Текст книги "Тайпэн. Оскал войны"

Автор книги: Сергей Девкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Наутро Васато, Мяо и Ли пробравшись на скрытый наблюдательный пост, устроенный на берегу реки, смогли при помощи «зорких глаз» оценить эффективность ночного обстрела и вовсю насладиться панорамой разгромленной вражеской ставки. Накрыть чугунным градом сразу весь восьмидесятитысячный лагерь Юнь было задачей невыполнимой, поэтому основной удар пришелся на передовые позиции укреплений и на ближайшие «кварталы» жилых шатров, а также на полевые конюшни, представлявшие собой обычные коновязи под матерчатым пологом. Кавалерии у юнь было итак немного, да и серьезным противником для императорских всадников она не являлась. Тем не менее, эти цели были сочтены достойными внимания, и хотя точность саперов Лоу в ночное время оставляла желать лучшего, большинство ракет свою задачу выполнили.

Разрушения в стойбище Юнь были довольно–таки незначительными, во всяком случае, гораздо меньшими, чем ожидали командиры Империи. Зато жертв среди вражеских воинов оказалось в избытке. Убитых солдат у противника было не больше тысячи, а вот раненных почти в десять раз больше. Учитывая, что каждый день еще несколько сотен юнь травились водой и слегали с заразными болячками, то лагерь генерала Ёдзо все больше и больше начинал напоминать громадный походный госпиталь. Таким образом, защитникам Нефритового трона оставалось теперь лишь ждать.

Командир Юнь проявил завидную осторожность. Никаких ответных вылазок и прочих глупостей Ёдзо делать не стал. Его люди принялись, как и ожидалось, зарываться в землю, а отряды фуражиров были разосланы во все стороны в поисках чистых ключей и колодцев. Каждый день юнь в больших количествах набирали воду в Люньшай, рискуя угодить под «драконий плевок» или еще какую–то гадость, заготовленную для них несколькими осадными мастерами и офицерами, которых тайпэн Вань отбирал лично, и главным критерием этого отбора, похоже, было легкое безумие. К»си Ёнг, не задумываясь, прислала в помощь этим ребятам несколько своих бойцов, а дальше началось нечто совершенно невероятное. Умело маскируясь и скрытно передвигаясь вдоль берега со своими небольшими машинами на походных лафетах, сорвиголовы Васато как заправские охотники подстерегали крупные скопления «водоносов», оставаясь сами практически неуязвимыми. На одиночек, пробиравшихся к берегу с ведрами и бурдюками, энтузиасты–механики времени и снарядов не расходовали, но одиночки никак не могли обеспечить питьем всю многотысячную армию. Единственная попытка юнь отвадить нахальных имперцев от речного русла на второй день закончилась тем, что люди Ваня потеряли два камнемета и десяток саперов, угодивших под обстрел замаскированной батареи. Самих же бравых юньских инженеров тут же накрыла вся та осадная техника, которую еще на сутки раньше подготовили к отражению возможного ответа на ночной ракетный обстрел, который юнь так и не соизволили предложить.

Сообщения о разведчиках Ёдзо поступали также все чаще. Конные дозоры, разосланные вдоль Люньшай, регулярно сообщали о стычках с небольшими группами вражеских солдат, пытавшихся переправляться на север или уже возвращавшихся обратно. Сомнений ни у кого не было – командующий Юнь искал удобные переправы и изучал, как изменилась обстановка в тех землях, откуда не так давно ушли солдаты генерала Окцу.

