Текст книги "Тайпэн. Оскал войны"

Автор книги: Сергей Девкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

– Значит, поищем выход вместе. Кому как не мне решать подобную головоломку? – устало улыбнулась кумицо.

– А вот в этом у меня как раз весьма серьезные сомнения, – как–то странно бросил Хань, уставившись в одну точку. – Не в том, что выход стоит искать с твоей помощью. А в том, что выход следует искать вообще.

– И куда это тебя заносит теперь?

– Ты сама сказала, что я изменился. Я и сам чувствую, вижу и понимаю это. Но чем вызваны эти изменения? Куда они приведут меня? И кем я стану, если больше не буду собой? А главное, нужно ли это?

– Боишься, что ритуал къёкецуки изменил твою сущность, и теперь ты черпаешь от нас не только способности и силы, но и нашу манеру жизни? Наше отношение к окружающему? – Фуёко всерьез задумалась над сказанным, но тут же отмела эти рассуждения. – Вряд ли, хотя и не хотелось бы заразиться твоими чувствами бессмысленного следования долгу или этой пафосной ответственностью за всех и вся. Боюсь, все намного проще. Как и всякое живое существо, меняющееся в ходе своего жизненного цикла, ты просто перерастаешь то, что сделали из тебя в дзи–додзё. Новый взгляд на вещи, новый опыт, новые жизненные ситуации, принятые решения и их последствия – они лепят из тебя новое существо. Более прагматичное, более уравновешенное и в меру циничное, как мне кажется, но для полного изменения понадобятся годы и годы, которых у тебя нет.

– Кое–кто считает, что изменения уже слишком сильно проявили себя, и у меня нет повода не доверять этому человеку, – раз уж он решился делиться тайнами этой ночью, Хань решил идти до конца.

– Гадать не буду, – хмыкнула Фуёко. – Только одному человеку ты доверяешь больше чем себе. Так позволь, открою тебе страшную тайну, Удей тоже человек, и тоже может ошибаться или действовать из личных побуждений. Что именно он тебе сказал, и из–за чего у вас произошла та беседа, ведь это после нее вы разговариваете в этом официальном стиле «большой начальник и его верный раб»?

– Значит, так это выглядит со стороны? – печально вздохнул Ли. – Это случилось после того, как я согласился отправить Ка»исс на задание по устранению Окцу.

– После чего велел клыкастеньким вытащить ее оттуда, с чем они удачно и справились?

– Да, хотя они и не смогли уберечь ее до конца. А Удей… тогда он сказал, что присягал другому человеку, который не посылает детей на смерть.

– А теперь вернемся к тому, о чем я упомянула ранее. Удей – человек. А если точнее, мужчина. И как, по–твоему, ведет себя мужчина, если он не может допустить, чтобы девушка, к которой он неравнодушен, отправилась на самоубийственное задание, когда ее назначает на это его собственный командир, да еще и к тому же лучший друг нашего несчастного влюбленного.

– Подожди, ты думаешь…

– Я знаю, – звонко рассмеялась Фуёко. – Не забывай, на этих чувствах у людей мы умеем играть лучше всего, и не всегда можно направить их лишь на себя любимых. Поговори с Удеем, и выбрось из головы те сомнения, которые он посеял. Уверена, твои искренность и прямота с лихвой компенсируют недостаток дипломатических талантов.

Морской госпиталь, здание таможенного карантина и все пустующие пакгаузы военного порта были заняты ранеными матросами и солдатами Южной эскадры. Жизни некоторых из них монахам и лекарям удавалось поддерживать лишь чудом. К счастью, знания врачевателей Империи о природе и строении человеческого тела позволяли им вести незримые схватки даже там, где отступились бы заклинатели иных стран и народов.

