Текст книги "Тайпэн. Оскал войны"

Автор книги: Сергей Девкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Самому Ли идея столь жесткого разграничения функций не очень–то нравилась. Тайпэн чувствовал в ней что–то такое неприятное, как будто это решение заранее разграничивало корабли на две категории, одной из которых, в случае жесткой необходимости, можно было бы пожертвовать. Но, к сожалению, сейчас он вынужден был поддерживать именно этот план, поскольку тот исходил не от него, а от тех людей, кто реально должен был командовать походом по Чаанцзянь. Кроме Шао Шэна, Гокэя и К»си Ёнг эту идею устами Куанши первой упомянула еще Йотока задолго до их отправления из Хэйан–кё. На то, чтобы начать спорить с величайшим стратегом в истории Империи, Хань пока не решался, осознавая, как мал и ограничен его собственный опыт в делах ведения полноценной военной компании, затрагивающей не маленький клочок земли и всего несколько противоборствующих армий, а сразу несколько обширных провинций, десятки крепостей и многие тысячи воинов. В любом случае, все, о чем говорилось на совете, Ли еще предстояло поведать Куанши этим вечером на борту «Стража». Окончательное решение, согласно воле Императора, оставалось всегда за Йотокой, а вот знать о ее существовании полагалось только очень узкому кругу лиц.

Командиры речных эскадр Камо и Синцзян по очереди закончили свои развернутые доклады, определив возможных кандидатов на указанные роли «обозных телег». В свою очередь от имени кораблей Генсоку слово взял офицер Судзаки. Несмотря на то, что парень был ровесником Ли, свое дело он знал прекрасно и разбирался в основных вопросах не хуже заправского хайтина. Тем не менее, Ханю показалось странным, что это выступление не решился сделать сам Реёко Кэй, назначенный временным командующим того, что теперь осталось от южной патрульной флотилии.

Отойдя к столу, на котором были расставлены угощения и жаровни для разогревания чая, Ли поделился своими сомнениями со старшей из къёкецуки, бездельничавшей вместе с Фуёко за неторопливой игрой в каргёцу. В отличие от Ёми, Такату совершенно не интересовали детали планов и стратегические расчеты, а точнее взаимоотношения людей при решении подобных сложных вопросов, до которых юная кровопийца была куда более охоча. На кумицо же все эти разговоры нагоняли еще большую тоску, по–настоящему оборотня интересовали лишь активные действия или совсем невероятные и рискованные авантюры.

– Что я могу сказать о парне? – кровавые глаза Такаты насмешливо сверкнули. – Судя по запаху, он выпил вчера так много, что, уже только поднявшись на ноги этим утром, проявил чудеса выдержки и силы воли.

Тайпэн покосился на Реёко, сидевшего в дальнем конце стола и безразлично слушавшего своего заместителя, опершись подбородком на правый кулак.

– Так он…

– Ему плохо, – подтвердила Фуёко, двигая одну из фигур по расчерченной доске, – но он достаточно силен, чтобы не демонстрировать этого.

– Но не достаточно, чтобы оставаться полезным для общего дело, – холодно отрезал Ли.

Приблизительно через час–полтора, когда подошло время обеда и совещание стало плавно переходить к вопросу о захвате Йосо, стоявшего при слиянии двух самых больших судоходных рек в южных провинциях Империи, Хань отозвал Реёко в сторону для личной беседы. Данный разговор прошел не в самой лучшей атмосфере.

– Если вы не способны управлять эскадрой, то нам будет проще подыскать для этого более подходящего слугу Императора, – закончил свою мысль Ли, высказав все, что он думает о чрезмерных возлияниях в подобное время.

– Просто я рассчитывал, что вы прибудете только на день раньше оговоренного срока, – на лице у Кэй была легкая усмешка, по которой можно было легко понять, что думает хайтин о попытках молодого полководца читать ему мораль. – Завтра я буду чист, как утренняя роса в садах Золотого Дворца. И к тому же, разве мы не решили установить в новом соединении единый порядок командования, в котором для отдельных руководителей эскадр места не предусмотрено?

