Текст книги "Хроника лишних веков (рукопись)"

Автор книги: Сергей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Снова никакой ошибки нет, – подтвердил Демарат, не заметив взрывоопасного многоточия в моей фразе. – У него с вандалами вышло много хлопот.

– А у тебя? – спросил я и невольно посмотрел на Нису.

Она умела быть совершенно отсутствующей и при этом же, как мечта, остро возбуждающей чувства.

– Никаких, – мощно повел рукой Демарат, будто отдавая некую военную команду. – Я – наемный военный советник, и только.

– Так сказать, искусство ради искусства? – пытал я его.

– В некотором смысле – так и есть, – легко сдавался гипостратег.

– А в остальном смысле… если не секрет? – спросил я. – Ты ведь не закончил рассказ об Этолийском Щите.

– А в остальном смысле: лучшие военные советники базилевса Аттилы, а также его названного брата, то есть рекса вандалов Гейзериха, а заодно и персидского монарха – все до единого эллины.

И Демарат сделал очень страшные глаза.

– Все мастера Этолийского Щита? – с назойливостью сыскного дознавателя уточнил я.

– Не только. Еще – Спартанской Лиги… Копья Афины.

– Значит, наступила пора разрушить великую Империю, которая строилась эллинскими руками и которая, увы, извратила вашу великую эллинскую идею…

– В некотором смысле, – со странной уклончивостью ответил Демарат.

– История войны богов и титанов повторяется, – подвел я итог дознания. – И урок Аристотеля – тоже.

Лицо Демарата вдруг сделалось непроницаемо-мраморным, глаза нехорошо заблестели.

– Ты догадлив, – глухим, катакомбным голосом возвестил он.

Я поразился тому, что он сказал эти слова только сейчас. Древняя История вызвала у меня приступ озноба. И я не побоялся показаться еще более догадливым и прозорливым:

– Так это он, Аристотель, дал вам рецепт, как разрушить все то, что он сам же и начал создавать, когда взялся сделать из македонского сорванца великого титана?

– Да! – громко возгласил Демарат и гордо поднял правую руку.

Гордость и отчаяние! Сколько гордости и отчаяния было в этом его слове и в этом жесте.

– Я – мастер Этолийского Щита. Тот, кто принял его завет, – торжественно произнес гипостратег Демарат.

Ниса сидела, как глухонемая красавица.

Тут я вдруг устал от всего разом – от всей Истории древних веков, выпил бокал, потом, почти залпом – еще один и сказал про себя и про всю нашу вселенскую суету:

– Опасная, но бесполезная игра в демиургов.

Демарат не ответил, повесив под сводом шатра дамоклову тишину.

«Чего ты ждешь?» – молча спросил я его.

– Полагаешь, они уже услышали тебя? – осторожно качнул я дамоклову тишину.

– Но ведь ты меня услышал, – с бескровной улыбкой ответил Демарат.

И снова стал ждать… Он, безвестный Ахиллес, он вел эту опасную и бесполезную игру с богами, не милосердными и не благими.

«Выйти вон! – с тоской подумал я. – Прямо сейчас».

И невольно поглядел через голову Нисы на неподвижные складки полога.

Выйти – оскорбить Ахиллеса, твердой рукой кинувшего жребий…

Остаться здесь, в круге времени, смотреть ему прямо в глаза – ведь он этого и желает… это его «русская рулетка»… Сидеть и ждать. Чего? Осечки?

Была та же давешняя мысль: «Чагина бы сюда…»

То, что в итоге выбрал я, было столь же нелепо, сколь и единственно верно: напиться крепко и – смейся, Бахус! – испортить богам-олимийцам прицел.

Было совсем не до Нисы.

Упредив Демарата, я схватил кувшин за горло и немного придушил его, но не настолько, чтобы вино перестало течь в бокал.

Я видел ясно, что Демарат трезв, непоколебимо трезв. Волны вина нахлынули, я сладостно закачался на них – и поплыл… То вдали, то вблизи Демарат возвышался зловещим маяком.

– Гейзерих еще не дошел до Рима, – донеслось с грозного маяка.

– Дойдет! – не стерпев тайны, крикнул я со своей утлой лодки.

