Текст книги "Хроника лишних веков (рукопись)"
Автор книги: Сергей Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
Было от чего похолодеть… Вспомнилось вооружение атланта Сигурда-Омеги.
Виталий тут же и добил меня:
– Тогда произойдет новая промышленная революция: рабочий будет стоять у конвейера, вколачивать, куда надо, заклёпки, а ему будет казаться, будто он охотится на слонов в Африке… или, скажем, отстреливается от всяких монстров… Придумают на любой вкус.
– Мрачные перспективы, – признал я. – Не хотелось бы угодить ненароком в то время…
– Но ведь ты уже угодил, – без труда ошеломил меня Виталий.
Изложить его оригинальную «космогонию» я считаю необходимым в виде особого, отдельного параграфа. Причина тому одна: вселенский масштаб гипотезы.
Итак…
КОСМОГОНИЯ ПО ВИТАЛИЮ ПОЛУБОЯРУВ не столь отдаленном будущем электрические развлечения достигнут совершенства. Иллюзорные картины станут субъективно неотличимы от действительных. Единые технические цепи оплетут весь земной шар, и, возможно, возникнет всемирный орган управления ими. Несметные килоуатты электрической энергии будут питать и поддерживать всеобъемлющие «приключенческие» иллюзии. Антагонизм труда и отдыха исчезнет, а производительность возрастет в десятки раз.
Наконец, мощность поступающей в системы энергии превысит некий критический уровень. И тогда произойдет самоорганизация материи. Мир игры заполнит собой некое отдельное измерение Вселенной, превратившись в реальность уже вполне объективную.
А потом наступит Апокалипсис.
Преобразится весь библейски сотворенный мир, но – никак не мир игры, искусственный аппендикс Вселенной. Этому эфемерному, не учтенному в чертежах Мироздания бытию суждено стать своего рода «филиалом преисподней». Мир-«пузырь» замкнется и повиснет в неких непостижимых и кромешных пространствах, «во тьме внешней». Души несчастных участников игры, увлеченных забавой в самый неподходящий момент – при конце света, – окажутся уловлены в «пузыре». Эти души понесутся в бесконечных грёзах, в «беличьем колесе» языческого метемпсихоза, переселения душ.
Важнейшее правило всех электрических игр: поэтапное прохождение игроком уровней сложности. Причем на каком бы этапе ни сорвался – будешь тут же отброшен на самую нижнюю, первую ступень.
Инкарнаполис Планеты Истока и есть точка отсчета. «Адрес» очередного «рождения» игрока, побежденного, погибшего на любом из этапов безысходного и бессмысленного единоборства с «умным духом» Машины, что поработила своих создателей. «Валхалла» – символ абсолютной победы и недостижимая цель. Валхалла недостижима именно по той причине, что случае последней победы игрок должен быть отпущен на свободу. Но Сфера («пузырь») замкнута, выйти из ее невозможно, и в ней, вероятно, еще долгие века (какие века?) будет «перевариваться» запас некогда поглощенной электрической энергии.
Не исключено, что невозможность последней, решающей победы на высшем уровне Игры изначально заложена в программу.
Пир в Валхалле – приманка для души. Боги – персонификация «умного духа» Машины. Богов нет, но имя им – легион.
Таким образом может быть объяснено устройство Сферы… Но есть тайны: гунны и вторжение времени. А за спинами гуннов маячит тень некого «мага эона». Кто он?
– В систему можно ввести особую программу. Ее называют «вирусом». Это программа-разрушитель, – вполне магически произнес Виталий Полубояр. – Следовательно, существует сила, цель которой – уничтожить, расколоть Сферу. – Взгляд Виталия сиял вольтовой дугой. – Никаких чудес! Просто технология!.. Это означает только одно: со Сферой борется не Архангел Михаил, а человек!
За логикой Виталия я не поспевал, а с отсутствием чудес пока никак не мог согласиться. Поэтому решил задать очень глубокомысленный вопрос:
– А что ты скажешь о конях Апокалипсиса? Гунны… кони – это вещи одного рода.
– Может быть, может быть, – таинственно улыбаясь, проговорил Виталий, разгоряченный гонкой собственного воображения. – Теперь я понимаю: за магом эона охотятся не эти пресловутые «боги из машины», вовсе не они… Ведь гунны здесь – как бы единственная сила, сила хаоса, которая способна разрушить Сферу и, тем самым, освободить души, уловленные миром Игры. Ты понимаешь?