– Решили, – хмуро ответил Ли. – Но я говорю не столько о сиюминутной ситуации, сколько об общей тенденции. Если вы не сможет себя контролировать, хайтин Кэй, то в отношении вас решение еще только будет принято. Это я могу вам гарантировать, как командующий и член коллегиального военного совета.

Улыбка медленно покинула губы Реёко, и «воин воды» чуть склонил голову:

– Разрешите идти исправляться? – в глазах у хайтина блеснуло что–то недоброе.

– Идите, – кивнул Ли, подметивший эту деталь.

При обсуждении штурма Йосо командир эскадры Чаанцзянь уже не присутствовал, но его старший помощник прекрасно справлялся и сам. Склонившись вместе с Яо Минг над схемой городских укреплений, доставленной сюда из столицы вместе с сотней других планов и карт, хранившихся в дворцовых архивах, Судзаки активнее всех спорил с правой рукой хайтина Гонкэ, авторитет которой среди командиров синцзянских судов, похоже, был беспрекословным. Шао Шэн и офицеры солдат абордажа также приняли активнее участие в разговоре, а Ханю в итоге выпала роль арбитра. Захват Йосо был необходим в качестве первого шага компании, открывавшего к тому же доступ к ресурсам местной верфи, без которых двадцати восьми куай–сё совместной эскадры было бы теперь не обойтись. Проблема была в том, что укрепления городка были достаточно мощными, как с суши, так и со стороны реки, чтобы исключить возможность малых потерь. Яо считала это приемлемым, Судзаки и бойцы Центрального флота хотели минимизировать жертвы, а Шэн пытался отыскать компромисс.

Именно в момент одного из таких самых ожесточенных споров в дверях вновь появился Реёко в сопровождении седовласого мужчины с длинными висячими усами. Простая одежда, добротно пошитая, но потрепанная дорожными неурядицами, не выдавала принадлежность нового гостя к тому или иному сословию. Но, как оказалось, Кэй не зря решился привести постороннего на военный совет.

– Чен, сын Хэ, портовый староста Йосо, – представил хайтин остальным своего спутника. – У него есть, что вам рассказать.

Квартальный голова низко поклонился всем присутствующим и, явно робея перед столь знатным обществом, прошел к столу, комкая широкие рукава своего одеяния.

– Есть тут одно… один момент, – нерешительно заговорил Чен, аккуратно ткнув пальцем в развернутый план города. – В этом вот месте, что со стороны третьего причала, аккурат у прохода на верфи. Мы давно писали и в Таури, и старшему приставу–зодчему, и даже в столицу хотели обратиться. Давно это уже было, лет шесть назад может. Размыло тогда паводком реку, да таранным килем одного из военных судов проломило пару бревен возле опорного столба. Водой, значит, землю из простенков–то вымыло, камень слежался у основания, а обратно… Ну, по правилам, надо было все разбирать, весь пролет, да заново засыпать, перекладывать. А градоправитель наш решил, что больше возни только будет. Ну и повелел заколотить пролом сколами с бревен, да и мы не сильно противились. Кто ж мог подумать, что вдруг и со стороны реки какая напасть придет, ежели у нас всегда рядом на привязи имперские корабли стоят?

– То есть, в этом месте фактически у нас имеется почти целый пролет пустой стены? – различные эмоции в голосе Гонкэ причудливо мешались между собой.

За безалаберность, бездействие и откровенную лень руководство Йосо стоило бы придать соответствующему наказанию, но с другой стороны в этой ситуации такой подарок самой Судьбы был невероятно удачным. Двойственность принесенного им известия понимал, похоже, и сам староста Чен, вжавший теперь голову в плечи и понуро ожидающий решения своей участи.

– Пробьем ее? – задумалась Яо.

– И выломаем, – кивнул Судзаки.

– А затем две волны десанта и общий штурм, – улыбнулась хайтин.