– Возможно, – кивнул маяк. – Но король готов Аларих уже дошел. Полвека назад. Рекс Аларих сказал тогда: «Горе побежденным».

– Я помню, – усмехнулся я.

– Но ты наверняка не помнишь, что с рексом Аларихом на Рим шел мой отец.

– Черт бы тебя побрал! – крикнул я на русском языке и тотчас ужаснулся зыбкости сослагательного наклонения.

Новый Ахиллес брал на себя весь родовой грех… Языческие времена кончались. Века и впрямь наступали новые, хотя бы и темные…

– …А с нынешним врагом базилевса Аттилы, верно, идут твои братья, – перешел я вновь на эллинский, припомнив к месту короля вестготов Теодориха Первого, сидевшего в Тулузе.

– Кровных нет, – с довольной ухмылкой отвечал Демарат. – Но если тебе, гипербореец, доведется побывать в Тулузе, передай от меня привет Пелею Безрукому. Мы учились вместе, сидели на одной скамье. Последний раз мы виделись позапрошлой осенью, здоровались в расстояния в восемь стадиев. Увы, обстоятельства не позволили нам устроить добрую выпивку.

Загадка не была трудной: однокашники махали друг другу с вершин холмов, сбросив между собой в долину армии царей-неприятелей, которым служили.

– Битва при Атеретахане, – кивнул Демарат.

– Не помню такой, – признался я.

Гимназический курс Истории и вправду бессовестно пренебрег ею.

– Это были не Канны, что и говорить… – усмехнулся Демарат. – И никак не Марафон. Можно сказать, пограничные маневры со стычкой в исходе. Две тысячи легкой конницы с обеих сторон, столько же наемных легких пехотинцев… еще кое-какой сброд. Ни одного истинного воина. Ни одного настоящего меченосца. У меня, правда, было еще полторы сотни армянских стрелков, но я приберег их не для плебейской работы. Пелей написал мне в письме, что едва не лопнул от зависти, когда узнал о них.

– Кто же победил? – рискнул я спросить.

– Слава Зевсу Сотеру, обошлось без этих ребячеств, – с довольной ухмылкой сказал Демарат. – Жребии совпали с нашим обоюдным желанием.

Волны снова прибили меня к берегу: я трезвел от таких откровений Истории.

– Исход битвы решался жребием?!

– Разумеется… – с гримом легкой скуки на лице кивнул Демарат. – Как и всех битв, начиная с первой осады Трои.

– Неужели всех?! – обомлел я, вовсе не допустив, что имею дело с язвительной шуткой царского гипостратега.

Демарат отвел взгляд и сделал вид, что борется с сомнениями.

– Полагаю, – наконец, покачал он головой, – что в некотором смысле всех…

Он покачнулся весь сбоку на бок, как неваляшка, и Ниса взвилась с ковра, упреждая его волю… Бровь гипостратега шевельнулась, молниеносно вернув Нису на ковер, к блюду с маринованными фруктами.

Демарат встал, поколебал пространство тяжелым движением и вспугнул огоньки светильников. Тени рассыпались…

Тем временем, гипостратег откинул крышку небольшого сундучка, извлек из него маленькую серебристую шкатулку и, вернувшись на примятые тюфяки, поставил ее между нами. Бровями он повелел мне открыть крышечку… Я увидел на дне шкатулки два крупных кубика, выточенных из янтаря. Стороны их были испещрены греческими буквами.

Мы переглянулись, и Демарат понял, что на этот раз прозорливость изменяет мне… или же я умело претворяюсь полным профаном.

– Берем вот так… – Демарат перевернул шкатулку, и кубики вывалились ему на ладонь. – Потом делаем так. – Он накрыл кубики своим пустым бокалом, предварительно опорожнив его умелым глотком. – Немного усилий… – Кубики весело заплясали в неволе. – И воля богов-покровителей… известна!

Кубики выскочили на ковер.

«Стой на месте!» – торжественно возвестил Демарат волю богов-покровителей, указав на выпавшую сверху на обоих кубиках надпись «сха». – В полном согласии с волей богов мы сейчас и поступаем.

– И так же поступали римляне с бою с Ганнибалом при Каннах? – со всей осторожностью поинтересовался я.

