Текст книги "Тайпэн. Оскал войны"

Автор книги: Сергей Девкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Тяжелые кони, несущие на себе людей в доспехах, быстро начали вязнуть в рисовых полях, их скорость заметно упала, а головной отряд, двигавшийся по дороге, напротив заметно выбился вперед. Басо сразу же приказал своим стрелкам сосредоточить на нем весь возможный огонь. Конных лучников у имперцев не было, и действия юнь остались безответными. Две малых баллисты, все, что имелось в арсенале у царского корпуса, не внесли ощутимого вклада, но зажженные смоляные бочонки, безусловно, не стали для имперских аристократов приятным дополнением в и без того не лучшей ситуации.

К тому моменту, когда всадники сумели, наконец, добраться до первых позиций солдат Нуена, в их рядах уже были первые заметные потери. Болотная каша, в которую превратилась рисовая пойма, по–прежнему мешала кавалеристам набрать разгон и быстро прорваться сквозь нагромождения из дерна, бревен, досок, корзин и перевернутых телег, превращенных юнь в самые настоящие баррикады. Пехотинцы сбивали наездников на землю длинными копьями, с загнутых скатов крыш стреляли лучники, а имперская знать рубила врагов, пользуясь всеми преимуществами, что давал им лошадиный рост, но не в силах реализовать остальные, что были бы у всадников в открытом поле. Несколько раз чжэнам удавалось прорваться в деревню, но две сотни резерва, которые постоянно держал при себе тысячник Юнь, быстро отбрасывали их обратно, закрывая «прореху» в оборонительном кольце.

Лишь когда солнце начало подходить к середине небосвода, битва начала выдыхаться. Атаки конницы становились все менее яростными, а сами юнь «огрызались» заметно слабее и неохотнее, но десятники и полусотники зорко следили за тем, чтобы в отрядах поддерживался прежний настрой. Больше всего Басо боялся, что, выбрав удачный момент, имперцы предпримут внезапный удар свежими силами по какому–нибудь из основных направлений. И имей он дело с императорскими всадниками или армейской кавалерией так, скорее всего, и случилось бы.

Группа конных воинов на вершине зеленого холма заняла свою позицию еще до начала боя и оставалась здесь на всем его протяжении. Родовые солдаты семьи Синкай не спешили присоединиться к сражению, чтобы доказать свое превосходство над бойцами других уважаемых кланов и снискать славу для своего повелителя. Обязанность охранять жизнь наследника рода и будущего тайпэнто была для этих людей сейчас превыше пустой гордыни или иных возвышенных желаний. Сам Мао Фень следил за битвой с печатью полного безразличия на лице, лишь изредка хмурясь и кривя полные губы, будто бы собираясь выругаться или сплюнуть.

Со стороны окруженной деревни к наблюдателям приближался еще один отряд всадников. Знамена над головами у этой группы имели ту же зелено–черную окраску с вкраплением золота, что и большое квадратное полотнище, трепетавшее за спиной у Мао. Конь тайпэна Пао Ланя, облаченный в прекрасную пластинчатую броню, ничуть не уступавшую той, которую носил его хозяин, радостно гарцевал под наездником, похоже, ничуть не стесняемый весом стального облачения. Свита тайпэна выглядела более хмуро, а один из воинов явно с трудом удерживался в седле. Причиной тому, вероятно, была длинная стрела с белым оперением, которая вошла точно встык между полукруглых пластин, прикрывавших его левое плечо. Темные кровавые потеки обильно измарали начищенную сталь, а боец с побледневшим лицом, похоже, сохранял сознание лишь благодаря силе воли и нежеланию показать свою слабость перед товарищами.

Несколько лекарей, выбежавших навстречу отряды Ланя, немедленно преградили дорогу раненому, но всадник согласился проследовать за врачевателями лишь после дозволительного кивка со стороны своего хозяина. Лошадь бойца тут же была взята под уздцы, а его самого направили в сторону большого полевого лагеря, разворачивавшегося с другой стороны холмистой гряды. Обозы только недавно подошли к месту сражения, сумев догнать основные силы столичного ополчения.

