Текст книги "Попаданец с четырьмя колёсами (СИ)"

Автор книги: Сергей Банза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

глава 28. украденный

Потом свет погас. Полностью, во всём окружающем меня пространстве. Не только свет прожектора, но и свет стремящегося к зениту солнца. Остановилось и моё вращение и мой подъём. Но теперь я стоял на чём-то твёрдом. А я так боялся ощутить под колёсами или под днищем расплывающуюся мягкость человеческого тела и услышать хруст костей…

Нет, я не потерял сознания – вполне возможно, что из-за отсутствия оного. Но окружающая меня кромешная тьма не позволяла ничего рассмотреть вокруг.

Я протянул во тьму «дворники», пытаясь дотянуться хоть до чего-нибудь. Потом спохватился, отдёрнул их, на всякий случай вырастил полутораметровые бивни и, наконец-то вспомнив про фары, включил свет.

Лучи «галогенок» бесследно канули во тьму. Не высвечивалось ничего, кроме пустоты. А может, и пустоты никакой не было. Ситуация, очень напоминающая состояние господа-бога после того, как он воскликнул «Да будет свет!». Только там хоть свет появился, а тут тьма никуда не исчезла. Я даже лучей своих не видел – очевидно, воздух был настолько чистый, что в нём не нашлось и нескольких пылинок, на которых свет мог бы рассеяться. А поверхность подо мной, на которой я стоял, то ли поглощала свет, то ли оказалась полностью невидимой. Или же сверхпрозрачной, поскольку и её разглядеть я не смог.

А посему я немного ошибся: моё состояние скорее напоминало состояние господа-бога ДО того, как он воскликнул «Да будет свет!». А вернее, как если бы он воскликнул, а свет не загорелся бы. Очень неприятное ощущение.

Я попробовал повернуть колёса вправо-влево – хоть и не рекомендуется подобное делать на месте, чтобы не помять или даже не порвать покрышки. Это мне удалось. Попробовал тронуться с места. Тоже получилось. Но со взлётом у меня ничего не вышло. Никаким образом. И телепортироваться я не смог. А, прислушавшись к своим ощущениям, понял, что амулеты левитации и телепортации, которые мне подарил Памплисиодор и которые я положил в бардачок, исчезли бесследно, будто растворились. Либо их у меня украли при перемещении, либо в них закончился заряд. Ну что ж, если я могу ехать, это уже кое-что. Но куда ехать? А вдруг впереди пропасть?

И я решил покатиться по раскручивающейся спирали – как поступили мы с Памплисиодором, когда искали подземный ход колдуньи из сарая. Включил правый поворотник – на всякий случай, повернул руль вправо – из тех же соображений, и медленно-медленно поехал, шурша шинами… непонятно по чему.

Принятая тактика быстро принесла свои плоды: после третьего или четвёртого оборота окружающее пространство принялось проясняться – проявились, сначала нечётко и расплывчато, будто бы грандиозные стеклянные стеллажи, уходящие ввысь на неведомую высоту и тянущиеся неизмеримо далеко, чуть ли не за горизонт. Они зыбко колыхались в воздухе, являясь либо гигантским мороком-миражом, либо зыбким отражением в невиданном мутном зеркале, покрытом пылью и паутиной тысяч и тысяч веков.

Затем зыбкость и нечёткость изображения стали исчезать, туман приобрёл тенденцию к уплотнению, размытые и растушёванные черты и линии начали сгущаться, постепенно обретая монументальность и реалии привычного материального мира.

И вскоре исчезла иллюзия гигантских библиотечных стеллажей, уставленных грандиозными книгами, или заваленных товарами полок супермаркета, и вокруг меня возникла унылая и ужасающая картина необъятного и невозможного автомобильного кладбища, где сотни тысяч и миллионы автомобилей нашли свой последний приют и убежище…

Но в каком они были состоянии! Ржавые, с варварски выбитыми стёклами и зверски оторванными дверцами, с рваными ранами корпусов и лопнувшими рессорами, с торчащими над капотами обломками двигателей и просевшими до земли днищами.