– Они-то как раз совершили большую глупость, – констатировал Демарат, подняв указательный палец. – Переоценили свои силы и поступили наоборот… Вот у кого была легкая рука, так это у Цезаря. Он проснулся не в лучшем настроении, но бросил мастерски: ему выпал «красный бок». – Демарат показал красную сторону одного из кубиков с надписью «ки», что означало «иди, нападай». – Цезарь мыслил очень широко. Одного из свидетелей сразу послал в Рим – сообщить Сенату «приказ богов». Никому до него не приходило в голову открывать врагу знаки боевых костей-тессер.

Там, на берегу Рубикона, уже отпечатав на мокром песке у воды следы титана, Юлий Цезарь изрек: «Alea jacta est» – «Жребий брошен»… Я никогда раньше не задумывался, что же такое было брошено! «Alea» – простая игральная кость!

– Но ведь и Сенат мог бросить кость, в свою очередь? – предположил я.

– Сенат опоздал, – твердо сказал Демарат, будто присутствовал на том заседании. – В этом весь секрет удачи. И если угодно, военного мастерства. Улучить нужный момент, чтобы бросить кость удачно. У нас в гимнасии против восточного окна висела табличка с надписью: «Учись собачьему чутью, чтобы не сделать «собачьего» броска».

«Собачьим» назывался неудачный бросок – такой, что хуже некуда.

– Чутью вас тоже учили? – спросил я с намеком, а как же иначе.

– Чутье – главный талант игрока, – был прямой ответ.

– А кто учителя?

– Мисты бога Арея…

Тень легла на лицо Демарата, и я догадался, что достиг тех оккультных границ языческих тайн войны, переступать которые профанам запрещено. Демарат, сын Антиноя, был магом войны, посвященным в боевые мистерии эллинского бога сражений Арея и был мастером военной школы Этолийского Щита… и наемным полководцем несчетного числа варварских королей. Он умел вовремя бросать боевую игральную кость.

Демарат бережно опустил кости на дно шкатулки и закрыл ее.

– Посуди сам, Николаос, – проговорил он с неподвижной усмешкой, как будто сковавшей все его лицо. – Повстречались мы с тем же Пелеем… Положение безвыходное, как ни ломай голову: я знаю все его уловки, он знает все мои. Мы будет сражаться неделю кряду без всякого живого интереса и ясного результата. Нам перестанут платить. Единственный способ удивить друг друга – сделать игру втемную. Ты бросил… – От пронзительного взгляда гипостратега у меня морозец по спине пробежал, – …а боги чуть-чуть замешкались… Им ничего не останется, как только исполнить тот же приказ.

Вспышка! Вместо Демарата – темное пятно в глазах… и посреди пустого ковра – тяжеленькая серебристая шкатулка… была… теперь – вся расплавленная…

Эта воображаемая картина ясно и навсегда отпечаталась в моей памяти. Я ее себе слишком четко представил.

Демарат же остался в бытии, и я прозрел: он не сгораем… этот сейф, полный древних тайн.

– Они не тронут тебя, – пророческим гласом изрек я. – Ты – свой.

Демарат то ли с печалью, то ли с облегчением уронил голову вперед – и поразил меня ровненькой плешью в нимбе седин… как будто показал мне еще одно, потайное, пустое лицо – истинно бесстрастный лик мага.

– Не ты привел варваров в сферы богов, – возвестил я не ему, а тем, кто смотрел на него через объективы моих глаз.

Демарат кивнул и поднял взгляд на меня. Лицо, человеческое его лицо, мутно окрасилось, и он словно помолодел. Лоб прям, нос тонок и свиреп, щеки и губы без мякоти и изъяна. Плёночка мрамора под плёночкой воска. Безжалостно красив был в молодости.

– Вот досада, – сказал он и вздохнул, и посмотрел с усталой любовью на Нису…

…и она приняла его взгляд, как объятия… всколыхнулась, пленительно выставив плечо и откинув назад голову. Он только что вернулся к ней издалека, прямиком со дна Аида. А она, не зная, где был ее хозяин и любовник еще пару мгновений назад, она легко догадалась: далеко, очень далеко.

Привычным падением гипостратег повалился набок, и Ниса успела подхватить его голову и устроить у себя на ногах.