Накануне второго ночного обстрела, царские саперы все–таки нанесли императорской армии ощутимый удар. Можно было не сомневаться в том, что рано или поздно, лазутчики Ёдзо обнаружат речную эскадру, укрывавшуюся ниже по течению, но вот предугадать реакцию, которою вызовет это у противника, совет тайпэнов не смог. Фактически вражеские инженеры претворили в жизнь то, к чему готовились в основном лагере. Подтянув к побережью свои осадные части, юнь прошлись по кораблям хайтина Кэй смертоносным огненным ливнем. Не усмотреть в этом действе некую толику мести было довольно трудно. Три куай–сё оказались полностью сожжены и разрушены, еще два судна выбросились на мель, а одна из больших трофейных галер, стоявшая на приколе у южного берега, из–за пробоин в бортах опустилась на дно, превратившись на время в неподвижный бастион и прекрасную мишень для противника. Самым неприятным в этой ситуации была смерть хайтина Ло Гонкэ, бывшего командира эскадры Синцзян, погибшего вместе с «Серебряным ветром», находившимся в авангарде сводного флота. Однако Реёко и его матросы сумели быстро собраться и организовать достойный отпор.

Полтысячи солдат абордажа, высадившись на пологий берег Люньшай, пробрались практически к самым позициям артиллеристов, уже собиравшихся в обратный путь, и, опрокинув замешкавшуюся охрану, довольно близко познакомили юньских механиков с собственными саблями. Спустя какое–то время уже самим имперцам пришлось спасаться бегством из–за подоспевших конных отрядов, сопровождавших осадный парк. Кавалерия южан преследовала солдат Реёко до тех пор, пока те не добрались до береговой полосы, которая свободно простреливалась из корабельные орудий. Несмотря на то, что по итогам этого боя результат, очевидно, склонялся в пользу Юнь, их и без того скудные запасы артиллерии оказались почти опустошенными, а личный состав батарей понес серьезные потери. Хайтин Кэй в свою очередь кроме Гонкэ лишился еще почти семисот солдат убитыми, тяжелоранеными или пропавшими без вести.

Пока вестовые, посланные Реёко, только добирались в главный лагерь, чтобы сообщить о нападении на эскадру, командиры Империи собрались на совет, чтобы в очередной раз выслушать бесстрастную Ёнг. Разведчики сумели раздобыть для тайпэнов действительно ценный подарок, доставив в штабной шатер одного из высокопоставленных офицеров Юнь, являвшегося личным порученцем Ёдзо. Этот подвиг не остался не замеченным и был щедро вознагражден при полном единодушии командования. С другой стороны действия лазутчиков, по сути, стали ответом вражескому предводителю, который еще с самого начала «стояния» распорядился развешивать всех выловленных шпионов на деревянных крестах, вкопанных на первом оборонительном валу, обращенном в сторону реки. Всех девятерых товарищей, которых постигла сия не завидная доля, бойцы Ёнг также прихватили с собой. Трое к этому моменту еще были живы.

После короткого общения с дознавателями из особой команды, вражеский офицер выложил Ли и остальным немало интересных подробностей. Плачевная ситуация на противоположном берегу Люньшай была даже хуже, чем они рассчитывали. Дезертирство из единичных случаев превратилось в статичную закономерность, а запасы генеральской свиты спасали от разграбления лишь остатки былого почтения к командующему и плети личной охраны Ёдзо. О необходимости начинать переправу и растоптать врага говорили уже все, от тысячников до обозных конюхов. Неплохо держались полки ветеранов, привычных во время походов по джунглям к отсутствию питьевой воды и вспышкам разных странных заболеваний. Они–то как раз и не испытывали каких–то непреодолимых трудностей, но об остальных сказать такого нельзя было даже приблизительно. Особо знаковым для тайпэнов стало то, что бесчисленные мелкие торговцы, сопровождавшие в походе любое войско Юнь, исчезли из лагеря, по славам пленного, вместе со всем своим скарбом еще вчера. Лучшего момента для повторной атаки новыми ракетами было попросту не найти, и едва разрешилась ситуация с нападением на эскадру Реёко, как мастера Лоу принялись готовиться к новому «фейерверку».