Ни на одной из машин не замечалось ни одной целой фары или габаритного огня; поголовно на всех отсутствовали шины, а уплотнители дверей свисали со скелетов дверок дохлыми высохшими змеями.

Затянутые пыльной дряблой паутиной и оборванными и потрескавшимися электрическими проводами, автомобили смотрелись печальными музейными экспонатами в заброшенном паноптикуме механика-некроманта.

Похолодев от ужаса, будто забыв залить «незамерзайку» в двадцатиградусный мороз, я пробирался по узкому проезду, заваленному источающими смазку искалеченными запчастями и блестящими осколками стекла, и с болью в карбюраторе взирал на изувеченные металлические тела своих собратьев.

Дальше всё пошло гораздо хуже: здесь штабелями высились сплюснутые под прессом разновеликие лепёшки, в которых лишь с большим трудом удавалось угадать ту или иную модель известных марок.

И везде, куда ни глянь, взгляд встречал лишь бывшие легковые автомобили, когда-то являвшиеся гордостью мирового автопрома и героями многочисленных кинофильмов и престижных гонок. Ни одного грузовика или фургона, не говоря уже о трейлерах, мне не встречалось.

– Да чтоб меня два раза «БелАЗ» переехал! – выругался я. – Кто собрал в этом месте все когда-либо погибшие в мировой истории автомобили? Кому понадобилось показывать мне воочию все те ужасы, которые только могут случиться с несчастными легковушками на бесконечных дорогах, просёлках и автотрассах Земли?

Мне показалось, что кое-какие модели я узнавал. Вот эта ржавая конструкция – не элегантный ли ранее «форд-мустанг» 1968 года выпуска? А это? Не может быть! Когда-то эта перекорёженная развалина радовала глаз элегантной голубизной великолепной «испано-сюизы», а рядом с ней догнивала не менее знаменитая «ланча-лямбда».

«Корды», «дюзенберги», «линкольны», «пирс-ароу», «кадиллак-роадстер», «паккарды», «бьюики», «роллс-ройс фантом», «майбах-цеппелин», «олдсмобили» – были навалены бесформенными кучами и ничем не отличались от пионерских свалок металлолома времён СССР.

Я медленно ехал мимо кладбищенских стеллажей мирового автопрома конца девятнадцатого – начала двадцатого века, и передо мной мелькали остатки гремящих когда-то марок: «Бугатти», «альфа-ромео», «мерседес-бенц» – ещё тот, самой первой модели. Куда ни глянь – сплошные вехи в истории автомобилестроения. Вот «фордик-Т» – «Железная Лиззи», знаменитый «виллис», «эмка» ГАЗ-М1, «ГАЗ-А». И «ГАЗ-69» здесь же, и «УАЗ-469»…

Кто и для чего мне это всё показывает? Все эти ужасы…

Я уже догадался, что всё происходящее вокруг меня в настоящий момент происходит не впустую. Пускай я попал сюда почти случайно, но кто-то ведь охотился и за мной – два кола, пронзившие капот и багажник двойника, доказывают это со всей уверенностью. И сейчас мне демонстрируют автокладбище не просто так, а с особым смыслом. Но для каких целей? Хотят запугать меня? Хотят показать, что, каким бы ты ни был известным и знаменитым, а конец всегда один – на свалке?

Но нет! Я видел и автомобильные музеи! Где точно такие же автомобили выглядят вполне благопристойно. О них забоятся, их берегут и лелеют, ежедневно протирают и полируют лак, сдувают мельчайшие пылинки. И они служат достойным примером для многих миллионов людей и автомобилей, прибывающих туда, чтобы посмотреть на живую историю развития автомобилизации человечества.

Так что если кто-то и хотел запугать меня, то добился прямо противоположного эффекта: я будто бы получил от всех этих машин, собранных в одном месте, на гигантской автомобильной свалке, всю бывшую у них силу и мощь, и теперь я мог никого не бояться!