В порту нашлось место и для пострадавших из числа тех воинов, что входили в состав объединенной речной эскадры, прибывшей в Таури под командованием Ли. Плавучий госпиталь, двухпалубная куай–сё «Нефритовый молот», замер на приколе у каменной набережной, обрамлявшей восточный казарменный комплекс. На крутобоком корабле сейчас оставались лишь армейские лекари и их свита, проделавшие весь долгий путь последних недель вместе с остальными бойцами своего маленького флота. Кто–то отправился в этот поход из небольшой гавани Пан–Ги–Ша, кто–то от самой столицы, а некоторые первыми встретили юнь на берегах Чаанцзянь еще в самом начале войны.

При виде человека, направляющегося к борту «Молота», часовые у широких сходен не стали вытягиваться на парадный манер и салютовать в знак приветствия, но и преграждать гостю путь никто из них не собирался. Вопросов к невысокому кривоногому тиданю, который был известен всем и каждому, как личный порученец и оруженосец тайпэна Ханя, у простых солдат не возникало. Правила же общепринятого поведения и традиции предписывали поданным Единого Правителя полностью игнорировать всякого, чье лицо было отмечено печатью правящей династии. Собственность Нефритового трона всегда определялась как государственная вещь, не имеющая личности. За сохранением таких вещей и использованием их по назначению людям следовало просто следить, подтверждая свое собственное верное служение Империи, и вовремя сообщать о тех случаях, когда происходило какое–то нарушение. Подобными «несоответствиями», например, считались беглые преступники с тюремных рудников или иные клейменые рабы, покидающие границы страны без сопровождения тех императорских слуг, за которым они были закреплены согласно соответствующему указу.

Поднявшись на корабль и оглядевшись, Удей сразу же направился к надстройке у главной мачты. Крутая лестница привела его вниз на гребную палубу, где несколько матросов, оставленных просто для того, чтобы поддерживать общий порядок, азартно играли в кости. Руки и плечи гребцов набухали огромными мышцами, развитыми столь сильно, что фигуры моряков выглядели немного непропорционально. По этой характерной черте в любой портовой толпе всегда можно было легко различить тех, кто проводил большую часть своего времени на узких лавках у воротов гигантских весел, а не на открытых верхних палубах. Пара небольших вислоухих псов пегой расцветки развалилась в ногах у игравших и лениво следила за окружающей обстановкой.

Когда тидань приблизился к матросам и задал вопрос, тем все же пришлось ненадолго прервать свое занятие. Следуя указаниям гребцов, Удей добрался до кормовой части «Молота», где располагались жилые кубрики офицеров. Несмотря на поздний час, мастер–лекарь эскадры не спал, будучи поглощен изучением свитков, расстеленных на низком круглом столе, занимавшем собой почти все небольшое помещение. В бледно–желтом свете лампады Удей лишь мельком сумел разглядеть разноцветные рисунки и схемы, демонстрирующие срезы плоти и человеческие внутренности. В иной ситуации тидань непременно бы заинтересовался увиденным, но сейчас ему было не до того. Врачеватель, оказавшийся мужчиной средних лет с сухими чертами лица и длинными усами, заплетенными в косицы на манер фуокан, поднял на гостя взгляд, но так и не стал вставать со своей лежанки. Длиннополая куртка из толстой змеиной кожи и куда более тонкие перчатки, непременные атрибуты лекарского дела, лежали в изголовье постели.

– Чем обязан вниманием тайпэна Ханя? – поинтересовался врач безразличным голосом, не утруждая себя пожеланиями удачи.

Удей, давно привыкший к тому, что поначалу никто не хочет воспринимать его отдельно от Ли, не стал вдаваться в подробности и объяснения. Зачастую у сына степей получалось все сделать намного быстрее и качественнее, просто не упоминая о том, что он действует по собственной инициативе.

– Я пришел, чтобы узнать о здоровье одной из ваших подопечных.

– В моем ведении более семисот раненых, но полагаю, речь идет о ком–то из числа особых пациентов нашего походного госпиталя?