Огонь и чугунные осколки, сыплющиеся на головы из рассветных сумерек, в очередной раз подтвердили всем сомневающимся, что Небо и духи предков на стороне Империи. К полудню стоянка юнь окончательно превратилась в разворошенный муравейник. Царские солдаты впервые не озаботились сбором и похоронами погибших, а некоторые постройки так и продолжали пылать до полудня. Императорская армия и флот изготовились к бою, и противник не заставил себя ждать. Прорыв юньского войска был бы актом отчаяния, если бы не его численность. Удержать наличными силами сразу пять полноценных корпусов, ринувшиеся через Люньшай в разных местах, было попросту невозможно.

Две группы попытались наладить переправы прямо напротив имперского лагеря. Реально они не столько пытались форсировать реку, сколько связывали собой противника, не давая ему отвлечься на другие отряды. Разумеется, тактический замысел был известен только высшим офицерам, так что драться с обессиленными, но очень озлобленными солдатами пришлось всерьез. Один из корпусов принялся налаживать понтонный мост ниже по течению, а еще два поднялись к верховьям реки.

Против центральных отрядов имперцы использовали все, что успели к этому моменту во множестве заготовить. В ход пошли метательные машины, обычные ракеты и стрелы бесчисленных лучников. Царские воины умирали в реке сотнями, пехота тонула вместе с самодельными плотами и лодками, стрелки гибли за шаткими стенами тай–бо, выстроенными вдоль кромки воды, состязаясь в бессмысленных перестрелках. Саперов, пытавшихся наладить нормальную переправу, расстреляли остатками новых ракет, а тех, кто все–таки добирался до отвесного северного берега, сначала избивали на расстоянии, а потом опрокидывали быстрым натиском щитов и копий. Двенадцати тысяч, оставленных в подчинение у Васато, оказалось в этом месте вполне достаточно.

Пятьдесят сотен солдат, преданных Мяо Гкеню, при поддержке имперских кораблей успешно справились с третьим корпусом, пытавшимся действовать самостоятельно. Для того чтобы хоть как–то противодействовать судам, юнь собрали у этой переправы всю оставшуюся артиллерию, но заметной пользы это не принесло. Однако, как и центральная группа, этот отряд свою задачу выполнил, эскадра хайтина Кэя и значительная часть императорских войск до вечера были вынуждены находиться именно здесь.

С двумя последними корпусами пришлось справляться Ли и семи тысячам, что отдали под его руку. Шансы Ханя были совсем не так уж плохи, как могло бы и показаться. Хотя ему противостояла армейская группа, троекратно превосходившая его силы в числе, в помощь бывшему дзи отправили всех императорских всадников и, конечно же, те самые батареи отчаянных сорвиголов. Эти безумцы по–прежнему творили со своими небольшими машинами настоящие чудеса, умудряясь доставлять их на поле боя буквально за считанные секунды до начала сражения, тут же разворачивать порядки и в любых условиях открывать стрельбу, противопоставить которой юнь было попросту нечего.

Один из корпусов, угодивший в эти импровизированные жернова, действительно оказался буквально «перемолот». Засыпая врага снарядами и стрелами, императорские солдаты отбрасывали всякие попытки потеснить их с удобной гряды холмов, на которой расположились инженеры, а в те моменты, когда юнь скапливалось на северном берегу слишком много, в дело вступали сокрушительные удары латной конницы. Непонятно, чего царские воины желали больше, схватиться с врагом или просто не потерять возможность пить вволю из речного русла, но дрались они отчаянно, и позволили последнему пятому корпусу перебраться через Люньшай без всякого сопротивления.