– А юнь ведь даже и не подумают о том, что в имперской крепости может быть настолько уязвимое слабое место, – хмыкнул Шао Шэн и посмотрел на Ханя.

– Хорошо, если считаете, что это хороший план, то определитесь с деталями, – кивнул тайпэн. – Квартальный староста Чен, – услышав свое имя, старик вздрогнул. – Вам придется подробно написать обо всем, что вы нам рассказали, и передать это письмо местному судье. Принимать решение о наказаниях за ваши оплошности и действия других лиц должны соответствующие люди. Во всяком случае, здесь, в Нееро, где имперский закон по–прежнему властен и не попирается чужеземными армиями.

Староста не смог сдержать облегченного вздоха. Судя по всему, Чен уже готовился к куда более плачевным последствиям. Двое городских стражников, вызванных со двора, увели смотрителя порта Йосо, а совещание вернулось к прежнему спокойному ритму, как и в первой своей половине.

Хайтина Кэй Хань отыскал на террасе, любующимся полуденной панорамой реки.

– Откуда вы его взяли? – спросил Ли без обиняков, опираясь на перила рядом с Реёко.

– Мы защищали подходы к Йосо, чтобы дать время тем жителям, кто пожелал уйти, – хайтин указал рукой на несколько больших барж, прятавшихся у складских построек на дальней стороне рукотворной бухты. – Чен был единственным из выборных чиновников, кто руководил этим делом с их стороны.

Выглядели эти корабли не лучшим образом. Паруса были покрыты свежими заплатами, борта носили следы поспешного ремонта, а над палубами висели растянутые веревки с сушившимся бельем. Рядом на берегу между возвышавшимися кучами пустых плетеных корзин и разного мусора играли многочисленные дети под присмотром нескольких пожилых женщин.

– Беженцы, – вздохнул Ли, вспоминая невольно лагеря у стен Сычуяня, виденные им лишь вскользь почти два года назад.

– Да, и их здесь гораздо больше. Многих просто решили «спрятать» перед вашим приездом, – зло усмехнулся Кэй. – Тем, кто приехал по дорогам, на время стоянки эскадры Хэйан вообще запрещено появляться в городе. А том, что творится в других районах провинции, лучше и не говорить.

– Они надеются на помощь Империи, а получают лишь подобное пренебрежительное отношение со стороны местных властей, – начал закипать Ли, чувствуя знакомую злую ненависть, которая так часто помогала ему принять нужное решение.

– Они ни на что не надеются, – безразлично отмахнулся Реёко. – Они просто бегут. Бегут от тех, кто грабит, насилует и убивает просто потому, что получил возможность делать это. А командиры юньских солдат, еще вчера бывших простыми деревенскими парнями, с радостью позволяют им совершать самые отвратительные поступки, превращая эту озверелую вседозволенность в награду за верную службу.

– Да, вы правы, – вынужден был согласиться Ли. – Война, в любой ее форме, это всегда тысячи загубленных жизней и судеб. Но правила войны и средства, которыми она ведется, определяют лишь сами люди. Тот, кто не может оставаться человеком за пределами собственного дома, села или царства, не имеет права на снисхождение. Тот, кто первым пришел на чужую землю, чтобы чинить разорение и смерть, не имеет даже такого нелепого оправдания, как месть за былые утраты. Но мы сделаем все, чтобы остановить это безумие.

Оттолкнувшись от перил, тайпэн широко расправил плеч и посмотрел вдаль.

– Я прикажу оставить большую часть продовольствия флота для нужд беженцев.

– И чем мы будем кормить матросов? – удивился Кэй, видимо, никак не ожидавший подобной развязки беседы.

– Я вижу лишь один способ получить нужные нам припасы, – криво усмехнулся Ли, и губы Реёко растянулись в ответной понимающей улыбке. – Все, что нам нужно, мы просто отберем у генерала Манчи.

– А эта прогулка, похоже, будет совсем не такой скучной, как мне казалось, – певучий голос кумицо заставил обоих полководцев обернуться. – Так заманчиво и так рискованно.