– Я испробовал все на своей шкуре, – сказал он оттуда весело и безразлично. – Я знаю, что чувствуешь, когда раскаленное железо проникает в твое собственное мясо… когда стрела пробивает грудную клетку… Согласись, очень любопытно узнать, как тебе, когда сгораешь весь в мгновение ока.

– Еще приятней сыграть в кости с самим Зевсом Вседержителем, – намекнул я.

– Ты прав… хотя порой скука одолевает быстрее. – Демарат поднялся, и вновь на несколько мгновением мы остались только вдвоем в неземном, кромешном пространстве. – Но я помогу тебе найти того, кого ты ищешь.

– Ищу не я, – поспешил я отбояриться: мол, и я не я и лошадь – не моя.

– Разницы нет, – сказал, отрезал Демарат. – Раз у тебя нет выбора… Я постараюсь помочь и, может быть, в тот день… – Он подмигнул мне и указал на шкатулку.

– Не знаю, как тебя благодарить… – развел я руками.

И мы, рассмеявшись, свалились с темных высот на землю.

– Ни слова больше, – приказал гипостратег. – Только поэзия, женщины и вино.

– Одно – последнее, – уперся я. – Как у висельника…

– Как у распятого христианина? – уточнил гипостратег.

В великомученики я не годился – да и не к месту было.

– Чем все же не угодила вам Империя, которую вы с таким старанием возводили латинскими руками? – поспешил я.

Демарат поморщился сначала.

– Пытались построить храм справедливости… Платонову республику без тирана… – вздохнул он. – А стала получаться, как в еврейских преданиях, Вавилонская башня.

– Уж поверь мне, Демарат, этот фокус будет повторяться с завидным постоянством, – честно разочаровал я его.

Но он уже и не думал грустить.

– Значит, поэзия, женщины и вино, – с тем большей утвердительностью изрек он.

Трижды заходили крепкие, загорелые ноги, и крепкие, загорелые руки ставили на ковер бокастые кувшины.

Демарат грустно и протяжно читал Анакреонта, Алфея и кого-то еще, кого я в гимназии не проходил. Я тоже подхватил было на память Анакреонта, но потом перескочил на русский, на Тютчева и, кажется, все стихи подряд кончал одним и тем же:

 
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.
 

Видно, запало в душу. Ниса танцевала нам, изображая Айседору Дункан. Ни дать, ни взять – декадентская вечеринка эпохи падения Римско-Российской Империи… и мне снилось сладостное, а потом довольно муторное и, наконец, тошнотворное качание на волнах, в которых не отражалось ничего…

Толчок теплого, жидкого хаоса подбросил меня вверх. Забытый огонек был слаб, почти сер, я кинулся кружить в сумраке, потеряв направление к выходу и, не совладав с собой, выплеснул на ковер залп кислятины.

Сумрак колыхнулся, дохнул мне в лицо холодом.

– Господин, прими помощь!

Меня тащил за локоть наружу телохранитель Демарата.

Я поскользнулся, он вытащил меня сквозь парчовые складки вон.

Ночная прохлада немного освежила меня.

Телохранитель, держа копье острием в звездное небо, терпеливо и привычно дожидался конца моих мук. Так, наверно, он всегда дожидался, пока хмельной перебор отпустит его хозяина. Потом он участливо спросил:

– Господин, воды?

Я не успел ответить – глиняная плошка сама оказалась у меня в руках.

Хотелось хлебать шумно, по-свински… Зато сразу полегчало.

Я долго смотрел на звезды.

Внизу, среди военного стойбища, разряжено колыхались устало-оранжевые пятна костров, что-то сонно звякало, невидимо пофыркивали кони. Ночь стояла низко, слоем в человеческий рост, густо чернея между слабыми сполохами костров. Под ногами едва фосфоресцировала земля, а выше ночи, по земному бордюру небес, медленно кружила предрассветная бледность.

– Утро скоро, – поблагодарил я телохранителя еще и за то, что он не мертвел, стоя рядом с «посланцем богов».

– Скоро, господин, – ответил бесстрастный телохранитель. – Я провожу господина.

Я зяб и мелко постукивал зубами, но в ту минуту хотелось позябнуть еще.

Я успел сделать всего один шаг к шатру, когда телохранитель позади меня жутко всхрапнул, обжигающе дохнул мне в затылок и упал на меня, сбив с ног.