Чтобы отдать дать уважения своим косвенным предкам, а также отсалютовать их памяти, я, убрав в сторону все мысли о покое на кладбище и вспомнив последние строки повести о Мальчише-Кибальчише, врубил сирену на полную мощность и ехал так, наверное, несколько минут…

Поэтому ли, или по какой иной причине, однако тьма надо мной и вокруг постепенно стала размываться и терять монолитность. Если поначалу преломляемые на остатках полированных плоскостей изуродованных машин отражённые лучики моих фар бесследно исчезали в непроницаемой черноте нависшего над бесконечным автомобильным кладбищем свода и в не менее непроницаемом чёрном полу, то в последние мгновения и там и там начали появляться робкие отклики на мои осветительские старания. Они проявлялись то в виде мерцающих звёздочек, то временами слабо вспыхивающих и долго не гаснущих люминесцентных полосочек, ромбиков, квадратиков и колечек.

И сами высящиеся в бесконечность горы автомобильных трупов постепенно теряли свою монументальность, становились всё ниже и ниже, и теряли форму, оплывали, будто истаивая под непрерывно лучащимся светом моих галогеновых фар.

Однако как и когда они исчезли окончательно, я не заметил. Хотя и смотрел, повторяю в который раз, не только вперёд, а ещё и назад и по сторонам. И, тем не менее, в один прекрасный – теперь уже действительно прекрасный момент! – ужасающие виды автомобильного кладбища, мигнув, исчезли, и я осознал себя катящимся по самому обыкновенному тоннелю, правда, освещаемому единственно за счёт моего собственного света.

Нет, по необыкновенному тоннелю! Потому что позади меня он заканчивался. И заканчивался постоянно: стены будто бы заворачивались внутрь, превращаясь в заднюю стенку тупика, из которого мне очень и очень хотелось побыстрее выехать! Потому что мне казалось, что, остановись я вдруг – и эти стены разом сомкнутся, поглотив меня.

Я прибавил ходу. Но и стены замельтешили с увеличенной скоростью. А вот когда я задумал слегка притормозить, на крышку багажника просыпалась лёгкая пыль и пробарабанили мелкие осколки камней. Так значит, это не иллюзия! Стена действительно догоняет меня! И я поехал чуть быстрее, чтобы избавиться от опасности быть засыпанным и не слышать позади монотонное шелестение осыпающего грунта.

Однако гнать на пределе скорости я опасался. Мало ли что может поджидать меня на пусть и плавных, но всё-таки порой попадающихся на пути поворотах и извивах тоннеля.

И даже когда впереди показался сияющее дневным светом полукружье выхода, я не рванул что было мощности вперёд, а постарался на всякий случай приготовиться ко всему возможному, что могло бы встретиться мне после того, как я выеду из тоннеля.

И я не ошибся! Потому что сразу же за выходом меня ожидала всего-навсего небольшая площадочка – едва-едва поместить все мои четыре колеса, а дальше дорога оканчивалась крутым горным обрывом, уходящим вниз на неведомую глубину, теряющуюся в зловеще клубящейся чёрно-синей дымке, порою прорезаемой бледными электрическими разрядами и пурпурными комочками коротких вспышек. Видимые поблизости и уходящие вниз порожистые скальные склоны ощерились остро торчащими камнями и узкими хищными расщелинами. Кое-где виднелись брызги мелких водопадиков, смачивающих голые гранитные и базальтовые плиты, а также ненадёжно лежащие на мелких приступочках острые обломки, только и ждущие, чтобы вонзиться в того, кто посмеет потревожить их покой.

Как я успел затормозить – не знаю. Использовал для торможения, наверное, все свои возможности: ещё находясь в тоннеле, распахнул все дверцы, откинул капот и крышку багажника и, разумеется, задействовал все возможные системы торможения – от тормозных колодок до двигателя. Однако ручник всё же спалил.