– Так глупо и так самонадеянно, – согласилась стоявшая рядом Таката. – Но зато, вполне в твоем стиле, Ли.

– Я знал, что вам понравится.

Глава 3

Башня Второго Дома династии Великих Таголов пришла в упадок и запустение еще в те времена, когда его дед учился делать свои первые шаги. И, направляясь теперь по расколотым плитам в сторону возвышающейся серой громады, осыпавшейся и увитой ползучими лианами, Маади испытывал чувство легкого суеверного страха, впитавшееся в его кровь с молоком матери. Лица старых богов, разбитые дождем, ветром и временем, взирали на него со всех сторон, и казалось, что в любой момент заброшенный храмовый комплекс может возродиться к жизни, жестоко покарав тех, кто посмел нарушить покой запретного места. Но слава и величие Таголов ушли уже безвозвратно, и шумящий полевой лагерь, развернутый в развалинах у подножия древнего святилища, внушавшего некогда ужас всем окрестным землям, был живым доказательством их падения.

Многочисленные шатры и круглые хижины из бамбуковых жердей, покрытые листьями древесных фикусов, занимали собой все расчищенные каменные площадки, сохранившие относительную целостность. Однако, вопреки ожиданиям большинства гостей, бивуак воинов Ранджана не был похож на кочевой табор цынь–гань, и наметанный глаз легко подмечал те детали, что были свойственны лишь людям, придающим должное значение дисциплине. Каждая сотня и каждый малый отряд располагались на своем отдельном месте, не смешиваясь между собой. На замшелых и обрушившихся кое–где стенах жреческих построек, огораживавших лагерь, маячили фигуры часовых с длинными загнутыми луками. К навесу, под которым расположилась походная кухня, выстроилась длинная очередь, в которой слышались разговоры и смех, но не было и намека на ругань или попытки пролезть к котлу с рисовой кашей вперед других.

У входа в башню замерли двое воинов с перекрещенными копьями, но при приближении Маади и его спутников, стражи разомкнули свое оружие и сделали шаг в сторону. Ни в одном из шести северных владений никто не осмеливался преграждать путь свободным раджам Шаанга, даже если сам служил одному из них.

Внутри старых стен было душно и влажно. На лестничных пролетах с выломанными ступенями безраздельно властвовали темно–зеленая плесень и гибкие ветви ползунов, пробиравшиеся в башню через узкие щели бойниц. Новые пары стражников стояли на каждой круглой площадке, отмечавшей очередной виток крутой каменной спирали, взбиравшейся ввысь. Вершина заброшенной резиденции Второго Дома давно рухнула в узкое ущелье, на краю которого была когда–то возведена, и крышей башни теперь служили растянутые полосатые полотнища из дорогого имперского сукна, отталкивающего воду.

Ранджан поджидал гостей лежа на боку на возвышении из пуховых подушек, задумчиво подперев голову правой рукой. Кальян, благоухавший ароматами ядреной опиумной смеси, возвышался посередине низкого стола в окружении блюд с сушеными финиками, инжиром и засахаренными фруктами. Кривые кинжалы в ножнах из крокодильей кожи, лучащиеся самоцветы, грубые поделки из слоновьего бивня, элементы броских доспехов, раскиданные в беспорядке, страницы с рукописными и печатными текстами на разных языках – если лагерь внизу и не был похож на тот, какой мог бы принадлежать одному из Отринувших, то вот личные покои Ранджана соответствовали всем известным канонам. С другой стороны не стоило забывать, что этот человек был одним из немногих раджей, кто отказался от покровительства всех известных богов, и, несмотря на мстительный характер многоруких прародителей народов Умбея, продолжал жить в свое удовольствие, в достатке и процветании. Впрочем, именно о последнем с ним и прибыли сюда поговорить пятеро других вождей, имевшие свои вольные отряды.

– Ты даже не хочешь встать, чтобы приветствовать нас как равных? – рыкнул Маади, еще с порога настраиваясь на нужный тон.