Он смотрел на меня в упор взглядом не человеческим, но – демиурга. Взгляд Аттилы не внушил мне такого трепета…
– Только гунны могут расколоть Сферу и выпустить людей назад – в реальную историю… Так ведь?
– …или же, расколов Сферу, выбросить их во «тьму внешнюю», пессимистически предположил я, вспомнив последние слова атланта Сигурда-Омеги.
Но московский «демиург» меня не услышал.
– Теперь я понимаю: ты появился здесь не случайно, – возвестил он, решительно ткнув в меня пальцем. – Я как раз занимаюсь созданием антивирусных программ. А каждый антивирус по своей природе то же вирус. Гунн-ны! (Я уже начал проваливаться в бездну) Разве ты не догадался? Гунны и есть вирус!.. Но какого масштаба нужен мозг!.. Я даже угадываю ход мысли… Но как он, находясь в Истории, то есть до Апокалипсиса, узнает о возникновении Сферы? Это же временной парадокс!
Черная искра догадки пронзила меня от темени до самого крестца… Я стиснул веки, я стиснул зубы, решив терпеть насмерть… Но пытка оказалась молниеносной и невыносимой – раскаленные иглы впились в мои веки изнутри… Я мог прекратить эту пытку в следующее мгновение: открыть глаза и просто посмотреть на человека.
– Зеркало! Дай зеркало! – натужно выдохнул я, едва удерживая сознание.
– Что такое?! Что с тобой?! – перепугался рядом «маг эона».
– Зеркало! – шепотом, боясь разбудить бедную хозяйку, завопил я, придавив глаза кулаками.
Виталий схватил меня за плечо и потащил в ванную комнату.
– Выйди! – велел я ему. – Оставь меня!
Он вышел.
И тогда я широко раскрыл глаза.
Не было никакого зеркала. Я не мог убить себя. Серая стена стояла передо мной во всю широту Вселенной.
В Манчжурию! О, как я захотел в тот миг в Манчжурию! Прямо в убийственную полынью!
– Свободный исполнил свой выбор в совершенстве, – прозвучал в моем мозгу глас Одина.
– Я больше никого не убью! – прокричал я мысленно в ответ.
– Цель существует лишь до исполнения выбора, – провещал глас. – По исполнении ее уже нет ни в прошлом, ни в будущем… Выбор исполнен, и воля Свободного направлена в пределы Круга…
Я не успел крикнуть «нет!». Пространство опрокинулось – и серая стена на несколько мгновений стала гладким дном глубокой пропасти.
ЭДДА. POST SCRIPTUMХарита, планета воинов Белого Круга
Летя болидом, я заметил кругом некое мгновенное пространство: неясную геометрию очень просторной комнаты, матово-бесцветные стены, прямоугольник неразборчивой живописи голубого тона и перед ним, ближе к пролётному наблюдателю, изысканно-высокую фигуру в черном.
Таково было пространство мига, нижняя поверхность которого оказалась гладка, холодна и тверда… Однако я уже привык шлепаться голым телом об гладкую твердь.
Я поднялся, не долетев до Манчжурии…
Мироздание почти не изменилось. Лишь та очень высокая женщина стояла теперь лицом ко мне, а не к голубому прямоугольнику. В поле моего зрения появился еще один предмет: соразмерный ее исполинскому росту бокал-цилиндр с оранжевой жидкостью. Этот бокал был в ее руке.
– Лечь! – раздался у меня в голове повелительный женский глас.
Появился еще один предмет. Черный инструмент с дульцем, наведенный на меня. Из другой ее руки.
Вот что меня успокоило: растерянный взгляд ее полярно-голубых глаз и прическа. Прямые, светлые, северные волосы, мягкими волнами касавшиеся ключиц. Мгновение назад они были идеально ровными, а теперь были чуть спутаны, испуганно и мило. Несмотря на угрожающий черный предмет и не менее грозный черный мундир, все уже было скорее мило, чем опасно.
Успокоившись, я упал ничком на пол.
Надо мною звонко фыркнуло, раздался лампочный треск – и спину мне обдало брызгами кипятка… Я изогнулся, как ошпаренный червяк.
– Свободный, не двигайся! – была новая, вполне противоречивая по смыслу слов команда.
Я присмирел, скрипя зубами.
Она подошла, опустилась близко на колени, я ощутил холодные прикосновения к обожженным местам… Жгучая боль быстро утихла.
– Встать можно.