Но всё это мне наверняка не помогло бы, и я обязательно сверзился бы в пропасть, и мои искорёженные обломки разбросало бы по многочисленным скальным порогам и ущельям, если бы не Памплисиодорова телескопическая метла! Она, с помощью своего любимого, домкрата, уцепилась за заднюю стенку багажника и включила всю свою немаленькую силу тяги на реверс! И они вдвоём смогли удержать меня от падения на самом краю пропасти! А может даже и чуть-чуть потянули назад – я уже не могу ни в чём быть уверенным полностью.

глава 29. по горам и по взгорьям

Я замер на краю обрыва. И у меня где-то внутри двигателя, а может, в картере, возникло остро щемящее чувство утраты. Я понял, что потерял способность летать. Или же у меня её отняли – там, в глубине горы, посредине обширнейшего автомобильного кладбища.

Да-а, горы – это сосредоточение многих веков в одном месте, синтез перемешанных времён, путаница веществ и соединений, лабиринт минералов и молекул. Здесь можно как обрести, так и потерять. Обрёл я немалое, но и потерял многое. Потерял, возможно, самое главное – то, на что надеялся опереться в этом мире. Ту свою особенность, которую в этом же мире и приобрёл. А так хотелось парить под небесами, озирая с высоты необъятную землю, кувыркаться в лучах заходящего и восходящего солнца, кружить над морями и океанами. Облететь, если получится, всю планету, а то и – чем чёрт не шутит! – добраться до её спутников-лун – Артефакта, Амулета и Заклинания. А может быть, посетить и соседние планеты этой звёздной системы Света Магии, пусть Памплисиодор так и не удосужился их мне все показать и назвать.

Теперь обо всём этом следовало забыть. Надолго ли? Навсегда? Ответить на эти вопросы мне не мог дать никто. В том числе, наверное, и то «что-то» или «кто-то», что отобрало у меня эту возможность в глубинах горы.

Нет, я, конечно, попытался взлететь – потянулся всем своим существом вверх, в продолжающее оставаться ослепительно голубым дневное небо. Но тщетно. Попытки метлы помочь мне взлететь также ни к чему не привели.

Приходилось искать иные пути покинуть эту негостеприимную площадку. Прямо вниз… это означало путь быстрый и короткий. Путь, которым легко покинуть сей бренный мир без возможности возврата в него. Этот путь меня не устраивал. Прямо вверх, в небо… был для меня закрыт. Хотелось бы надеяться, что не навсегда. Подниматься сразу вверх по скале – мешал козырёк над тоннелем.

Оставались два обходных пути – справа и слева. Но если левый угрожал и препятствовал проходу, острыми пиками перекрывая крутой склон, то правый как будто бы, особенно на первых порах, казался предпочтительней. Да, придётся карабкаться по склону едва ли не в сорок пять градусов, да, на пути виднеются и каменистые осыпи и прыгающие водопадики. Однако справа горный хребет понижался, в то время как слева за острыми иголками ближайших препятствий виднелись ещё и сильно заснеженные вершины далёких гор с короткими лучами ниспадающих ледников. Нет, идти влево мне решительно не хотелось!

И я принялся карабкаться по правому склону. Спасибо единорогу, научил попеременно переставлять копыта… то есть колёса.

– Ничего! – утешал я сам себя. – Вон, четыре «Нивы» на Эверест поднялись! А тут, подумаешь, всего-навсего какая-то махонькая горка…

Я не знал, сколько у здешних гор метров над уровнем моря, и оттого передвигаться казалось легче. А если б мне сказали, что тут недостаток кислорода и вообще возможна «горная болезнь», кто знает, сумел бы я выбраться или нет? Шучу, конечно: если уж я могу двигаться без бензина, то и кислород мне столь же не нужен. Но иногда именно неведение помогает совершить подвиг. Что уж говорить о простом передвижении по горам?

Мне помогали карабкаться и мои четыре «бивня» – на этот раз я максимально возможно отрастил их вниз, превратив в четыре альпенштока. К сожалению, кардан приходилось таскать бесполезным грузом. Ладно бы он хоть вообще вращался, то есть исполнял ту функцию, для которой и был предназначен! Так нет же: он застыл в монументальной недвижимости и единственно, наверное, для чего служил – дополнительным элементом жёсткости в продольном направлении. Впрочем, то же самое я могу сказать и о заднем мосте с его неподвижными дифференциалами, но применительно теперь уже в поперечном направлении.

