб», – пронеслось в голове.

В следующий миг на него навалилось большое, упругое, душистое, обхватило, вмяло к себе – и рациональное мышление надолго покинуло его.

15 июня, вечер

Повозка – гибрид телеги и брички – мерно поскрипывала колесами, катя по дороге резиновыми шинами. Коренастый, крепконогий конек легко влек повозку вперед. Ганна, сидевшая на высоком прочном ящике – аналоге багажника в машине, – изредка взмахивала вожжами, подгоняя своего гнедка.

Солнце клонилось к закату. Лесная дорога, по которой ехала повозка, была целиком погружена в тень. Вековые сосны теснились вокруг дороги, за ними расстилались густые, безмолвные сумерки.

– Як ты там? – спросила Ганна вполголоса.

– Терпимо, – послышался голос Романа из ящика.

– Ты боком ляж, удобней будэ, – посоветовала Ганна.

– Я так и сделал.

– Ну, то лежы.

– Скоро приедем?

– Скоро.

Ганна чмокнула и взмахнула вожжами.

Час назад они выехали с хутора. После того как Роман добросовестно отработал в постели все, что должен был отработать, и даже сверх того, Ганна скормила ему чуть не целиком тушенную в черносливе утку, подоила коров, запрягла лошадь и повезла его к пограничному пункту.

Ехали недолго – она была права, когда говорила, что до границы недалеко. Километра три лесом, увалами да изволоками, потом выбрались на гравийную дорогу.

Пока ехали по лесу, Роман сидел на телеге, но когда стали подъезжать к дороге, Ганна загнала его в ящик.

Ящик с самого начала предназначался для контрабандной перевозки Романа через границу. Узнав о том, что Ганна хочет переправить его самолично, он сначала запротестовал. Все, что ему требовалось, это чтобы она показала ему нужный участок, и только.

Но Ганна проявила инициативу. Она сказала, что ей так и так надо проведать свояченицу, живущую на той стороне, отвезти ей масла и сушеных грибов, а у нее взять меду – уж больно хороший был мед – и под эту марку она переправит Романа. Потому как для нее это обычное дело, тут этим часто балуются, а его могут словить пограничники, и куда надо, он не дойдет.

Когда протесты Романа были категорически отклонены, он по здравому размышлению решил, что пусть Ганна делает, что задумала. Выгоды от ее предприятия были налицо. Во-первых, она провезет его через четко означенный на карте пограничный пункт. А значит, Метеку будет значительно проще объяснить, где следует ждать перебежчика. Во-вторых, перейдя границу где-нибудь в диком месте, Роман рисковал сбиться с дороги и надолго застрять в лесу. В-третьих, при удачном исходе он мог совершенно не опасаться, что где-то там по его душу будет поднята тревога и о нарушителе оповестят все соответствующие службы.

То есть вариант Ганны был идеален. Кроме одного: ящика, в котором сидел Роман.

В общем, сам по себе ящик неплох. Просторный, чистый, уютно пахнущий деревом и травой. Лежи себе на боку и подремывай под мерное укачивание. Можно во сне и границу переехать, почему нет?

Оно-то вроде и так, но Роман чувствовал себя в этом ящике ужасно беспомощно. Все, что он мог, это тихо сидеть и надеяться, что Ганна все сделает правильно и пограничники ничего не заподозрят.

Ну, а если заподозрят? Ведь стоит им поднять крышку, и нарушитель – вот он. Бери и вяжи. И поздно будет барахтаться, с государством шутки плохи. Правда, чтобы поднять крышку, надо сперва поднять с нее Ганну, а сделать это непросто даже в чисто физическом смысле. Но, как говорится, поднимали и не таких…

– Лежи тихо, тихо, – услышал Роман сдавленный голос Ганны. – Приихалы.

Роман скрючился на дне ящика. Хорошо, у самого дна была меж досок узенькая щель, и он хоть одним глазком мог видеть, что делается снаружи.

Снаружи был все тот же былинный сосновый лес. Тишина нарушалась только затихающим в сумерках птичьим щебетом. Скрипели колеса, изредка фыркал конь, хлеща хвостом по вожжам и оглоблям.

Но вот сбоку показалось какое-то строение. Роман увидел только его угол, обращенный к лесу.

– Тр-р! – сказала Ганна.

Повозка остановилась. Стукнули двери в пограничной будке.

– Ого, якысь у нас госты! – послышался громкий голос. – Здоровеньки булы, Ганночка!

– Здоров и ты, Павло. Открывай свою шлагбауму.

– Куда ты так торопишься, Ганна? – возразил Павло.

Роман увидел, что к ним подходит высокий военный с погонами прапорщика. Прапорщик был упитан, молод и щеголеват. Глазки его благодушно поглядывали на сидящую на высоком ящике Ганну.

– Да своячки еду, – пояснила Ганна.

– А шо так на ночь? – удивился прапорщик.

– Днем работы было много. Ну, пропусти.

Однако прапорщик не торопился. Он медленно обошел вокруг повозки, похмыкивая и покашливая. Роман даже услышал запах его приторно-сладкого одеколона.

Ну, если в этой дыре поливает себя одеколоном, то быстро не отпустит, решил Роман.

Пистолет, который он до сих пор умудрился не показать на глаза Ганны, лежал под рукой. Но толку сейчас от него! Стрелять в пограничников нельзя, это – табу. Если только взять на испуг? Но на ту сторону все равно не прорвешься, там всё увидят и наставят автоматы, а возвращаться какой смысл? Так что забыть о пистолете и надеяться на опытность Ганны.