Четверо могучих воинов с длинными кривыми мечами, облаченные в открытые конусовидные шлемы и ламелярные доспехи, спускавшиеся до колен, молча, взирали на гостей из темных ниш, разбросанных по стенам. Безмолвные и неподвижные, они напоминали статуи древних богов, случайно уцелевшие в этом месте. В окружении таких верных соратников Ранджан чувствовал себя достаточно расковано, чтобы ответить на реплику Маади в довольно глумливом тоне:

– Нагпур, я ведь, кажется, велел не впускать на свой порог всяких нищих? Так почему же слово владыки остается для его слуг лишь пустым звуком?

– Боюсь, в этот раз им пришлось сделать исключение, – ответил в той же издевательской манере ближайший сподвижник Отрекшегося. – Такие бездомные, как эти, бывают очень настырными.

Высокий, с широкой мускулистой грудью и темной бронзовой кожей, Нагпур сидел по другую сторону стола и смотрел на Маади с кривой ухмылкой, сверкая золотыми и серебряными зубами. В отличие от своего раджи, первый из воинов вольного вождя носил густую черную бороду, но его длинные нечесаные волосы точно также были стянуты на затылке в грубый лохматый хвост, пропущенный через толстое железное кольцо. Одежда обоих сиртаков отличалась лишь цветом. Нагпур придерживался нейтральных белых тонов, а вот шальвары и свободная адхиваса Ранджана имели кричащие царственно–желтые и запретно–алые оттенки, словно Хулитель пытался даже в этом бросить свой вызов многоруким предтечам.

– Чем ты бахвалишься, никчемный? – слова не задели самолюбия Маади, он давно уже вышел из той юной поры, когда чья–то грубая подначка могла вывести его из себя. – Магараджа развалин! Твой дом пристанище для обезьян и болотных свиней! И не тебе порицать нашу бедность, когда ты сам не в силах расплатиться с былыми долгами. Мы пришли требовать то, что ты должен нам со времен последнего совместного похода за Шаанг. Твои долги перед магараджей Акоши были достаточно велики, чтобы мы согласились на время отдать свою часть добычи, но ни полученного нами в бою, ни возмещения, обещанного тобой, мы так и не дождались!

– Мы возьмем все, что оценим достойным нашей утраты, – поддержал Маади один из раджей, стоявших у него спиной. – Таково древнее правило взимания долга!

– Но ты можешь расплатиться сейчас, о великий хозяин рассыпающегося дворца, – громко хмыкнул другой вольный вождь.

– Шакалы, – как–то безразлично протянул Ранджан, глаза которого затуманивал дым опия. – Вы выглядите сейчас так жалко. Все, что вы можете, это требовать, но никогда не сумеете взять. Ваши люди бегут из ваших шатров к моим очагам, ваши деньги оттягивают сумы и карманы моих воинов. Но разве кто–то из вас может хоть что–то взять сам? Даже в тот последний поход вы пошли следом за мной, а не предприняли что–либо сами.

Маади нахмурился, готовясь возразить распоясавшемуся Осквернителю, но Ранджан небрежно сунул руку в одну из подушек и брезгливым жестом швырнул к ногам раджей целую пригоршню золотых монет. Благородный металл застучал по каменным плитам, и блестящие кружки покатились в разные стороны, заставляя вождей замереть в изумлении. Ранджан, тем временем, продолжил бросать золото, будто проросшее сырое зерно, которое не годилось даже на корм для скота.

– Подавитесь, стервятники! Можете теперь уползать обратно в свои разбитые кибитки, чтобы не мешать мне, обдумывать планы, чью грандиозность вы не сумеете оценить по достоинству своим скудным умом при всем желании.

Похоже, последние слова расслышал только один Маади. Остальные раджи были слишком заняты тем, что собирали тяжелые кругляши, отсвечивавшие под яркими лучами, пробивавшимися в просветы между полосатых навесов.

– Ты говоришь о деле столь же славном, как и наш последний совместный набег?