К ночи генерал Ёдзо развернул оборонительный периметр на захваченном плацдарме, к которому тут же подтянулись отряды Ли Ханя и часть сил из центрального лагеря. Под прикрытием темноты по руслу поднялась часть куай–сё и гребных галер, попутно переправив на южный берег около восьми сотен всадников Ваня, которые начали терзать остававшиеся там группки противника. Основные уцелевшие части царской армии сместились к налаженной переправе, бросив среди всего прочего и полевой лазарет, в котором имперцы впоследствии обнаружили лишь несколько сотен оставшихся травников и больше одиннадцати тысяч больных и раненых. К концу года из этих людей в живых осталась лишь четверть, и обязаны они этим были исключительно тому, что войска Империи при всей своей ненависти к Юнь, не стали опускаться до того, чтобы бросить их просто так умирать.

Ночь прошла в тревожном ожидании. Инженеры Лоу пару раз обстреляли врага новыми ракетами, собранными за день, чередуя их с обычными снарядами. Конница постоянно беспокоила охранение лагеря, не давая юнь времени для нормального сна, а диверсанты Ёнг едва не умудрились поджечь понтонный мост, но, к сожалению, потерпели в этот раз сокрушительную неудачу.

А утром в атаку ринулись корабли хайтина Кэй. Была ли это идея самого Реёко или Куанши, перебравшегося с недавних пор в трюмы «Сонной акулы», Хань так и не узнал, но зато иероглиф «завершение» в этом затянувшемся противостоянии был поставлен весьма эффектно. Удар куай–сё и галер, подавивших немногие уцелевшие вражеские метательные машин, позволил эскадре рассечь остатки восьмой армии на две части и разрушить единственную ниточку, связывавшую их воедино.

Небо и вправду благоволило в тот день Империи, ибо ничем иным нельзя объяснить то счастливое совпадение, что за несколько минут, до того, как на мачте «Акулы» взметнулся вымпел «к атаке!», одна из случайных ракет, остатками которых продолжали спорадически обстреливать стоянку юнь, угодила в неприметный шатер в глубине нового лагеря. Генерал Ёдзо и весь его штаб, собравшийся в это время на совещание, а также большая часть тысячников погибли все до единого.

Таких испытаний не выдержал даже несгибаемый характер закаленных ветеранов, прошедших сквозь джунгли Умбея, и предложение о капитуляции в обмен на сохранение жизней гонец южных захватчиков передал Ли уже через пару часов. Остатки войск на южном берегу также сдались или разбежались в разных направлениях, не помышляя больше об участии в военных действиях. Всего на милость Нефритового престола передали себя больше ста тридцати сотен солдат и офицеров. Самое смешное, что в имперской армии после всех событий предыдущего дня в боеспособном состоянии едва оставалось хоть столько же.

Самая большая и опасная группировка Юнь перестала теперь существовать, и сейчас дело оставалось лишь затем, чтобы вытеснить из Генсоку остатки третьей и четвертой армии. Цену этой победы еще предстояло узнать – чем обернутся отравленные земли к югу от Люньшай, никто пока не мог себе представить. И все–таки это была победа, тяжелая и заслуженная, но, к сожалению, назвать ее решительной и поворотной было еще нельзя. Хотя Закатная армия и отряды союзных кочевников были уже совсем близко, война пока что по–прежнему шла на территории Единого государства.

Глава 14

Палубный полусотник, выступив из темноты в круг красного света, отбрасываемого костром, склонился в легком поклоне перед Басо, прижимая правую руку к сердцу.

– Тысячник, капитан Кёрнчи согласен немедля переговорить с вами.

– Хорошо, – благодарно кивнул Нуен и поднялся со стеганой войлочной циновки.

Несколько уцелевших десятников из его крохотного отряда и командиры панцирных пехотинцев, составлявшие им компанию, проводили Басо спокойными взглядами, наблюдая за тем, как молодой командир в сопровождении морского полусотника идет в сторону широких сходен «Ненасытного». Десантный корабль замер горбатой громадой у одного из каменных причалов – единственного, что уцелело на территории караванного поста имперского дома Гжень после пожара и штурма, за исключением пятиэтажной островерхой пагоды храма на другом конце поселения.