– Всэ ты, Ганна, работаешь, работаешь…

– Ну так не всим же целый день спаты, Павло.

– Ты это на шо намекаешь? – засмеялся прапорщик.

Он игриво пристукнул кулаком по ящику. У Романа слегка загудело в голове. Зачем это она его дразнит? Еще разозлится и устроит досмотр по всей форме.

– А так, ни на шо… – легкомысленно пропела Ганна. – Ну, пропускай, Павло. Своячка ж чакае.

– А мо – свояк?

– Мо и свояк.

– От, Ганна… Ты ж была у их неделю назад.

– Ну и шо, шо была? Соскучилась, то и еду.

– И гостинца везешь?

– Везу, а як же ж в госты без гостинца?

– Вот любишь ты свою родню, Ганна. А мене когда полюбишь?

– Нехай тэбе жонка любыть, Павло.

– Я ж покуль не женатый, Ганна.

– Ну то женись швыдче. Пропускай, ну!

– Ат, веселая ты баба.

Прапорщик прислонился плечом к ящику – повозка качнулась, – понизил интимно голос:

– А то може, покличешь колы в госты, а, Ганночко?

– Може, колы и покличу. А пока на вот сливяночки, щоб служилось легче.

Ганна достала что-то из сумки, стоящей у ее ног, и передала прапорщику. Роман увидел, что тот вертит в руке большую бутыль.

– Ну вот, Ганна, с этого трэба было и починать. Эй, Коваленко, подвысь!

Заскрипел подымаемый шлагбаум.

– Н-но, – шлепнула вожжами Ганна.

Повозка тронулась в путь.

– Давай же аусвайс, тисну печатку, – сказал прапорщик.

– На.

Оформление документов производилось на ходу и заняло несколько секунд.

– Ну, Ганна, добре тоби погостюваты.

– Спасибо, Павло.

– Ох, и красивая ж ты баба, Ганна. Га-га-га…

Послышались звуки шлепков – прапорщик на прощание похлопал Ганну по бедру.

– А ну! – строго прикрикнула она и рванула вожжи.

Конь дернулся и побежал вперед. Украинская граница осталась позади.

Бежал конь недолго. Через пару десятков метров он остановился у польской заставы. Здесь произошел примерно такой же диалог, что и на украинской стороне, только пан подхорунжий был не в пример вежливее прапорщика. Но от бутылки сливянки тоже не отказался.

Таким образом, граница осталась позади. Роман отделался трехминутным вдыханием паров цветочного одеколона и двухминутным выслушиванием комплиментов подхорунжего в адрес пани Ганны.

Вскоре они отъехали на достаточное удаление от КПП, чтобы Роман смог выбраться из ящика.

– Ну, Аня, ты просто гений, – сказал он, целуя в щеку свою спасительницу.

– От, придумав, – засмеялась та, не без удовольствия принимая его поцелуи. – Тут всэ такие гении.

По бокам дороги тянулся прежний лес, но только теперь он выглядел чуть покультурней.

– А где тут поворот на Кашки?

– Зараз будэ, – помрачнела Ганна. – Ще трохи.

У поворота на Кашки Романа должен был ждать Метек. Ганна, которую Роман счел нужным предупредить об этом, заметно взгрустнула от скорого расставания.

Разговор не вязался. Два незнакомых человека, которых на несколько часов сблизили обстоятельства. Роман обдумывал предстоящую операцию, от исхода которой зависело многое в его дальнейшей судьбе. О чем думала Ганна, бог весть, но только она совсем перестала нахлестывать коня и едва сдерживала слезы.

Серый джип «Тойота» с запыленными боками Роман увидел не сразу. В сумерках, на фоне песчаного бугра, он был почти незаметен.

– Вон твои Кашки? – махнула Ганна рукой в сторону джипа.

Голос ее был сердит, как у обиженного ребенка.

Роман обнял ее за неохватную талию, притянул к себе.

– Спасибо тебе за все, Аня. Ты даже не представляешь, что ты для меня сделала.

Ганна натянула вожжи, повозка остановилась.

Из джипа вышел Метек, несколько оторопело поглядывая на непонятную парочку.

– До свидания, Аня. Всего тебе хорошего.

– До свидання… – всхлипнула та.

Роман спрыгнул с повозки и подбежал к джипу.

– Ну что, Метек, едем?

– Едем… – все еще не оправившись от удивления, кивнул тот.

Он сел за баранку, завел двигатель. Двигатель заурчал негромко, бархатисто, джип бесшумно покатил по проселочной дороге.

Роман обернулся. Повозка так и стояла у поворота. Ганна сидела на своем ящике, смотрела вслед.

У Романа сдавило сердце. Еще одно расставание. А ведь стали близкими людьми. Жаль.

Он сел прямо, покосился на Метека.

– Красивая женщина, – сказал тот с видом знатока.

Роман взял с приборной панели сигареты, закурил.

– Да. Она мне очень помогла.

– Я понял.

Джип мягко покачивался на дорожных неровностях и ходко шел вперед. Темнело. Метек включил фары, дорога резко сузилась. Сбоку набегали деревья и тут же уносились прочь.

Роман уже перестроился и оставленную позади повозку не вспоминал. Большее, чем должны быть такие воспоминания, – обрывками дневной дремы, игрой воображения, книжной страницей. Иначе будет слишком трудно жить. А так перелистнул страницу – и существуешь дальше, тихий, ровный, невозмутимый. Как оно по роду занятий и полагается.

Разве только сны иногда навещают странные?