– Девушка–разведчик…

– Ка»исс, убийца генерала Окцу, – опередил Удея лекарь и кивнул какой–то своей скрытой мысли. – Высокочтимая К»си Ёнг тоже регулярно справляется о ее состоянии, она была здесь всего час назад. Боюсь, мне нечем порадовать тайпэна. Как я уже ответил уважаемой Ёнг, жизнь этой юной хшмин по–прежнему находиться во власти всемогущей Судьбы. Мы делаем все, что в наших человеческих силах, но раны Ка»исс слишком тяжелы, а ее тело не так сильно, как у бывалых воинов. Я бы назвал невероятным тот факт, что она вообще до сих пор жива, если бы конечно не видел этого своими глазами. Двое моих лучших учеников безотрывно дежурят у ее постели, а мне незамедлительно докладывают обо всех внезапных изменениях. Мало кто из хайтинов Южной эскадры может похвастаться таким вниманием к своей персоне, поэтому можете заверить тайпэна Ханя, что если в наших силах спасти Ка»исс, то мы сделаем это.

– Иногда даже Судьбу стоит слегка подправить, – сказал Удей, дослушав уверения лекаря и доставая из поясного кармана серый холщевый мешочек размером с кулак. – Это стоит использовать в лечении девушки, и как можно скорее.

– Могу ли я поинтересоваться, что именно мне предлагают?

– Это порошок черного лотоса.

Мастер–лекарь переменился в лице, теряя все свое холоднокровие, и медленно привстал, не в силах отвести взгляд от того, что Удей сжимал в своей руке.

– Откуда? – потрясенно выдохнул врач.

За щепоть молотых лепестков самого редко из всех целебных растений в столице можно было купить трехэтажный дом с прилегающим парком и собственным озером. Поэтому в реакции старшего лекаря «Молота» не было ничего удивительно.

– Перед отъездом из Хэйан–кё Император милостиво позволил своему вассалу посетить дворцовые хранилища и мастерские, чтобы взять собой все, что потребуется, – объяснил тидань, наблюдая за тем, как к его собеседнику возвращается былое самообладание. – Мне поручено было изучить содержимое алхимических погребов и травяных колодцев, в одном из которых я и нашел то, малую толику чего сейчас держу перед вами.

– Конечно же, – кивнул лекарь, – иного и нельзя было предполагать.

– Надеюсь, вы сумеет распорядиться этим с толком, – сказал Удей, передавая драгоценный мешочек в дрожащие руки врача.

– Я лично займусь изготовлением отваров и мазей, – поспешно кивнул мастер–лекарь. – И еще… мне хотелось бы знать, не давал ли тайпэн Хань распоряжений на случай, если какая–то часть порошка останется?

Удей, не успевший прежде просчитать подобный поворот событий, задумчиво посмотрел на врача, а тот, истолковав этот взгляд по–своему, тут же распрямился, а его лицо превратилось в костяную маску.

– Я хотел бы использовать остатки лотоса для спасения иных тяжелораненых, – голос лекаря разрывался между искренней попыткой убедить тиданя и возмущением, от не прозвучавшего обвинения, которое целитель уже сам себе вообразил.

– Да, конечно, пожалуйста, – поспешно вырвалось у Удея. – Тайпэн передает это в ваше полное распоряжение, можете делать с этим лекарством все, что сочтет необходимым.

– Передайте ему мою искреннюю благодарность.

Мастер–лекарь склонился в низком поклоне, прижимая заветный мешочек к груди, а его гость, ответив тем же, быстро покинул кубрик, возвращаясь обратно на свежий воздух. Гнева со стороны Ли за то, что он распоряжается его собственностью, Удей не опасался. Старая степная поговорка гласила, что нельзя украсть у человека вещь, об обладании которой он даже не подозревает. Хань давно привык, что в переметных сумах его верного спутника может найтись, что угодно, но никогда не уточнял, что же именно там находится. В любом случае, сожалеть о расплате, если она наступит, кочевник тоже не собирался. Жизнь Ка»исс стоила недовольства Ли, тем более что не было в городе более достойного человека для спасения, чем та, что оказалась готова добровольно отдать свою жизни ради Таури и Империи. Последняя черта юной хшмин особенно восхищала Удея, и вместе с тем вызывала серьезные опасения. То, как часто случаются неприятности с человеком, бесконечно преданным своему Служению, кочевник знал не понаслышке, благо сам провел в компании одного такого последнюю пару лет.