Повинуясь, я бросил взгляд назад, в пространство еще не виденное. Там было очень широкое окно с прямоугольником пасмурного неба. Перед окном простирался фантастический стол, который я, по своему невежеству, назвал бы «приборной доской», а перед столом фантастическим белым цветком парило белое кресло.
Прямо посреди «приборной доски» зияла безобразно-черная пробоина, и все, что из нее было вырвано взрывом, рассыпалось кругом дымящимися осколками.
– Простите за вторжение… – начал было я.
– Медлить было нельзя, – молча, но выразительно прервала меня хозяйка этой холодной обстановки, – Я закрыла твой вход, Свободный. Выбора не было.
Я стоял перед ней, великаншей, женщиной-атлантом – вновь самым что ни на есть дояблочным Адамом, ничуть не стыдясь, даже не понимая своей наготы.
– Разве за мной гнались? – спросил я.
– Не знаю, – был ответ, стеревший из моего мозга любые предположения на тему.
Пальцы, сжимавшие бокал, казались белее ее скандинавского лица.
На ее черной униформе посверкивал уже знакомый мне значок.
«Может ли так пугаться женщина, воин высшего круга?» – попытался зайти я в эту реальность с другой стороны.
– Неверная оценка эмоций, – услышал я ответ. – Зрительная ошибка.
– Вы Рингельд? – Как же я раньше-то…
Она как будто вздрогнула. Или вновь «зрительная ошибка»?
– Да. Рингельд-Тета, воин Белого Круга.
– Я… – представился было…
– Знаю, – ударом мысли перебила она, не шевельнув губами. – Сообщение пришло по каналу Альфа. Мой муж замкнул кольцо.
Я поник. Честнее было сказать: убит мною…
– Он просил меня…
– Знаю. – Тень промелькнула по голубизне ее глаз. – Мне сообщено.
– Я соболезную вам, Рингельд. – А что еще оставалось?
Она бесстрастно закрыла глаза, и я перевел взгляд на тот же неизменный, забытый ею в руке оранжевый бокал. Он оставался в этом, чужом мире нелепой, но очень реалистичной деталью.
– Надо спешить, – сказала она, открыла глаза и, наконец, заметила бокал.
Она протянула руку в сторону, к стене. Рука проникла в стену легко, как в плотный туман – я слегка похолодел, вспомнив… – и вернулась целой, но пустой.
– Пойдем, Свободный.
…Вспоминая Рингельд, я уже не сомневаюсь, что в те минуты она проявляла не родовую хладнокровность касты воинов, а невероятную выдержку. Только выдержка, а никак не бесстрастность, могла расколоть тот проклятый мир. Я восхищаюсь ею.
Рингельд провела меня в другую комнату, нечеловечески просторную, и в ней я припомнил только одно: необъятное ложе под белым покрывалом, приглаженным тщательно, как заснеженное поле. Воины жили по-спартански, без лишних мелочей, в стерильной красоте.
Рингельд сделала какой-то сигнальный жест – и полотно стены от потолка до поля растворилось, обнажив нутро гардероба. Достав из него небольшой прозрачно-плёнчатый мешок, она положила его на край постели и сказала перед тем, как выйти:
– Одевайся, Свободный.
Этот мешок поиздевался надо мной пару минут прежде, чем признаться, что состоит из двух кусков пленки, слабо слепленных по краям.
Потом я все-таки удивился – впервые в новом для меня, чужом мире: предложенная мне одежда оказалась самым ординарным европейским костюмом двадцатого века. Вот список: черная двойка в сопровождении «накрахмаленной» сорочки, узкий черный галстук в серебристую полоску, темные тонкие гетры и остроносые черные туфли. О нижнем белье умолчу. Для Адама было более, чем достаточно.
«Чуть-чуть велико», – заметил я, но тут же был посрамлен: одежда, туфли – все само, точно живое, ужалось на мне до нужного размера, и я едва не сказал «спасибо».
Вдова Сигурда-Омеги вошла, когда я затягивал галстук. Взглянув пристально, она сказала: «Правильно». Я чему-то обрадовался и, поразмыслив, понял чему: не было ни страшной боевой «лапы», ни слепой маски-«арены».
– В нашем распоряжении, Свободный, осталось десять единиц длительности, – предупредила она.
Мы встали против пустой стены.