– Нет, я говорю о чем–то большем, чем мой последний поход против Юнь, – Ранджан покосился на Нагпура, но тот лишь пожал плечами, как бы отвечая, что примет любое решение своего раджи. – Хотя в этом деле, ваши бесполезные падальщики могли бы вполне мне пригодиться.

– Говорят, южные долины страны Даксмен уже оправились от последней попытки магараджи Арпура присоединить эти земли к своим владениям, – Маади попытался угадать ход мыслей Хулителя, выбрав из всех вариантов наиболее правдоподобный.

Ранджан лишь в очередной раз недовольно отмахнулся и, громко вздохнув, нехотя принял сидячее положение.

– Мне глубоко наплевать на далекие холодные скалы, где ютятся злобные пожиратели летучих мышей, – наблюдая за суетой других вождей, все еще ползавших поблизости на четвереньках, раджа не удержался и удрученно хмыкнул.

Маади оставалось лишь разделить печальное веселье Отринувшего. Золото, древний бич всей сиртакской знати, умело подчинять себе людей и превращать даже самых благородных и отважных воинов в мелочных и завистливых подлецов. Самоцветы, жемчуг и слоновья кость – их так ценили за пределами Умбей, но они почти ничего не стоили в его пределах. Это был просто материал, не более редкий, чем пробковое дерево или болотная ягода. А вот золото, его было всегда слишком мало, а еще более важным его делало то, что основные монеты, которыми расплачивались чужеземные купцы из Юнь и Империи, чеканились из столь же редкого здесь серебра.

– Я собираюсь двинуться туда, где можно взять добычу, равной которой не снилось еще ни одному из вас. Она сама готова упасть ко мне в руки, и вы не видите ее лишь из–за собственной слепоты и страха.

Куда именно клонит сейчас Ранджан, Маади уже начал понимать. Еще одной подсказкой была золотая монета, которую раджа все–таки подобрал с пола, не удержавшись больше от любопытства, чем из алчности.

Это был простой круг из темно–желтого, почти медового металла, по форме и весу идеально походивший на «неразменный» дихрем. Но в отличие от самой большой из всех сиртакских монет, какие делали лишь при дворах двух правителей в южных владениях, на этом кусочке золота не было никаких отличительных знаков. Квадратные прорези по центру были характерны для денег, имевших хождение в Империи. Их края покрывали иероглифы, а большинство мелких монет также имело тонкую насечку, позволявшую в случае надобности разломить кружок на четыре равных доли. Юнь ограничивались лишь символикой правящей династии, а упрямые Даксмен уже которое тысячелетие использовали маленькие шарики, которые носили нанизанными на нитки наподобие четок. Большинство денег с закатных рубежей тоже в той или иной степени походили на дихремы, но у той монеты, которую держал в руках Маади, было особое происхождение. Тот, кто отдал приказ изготовить такие универсальные средства оплаты, очень постарался, чтобы никто и никогда не смог связать бы их происхождение с исполнителем. Это были чужие деньги, не принадлежавшие Ранджану, и ими было оплачено что–то очень и очень важное. Гадать, что именно, Маади так и не пришлось.

– Там, за Шаангом, в земле, что когда–то безраздельно принадлежала нашим предкам до самого залива Авадзи, есть богатства и слава, которые лишь ждут своего хозяина. Глупые Юнь увели свои войска на север, они хотят сокрушить страну из нефрита и стали, и в иной ситуации я посмеялся бы над такой глупостью, но сейчас лишь благодарю их за этот чудесный подарок. Мои воины пройдут без всякого сопротивления по всем торговым перекресткам, где скопилось множество торгашей, прибывших с обеих сторон, а наши враги смогут лишь беспомощно наблюдать за неумолимой силой истинно свободного раджи! Мне не нужна ваша помощь в этом походе, но я все равно зову вас с собой. Кому–то понадобиться охранять мои обозы, и тащить на себе тюки с добром, когда у нас кончатся лошади и мулы.