Что-то впилось мне в шею сзади… Будто этот великан вцепился мне в шею, как волк.

Но вдруг тяжесть тела, придавившего меня, пропала, а спустя миг и сам я вознесся над землей.

Я успел увидеть в сумраке: телохранитель Демарата лежал на земле с простреленной шеей. Это ее острие кольнуло меня сзади, как вампирский зуб.

Небо свернулось в овчинку, вмиг окутало меня, и мир затрясся, загремел копытами. Куда-то опять уносила меня судьба.

Потом неведомая сила швырнула меня на хрустящую солому – и солома тоже сразу двинулась куда-то в сторону.

Раздался глас на ломаном греческом:

– Высунешь голову – отсеку!

Я прозрел во мраке: меня украли! Унесли, перекинув через седло судьбы, бросили в кибитку и повезли. Куда? Не важно… Главное, убивать явно не собирались.

И мало того, что не собирались – еще накормили и напоили. В наглухо закрытую кибитку бросили несколько лепешек, кусок вяленого мяса и большой бурдюк.

Из бурдюка на меня, а потом в меня полилось крепкое пиво… и так в продолжении многих дней я был заложником неведомых сил и успокоительного запоя. Похоже, меня держали пьяным намеренно – опять же, с целью помешать точному прицелу.

День проходил за днем – и все они отличались от ночей только короткими росчерками света, проникавшего в щели полога.

Время потерялось совсем. А пространство… Однажды вдруг я услышал всего одно слово, произнесенное явно нечаянно, от чувств, потому как говоривший сразу осекся. И это слово на миг воссоздало вокруг меня разом всю вселенную.

– Данувий! – произнес некто вовне тьмы.

Дунай!

Меня везли на восток.

Полусонное хмельное сознание отозвалось эхом. Дунай! Я протрезвел мигом. Дунай! Уже, считай, Австро-Венгрия! Я оказался гораздо ближе к России… К России! Я так и подскочил на своей уже затхлой, вонявшей подстилке.

Голова страшно заболела, но к России все равно было гораздо ближе – это главное!

Да, именно в ту минуту ясно образовалась моя безумная идея: вернуться в Россию за много веков до ее рождения! Верую, ибо абсурдно! До основания Москвы – семь веков. Что ж из того? Воробьевы горы на месте, на Пречистенке – глухая чащоба, но своя, все родные места!.. Может, удастся пробраться южнее – к Киеву… Киева нет, но какие-то селения славянские в тех места должны быть. Всё свои же! Кто там? Поляне? Языка не знаю… Он вроде как еще даже не древнерусский… Ничего – выучу быстро, не японский же! Могу подвизаться знахарем… фельдшерские курсы, видать, неспроста кончал… Научусь гнать спирт для военно-полевой антисептики и не только. Знаю ромейское наречие, оно же греческое. Могу наняться толмачем к какому-нибудь князю. Научу своих, как вести дела с ромеями. Поеду послом в Царьград! Каково!

Пусть кану в темную древность – зато с каким шиком…

В таких полухмельных мечтаниях я провел еще некую эпоху, некий эон в первозданной тьме и очнулся, лишь когда вонь наружи усилилась настолько, что стала забивать вонь, что скопилась внутри и уже стала привычной.

Дорога наружи стала подергиваться – и несколько раз донеслись гортанная речь, похожая на перекличку воронов в сыром осеннем небе.

Кибитка встала в ночи.

Полог дернулся вверх, не обнажив света. Огромные ручищи вмиг добрались до меня, выволокли наружу, в атмосферу тяжелого амбре и – я так и не понял где: то ли в естественном водоеме, то ли в огромном корыте – меня живо обмыли очень холодной водой и натерли благовониями, как труп к бальзамированию.

Потом поставили на ноги и надели на голову мешок с прорезью у подбородка.

– Стоять можешь? – раздался вороний вопрос на плохом эллинском.

Я попробовал и буркнул в мешковину:

– Могу.

– Идти можешь? – последовал второй вопрос.

– Куда? – по-интеллигентски вильнул я.

Вместо ответа меня грубо развернули, куда надо.

Я шагнул неуверенно – раз, другой, третий. Ноги ломило, колени хлюпали – сколько дней я провел в лежаче-сидячем виде, кто бы сказал…

– Можешь, – подтвердили наружи.