События последней недели с трудом укладывались в голове у Нуена, и неожиданное спасении было для отряда юнь столь же внезапным и нереальным, как и все, что случилось прежде. Едва им удалось уйти от высланной вслед погони чжэн–гун, как горстка чужаков мгновенно превратилась в главную цель для всех верных поданных Императора, населявших окрестные города и села. Случилось именно то, чего Басо так опасался еще на марше. Ни о какой любезной почтительности больше не было и речи, а традиционная вежливость быстро уступила место суровому реализму. Ополчение, стража, наемники и приставы травили юнь как диких зверей, и лишь сочетание удачи и воли позволило царским солдатам выбраться из страшного огненного котла, в который для них превратились исконные древние земли Единого государства.

Настоящий страх настиг воинов Басо в ту ночь, когда отряд, спрятавшись в узкой лощине у неприметной деревни, в ожидании высланных разведчиков, услышал топот множества конских копыт, а в глубоких сумерках по мощеной дороге к селению выехало не менее семи десятков всадников. Не узнать по снаряжению и поведению манеритских нукеров было трудно даже для тех юнь, что никогда прежде не видели кочевников вживую. И хотя речь степняков никто из людей Нуена не понимал, со старостой, вышедшим навстречу манеритам, их предводитель заговорил на имперском. Именно тогда, Басо и узнал, что отряды каганов, прибывающие в пределы Хэйан, Маннай и Цинхай, уже развернули на него и его группу настоящую облавную охоту. При этом военный советник Императора сам лично объявил о награде за голову тысячника Юнь по весу золотым песком из–за того, что во время битвы с ополчением аристократов царским солдатам удалось убить главу рода Синкай, оказавшегося тестем нового тайпэнто.

То, что тогда предприняли юнь, едва окончательно стемнело, было то ли актом отчаяния, то ли просто здоровой наглостью, проявленной людьми, которые вдруг поняли, что терять им уже по сути нечего. Объяснить чем–либо другим нападение на деревню, в которой манериты расположились на постой, было просто нельзя. Мало того, что кочевников было почти в два раза больше, в селении имелись свои собственные стражники, да и население не стало бы относиться к Басо и его бойцам слишком уж дружелюбно. И, тем не менее, они пошли на риск, безрассудно и спокойно, как будто делали нечто подобное постоянно. Тысячнику вообще не пришлось никого уговаривать, а как бы даже наоборот.

Степняки умели и любили драться, но солдаты Юнь застигли их врасплох. Конные лучники, оставшиеся без лошадей и почти не имевшие возможности воспользоваться своим главным оружием, заметно уступали солдатам Нуена, натасканным с особым усердием именно для сражений в подобных условиях – на улицах, в подворотнях, на крышах и в небольших помещениях. Пехота была редким явлением в степных улусах, обычно в нее набирали только самых бедных нукеров, живущих за счет подачек с каганской кошмы. На поле боя подобные отряды пеших мечников играли роль практически незначительную, годясь лишь для последнего рубежа защиты, и то не очень хорошего. Все остальные кочевники, кто с детства учился держаться в седле без помощи рук, обычно смотрели на безлошадных воинов презрительно, а порою даже сочувственно. Тяжелая ударная пехота тиданьского Кемерюка была единственным исключением из этого правила, но те, кто встретился Басо не принадлежали к числу последних, и поэтому большинство мелких схваток закончилось с предсказуемым результатом.

Только нойон вместе тройкой опытных нукеров сумел успешно отбить все атаки юнь, забаррикадировавшись в доме у старосты. Царские воины окружили здание со всех сторон и разместили стрелков на ближайших крышах. Нуен предложил кочевникам сдаться, но получил отказ. Не собираясь больше рисковать жизнями и без того немногих своих людей, тысячник, переступив через себя, велел поджечь здание с трех сторон, несмотря на то, что там могли находиться ни в чем неповинные жители. Пламя весело запылало, охватывая стены постройки и быстро пробираясь внутрь. Манериты держались стойко, но когда клубы горького дыма, стелившегося из окон и дверей, приобрели опасный черный оттенок, выхода у них не осталось. Бросившись в последнюю атаку, кочевники успели забрать с собой еще четверых, несмотря на все усилия лучников, которые ждали этого момента и заранее подготовились «к встрече» с противником.