Оглянувшись вокруг, Маади убедился, что другие раджи услышали дикое предложение, сделанное им Хулителем. Они замерли, не сводя маслянистых взглядов с отрешенного лица Ранджана, а страх и алчность боролись сейчас в их душах с яростью истинных берсеркеров. Желтый металл жег руки вольным владыкам, ослепляя и толкая к совершению поступков, которые еще этим утром каждый из них счел бы безумием.

– Ты намерен нарушить мирный договор с Юнь, – нехорошая дрожь в голосе заставила Маади сглотнуть, прежде чем продолжить. – Ты хотя бы понимаешь, что тем самым наживешь себе заклятых врагов по обе стороны Шаанга, что магараджи не простят своего порушенного слова?

– Ты думаешь, меня волнует, что подумают эти жирные макаки в дорогих нарядах?! – искренне расхохотался Отрекшийся. – Я сам решаю, что и когда будет происходить в том мире, который простирается передо мною. И чужие сделки для меня не представляют ничего более чем просто чужие сделки, не имеющие никакого отношения к тому, как я хочу жить, и что собираюсь делать.

– Но мы все произносили слова клятвы, когда Акоши и эмиссар Юнь ставили свои подписи на связующих свитках! – предпринял последнюю попытку Маади. – Ты готов пойти против собственной клятвы крови?!

– И что тогда случиться? – продолжил смеяться раджа в желто–алых одеждах. – Свирепые боги лишат меня своей милости в битве? Сладкогласные богини отвернуться прочь от моей судьбы? Мудрейшие из предтеч оставят меня без просветлений разума?

Ранджан хохотал все громче, захлебываясь собственной радостью будто пьяница, дорвавшийся до бутыли со старым выдержанным вином. Ему вторил раскатистый голос Нагпура, и даже неподвижные стражи начали трястись от едва сдерживаемого смеха.

– Но своим безрассудством ты ставишь под удар обычных людей! Ответные действия узкоглазых будут направлены против владений Акоши и деревень на нашем берегу Шаанга! Против семей простых рыбаков и крестьян, которые не сделали тебе ничего плохого и лишь хотят жить в мире и покое! Тебе доставит удовольствие расколоть власть своего старого недруга–магараджи, но чего ты добьешься, столкнув его с Юнь? Новых смертей, кровопролития или, быть может, кто–то другой направляет твою руку, несмотря на все слова, что ты тут говоришь?!

За малое мгновение всякое веселье покинуло вершину башни Второго Дома. Ранджан неторопливо поднялся и, сделав шаг вперед, посмотрел в лицо Маади. На полголовы ниже, чем его оппонент, Отрекшийся, каким–то удивительным образом, не казался от этого более слабым или менее значительным.

– А кто говорит сейчас твоими устами, о благородный защитник простого люда? Не те ли это знакомые мне нотки, что так часто сквозят в пафосным речах Акоши, при дворе которого ты считаешься почетным гостем в любое время дня и ночи?

– Я вольный вождь, и следую своим идеалам, – веско отрезал Маади, не пряча глаз.

– Ложь, – губы Хулителя вновь растянулись в лубке. – Ложь скрывает слабость, а слабый не может быть настоящим раджа. Ступай, куда захочешь, но никогда впредь не смей вставать на моем пути.

– Я поступлю так, как сочту нужным, – Маади решил, что сейчас не время проявлять мягкость и стремиться к компромиссу. Отступив просто так, он мог навсегда потерять всякое влияние на остальных раджей, видевших эту сцену. – И может быть, я даже решу, что о твоих планах первым должен узнать именно Акоши.

– Как знаешь, – отмахнулся Ранджан.

Никто не успел заметить, когда в руке у раджи–отступника появился ритуальный кинжал, а единственный удар был выполнен безупречно. Серповидное лезвие с легкостью отделило голову Маади от плеч, пройдя точно над «воротником» его железного панциря. Рука того, кто посмел спорить с Ранджаном, успела лишь сжаться на рукояти кривого меча. Обезглавленное тело с грохотом осело на пол, и размотавшиеся концы белого тюрбана окрасились кровью из разбегавшейся лужи.