– Тебе, Свободный, необходимо знать, – повелительным тоном продолжала она. – Ты в одежде ординарного оператора. Ты должен ходить, как ходят операторы: быстро, не оглядываясь по сторонам, не останавливаясь посреди линий. В домах воинов операторы бывают крайне редко, по особым предложениям. Мы привлечем к себе излишнее внимание, если нас заметят вместе. Между тем, Свободный, тебе нечего опасаться: в нашем мире не существует никаких особых обычаев и религиозных ритуалов. Внешне ты ничем не отличаешься от оператора… Ты выйдешь первым. Пойдешь направо до конца, ступишь на красный круг и спустишься вниз. Внизу становись на первую линию, на красный треугольник.
Инструкция выглядела вполне пугающей, и я, не утерпев, задал еще один вопрос:
– Кто такие операторы?
– Низшая техническая каста. Рабочие Программы… Длительность истекла.
Передо мной образовался проем двери.
Я шагнул, как требовалось, в коридор, повернул, как надо, и сразу начал репетировать роль оператора. Быстро и не в меру решительно двинулся я вдоль голой, матово-фосфоресцировавшей катакомбы с очень высоким сводом. Вскоре мне почудилось, что вся моя уверенная ходьба – просто иллюзия, а ноги машут впустую… Стена возникла перед моим лицом внезапно, и я едва не ударился в нее. Я отступил на шаг и рискнул оглядеться.
Коридор в самом деле кончился. В двух углах пол был помечен кругами: слева – синим, справа – красным. Я поспешил оказаться на красном, и дуновение пространства перенесло меня в какое-то новое место. Одна из стен была полупрозрачной, за ней угадывалась улица. Я смело двинулся к той стене, и она, протаяв навстречу, выпустила меня сквозь «полынью» наружу.
Я спохватился… и вздохнул с великим облегчением: модный чиновничий костюмчик остался на мне. Я был готов к любой экзотике, но только не к тому, что увижу перед собой самую обычную земную улицу, наполненную самой обычной деловой спешкой людей самой обычной, земной наружности… И сделал первую ошибку, замерев истуканом, затем – и вторую, закинув голову и с нескрываемым любопытством обозрев вершины города.
Кристальные параллелепипеды небоскребов в милю высотой, а в ущельях меж ними – термитный поток какого-то невесомого, целлулоидного, бесшумного транспорта… и внизу эта сомнамбулическая спешка чиновно одетых и бодрых на вид мужчин. Женщин приходилось отлавливать взглядом – всего одна-две их приходилось на сотню бесстрастных прохожих.
Небо виделось пасмурным, желтоватым, но, в общем-то, высоким… вернее сказать, неба не было вовсе, а был некий потолок, мягко излучавший дневной свет, не яркий и вполне удобный для глаз.
Спохватившись вновь, я, наконец, притворился аборигеном и шагнул в течение…
Меня отнесло довольно далеко прежде, чем я вспомнил про «линию» и про «красный треугольник». Я повернул назад и сразу увидел над толпой великана-атланта, воина в униформе. Он двигался по-своему, неспешно, но куда стремительней операторов. Густая толпа буднично расступалась перед ним на десяток шагов. Так, верно, шествовал когда-то Гулливер среди лилипутов, уже привыкших к его променадам… Я проводил воина косым взглядом, пока он не канул в стену одного из небоскребов.
«Линии» остались для меня загадкой, а «треугольники» я обнаружил по внезапному исчезновению людей, вступавших в пределы невысоких ограждений на краю тротуара.
Выбрав из радужного многообразия цветов нужный, я, должно быть, тоже исчез – и появился в… «Колизее»!
То есть я сразу обнаружил себя сидящим на зрительском месте одного из ярусов колоссального стадиона. Ареной служила равнина просторнее, пожалуй, Бородинского поля, и на арене кипело сражение. Высота была слишком велика, чтобы ясно разобраться в муравьином копошении, но догадаться было нетрудно: темный прямоугольник справа, светлый прямоугольник слева, там и сям разбросаны еще кое-какие квадратики – и вся эта геометрия центростремительно сближалась. Движение неровных волн было конницей, цепочки дымком и запоздалое погромыхивание – признаками артиллерии.
Я осторожно покосился на соседей: по бокам от меня сидели безмолвные зрители театра военных действий, только мужчины и только в «форме» операторов. Имя им, людям в строгих костюмах, белоснежных сорочках и темных галстуках, было бесчисленный легион, ибо хребты зрительских ярусов смыкались где-то в туманной дали.