Полный штиль стоял на море уже вторую ночь, и распластавшаяся над водой громада десантной галеры уверено прокладывала себе путь вдоль берега, разрезая носом крохотные барашки пенных волн. Капитан юньского корабля–рейдера Вако Кёрнчи, сидя на дощатой скамье у главной мачты, неспешно раскуривал длинную костяную трубку. Вместо ароматов опия над палубой стелился сладкий благоухающий букет редкого и дорогого сбора. Красные листья таба, что доставлялись в Ляолян специальными морскими караванами из далеких владений нескольких диктаторов Тысячи Островов, ценились в Юнь очень немногими, но среди этих немногих была вся правящая верхушка придворных чиновников и генералов. Именно поэтому Вако и пристрастился к затратной привычке, ведь в курительных беседках дворца порою случайно можно было пересечься с самыми разными людьми и завести при этом совершенно безобидный разговор об их общем увлечении.

В трюмах «Ненасытного» под ногами у капитана дружно храпели сейчас две сотни панцирных мечников – лучшей пехоты Юнь, за исключением непобедимых лим–бо. Эти бойцы не случайно попали на судно Вако, и именно с их помощью он намеревался сделать эту войну весьма прибыльной не только для своих покровителей, но и, разумеется, для себя. Что делать теперь, после разгрома царского флота при Таури, Кёрнчи понимал превосходно. Такое развитие событий вполне укладывалось в один из первоначальных планов амбициозного капитана.

Семь лет Вако ходил вдоль этих берегов под видом капитана купеческой шхуны, изучая маршруты, нанося на карты мели и рифы, удобные бухты и опасные течения. Главной же целью его разведки стали богатые береговые посты торговых домов, походившие порой на крупные поселки с собственными храмами, пристанями и арсеналами. Товары с этих складов переправлялись обычно на юг, но вспыхнувшая война заставила их остаться на месте – путь в Юнь или к городам Умбея был пока слишком опасен. Но стоимость всех этих шелков, фарфора и специй лишь увеличивался с каждым днем, ведь там, куда они должны были попасть, этих вещей становилось все меньше. Пехота занимала лишь половину трюмов «Ненасытного», а в обратный путь Вако собирался отправиться уже с полной осадкой.

Конечно, дома его спросят, почему он ушел на север во время сражения с Южной эскадрой? Почему нарушил приказы? И чем занимался у вражеских берегов? К ответам Кёрнчи собирался готовиться заранее, и для этого ему нужно было лишь выполнить главное желание придворного совета, несомненно, уже кусавшего себе локти после потери двух третей всего наличного флота. Совету была нужна кровь и разрушения, а на пути у «Ненасытного» к заветным портам было немало беззащитных рыбацких деревень. Один корабль, даже такой крупный, слишком мал, чтобы поднимать на его поиски все отряды береговой стражи, а столичные эскадры уже были за спиной у Вако. Их прохода они ожидали двое суток, прячась в скрытом заливе среди обломков острых скал, и только затем двинулись дальше.

Кёрнчи выдохнул идеально ровное кольцо сизого дыма, и с предвкушением потер руки о горячий мундштук своей трубки. Очень скоро капитан планировал стать богатым и уважаемым человеком, вне зависимости от того, чем завершится война между Юнь и Империей. Богатый человек везде оказывался желанным гостем, ему не была нужна своя страна или родной город. Сиртакские гавани и двери торговых городов с побережья Внутреннего моря радостно распахнуться перед тем, кто позвенит перед ними золотым кошелем. Лишь Нефритовый трон с его мстительной природой и отвержением истинной значимости денег, преподносимых лишь как данность за верность власти, не подходил для будущих планов Вако. С другой стороны, кому нужно самое большое государство на земле, когда в твоем распоряжении оказывается весь оставшийся мир?