И всё равно ползти по горам было невероятно трудно. Спустя некоторое время я пожалел, что брал уроки скачки у единорога. Лучше бы я задействовал умения горных козлов! Здесь бы таковые пригодились в полном объёме. Но подобных учителей у меня не имелось и не предвиделось, и поэтому приходилось до всего доходить самостоятельно, своим умом и собственными возможностями.

Я полез не вниз – признаться, меня несколько пугала та бесконечная провальная пропасть, в мрачной глубине которой могли таиться вообще неведомо какие опасности. Я полез вверх, на сам горный хребет, на его скалистую удлинённую вершину, надеясь, что где-нибудь на ней мне обязательно встретится перевал с более или менее пологим спуском. Лучше бы, конечно, с более пологим. Причём полез я под углом к склону – таким образом можно использовать встречающиеся промоины и трещины в склоне вместо ступенек. Я двигался наискосок, к вершине, пользуясь подобием чудовищной наклонной лестницы с пусть и разновеликими, но всё-таки ступенями. Пускай и косыми.

Ну и, как всем известно, карабкаться вверх по горам намного проще и легче, чем спускаться вниз по ним же.

Мелькнувшую было у меня мысль отправить метлу за подмогой я отмёл сразу же, едва она появилась. У кого я буду просить подмоги? У Памплисиодора? И чем он мне поможет? Удастся ли ему создать портал прямо вот тут, на скале? На той площадочке, которая принялась уменьшаться, пока я стоял на ней, сталкивая меня вниз, в провал – как мне стало казаться к тому моменту, когда я начал движение по горному склону? А может, и не казаться… Если кто-то – или что-то – хотело избавиться от меня, для чего и показывало все те ужасы автомобильного кладбища, а потом завело по обрушивающемуся тоннелю на край обрыва, то оно наверняка не остановилось бы на достигнутом и обязательно захотело бы довести свой замысел до логического завершения. То есть до моего полного и окончательного уничтожения.

Помощи просить, на мой взгляд, можно было разве что у драконов – только они могли бы помочь мне спуститься с гор. Но, к сожалению, особых знакомств в среде драконов у меня не имелось. Не считать же таковым моё шапочное знакомство с двенадцатилетним дракончиком-вундеркиндом Ороариосаром? И не менее шапочное – с тем, который помог мне в сражении с химерами над нефтеперегонным заводом. И где я их буду здесь искать, среди скал? Впору начинать «Сулико» петь… Или кто-то из них потом споёт… меня разыскивая.

Позвонить колокольчиковой фее? Я сконцентрировал взгляд зеркала заднего вида на качающейся и мелодично позвякивающей время от времени троице колокольчиков. Разве только чтобы попрощаться… Как там, интересно, поживают у неё мои пегасики?

А вот не стоило мне об этом думать! Левое заднее колесо соскочило с казалось бы удобного уступа и заскользило вниз. Хорошо ещё левый задний бивень почти сразу вонзился в еле различимую трещину в скале и помог задержать скольжение.

Зафиксировавшись и внимательнейшим образом оглядевшись, дабы наметить предстоящий путь на ближайшие три-четыре минуты, я продолжил восходящее движение. Хотя по мере приближения к гребню хребта, меня снова стали терзать смутные сомнения – как сказано у классика.

Ну, хорошо, доберусь я до гребня. А дальше как? Двигаться по гребню – неудобно. Перевалить на ту сторону – опустится лобовое стекло и фары, и я стану хуже видеть вдаль. Совсем немножко хуже, но всё же. Оставаться на этой стороне и ползти вдоль гребня – тоже удовольствия мало: из такой позиции тоже практически ничего не увидишь, что творится там, внизу – весь основной обзор уйдёт в небеса.

– Ладно, – решил я, – вот заберусь наверх, на гору, а потом и посмотрю, куда и как следует двигаться дальше!