Сильная клешня ухватила меня за локоть и повела, куда надо.

Шли долго – я успел устать.

По дороге с четкой периодичностью, точно натужный бой древних неухоженных часов, грубо и резко звякало, скрипело, отодвигалось.

Вдруг началась лестница, о которой меня предупредили резким рывком вверх… но я не догадался и все-таки споткнулся.

И с каждой ступенью амбре застойной выгребной ямы, в которую, кажется, ходили и люди, и лошади, и собаки, отступал под напором благовоний, в гуще которых сильнее всего выделялся сандал.

Могло показаться, что меня насильно ведут по чудесной лестнице прямо в небеса… Только ступеней до небес оказалось маловато… Потом начались коленчатые коридоры-лабиринты.

И вот внезапно я оказался в полной тишине и полном одиночестве.

Волна сандалового тепла накатилась на меня, едва не опрокинув.

Короткий вороний диалог произошел передо мной. Один голос – глухой и далекий – раздался первым вдали. Второй – гулкий – прямо передо мною. И снова донесся первый – явно перекрывая силу и волю первого.

Мешок был сорван с моей головы – и я невольно, до боли зажмурился. На внутренней стороне моих век отпечаталась белой тенью фигура римского полководца… Масляные светильники маячили в просторном помещении – тусклые, но ослепительные для моих глаз, не видевших живого света неделю-другую… а может, и третью.

– Ты правильно делаешь, – раздался передо мною гулкий глас чистейшего эллинского наречия.

– …Пусть откроет, – донесся дальний, вложивший в эллинскую речь сильный восточный акцент.

Я понял, что мне начали доверять, и осторожно открыл глаза.

Посреди просторных покоев прямо передо мной стоял коренастый, рыжебородый человек, и впрямь одетый римским полководцем.

Он смотрел на меня, точно на вражеское войско, идущее в наступление, но еще не приблизившееся на столько, чтобы окончательно оценить его мощь и напор.

– Похож на человека, – сказал он, явно обращаясь не ко мне.

За ним произошло движение теней, и я увидел.

Вдали, спиной ко мне, кто-то низенький и весь темный, взял горсть… похоже, фиников с резного стола на трех грациозных ножках.

Тот, «посторонний», был в мономашьей шапочке с горностаевой опушкой, тонкая и бледная косичка торчала из-под нее, быстро истончаясь в жало… и блестел широкий обод золотой серьги…

«Женщина, что ли?!» – изумился я.

Но руки… но плечи кузнеца… Это был он… Он!

Аттила, Бич Божий, обратил ко мне свой лик и быстрой, скалящейся улыбкой отпечатал на мне свое «тавро».

«Ты родишься через полторы тысячи лет», – вдруг сказал я себе… от того, видать, что мозг не справлялся с невероятностью этой минуты.

И неловко, как мог, я поклонился.

Что-то очень знакомое, необъятно и зловеще знакомое истекало из облика того, кто уже давно был только символом эпохи, именем нарицательным… и грубоватые, но сглаженные, обточенные черты межрасового сплава, и евразийская коварная приветливость в глазах, и мудрые бровки, и матовая выпуклость скул, и милая какая-то, сивая бородка… Я обомлел… Как ясно в эту минуту напомнил он мне великого кагана всея Совдепии!

Вот когда я прозрел: времени нет, пятнадцать веков – иллюзия, шулерский фокус, потому нет и не происходило в моей собственной судьбе никаких чудес… И не было в этом падшем мире никаких чудес, кроме чуда Воскресения…

«Римский полководец» сдвинулся вместе со своей тенью из поля моего зрения. И Аттила спросил меня, на этот раз на латыни:

– Кто ты и откуда?

Я ответил, как мог, лаконично.

– Кто эти боги, что тебя послали? – Фразы он выстреливал молниеносно, по-восточному жестоко порабощая эллинские изыски речи.

– Не знаю, базилевс, – честно вздохнул я. – Эти боги обитают в пределах иного мира.

– Что они хотят от меня? – недоверчиво усмехнулся Аттила.