– Ты зря дозволил Жианям увлечь всех за собой в эту безрассудную атаку, – заметил Пао Лань, когда его конь поравнялся с Фенем.

– Их кровь бурлила так сильно, что они все равно ослушались бы, – пожал плечами Мао. – Они слишком гордые и не привыкли подчиняться приказам.

– Но теперь их горячность припишут тебе как глупость, – не согласился тесть, объехав вокруг и остановившись бок о бок с лошадью Феня.

– Не самая страшная цена, – хмыкнул толстяк. – Зато Империя в который раз очистит себя в сражении от самонадеянных и слабых.

– Так, значит…

– Двое погибли еще в самом начале, а за жизнь последнего из братьев Жиань сейчас борются лекари, – Мао искоса посмотрел на старшего Синкай со, столь знакомой тому, ядовитой ухмылкой. – По их заверениям, шансом практически нет.

– Да, эти юнь оказались не так хрупки, как многим казалось, – почтительно отозвался Лань, полностью игнорируя последние слова своего зятя.

– Недооценивать противника, все равно, что не знать его, – процитировал толстяк. – Но, быть может, пока хватит?

– Передышка не помешает ни нам, ни им. Пусть залижут раны, пересчитают тех, кто остался в живых, и обдумают свое положение.

Сигнальные жерди с желтыми лентами поднялись высоко вверх, оповещая имперские силы об общем отступлении. Всадники, продолжавшие кружить во взбаламученной жиже на ближних подступах к поселку, нехотя потянулись обратно.

– Усугублять не стоит, – заметил Мао. – Дозволите?

– Конечно, – кивнул старший Синкай.

Повинуясь жесту Феня, родовые воины из его охраны и те, кто сопровождал тайпэна, ринулись вниз по склону, чтобы начать поиски и сбор тех, кто оставался на равнине, но был слишком тяжело ранен, чтобы выбраться оттуда самостоятельно.

– Интересно, что делает сейчас их командир? – задумчиво протянул Лань.

– Думает, – хмыкнул Мао. – Если, конечно, я не ошибся на его счет. Но это вряд ли.

– Ублюдки! Сами уносят ноги, а нас еще хотят заставить прикрывать им хвосты?!

Разгоряченный солдат, совсем молодой парень, которому едва ли исполнился второй десяток, вскочил на ноги, яростно размахивая руками. Ответом ему было молчание, а во взглядах многих юнь не было ни согласия, ни понимания, лишь легкая брезгливость, но это не остановило «оратора».

– Я за это не хочу подыхать! Вы слышали! Не хочу сдохнуть под конскими копытами ради вороха бумажек и жизни нескольких человек, один из которых, между прочим, и затащил нас в эту западню!

Басо, сидевший на дощатом крыльце соседнего дома, не смотрел на своего подчиненного. Желание командовать и вести за собой людей улетучилось, едва тысячник был вынужден признаться себе, что не сумеет в это раз спасти всех, а поэтому следовало отдать приказ, который самому Нуену очень и очень не нравился.

После отхода имперцев и наступления затишья ситуация для царских воинов по–прежнему выглядела патовой. Корпус потерял больше половины солдат убитыми и ранеными, а если бы не невероятная стойкость проявленная людьми Басо, то от него бы уже вообще ничего не осталось. Но имперских высокородных всадников все равно оставалось в три, а, то и в четыре раза больше, чем юнь. Удерживать прежний защитный периметр при новой атаке они уже не смогли бы. Колчаны лучников были пусты, а запасные связки стрел из походных запасов обоза тоже оказались почти полностью израсходованы. Кое–кто решался на дерзость и выбирался на поле, чтобы собрать там хоть немного припаса, эти же смельчаки сумели отловить три дюжины имперских коней, которые дались им в руки.