Ещё пару раз ловко перехватившись передними и задними «клыками», которые теперь действительно можно назвать клыками, ну, или, по привычке, бивнями, я всё-таки добрался до гребня и, удачно заклинившись между двумя удобными скальными выступами, заглянул на ту сторону хребта.

Увиденный мною величественный пейзаж обширной горной страны в буквальном смысле слова останавливал дыхание. Даже у меня, у которого дыхания не имелось изначально – в общечеловеческом понимании.

Разбегающиеся в разные стороны горные заснеженные хребты здесь чередовались с разноцветными хребтами пониже, сложенными из отсвечивающих голым камнем скал, рядом с которыми соседствовали и совсем уже невысокие облесённые горы и обширные плато, покрытые великолепными альпийскими лугами. Между отдельными хребтами расстилались просторные зелёные долины, украшенные многоцветными растениями. С заснеженных пиков гор спускались длинные извилистые языки ледников, бросающие на своих изломах в окружающее алмазные блёстки и превращающиеся в низовьях окончаний в тонкие стремительные реки и бегучие ручьи. Во многих местах посреди разноцветных гор сверкали золотыми искрами отражённого солнечного света ярко-голубые и тёмно-синие озёра…

– Весь мир под тобою, ты счастлив и нем! – по привычке негромко запел я. Хотя здесь можно было орать сколько угодно – никто и ничто меня бы не услышало. А завидовать я никому не завидовал: я сделал то, что мог и должен был. А увиденная мною красота – лишь побочный эффект, дополнительный бонус за своё собственное спасение. К сожалению, пока ещё не завершившееся.

Но, может быть, меня сдерживало опасение сорвать своим криком каменную лавину – вспоминая еле держащиеся на узеньких скальных полочках неслабые камушки, такую вероятность сбрасывать со счетов не стоило бы. А, с другой стороны, выше меня только небо, и ни меня, ни его лавина камнями не заденет.

И всё же я сдержался и не запел во всю мочь. Ну, мало ли, вдруг и в самом деле сорвётся лавина и какого-нибудь горного козла осыпающимися камнями накроет. А то, и того хуже, горную козочку. Жалко ведь.

Я посмотрел в противоположную сторону – в ту, откуда приполз. Там наверху клубилась чёрная мгла, сквозь которую слабо просматривались скалистые горные вершины. На спускающихся с редких гор серых снежниках клубилась мутная позёмка. Доносился отдалённый низкий гул сходящих со склонов снежных лавин и резкий треск переполненных ледопадов.

Контраст между двумя противолежащими горными странами просматривался весьма поразительный.

И это вот оттуда я ушёл? Или успел уйти?

«Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл!» – чуть было не запел я на радостях.

Мне показалось – или на самом деле? – будто из клубящейся мути над покинутыми мной горами ко мне тянется длинное суставчатое щупальце… И я поспешно двинулся дальше вдоль хребта, перевалив его, чтобы не видеть всей той оставшейся позади серости, которой не удалось схватить и удержать меня.

Я полз навстречу разноцветной замечательной стране, в которой обязательно должен жить кто-нибудь хороший, кто всенепременно мне поможет. И уж наверняка расскажет и объяснит, где же именно я очутился.

Перебирая колёсами по неровностям скал, я с печалью думал о том, что, вобрав в себя множество магических книжек, так и не удосужился научиться сколь-нибудь толково магичить самостоятельно. Да хотя бы и как-нибудь! А то единственно, на что меня хватило – помочь Памплисиодору восстановить его украденную библиотеку! Но хорошо хоть это удалось осуществить. Очистка Священной рощи эльфов воспринималась мною сейчас как происшедшее не со мной. Да и вправду ли я отправил нефть с поверхности в глубину? Или же просто магия эльфов восприняла мою подсказку и справилась с напастью сама?

Стоп! А что, если моя нынешняя потеря способности к полёту и является следствием того, что у Памплисиодора украли его книжки вместе с домом? То есть дом украли попутно, для прикрытия, а целью воровства как раз и являлись магические фолианты? Вот потому-то мне и не удалось ничего намагичить в пещере – автомобильном кладбище, потому что у них, у наших врагов, уже заранее была приготовлена контрмагия!