Глава 10

Устье великого Шаанга осталось далеко позади, но победоносный поход армии мятежного раджи и не думал теперь прекращаться. Ощущение собственной безнаказанности пьянило воинов Ранджана, а обозные телеги, ломившиеся от трофеев, лишь усиливали это чувство. Кроме четырех вольных вождей, следовавших за Отрекшимся с самого начала от Аоляня, за последние месяцы к его войску примкнуло еще девять отрядов различной численности. Шесть тысяч лучших мародеров северного Умбея, потерявшие последние крупицы страха, закаленные в десятках боев и в совершенстве овладевшие искусством грабежа, неумолимым потоком двигались дальше на восход солнца. Новой целью Ранджана был приморский Вонгбей, жемчужина торговых путей и бывшая столица магараджи Ашоны, последнего из рода могучих Таголов.

Страх и паника, расходились от армии Хулителя подобно кругам на воде. Все дороги в закатных провинциях Юнь были забиты крестьянами из пограничных деревень. Во владениях магараджи Акоши дела обстояли ничуть не лучше. Весть о том, что Ранджан не щадит ни северных варваров, ни детей многоруких предтеч, уже успела разнестись далеко окрест. С южных склонов Даксмен в густые леса Умбея все чаще стали проникать отряды воинственных горцев, тоже искавших добычи и славы в чужой земле.

В Гурраме, столице земель Акоши, особенно активно проявляли себя теперь вежливые и лощеные чиновники из посольской миссии Юнь. Пробыв при дворе магараджи уже более полутора лет, послы и их бесчисленные помощники давно сумели сформировать большую группу защитников интересов Ляоляня из числа богатых торговцев–сиртаков и мелкой поместной знати. Сейчас же, все эти дипломатические рычаги, как один, были направлены на то, чтобы принудить Акоши самому вмешаться в ситуацию и заставить его, наконец, покончить с бесчинствами Ранджана. Магараджа сохранял невозмутимость, но давняя вражда с Хулителем была надежной порукой для царских чиновников. Акоши лишь ждал удобного момента и поддержки со стороны Юнь, воевать же единолично ради спасения чужого пограничья владыка сиртаков не собирался.

Согласно земельному разделению Вонгбей принадлежал государству юнь, но на деле все обстояло несколько сложнее. Городской совет, состоявший из торговой знати, воевод и избранных старост вершил законы от имени правящего царского рода, но зачастую трактовал их на личное усмотрение городских вельмож и иного состоятельного люда. Вонгбей обладал своей собственной армией наемников, небольшим флотом, сыскной службой и еще целым рядом мелких, но весьма и весьма показательных вольностей. Пятая часть населения города была сиртаками, еще столько же приходилось на хмоси, коренных обитателей этих мест, имевших отдаленное родство с нееро и некоторыми племенами моря Тысячи Островов.

Приближение армии Ранджана вызвало в Вонгбее заметное оживление и немалый переполох, который впрочем, отнюдь не напоминал то беспорядочное массовое бегство, которое захлестнуло собой соседние провинции. Купцы и зажиточные горожане вскрывали тайники в стенах домов и откапывали глиняные кубышки в садах, справедливо полагая, что лучше пожертвовать частью накопленного добра, чем потерять разом все, включая собственную жизнь. Наемники хлынули в Вонгбей со всех сторон, а кузницы и дубильные мастерские не прекращали работу ни днем, ни ночью. Квартальное ополчение готовило к осаде крепостные стены, а стражники буквально не вылезали со стрельбищ и учебных площадок. Пираты, имевшие в Вонгбее свои интересы и давние связи с городской верхушкой, на время прекратили всякую деятельность в окрестных водах, свободно пропуская в гавань корабли с припасами и оружием.