Лошади стали для Басо последней надеждой, но не на спасение себя, а на то, что удастся сохранить главное богатство, добытое им в этом рейде. Архив, собранный писцами в качестве «доли трофеев» тысячника, уже перекладывался в переметные сумы на лошадях. Обозные тяжеловозы не годились для быстрых скачек, но прекрасные кони Империи с более легкими наездниками, чем воины в полных доспехах, должны были великолепно справиться с поставленной задачей. Оставалось только отобрать счастливчиков, таких, что могли быстро ездить и умело править. Тех, кто отвечал этим требованиям, набралось больше трехсот, остальное решил жребий, и Нуен был совсем не рад, что его сотники, без ведома командира, вложили записку с именем Басо в общий котел. Ведь именно этот клочок бумаги и оказался двенадцатым по счету среди тех, кому выпало прорываться обратно на юг, пока остальные продолжили бы отвлекать на себя внимание противника.

– Заткнись, слюнтяй! – не выдержал первым полусотник Шокей.

Поднявшись, он шагнул к крикуну в центре свободного пространства, и тот по привычке отступил назад, чуть склоняя голову, но уже в следующую секунду вскинулся на офицера с новой силой и без всякого почтения в голосе.

– Почему я должен заткнуться?! Потому что говорю то, о чем вы все тут думаете?!

– Откуда только ты такой вылез, – зло сплюнул Шокей. – Ты забыл, что ты солдат! Что у тебя есть долг и обязанности!

– Я не просил делать из меня солдата! – оскалился в ответ бунтовщик. – Равно как и большая часть из этих парней! Нас загоняли сюда силой, кнутами и палками, а теперь требуют отдать свою жизнь ради какой–то призрачной цели!

– Жалкий червяк! Ты бы до конца жизни выковыривал голыми руками гнилой батат из мерзлой почвы! Но тебе дают шанс умереть человеком, умереть за что–то большее, за цель о светлом будущем новых поколений! За всех юнь!

– И я должен обделаться от счастья?! – взревел солдат в ответ на тираду Шокея.

– Так вали отсюда! – не выдержал полусотник. – Вон, позиции нефритовых псов, катись туда! Заживо сгниешь на самоцветных рудниках, если уж для тебя это милее, чем сражаться и пасть в битве с настоящим врагом ради настоящего дела!

– И уйду, – рявкнул боец. – И вас, идиоты, зову за собой! Одумайтесь пока не поздно!

Вскоре два десятка безоружных фигур уже ковыляли через мутную грязь в сторону цепи холмов на севере. Никто не смотрел им вслед. Шокей, опустившись рядом со своим тысячником, удрученно хмыкнул.

– Эти сволочи выиграют нам еще немного времени, теперь очередь за тобой, командир.

Басо поднял на офицера взгляд полный боли и благодарности, но слов, чтобы выразить свои чувства у Нуена не было. Впрочем, Шокей и остальные бойцы, кто остался верен своей присяге, и без слов прекрасно все понимали.

– Ты главное сделай так, чтобы мы не померли напрасно.

Хмурые улыбки, что вызвали прощальные слова Шокея на лицах у солдат и офицеров, отпечатались в памяти у Басо на всю оставшуюся жизнь. Это были улыбки тех, кто доверился ему. Тех, кого он подвел. И тех, кто простил ему эту страшную ошибку. Это были те улыбки, которые не захочется видеть во второй раз никому, кто еще хоть немного ощущает себя человеком.

– Смотри–ка, – голос Ланя вырвал Мао из череды раздумий. – Первые ласточки.

Несколько юнь, пробиравшихся по полю, выглядели особенно жалко на фоне того, какое количество вражеских солдат по–прежнему оставалось в деревне в ожидании своей участи. Убежать от кавалерии они не могли, но, похоже, сейчас эти люди вообще не думали о чем–то подобном, принимая свою Судьбу с не меньшей храбростью, чем солдаты Нефритового трона.

– Организуйте прием пленных, – обратился Фень к нескольким военным чиновникам и старшине интендантов, маячивших поблизости.

Поручать такую работу сыновьям благородных родов явно не стоило. Некоторые, наверняка, восприняли бы подобное как прямое оскорбление, а нервы у «ополченцев» после первой неудачи были не в самом лучшем состоянии. Вестовые доложили, что в лагере между разгоряченными воспитанниками частных школ Хэйан–кё уже едва не состоялось пары дуэльных поединков. Накалять атмосферу и дальше было бы опасно.

На какие–то мгновения члены семьи Синкай остались на вершине холма одни.