Да и для чего мне магичить? – я пытался успокоить себя такими мыслями. А хотя бы и колдовать? Это людям постоянно чего-то не хватает: то им есть хочется, то пить, то выпить. То лошадей, то оружия, то замков, то дворцов. А женщинам так вообще – украшения, драгоценности, наряды. Вот уж что, по сути, самое бесполезное на свете! По мне, так покройся лаком – и ходи себе! А что? Блестит, сверкает, и от ржавчины защищает.

Нет, автомобилем быть в этом мире намного удобнее, чем человеком! Вот как мне, например. Горючее не требуется – прекрасно езжу и без него. Непонятно почему, правда. Масло… тоже не требуется, по тем же причинам, мне абсолютно неизвестным. Гараж не нужен – и вообще, и вследствие прекрасного здесь климата. Бензинчика бы, конечно, настоящего попробовать – вот и все мои заботы. Да и то из чисто ностальгическо-эстетических соображений. Интересно, а если бы людям не нужно было есть и пить, они бы всё равно ели и пили? Тоже из чисто эстетических соображений? Или по привычке? А что, вполне возможно. Как то, так и другое.

Я полз по скале, попеременно переставляя колёса, с каждым моментом передвижения опускаясь всё ниже и ниже по хребту. Нет уж! Лучше я потом между хребтами, по ущельям поеду, да через каменные завалы стану карабкаться, лишь бы прекратить это полуотвесное сползание на грани пропасти. А ну как сорвусь ещё? Хотя чисто резиновая обувка как нельзя лучше способствует скалолазанию – вон, на Красноярские Столбы народ почти исключительно в резиновых калошах лазает. Так что мы, автомобили, весьма приспособлены для покорения горных вершин. А в особенности те из нас, которые, подобно мне, научились умело перебирать колёсами.

И всё-таки ёкало где-то в жиклёре, когда из-под протектора вырывался вдруг небольшой камушек и шина оскальзывалась на десяток сантиметров книзу. Что я буду делать, если вдруг сорвусь? Что тогда? Продолжать думать в этом направлении не хотелось. Хорошо орлам… или кондорам? Здоровенные какие… Ишь, распластали себе крылья да парят в вышине. Козлов, наверное, пасут. Ну, в смысле высматривают.

А это что?

За очередным уступом показался очередной провал. Опять придётся обходить! Но… провал показался мне необычным: на дне его что-то мельтешило и раздавались яростные звуки – не то рычание, не то рёв, не то и то и другое вместе. До меня как-то и раньше доносились всякоразные шумы: свист ветра, удары падающих камней, шорох мелкой осыпи – мне никак не удавалось пройти по склону, не потревожив отколовшихся от общего массива камней и камушков. Да я и не ставил себе такой задачи, не учили меня скалолазанию, до всего самому приходится доходить. Но эти звуки показались мне очень уж нестандартными для данной местности.

Я сполз чуть пониже и присмотрелся, высунувшись над краем обрыва и скосив фары вниз.

На дне провала – или почти в самом начале ущелья – кипела схватка. Там сражались два дракона – чёрный и золотой. Они подпрыгивали, кружась друг вокруг друга, наносили удары крыльями, передними лапами с острыми когтями, ловко уворачивались от чужих ударов, изрыгали в сторону врага длинные огненные струи и старались ещё и укусить чужака после временного ослепления. Я даже немного залюбовался зрелищем. И мне представилось, будто там, внизу, шла схватка двух персонифицированных огнемётов.

Но если выдыхаемое золотым драконом пламя ярко светилось бело-жёлтым светом в полумраке ущелья, то огненные языки чёрного дракона горели мрачным тёмно-красным цветом, и там, где они попадали на светлую чешую его противника, оставались грязные пятна и полосы копоти.

Понятно: переобогащённая горючая смесь. Или малое количество кислорода. Неполное сгорание топлива. Знакомо. Карбюратор, наверное, плохо отрегулирован. Ну, или форсунка, если дракон дизельный.