– Надеюсь, этого примера будет довольно, – хрипло хмыкнул Ранджан, посмотрев на оставшихся гостей, замерших в неподдельном ужасе. – Предательства я не потерплю, и выйти отсюда вы сможет либо вниз по лестнице вместе со мной, либо прямиком через колесо вселенских перерождений.

Повторять дважды Отринувшему не было нужды, и четыре согбенных фигуры, опустившиеся на колени, стали ответом на его предложение.

– Нагпур, собери надежную сотню и отправляйся в лагерь к этой дохлой крысе. Глупо было бы бросать столько солдат без дела, когда у нас намечаются такие события. Уверен, тебе удастся убедить их принять нашу сторону.

– Непременно, – оскалился первый воин раджи. – Уговорить их не составит труда. У меня на этом поприще есть весьма хороший учитель, а его уроки зачастую так зрелищны, что их просто нельзя не запомнить.

Набежавшие к вечеру тучи скрыли в себе первые звезды и нарождающуюся луну. О единственной дозорной заставе, которую юнь держали на высоком мысу, отмечавшем место слияния двух великих рек, позаботились воины К»си Ёнг. Двенадцать самых мощных кораблей эскадры тайпэна Ханя успели подойти к стенам Йосо на расстояние полета стрелы, прежде чем часовые на одном из портовых маяков забили в тревожный гонг. Ответом им стали окованные железом снаряды, выпущенные из корабельных баллист, и увесистые каменные шары, переброшенные через невысокие стены, стараниями расчетов палубных цяо–ба. Хаотичный обстрел переполошил сонный город, в котором по сведениям разведчиков практически не осталось местных жителей, зато было расквартировано целых два «малых» полка вражеской пехоты. Таким образом, почти двукратное численное преимущество над имперскими солдатами абордажа было на стороне противника. Однако ввести разом в бой всех своих бойцов, тайпэн Империи и приданные ему хайтины никак не могли.

Пока десять из двенадцати куай–сё, построившись в классическую «плавучую батарею», продолжали вести огонь по городски укреплениям, разнообразив свои залпы снарядами с зажигательной смесью, «Страж престола» и «Серебряный ветер» подошли практически впритык к одной из стен порта, тянувшихся вдоль береговой полосы. Кучный удар двух десятков «гарпунных» стрел был направлен строго в один из деревянных пролетов, за которым располагалась ремонтная верфь. Кованные железные наконечники легко пробили два ряда бревен, пространство между которыми, вопреки всему, не было засыпано щебнем и утрамбованной землей. Механические пружины раздвинули многочисленные кривые «зубья», намертво фиксируя снаряды внутри хлипкой преграды, а матросы на внутренних палубах куай–сё принялись крутить огромные катушки, натягивая длинные цепи, повисшие теперь над водой. Дальнейшее дело встало лишь за гребными командами, налегшими на весла изо всех сил.

Кусок крепостной стены, казавшийся еще мгновение назад таким несокрушимым, разломился на куски треском и грохотом, а к зияющему пролому уже устремилась «Несгибаемая воля», куда более неповоротливое судно, чем флагманские корабли эскадры, но зато обладавшее неоспоримым преимуществом – вместительностью. Три сотни первых десантников выплеснулись на берег по перекидным бамбуковым мосткам и с ходу ринулись в проходы между портовых построек. «Воля», неторопливо отойдя вдоль берега, уступила место своей товарке «Железной длани». Красная ракета, взмывшая в небо, и взорвавшаяся там с оглушительным фейерверком, стала сигналом для двух тысяч солдат, высаженных к этому времени у поворотного мыса и выдвинувшихся к Йосо своим ходом. Приставных лестниц для быстрого штурма, веревок со стальными крючьями и разного дополнительного снаряжения, вроде перчаток–мубаки, было у имперских солдат с собой достаточно.