По прошествии двух недель авангард войск Отрекшегося появился в предместьях Осуни, старого поселения хмоси, контролировавшего самую удобную дорогу через болотистое побережье, окружавшее вожделенную цель раджи–безбожника. Захват и разграбление этого городка заняли еще четыре дня. Старый форт, возвышавшийся к югу от Осуни и в котором укрылась большая часть населения, сиртаки Ранджана оставили без внимания. В обмен на эту «щедрость» к армии Хулителя примкнуло еще четыре сотни местных воинов, прекрасно знавших все здешние тропы. К Вонгбею победоносная орда убийц и мародеров вышла спустя трое суток, сразу же отметившись бессмысленными грабежами и поджогами в давно опустевших посадах.

Судьба торгового перекрестка решилась в первую же ночь осады, когда никто из защитников города и не думал о том, что события будут развиваться настолько стремительно. Причиной падения Вонгбея, способного и готового противостоять натиску полчищ Ранджана, стало предательство, в котором Отрекшийся принял самое непосредственное участие, в очередной раз представ перед своими людьми в образе всезнающего пророка.

Еще в самом начале похода, задолго до захвата Аоляня и Отому, полторы сотни лучших мечников из личной свиты вождя–отступника отправились в ближайшие порты и поселения, а оттуда поодиночке, парами или десятками просочились в Вонгбей, а вскоре уже поступили на службу в ряды наемной армии вольного города. За долгие дни, пока их хозяин разорял дельту Шаанга, эти верные псы старательно исполняли отданные им приказания, повсеместно демонстрируя свое немалое мастерство и выказывая «преданность» новому начальству при любом удобном случае. Деньгами, страхом и обещаниями они сумели привлечь на свою сторону еще не меньше трехсот наемных солдат. А результатом всего этого стало то, что главные ворота Вонгбея оказались открыты перед воинством Ранджана в самый темный утренний час, когда весь остальной гарнизон спал мертвецким сном под действием тех снадобий, которыми предатели приправили вечернюю трапезу стражи.

Жители Вонгбея сопротивлялись ожесточенно и отчаянно, понимая, что иного выхода у них нет. Разъяренные солдаты Ранджана ответили на подобное массовой резней и зверствами, неслыханными даже по меркам вековых войн между юнь и сиртаками. Некоторые выжившие свидетели утверждали, что улицы города в те дни напоминали храмовые фрески подземных узилищ, куда попадали души тех, кто особенно прогневал при жизни кого–либо из многоруких богов. Сам Хулитель, как и во всех предыдущих случаях, занял самое роскошное здание в городе, куда сразу же стали свозить его долю трофеев и высокопоставленных пленников, за жизни которых можно было получить немалый выкуп. Последние остатки горожан укрылись в обширных катакомбах под старыми кварталами, но солдаты раджи периодически продолжали совершать туда рейды, еще более уменьшая число уцелевших.

Весть о том, что во время последнего похода в подземелье воинам Нагпура удалось захватить личного советника магараджи Акоши, особо поверенного в делах своего господина, застала Ранджана во время празднества на крыше дворца городского совета в окружении других вольных вождей. Сидя на дорогих коврах, среди расставленных блюд с мясом и фруктами, гости распевали победные гимны и пили редкие вина, особый привкус которым придавали разнообразные специи. Отряд солдат, конвоировавших узника, замер у края квадратной чаши, в которой в былые дни прежние хозяева этого места любили принимать омовения в особенно жаркие часы. Сейчас мраморный резервуар был заполнен почти до краев, но отнюдь не прозрачной прохладной водой, а еще теплой и солоноватой жидкостью, на запах которой уже слетались бесчисленные трупные мухи.

Человека, облаченного лишь в одни штаны и закованного в тяжелые кандалы, вытолкали в центр площадки. Нагпур, хлестким ударом бамбуковой палки, заставил пленника упасть на колени. Повинуясь знаку раджи, разом стихли все разговоры и пьяный хохот.