– Буду крайне разочарован, если именно сейчас юнь не предпримут что–нибудь наглое, – рассмеялся глава клана и привстал в стременах, чтобы получше разглядеть расстилающуюся перед ним панораму.

– Да, было бы обидно, – пробормотал Мао.

Правая рука Феня, тем временем, без лишней суеты вытащила из сумки, притороченной к седлу, длинную стрелу с белым оперением, совершенно ничем не отличавшуюся от тех, которыми пользовались лучники–юнь. Перехватив оружие за середину древка, Мао со странной грацией, совсем не вяжущейся с его раздутым рыхлым телом, неожиданно резко и с силой вонзил наконечник в приоткрывшееся горло своего тестя. Пао Лань хрипло вскрикнул, его конь испугано метнулся в сторону, и тайпэн вывалился из седла. За тем, как умирает и бьется в конвульсиях старейший представитель рода Синкай, Фень следил все с тем же безразличным спокойствием. И только когда, Лань окончательно затих, Мао, тяжело перевалившись через луку седла, опустился на землю рядом с еще живым полководцем. Глядя в стекленеющие глаза своего нареченного отца, толстяк так и не проронил ни слова.

Родовые воины, вернувшиеся на наблюдательный пост через несколько минут, застали лишь картину безмерной скорби будущего тайпэнто над бездыханным телом. Поиски убийцы, подло лишившего жизни прославленного Пао Ланя, к всеобщему разочарованию так и не принесли результата. Пленные юнь, которые, несомненно, отвлеки на себя внимание, и дали неизвестному лучнику возможность подобраться поближе к императорским полководцам, были обезглавлены этим же вечером. Всех оставшихся врагов по приказу нового главы дома Синкай сожгли вместе с захваченной ими деревней, никто не счел возможным оспаривать у Мао право на месть и жесткость.

Улицы Вонгбея были по возможности очищены от трупов и других следов недавних событий. Правда, о них с готовностью напоминали несколько тысяч отсеченных голов, украшавших стены и крыши всех окрестных домов. Жирные вороны и стервятники с длинными голыми шеями важно прогуливались по брусчатке и узким карнизам, оглашая окрестности мерзкими криками. Лишь появление грозного Хагхи сбивало с падальщиков привычную сонную леность, заставляя вспомнить о собственном ничтожестве.

Чудовищный зверь неторопливо вышагивал по пустынным улицам, едва не задевая покатыми боками факельные столбы и углы зданий. Толстая серая шкура слона с годами стала лишь прочнее, покрывшись сетью морщин и трещин. Огромные уши изредка шевелились, то ли отгоняя насекомых, то ли прислушиваясь к окружающему. Желтые бивни, почти достигавшие земли и изгибавшиеся параллельно ей, были укрыты под кованными железными каркасами, делавшими природное оружие этого животного еще более смертоносным.

На площади их уже встречал почетный караул из тысячи отборных солдат Ранджана. Разделенные на две равных части, сиртаки и хмоси щеголяли трофейными доспехами юнь из мелких квадратных пластин, изукрашенных красной медью и поделочным камнем. Сам раджа поджидал гостя на невысоких ступенях торговых рядов, порядком разрушенных и закопченных дымом былых пожарищ.

Хагхи остановился и огляделся по сторонам также неспешно, как делал, наверное, все в своей жизни последние лет пятьдесят. Позади могучего слона, быстро и как–то суетливо, строились остальные войска. Несколько слуг подтащили сбоку к гигантскому зверю приставную лестницу, и магараджа Акоши с достоинством выбрался из плетеной корзины, укрепленной длинными овальными щитами.

Несколько мгновений властитель Гуррама мешкал, но затем с явной неохотой направился в сторону Ранджана, по–прежнему стоявшего на своем месте и скрестившего на груди руки в вызывающей позе. Подходить к магарадже первым, как согласно традициям требовал его статус, Отрекшийся явно не собирался.

– Приветствую тебя, великий завоеватель севера и восхода! – Акоши старался улыбнуться, но это не выходило у него даже через силу. – Рад видеть тебя в добром здравии, о мой старый друг.