Чёрный явно одерживал победу. На теле золотого дракона уже виднелось несколько потёков крови и разномерных следов от копоти. Хотя и чёрный не мог похвастаться неуязвимостью – он заметно подволакивал правое крыло, хотя крови на нём нигде заметно и не было. А вот золотой заметно слабел.

И тогда я решил помочь ему. Не потому, что я так уж люблю золото – нет, оно мне безразлично. И не потому, что мне так уж не нравится чёрный цвет – наоборот, чёрные «волжанки» мне постоянно нравились. Есть в них такая одновременная и хищность и строгость…

Самое главное в том, что золотой дракон показался мне похожим на вундеркинда-дракончика, которого я встретил в первые мои часы пребывания в этом мире, на этой планете. И ещё он немного смахивал на дракона, с которым мы вместе сражались против химер. А вдруг этот дракон приходится тем каким-то родственником? Пусть даже и самым дальним! Да и расцветка чёрного дракона почему-то неожиданно напомнила клубящуюся над дальними горами тёмную муть, протягивавшую мне вслед своё длинное щупальце.

Сначала мне было очень трудно выбрать правильную позицию: драконы кружили по ущелью, постоянно меняясь местами. Прямо подо мной оказывался то золотой дракон, то чёрный, и я никак не мог выбрать подходящий момент, чтобы спрыгнуть на спину чёрному.

Но вот золотой дракон то ли подвернул заднюю лапу, запнувшись о камень или попав в трещину, то ли обжёг, вступив в продолжающую гореть лужицу огнесмеси врага, разлетающуюся от последнего крупными брызгами, словно тот бесновался и плевался слюной. Но золотой дракон остановился и принял чётко оборонительную позу: прикрылся крыльями и выставил перед собой обе передние лапы с острыми когтями.

Чёрный замер тоже. Он выбирал самое уязвимое место для удара. А может, издевался над обессиленным врагом.

И тогда я подобрался поближе к краю провала, примерился и прыгнул! Прыгнул, попутно ещё сильнее отращивая вниз свои бивни-клыки. Примерно до того полутораметрового размера, с которым весьма успешно справлялся с химерами.

А внизу меж тем назревала развязка: золотой дракон, вконец обессилев, упал на бок – его правая нога подломилась. Пытаясь защититься, он приподнял левое крыло и закрылся им. И хвост слабо приподнялся, готовясь если не отразить, то хотя бы отклонить вражескую атаку.

А враг медлил. Он выбирал место для последнего и решительного удара. Вот он откинул голову, чтобы набрать разгон для смертельного броска…

И тут я упал на него всей своей нешуточной почти что тонной массой. И упал очень даже удачно: мой левый передний бивень-клык попал точнёхонько в голову чёрного дракона, правый – пронзил ему картинно откинутое в сторону крыло, а оба задние вонзились глубоко в драконью тушу.

Хрустнули кости… Так что если бы мне и не удалось пронзить чёрного дракона своими клыками, всё равно моя масса, умноженная на скорость падения с большой высоты, неминуемо переломала бы ему все кости. И получился бы «дракон табака» – есть такое блюдо из целой курицы, когда её приплющивают чем-то тяжёлым, поливают чесноком, а затем запекают в духовке. Данный рецепт очень хорошо описан в рассказе Виктора Драгунского «Синяя птица», который мне как-то довелось прослушать в детской передаче по «Радио России» во время поездки на Южный берег Крыма с внуками старого хозяина.

Но чёрный дракон, агонизируя, ещё и попытался сопротивляться: он попробовать ударить меня левым крылом, метя себе за спину. И я откусил ему крыло, по-быстрому сварганив из капота привычную зубастую пасть. А потом ещё немножко попрыгал по туловищу, отталкиваясь то передним то задним мостом и меняя позиции своих клыков. Сделал из чёрного дракона некое подобие рубленой котлеты или подготавливаемого к шпигованию специями куска мяса для запекания.