– У нас сегодня особый гость, – откинувшись на подушки, хмыкнул Отрекшийся. – Как давно случилась наша последняя встреча, а, Беанеш? Я удивлен, увидев тебя так далеко от владений Акоши. Скажи на милость, что за причина могла занести тебя так далеко в земли враждебных нам юнь? Какое поручение дал тебе твой хозяин?

– Это было мирное посольство, – с трудом сумел разлепить разбитые губы пленник. – Мы хотели уговориться об укреплении торговых связей между теми землями, в которых теперь по твоей вине еще долго не будут думать о чем–то, кроме простого выживания.

– Вот как, торговая миссия, – расплылся в улыбке Ранджан и демонстративно повернул голову направо. – Расскажи им тоже, что рассказывал мне.

Лак–Форси, воевода над теми хмоси, что примкнули к армии мятежного раджи, поспешно проглотил не разжеванный кусок мяса и покорно склонил голову.

– Слушаюсь, хозяин. Этот человек проходил через Осуни с богатым караваном и большой свитой, – заговорил воевода, обращаясь к притихшим вождям. – Им пришлось встать у нас на постой, всего на одну ночь. Дочери тех из моих друзей, в домах которых остановились путники, многое слышали во время вечерней трапезы, когда прислуживали знатным гостям за столом, – упоминать при всех о «разговорах в постелях» Лак–Форси посчитал неприличным. – Речь велась о том, что силы Вонгбей достаточно велики, а власть в нужной мере независима, чтобы поддержать тех владетелей земель в северном Умбее, что хотят навести порядок в пограничье, избавившись, раз и навсегда, от бесчисленных «бандитских» отрядов, чьи главари неуправляемы и слишком жадны, чтобы и дальше бросать им кости с «большого стола». Уговорить Вонгбей на союз в этом деле посланники ваших магараджей планировали уже к концу лета.

Абсолютная тишина была свидетельством того, насколько сильно оказались поражены услышанным вольные вожди сиртаков. Их ошарашенные взгляды и первые злые искры понимания, загоравшиеся в глазах, говорили обо всем весьма красноречиво.

– Я не предвижу будущее, если вы вдруг захотите об этом спросить, – блаженная улыбка Ранджана все больше напоминала сейчас ухмылку бешеного шакала. – Я просто слишком хорошо знаю людей и их помыслы. Попытка уничтожить нас была неизбежна, как восход солнца или пришествие зимы. Но нам удалось упредить удар, точнее, это удалось мне, а вы лишь приняли в этом участие, даже не подозревая обо всем том масштабе и значимости происходящих событий. Когда же вас вновь посетят мысли о том, что мои приказы следует подвергать сомнению, и вы опять станете перешептываться за моей спиной, то вспомните об этом. Вспомните о том, что без меня и моего безумия любой из вас угодил бы к этому моменту на вертел в печи у Акоши. Или был бы брошен как жертвенный кабан с перерезанным горлом на алтарь многоруких обманщиков.

– А ты, Ранджан, все также не растерял своего великого мастерства, – усмехнулся вдруг Беанеш, разочарованно и безнадежно. – Ты по–прежнему способен оплетать чужой разум этой незримой паутиной из намеков и полуправды. Я и забыл, насколько ты в этом хорош. Мы оба знаем, что слова этого хмоси ложь, но я никогда не смогу этого доказать, ведь даже он сам верит в то, что говорит. С тобой сложно тягаться, особенно в таких условиях.

– И все же ты пытаешься, – раджа слегка приподнялся, подперев голову рукой, согнутой в локте. – Пытаешься посеять в них сомнения. Но ты прав, уже слишком поздно.

– Поздно стало уже давно. Поздно стало в тот самый момент, когда ты перешагнул порог соборного храма Сорока Покровителей, осквернив себя священным ихором…

– Нет! – Ранджан резко поднялся, и лицо сиртака исказилось гримасой злобы и ненависти. – Поздно стало гораздо раньше! Поздно стало тогда, когда те, ради кого мы жили, потребовали жертву, на которую не согласился бы ни один нормальный человек! А когда они не выполнили обещанного, несмотря на то, что жертва была им все же принесена, то это и стало приговором для их несуществующей власти!