– Ничего, базилевс, – уверенно предположил я. – Похоже, они разыскивают того, кто нашел тайную тропу на Олимп. – Я вспомнил, как потоки лавы растапливали ледяную красоту невиданных городов. – Возможно, это маг, который сумел воспользоваться мощью твоих армий. Движение твоих армий, базилевс, каким-то образом коснулось их небесных владений.

– Я этого не заметил, – без удивления сказал Аттила. – Заметил только, что твоими и богами или демонами сожжены мои воины.

– Не по моей воле, – поспешил уточнить я.

– Пусть так, – равнодушно сказал Аттила. – Что у тебя с глазами?

– Хотел бы я сам это знать, – снова вздохнул я.

Аттила усмехнулся и кивнул в сторону. Позади меня раздались тяжелые шаги. Двое стражей вывели вперед плохо одетого человека, робко сжимавшего в руке дротик. Пасть ниц перед базилевсом ему не дали, схватив за плечи.

– Пусть твои боги покажут свою силу здесь, передо мной, – повелел он чужим богам и бросил гортанный, нечеловеческий звук.

Человек с дротиком испуганно блеснул белками глаз и размахнулся с неистовым усердием, верно, стараясь пронзить меня насквозь.

Все это уже случалось со мной: физиологический всплеск страха, резь в глазах, во всем мозге, вспышка магния, чернильный сумрак… головокружение и слабость в ногах.

Кто-то поддержал меня, кто-то поднес воды, много холодной воды, сзади подставили под колени табуреточку, я не сел.

Мозаика бесформенных пятен вскипала передо мною, разъятые Хаосом части воссоединялись друг с другом. Темная фигура Аттилы приняла ясно очерченный вид, и кольцо серьги, сверкнув, качнулось маятником.

Когда я вполне прозрел, останков новой жертвы уже не было, пол уже был чист.

«Римский полководец» остался на месте и напряженно щурился.

– Кто из наших магов сможет повторить? – спросил Аттила.

– Сильное колдовство, базилевс, – кивнул тот, отметив меня гнетущим взглядом. – Я не видел подобного.

Аттила сделал ко мне шаг и протянул сильную гнедую руку, я невольно подставил свою, мне на ладонь посыпались финики.

– Подкрепись, гипербореец, тебя качает, – сказал он.

И мы оба стали жевать.

– Я могу вынуть меч, – жуя, сказал Аттила и рукой погладил рукоять. – Что случится?

Оставшиеся финики гадко прилипли к моим пальцам, а подаренная Демаратом туника – к моим лопаткам.

«Бог мой! – обомлел я. – Сейчас вся История перевернется!»

Он обрадовался моей растерянности.

– Базилевс! Ты останешься жив, но небо рухнет нам на головы, – словчил я.

– Так я и думал, – спокойно кивнул Аттила и, коротко глянул на «римского полководца», сказал ему, как ни странно, на эллинском: – Первое сообщение подтвердилось, Орест!

Меня осенило! Так вот кто этот «римский полководец»! Это – Орест, военачальник и временно личный секретарь Аттилы. Римлянин до мозга костей! И не просто римлянин, а родной отец Ромула Августула, будущего номинального владыки Рима, точнее левой, западной части державы, Западной Римской Империи, последнего императора, низложением которого кончится Древний Рим и вся Древняя История, после чего начнутся Темные Века… Ждать не так долго. Всего четверть века… Может с возвращением на родину стоит повременить и остаться здесь – свидетелем великих событий?

– Пора проверить и другое, – сказал Аттила и снова остро посмотрел на меня. – Может, это римские боги послали тебя, опасаясь, что я направлюсь в пределы Рима со своей армией?

– Ни один из тех богов или демонов, которых я видел, не был похож на римского бога. Они выглядели… – Я подумал и решился: – …варварами.

– Орест, может, твои боги так ослабли? – весело спросил Аттила.

– Если это они, то, тем менее, они еще способны сжигать ударом молнии, – осторожно, но вполне ревниво заметил «римский полководец при дворе Аттилы».

– Не они… Они просто воспользовались силой гиперборейца, залезли без спроса в его сердце и теперь пугают нас, – коротко и четко рассудил Аттила.

Пожалуй, и я не придумал бы лучшего объяснения всем чудесам, чем одержимость нечистым, но целеустремленным духом.