– Как вовремя ты вспоминаешь о нашей былой дружбе, владыка, – нахально усмехнулся Ранджан, так и не сделав в сторону Акоши даже самого маленького шага. – Впрочем, нет причин гадать, что заставляет тебя говорить со мной в подобном тоне.

– Не забывайся, отвергнутый богами, – магараджа умел держать себя в руках и был уверен в своих силах.

Четвертая тысяча солдат Гуррама уже вступала на площадь, пятая была на подходе. Еще семьдесят сотен бойцов Акоши оставил за пределами Вогбея – повторить участь генерала Камуото ему совсем не хотелось. Весть о победе над карательной армией Юнь достигла Акоши еще в дороге, когда он только выдвинулся на север с целью помочь посланнику Ляоляна навести порядок в пограничье. Но теперь ничто не мешало магарадже предстать союзником победителя, который просто не посмел бы отказаться от помощи Акоши и его войска. И все же умеренную осторожность следовало соблюдать. Трюк с целой армией, спрятанной в здешних катакомбах, от чего Вонгбей превратился в одну большую ловушку, показал себя не только жутко рискованным, но и на удивление эффективным. Испытать на себе, какие еще подлые приемы остались у Хулителя в запасе, магарадже совсем не хотелось.

– Ты пришел предложить мне свою помощь, так что не забывай сам, что это именно ТЫ пришел ко мне, а не я напросился к тебе в покои, оббивая пороги и подсовывая подарки евнухам и распорядителям.

– Но не забывай, что ТЕБЕ нужна моя помощь, – отбрасывая последние приличия, ответил Акоши, которому уже стало понятно, что вести разговор в духе взаимного уважения Ранджан не собирается. Как, впрочем, он это и делал это почти всегда.

– Нет, – резко бросил Отрекшийся, наблюдая за тем, как замерли последние ряды чужой армии, а слуги аккуратно уводят в сторону Хагхи, дабы по задумке Акоши дать радже–отступнику возможность воочию узреть то, чему он бросает вызов. – Мне не нужна твоя помощь. Мне нужно лишь твое войско. Или ты думаешь, я не смогу получить его?

– Это уже не смешно, – Акоши наигранно покачал головой, изображая великую скорбь. – Я рассчитывал на встречу с разумным человеком, но вижу, предтечи окончательно лишили тебя разума.

– Эти многорукие трусы боятся даже издали смотреть на меня, – расхохотался Ранджан. – А что до остального, то сейчас мы посмотрим, помогает ли божественное безумие тем, кто легко ему поддается.

Хулитель сорвался с места и, спрыгнув со ступеней, промчался мимо Акоши и его встревоженных телохранителей. Свита раджи так и осталась возле стен базара, а сам Ранджан уже устоял перед первой шеренгой солдат магараджи.

– Я знаю, о чем вы думаете! – воскликнул Отрекшийся, радостно улыбаясь и приковывая к себе все десять тысяч глаз, что были сейчас перед ним. – Вы презираете меня! Вы ненавидите меня! Вы убьете меня, едва ваш хозяин прикажет это сделать! Но вот что я спрошу, и ответьте на этот вопрос честно, но не мне, а самим себе. Как бы стал поступать на моем месте каждый из вас?!

Над площадью повисла тишина, а Ранджан наслаждаясь каждым мгновением этой, одной ему понятной, пьесы, неторопливо двинулся вдоль закованных в доспехи воинов.

– Да, я приказал убивать братьев–сиртаков! Разорять их дома и лавки! Осквернять храмы, посвященные тем, кого я презираю! Но что сделали бы вы, обладай вы абсолютной свободой?! Имея право вершить то, что вам хочется?! Не боясь расплаты со стороны богов, не веря в способность чужой воли сломить вашу собственную?! Что делали бы вы, если бы не пытались доказать это самим себе?!

На лицах тысяч солдат можно было сейчас увидеть весь спектр эмоций, доступный человеку. И все же в этот момент у каждого из них было что–то общее, странный блеск в глубине зрачков, что невольно объединял и сковывал этих разных людей в нечто иное, единое и цельное.