По результатам яростной ночной схватки, у Басо осталось три десятника и две дюжины солдат, десять из которых были ранены в той или иной степени. Деревенские жители от произошедшего были, по большей части, шокированы и испуганы. Помешать юнь хоть чем–то не было ни одной явной попытки, хотя если бы кто–то сумел организовать людей, то воинам Нуена было бы несдобровать. За счет доставшихся им трофеев беглецы обновили одежду и вооружение, а также обзавелись новыми лошадьми, и только самые породистые и выносливые степные кони никак не желали даваться чужакам в руки. Они озлобленно кусались и пытались лягать копытами убийц своих прежних хозяев и, в конце концов, Басо велел оставить коней в покое, выбрав животных посмирнее.

Путь на юг продолжился с рассветом, едва были собраны припасы и перегружены сумы с заветным грузом. Времени на отдых и остановки не было. Басо прекрасно понимал, что их маскарад обманет кого–то только лишь издали. Первая же встреча с другими манеритами или с отрядом стражи под командой разумного офицера сразу же положат конец их путешествию. Как вскоре выяснилось, даже «разумный офицер» для этого вовсе и не был нужен, юнь при всем желании не могли сойти за кочевников внешне, как нельзя было спутать ракурта с даксмен. Разницу заметил бы и сиртак, не то, что житель Империи. Это только широкоглазым иноземцам могло казаться, будто бы все люди с восходного берега на одно лицо, но им самим многочисленные отличия ярко бросались в глаза, не хуже, чем рост нееро или лишенные мочек уши лесного народа хшмин.

У беглецов вполне хватало запасов провианта, раздобытого ими в бою со степняками, но, не догадавшись прихватить с собой несколько сменных лошадей, они быстро пожалели о подобном упущении. Дороги Единого государства были хороши, но в результате утомительной непрекращающейся гонки плохое железо, из которого манериты делали подковы и элементы сбруи, быстро раскрыло свою дурную сущность. В очередной маленькой деревушке, попавшейся им по дороге, юнь пришлось задержаться, чтобы перековать лошадей.

В этот раз их спасло лишь чувство опасности, невероятно обострившееся у всех бойцов за последние дни. Неладное они почуяли, едва не осталось ни одного случайного прохожего в маленьком ухоженном переулке, который выходил к большой открытой кузне, расположенной под навесом позади вытянутого здания литейной мастерской. Прежде чем стражники и приставы успели захлопнуть ловушку, Басо и его спутники вырвались на полном скаку прочь из поселка, сумев сохранить собственное число в неизменности. В том, что причитающийся им запас удачи исчерпан уже окончательно, юнь теперь не сомневались, но как оказалось, Судьба приготовила для них еще один добрый подарок.

На большую вместительную повозку с крестьянским семейством, явно спешившим куда–то в глубину имперских земель, лже–манериты наткнулись случайно. Из сбивчивого рассказа главы семьи стало понятно, что подданные Единого Правителя не просто перебираются с места на место в поисках лучшей доли, а спасаются от нежданной угрозы, вот уже как третью неделю объявившейся у побережья. Десантная галера под флагами правящего дома Ляоляна нагло бесчинствовала в водах Восходного моря, грабя рыбацкие деревушки и небольшие городки торговых домов, служившие для купеческих кораблей перевалочными пунктами и складами, куда свозились товары из центральных провинций, предназначенные для отправки в Умбей и в государства Тысячи Островов, а еще недавно и в царство Юнь. Мощное судно было не по зубам небольшим охранным группам, оставшимся в ближайших сравнительно крупных портах, и морские налетчики в отсутствии главных сил Центрального флота Империи чувствовали себя здесь совершенно безнаказанно. Басо и его люди долго не могли поверить в подобную удачу, но упустить эту, вероятно единственную, возможность вернуться домой, они не могли.