Я не заметил среди зрителей воинов, но одной деталью их вооружения владели здесь все операторы: то были маски-«арены» Полагавшаяся мне лежала в выемке правого подлокотника… К моему изумлению, здешние маски обеспечивали обзор не сферический, а обычный… Но при этом они оказались волшебными биноклями, позволявшими рассматривать поле битвы в мельчайших подробностях. По мысленному желанию маска-«арена» то приближала отдельные сцены боя вплоть до искаженного лица падающего всадника крупным планом, то вновь позволяла наблюдать за торжеством смерти с высоты вороньего полета… И еще один фокус: волшебная маска не позволяла разглядывать вплотную зрителей, то есть вне пределов поля битвы, большой Арены, увеличение не действовало.
Старательно «не выделяясь из толпы», я наблюдал баталию из эпохи французского Просвещения, пока в моей «арене», прямо перед глазами, не полыхнула вспышка молочного света. В следующий миг кто-то коснулся моего плеча.
Я быстро снял маску и увидел перед собой уже не армии на Арене, а очень невысокого человека в просторном голубом комбинезоне с круглой эмблемой на груди, изображавшей синий круг, разделенный косым крестом на четыре сектора. Кажется, человек был пожилым и седовласым, но я не запомнил его лица.
– Оператор, – сказал он, не шевеля бескровными губами, – тебя ожидают на входе в сектор. Позволь указать.
Я поднялся с места – и только тогда заметил, что мое зрительское кресло оказалось в пустом проходе.
Мы вошли в долгий фосфоресцирующий коридор, который кончился прозрачной стеной. За ней среди бесцветной пустыни и под бесцветным небом возвышался вдали сложный геометрический этюд города.
– Оператору следует ожидать здесь, – сказал мой проводник и, остро посмотрев мне в глаза, добавил: – Миссия слуги исполнена.
Моя эпическая интуиция проснулась:
– У слуги есть имя?
Слуга мефистофельски улыбнулся:
– Локи… Локи-Альфа.
И пропал, войдя в стену.
Я же рассудил с опозданием: «Вот он – бог-предатель… тот, который открыл ворота Валхаллы»…
Не прошло и минуты или какой-нибудь иной единицы длительности, как за стеной всплыл дисковидный летательный аппарат, и слабый зеленоватый луч, им испущенный, скользнул по стене. Часть ее растаяла. Диск подплыл вплотную к бреши, ослепил меня лучом белого, молочного света – и я вмиг очутился рядом с пилотом.
Кордмльерские стены «Колизея» стремительно отдалялись. Мы летели над пустыней.
– За Свободным никто не следил? – спросила Рингельд.
Я очень удивился ее вопросу.
– Если б я знал, что нужно быть настороже… Мое внимание привлек лишь тот человек, который привел меня к месту нашей встречи.
– Он – единственный слуга, которому я вынуждена доверять, – сказала Рингельд.
– Значит, без слуг не обходится и здесь, – невольно смирился я с тем, что все космогонии в итоге одинаковы.
– Свободный заметил, какого он роста, – смягчила тему Рингельд. – Он – из низшей касты служителей Программы.
– А что это за цирк, где я побывал?
– Примитивное развлечение операторов, – сказала женщина-атлант. – Внешние войны. Что есть настоящая война, известно лишь воинам высшего Круга.
Я не успел спросить, что значит «настоящая», как она открыла эту грандиозную тайну:
– Внутренняя война. Внутри каждой живой клетки тела. В каждой молекуле. В каждом атоме тела. Бесконечное число столкновений в бесконечно малом делении пространства. Поражение в одном атоме означает аннигиляцию, распад всей сферы тела. Вспышка… Кольцо замкнуто. Путь воина вновь начнется от Инкарнаполиса – через внешние войны планет низших Кругов… Сигурд был первым воином Хариты.
Она замолкла, и я долго следил за стремительным встречным током пустыни…
Прежде, чем из-за горизонта вздыбился перед нами город мощи поистине титанической, затмивший виденных мною левиафанов, я узнал еще кое-что. Мозаика кромешной космогонии пополнилась новыми стеклышками. Я узнал, что легионы из низших каст, операторы и слуги, тоже проходят посмертный круговорот через Инкарнаполис Планеты Истока и по неким врожденным признакам и талантам распределяются по всем освоенным, завоеванным Кругам и планетам вселенной Сферы. Кончают жизнь в низших кастах вполне обывательски, в своих постелях, едва дотягивая до земного полувека, и обязательно от белокровия – таков закон здешней природы.