– И если вы можете, то ответьте на мой вопрос. Ответьте, и пусть тот, чей ответ не совпадет с моим выйдет сейчас сюда и проткнет меня кинжалом! – повернувшись к рядам слушателей, Ранджан раскинул руки, словно приглашая любого желающего, но ответом ему опять была лишь тишина.

– Так я и думал, – хмыкнул мятежный вождь. – А раз так, вы не смеете презирать меня! Не смеете отвергать мое право на то, чтобы вершить свои желания, пока я в состоянии подкрепить их чем–то большим, нежели только словом. И раз вы не может меня презирать, то вам остается лишь восхищаться мною и тем, что я делаю! Еще полгода назад я выступил в поход с тысячей воинов. Не «жалкой тысячей воинов», а тысячей самых свирепых, самых умелых и самых преданных рубак, которых я знал. Я поверил в то, что они такие, а они поверили мне и поверили в себя. И стали ими! Долина Шаанга упала нам в руки как перезрелый плод! Никогда еще тысяча мечей не была способна на такое, пока она не стала моей тысячей мечей! Взгляните на них! И посмотрите на тех, кто стоит с ними рядом!

Взмах в сторону почетного караула по левую руку – и тысячи голов послушно поворачиваются, повинуясь этому жесту. Взмах в другую сторону – и все глаза, как один, устремлены на угрюмых, но улыбающихся хмоси.

– Они были никем! О них вытирали ноги все, кому не лень! Но я захотел, чтобы они изменились, чтобы стали сильнее! Я верил, что это возможно, и вот я стою посреди города, который был воплощением всех тех притеснений и надругательств, которым эти люди и их предки подвергались столетиями. Но теперь это уже в прошлом! А почему? Да потому, что это МОИ люди! И поэтому, раз они стали моими, никто больше не посмеет сделать с ними ничего подобного.

Ранджан замер на том месте, на котором начал свою речь. На осунувшемся лице сиртака яростными огнями пылали безумные глаза пророка, а безликая масса, в которую превратилось пять тысяч солдат Гуррама, безропотно внимала ему.

– Никто и никогда не побеждал Юнь столь малыми силами. Никогда ни одному радже не удавалось остановить армию северных варваров. И никогда еще за девять веков у сиртаков не было шанса вернуть себе все древние земли нашего народа! А потому я спрашиваю вас, тех, кто еще возможно меня презирает, пойдете ли вы со мной или поползете обратно в джунгли, где до конца жизни дети и женщины будут осмеивать вас за вашу трусость! Выбор, он есть всегда, и даже сейчас у вас тысяча вариантов, но каждый из стоящих передо мной, я уверен в этом, понимает – есть только два пути! Принять мое предложение и получить все, утвердив свое имя в памяти потомков на тысячи тысяч лет! Или избрать что угодно иное, но навсегда лишиться редчайшей возможности! Поверить в себя, как буду в вас верить я, или бросить оружие и забиться в темную дыру, в надежде переждать бурю! Решайте, но сами! Без богов, без хозяев, без раболепия и правил, что насильно вложили в вас! Решайте!!!

Одинокий кривой меч, взметнувшийся над толпой, ярко сверкнул под полуденным солнцем, и громкий отчетливый клич разорвал безмолвие толпы.

– Ранджан! Ранджан! Ранджан!

Десятки голосов присоединились к нему в первую секунду, во вторую их было уже несколько сотен. Еще через мгновение вся площадь в безумном экстазе скандировала имя Хулителя, замершего перед беснующейся толпой с опущенной головой.

– Стоило зарубить меня ударом в спину, пока я был слишком увлечен, забирая у тебя свою новую армию, – широко улыбаясь, произнес раджа, оборачиваясь к бледному Акоши.

Магараджа весь трясся от негодования, а его рука сжимал золоченую рукоять сабли, висевшей на поясе, с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Но клинки верных телохранителей были сейчас направлены не на врага Акоши, а на него самого.

– Череп генерала Юнь у меня уже есть, череп настоящего магараджи станет для него отличной парой, – желчно рассмеялся Отрекшийся, а за его спиной продолжали надрываться в едином крике пять тысяч охрипших глоток.