Поиски оказались недолгими, да и царские каперы не слишком–то сильно скрывали свое присутствие, обладая, как выяснилось, не только большим количеством метальных орудий и изрядным запасом снарядов, но и реальным численным превосходством над любыми силами местных защитников. Две сотни тяжелых панцирных пехотинцев–юнь легко справились бы даже с тысячей ополченцев и стражников в открытом бою, а капитан корабля настолько хорошо знал здешние воды, что имперцам оставалось только бессильно скрежетать зубами в безуспешных попытках призвать наглецов к ответу. В отношении населения захваченных деревень грабители не церемонились, однако, слишком большой или извращенной жестокости не проявляли. В целом, о чем–то вроде «высокопарного» и дипломатичного подхода, который использовал Нуен, речи не шло, но той дикости, которую наблюдал тысячник в первые дни вторжения, тут не было и в помине. В конце концов, подразделения панцирной пехоты всегда считались элитарными, а это, кроме всего прочего, предполагало еще и строгое следование воинским кодексам Юнь. Те же лим–бо, для примера, никогда не убивали пленных без приказа высшего руководства, а о грабежах и поисках иных удовольствий в разгар боя никто из них не смел даже помыслить. Так что по протянувшемуся вдоль прибрежной дороги недвусмысленному следу из пожарищ и разрушений отряд из трех десятков всадников двинулся с воодушевлением, а их командир с заметным облегчением.

Встреча с первым союзным отрядом морских налетчиков произошла около полудня в маленькой сожженной деревеньке. Ситуация сложилась в определенной мере довольно напряженная, и этому немало способствовало то, что люди Нуена по большей части были облачены в трофейные доспехи и одежду манеритов. Просто так поверить пришельцам на слово солдаты ударной пехоты совсем не собирались, и в какой–то момент бронебойные болты вот–вот уже могли сорваться с направляющих лож самострелов. Но к счастью, удача по–прежнему сопутствовала Басо, и один из офицеров, командовавших в этом отряде, оказался его знакомым, не слишком близким, но все же. Офицер без колебаний признал царского тысячника и убедил своих людей успокоиться. А уже через несколько часов, все еще не веря до конца в происходящее, молодой командир и его бойцы миновали обгоревшую надвратную арку разграбленного караванного поста, в просторной гавани которого единолично устроился «Ненасытный». Солдаты и матросы приветствовали уцелевших юнь как героев, а Басо постарался немедленно известить командира десантной галеры о важном грузе, что они доставили с собой, и который следовало как можно быстрее переправить во владения ляоляньского двора.

Капитан Кёрнчи не стал игнорировать просьбу Нуена о срочной встрече, что в любом случае выглядело бы глупо, поступи он каким–то иным образом. Переметные суммы, набитые кожаными тубусами и бамбуковыми футлярами, тут же подняли на палубу и перенесли в капитанскую каюту, скрытую в чреве галеры, а спустя пару минут за Басо тут же явился офицер–посыльный.

Помещение, которое занимал командир «Ненасытного», было не велико, едва с десяток шагов по диагонали и с низким потолком, тяжесть которого еще больше усиливала выпирающая опорная балка, вырезанная из цельного древесного ствола в четыре обхвата. Скупые белые гобелены с изречениями военных философов были единственным, что украшало стены каюты. Добротная походная мебель, типичная для юньских кораблей, выделялась разве что обилием начищенных медных деталей. Сам капитан в темно–сером повседневном одеянии с накладками из черненой кожи ожидал Нуена в центре комнаты за широким низким столом, намертво вмурованном в пол при помощи наборных винтов. Раздвижная ширма из толстой некрашеной холстины отделяла часть помещения за спиной у Кёрнчи, где, по–видимому, находилось спальное место командира корабля. В спертом воздухе явственно плавали горьковатые ароматы красных листьев таба.