– Все в этом мире в их воле, – тихо пробормотал Беанеш.

– Но только не я! – оскалился резко раджа–отступник. – Больше я не принадлежу им, и вся моя жизнь будет отдана лишь тому, чтобы явить их бесполезность и бессилие всему народу сиртаков и жителям иных земель.

– Посмотри на то, что уже творится вокруг тебя! Не те ли это бессмысленные смерти и ненужное насилие, за которые ты винишь предтеч? Чем кровавые гекатомбы, в которые превратились города Шаанга, отличаются от тех храмовых, что так ненавистны для тебя? Ты превращаешься в зверя! Отвергая прародителей, ты теряешь остатки человеческого облика и самой своей сути!

– И я счастлив от этого, – глухо откликнулся Ранджан, так и не опускаясь обратно на пуховые подушки. – Счастлив, что становлюсь собой, а не тем, что слепили из меня бессмертные лжецы, на поверку оказавшиеся не такими уж и бессмертными.

– Когда–то ты был иным, ты ведь верил, ты не нуждался в ином знании, ты жил им и был им счастлив, – в голосе пленника непонимание соседствовало с сожалением, и возможно, поэтому его тихие сетования так отчетливо были слышны всем собравшимся. – Что стало с тобой? Куда пропал Ранджан Ан–Хурза, которого я знал и уважал в дни нашей юности? Куда подевался тот верховный жрец святилища Сорока Великих, что был благородным и честным мужчиной, который мечтал увидеть объединенный Умбей, собранный, наконец, в несокрушимое государство, но не оружием и силой, а словом и общей верой?

– Он умер, Беанеш, он умер, – безразлично ответил Ранджан, делая шаг в сторону посланца Акоши. – Умер вслед за своими богами. И вслед за своей семьей, принесенной в заклание ради того, чему так и не было суждено свершиться…

– Ты пошел на самое страшное святотатство…

– Я всего лишь разорвал незримые путы, что сдерживали меня, и перехватил руку с занесенным ножом, обратив его против того, кто пытался нанести удар, – остановившись перед Беанешем, раджа замолчал до тех пор, пока тот не поднял на него свой замутненный взгляд. – И знаешь, что было самым страшным? Оказалось, что эта рука росла из моего плеча.

Кривой жертвенный клинок на мгновение беззвучно блеснул в воздухе, оставив на шее у пленника аккуратный разрез от уха до уха. Глаза Беанеша непроизвольно расширились, а из горла вырвались бульканье и сипящий хрип.

– Радуйся, ты умираешь по моей прихоти и лишь потому, что я желаю этого. Есть смерти намного более бессмысленные и пустые, чем эта.

Посол магараджи начал заваливаться на бок, но Нагпур, стоявший позади него, не дал Беанешу упасть. Вздернув его резко вверх, первый воин Ранджана столкнул еще живого пленника в кровавый бассейн, где уже покоились члены городского совета Вонгбея. Отрекшийся небрежно стряхнул рубиновые капли с узкого лезвия, и спрятал нож обратно в складках своей алой адхиваса. Обернувшись к раджам и прочим союзникам, Ранджан вновь широко улыбнулся.

– Продолжим праздник, посвященный тому, как мои решения спасли всех вас от незавидной участи…

Договорить Хулитель так и не успел. На крышу, бряцая оружием, выбежал один из его солдат и, замерев на какое–то мгновение от испуга за собственную дерзость, рухнул Ранджану в ноги, раболепно простершись перед ним.

– Хозяин! На побережье Авадзи высадилась армия Юнь! Если ничто не задержит их марш, уже через десять дней они пребудут сюда!

Сторонники Отрекшегося испугано переглянулись, но сам предводитель лишь грозно рыкнул на вестника:

– Сколько их?