Меня осенило! «Внутренняя война» – это своего рода противоположность молитве… Антимолитва…
Между тем, Рингельд сообщила, что перед нами не жилой город, а боевой форт. Над фортом в плоти туч зияла ровная круглая прорубь в бездну черного пространства, и в той по-зимнему остро сверкали звезды.
– Да, здесь находится выход в пространство, – подтвердила Рингельд.
Аппарат нырнул в титаническую геометрию крепости и замер, коснувшись тверди, среди полей стального блеска, под черной аркой, вздымавшейся выше воображения Жана Эйфеля.
Колба пилотской кабины растворилась – и сверху в нас ударил мощный пучок интенсивно-лунного света. Не сдержав любопытства, с риском ослепнуть я различил в вышине сияющий треугольник с мутным лунным бельмом внутри.
Нечеловеческим стальным звуком раздалось слово-вопрос, адресованное явно одной лишь Рингельд… Вероятно, я услышал его мысленное эхо.
– Цель?
Рингельд спокойно ответила:
– Планета Истока.
– Чин иерархии? – вопросил некий страж.
– Престол касты, – отчеканила Рингельд, замерев изваянием. – Канал Омега. Право наставника скаутов.
– Обратимость канала нарушена. Четвертый Рим закрыт, – изрек страж. – Контроль права.
Рингельд подставила свету открытую ладонь. Сверху в нее уколол красный луч. И погас.
– Второй контроль, – потребовал страж.
– Опусти голову, Свободный, – велела мне Рингельд.
Я опустил… и слегка содрогнулся. Рядом со мной поднималась другая рука Рингельд – облаченная в страшную боевую клешню. Рука поднялась. Мощно сверкнуло над нами, гулко лопнуло, сгущенный лунный свет погас. Наш аппарат сорвался со стального поля во мрак.
Пронзив встречный тоннель, мы очутились под «входом в пространство», среди легиона боевых «ос»-дирижаблей. Одну из них мы захватили без боя. Но надо признаться, что я не заметил в этом боевом порту ни одной живой души.
Мы взлетели.
– Нас не преследуют, – в унисон моему удивлению растерянно сказала Рингельд.
Никакого лунного света не было, но она оставалась белее милосского лика.
– А кто-то должен преследовать? – вопросил на это иванушка-дурачок, он же Свободный с большой буквы.
– Мы нарушили Первый Закон, – безжизненно сообщила Рингельд.
– Может быть, ваш поступок был слишком неожиданным для тех, кто должен начать преследование?
– Я отлучена от Инкарнаполиса… – донеслась до меня мысль Рингельд, не имевшая отношения к вопросу. – Уже отлучена.
Мне было трудно представить тяжесть такого приговора. Я понимал смутно: «отлучение», вероятно, означало потерю права очередного рождения… то есть… что? Исчезновение?… некая консервация души в самом глубоком круге здешнего ада?
– Но ведь выбор сделан тобой, Рингельд, – сказал я, вспомнив, что в античном разговоре богов и героев нет обращения на «вы».
– У меня не было выбора, – совсем заинтриговала меня Рингельд. – Этим мы отличаемся от Свободных… Посмотри вниз, Свободный!
Харита, планета Белого Круга, выглядела со стороны как бильярдный шар с ущербом в виде круглого темного пятнышка. То было отверстие над фортом. И вот оно стало быстро затягиваться мутно-голубоватой дымкой.
«Пространство закрывается! – с легким трепетом догадался я. – Кто-то закрывает его…»
– Сбывается, – молча прошептала Рингельд.
– Есть пророчество вне Предания? – опять догадался я.
– Да… Оно возникает в памяти каждого воина, как только он восходит на Белый Круг.
– Программа?
– Нам не положено называть… – качнула головой Рингельд. – Пророчество гласит: «В день, когда закроется пространство, падут врата Валхаллы…»
– Конец мира? – не нужно было быть пророком, чтобы предвидеть это.
– Не знаю! – отрезала Ригнельд. – Нет шага назад.
Как-то буднично выглядел тут конец света… тихо. Может, таким он и должен случиться?
Мы неслись в кромешной тьме чужого, беззвездного космоса и молчали.
Когда я заметил во мраке тонкую радужную ленточку, Рингельд подняла руку и сказала:
– Граница Круга.
Радужный диск возник в воздухе прямо перед ее лицом. Я заметил некий ритуальный жест – Рингельд словно бы вычертила на диске не известную мне руну. В следующий миг весь космос полыхнул белой вспышкой.
«Неужто!..» – мелькнула апокалиптически озорная мысль.