– Тысячник Нуен.

– Капитан Кёрнчи.

Вако поднялся навстречу Басо, и они обменялись «поклонами равных». Несмотря на то, что Нуен был выше в армейской иерархии на целых две ступени, на юньских кораблях всегда было принято придавать особый статус командирам самих судов. Как и в случае с имперскими хайтинами, капитаны были абсолютными властителями родных палуб, и никто в экипаже не смел оспорить их приказов, особенно в море за несколько дней пути от ближайшего берега.

– Прошу, – Вако сделал рукой резкий приглашающий жест, и оба офицера опустились на невысокие табуреты. – Я еще не ужинал сегодня, так что надеюсь, вы не против составить мне компанию?

– Нисколько, – улыбнулся Нуен, живот которого недовольно ворчал уже третий день.

Пара денщиков, выскользнувших из неприметной дверцы сбоку, быстро расставили на столе лакированные блюда, тарелки и пиалы с водой для омовения рук. Капитан явно хотел блеснуть перед гостем или просто выказать дополнительное уважение. Кроме длинной усатой тушки речного сома горячего копчения, от запаха которого у Басо сразу же закружилась голова, слуги принесли множество свежих овощей, различных соусов, молотых специй и миску зеленоватого соевого творога, считавшегося деликатесом даже в столичных трактирах. Бобы, из которых изготавливалось это блюдо, произрастали только в одной провинции Юнь и на некоторых территориях Империи, так что ценность такой творог имел в прямом смысле на вес золотом. Самое интересное, что Басо, оценив щедрость Кёрнчи, так и не притронулся к заветному угощению. И дело было даже не в скромности, а в том, что вкус этого деликатеса тысячнику просто не нравился.

– Я просмотрел кое–что из ваших трофеев, – начал разговор капитан, когда от сома на столе осталась едва лишь треть, а глиняная бутыль с пряным вином, оплетенная для надежности тонкой веревкой, опустела наполовину. – Превосходная работа. Поверьте мне, как человеку, который имеет некоторое представление о ценности таких вещей как развитие механики и техническое совершенствование.

– Рад это слышать, – кивнул благодарно Басо. – И искренне надеюсь, что не только мы с вами сумеем понять всю ценность этих идей и знаний.

– Несомненно, – улыбнулся Кёрнчи. – И именно об этом, я и хотел переговорить с вами особо. Передо мною сейчас не стоит какого–либо вопроса о том, следует ли начать немедленную подготовку к выходу в южном направлении в пределы Жемчужного моря. Несмотря на то, что я и мои люди не выполним поставленной нам задачи, вывезти ваши трофеи будет гораздо важнее. Мы верные слуги правящего дома, но все же в среде моего экипажа может начаться небольшой ропот и возникнут недовольства в связи с тем, что мы уходим от богатого побережья, не набив под завязку корабельных трюмов. Объяснять всем и каждому, что вы доставили и почему это столь важно, я не могу…

– Разве вашего приказа будет для них недостаточно? – удивился Басо.

– Разумеется, но я привык заботиться о своих матросах.

– Мне понятна такая позиция, но чем же я могу вам помочь?

– Эти схемы и рисунки имеют разную степень достоверности, да и запечатленные на них вещи разнятся в своей важности. Тем не менее, за пределами Империи каждый такой чертеж будет уникален. Мы вполне могли бы переснять несколько копий с каждого, не обязательно столь тщательных и точных, а после, когда Ляолян получит это сокровище, сделать так, чтобы ни ваши, ни мои люди не ощущали нужды ни в чем в ближайшие десять–двенадцать лет.