– Так что нас ждет в грядущем, гипербореец? – спросил меня Аттила. – Ты ведь, по слухам, еще и прорицатель.

Такого экзамена по истории я никак не ожидал!

Отрешенно, без холодного гимназического ужаса, я осознал, что мои виды плохи, грядет «неуд», ибо все великие победы гуннов уже позади. Ничего хорошего предсказать не удастся, если только не врать, как все оракулы.

Я прикинул сроки… В Истории противостояния Аттилы и Рима оставалось одно, самое великое событие – битва на Каталаунских полях в Галлии, нынешней Франции… на цветущих полях Шампани. Величайшее сражение на исходе Древности. Гуннские орды против союзных войск римлян под командованием легендарного Аэция и готов тулузского короля Теодориха… Одна из самых кровопролитных боен в истории мира. Кровь окрасит реки до дна. Погибнет сотня тысяч или больше. Римляне и вестготы припишут победу себе, а гунны с их племенами-союзниками – себе… Точь-в-точь как в истории с Бородиным… Но тогда, на исходе Древней Истории, уставшие армии сомнамбулически разбредутся в разные стороны Европы, оставив убитым продолжать сраженье на небесах, а летописцам – выполнять повеления своих хозяев… Это великое, но никчемное сражение на отшибе империи окончательно подорвет дух Рима и силу гуннов… Или его исход тоже решался шулерским жребием эллинских «масонов», сидевших в штабах противоборствующих сторон?

Я помнил по учебникам, что Аттила собирался пойти прямо на юг, на Рим, но как бы передумал.

Я так и сказал:

– Наступающее лето неблагоприятно для походов на юг… Базилевс, тебя ждет Галлия.

Я ожидал любого ответа, но только не того, что Аттила кивнет с таким удовлетворением, даже энтузиазмом.

– Верное слово, – добавил он к кивку. – Что ожидает меня там? Вещай!

Я порылся в памяти и ответил, как и полагается опытному прорицателю, вполне мутно, но в меру определенно:

– Пусть король готов, Теодорих, будет терзаться целый год в ожидании столь высокого гостя. Нужно собрать все силы, базилевс.

– Хорошо говоришь, – сухо усмехнулся Аттила. – Но это твое предсказание стало известно мне раньше, чем тебе. Я уже повелел ему сбыться. Говори, где. Место? Исход?

О, какое волнение, какой трепет: предсказывать уже сбившиеся события эпических веков!

– У Труа. Прекрасные и бескрайние Каталаунские поля… – «И вот нашли большое поле, Есть разгуляться где на воле» – полезло гимназическое… как-никак экзамен.

– Кто встретит меня у Труа? – угрожающе вопросил Аттила.

Такой неожиданно грозный тон вождя гуннов вогнал меня в оторопь: что не так, разве я ошибся?

– Кто приведет войска? Кто будет во главе? – вопросил он уже не так свирепо – лишь давая понять, что Теодорих ему не ровня, и он идет навстречу другому.

Огни светильников нервно трещали.

Я вздохнул с облегчением: мне было, что ответить.

– Аэций, – тихо намекнул я.

Да, командующим вражеской армии будет Аэций – «последний римлянин», пытавшийся, как атлант, поддержать всю массу заваливавшейся империи. Тщетно! Битву он не проиграет, но вскоре после неё будет убит своим же императором, как опасный соперник. Империя обречена.

Аттила осклабился вдруг и блаженно прикрыл глаза.

– Аэций… – шепотом повторил он за мной. – Мой брат Аэций.

Конечно! Когда Аттила был союзником Рима, получив от него гражданство и «маршальское» звание, они вместе воевали с варварами. Другими варварами. Они были командирами-однополчанами. Аттила учился у Аэция римской стратегии и тактике… Возможно, у них были общие на двоих военные советники. Вроде Демарата… Да и жив ли он еще, Мастер Этолийского Щита, или я видел его во сне?

– Базилевс! – распугав масляные огоньки вокруг, налетел голос Ореста. – Мыслимо ли? Аэций и король Тулузы – лиса и волк. Скорее мы, римляне, перенесем свою столицу в Иудею, нежели Теодорих оставит войска под началом Аэция. Базилевс, этот гипербореец, настоящий ли, мнимый ли, просто зубоскалит!