Текст книги "Час Самайна"

Автор книги: Сергей Пономаренко

Возле входа в консерваторию толпилось много людей, но еще больше было внутри. Пришедшие, а это была в основном молодежь, полностью заполнили зал и балкон, стояли в проходах. Жене каким-то чудом удалось протиснуться к самой сцене. Суд уже начался. На сцене стоял молодой парень в пелерине, изображающей судейскую мантию, и читал стихи:

 
Какое мне дело, что кровохаркающий поршень
Истории сегодня качнулся под божьей рукой,
Если опять грустью изморщен
Твой голос, слабый такой?!
На метле революции на шабаш выдумок
Россия несется сквозь полночь пусть!
О, если б своей немыслимой обидой мог
Искупить до дна твою грусть!
 

Содержание стихов слабо доходило до ее сознания, но захватывало новизной и смелостью эксперимента. Выступающего под восторженный рев зала сменил другой поэт, на этот раз без пелерины, и, помогая себе яростной жестикуляцией объявил: «Принцип кубизма».

 
В обручальном кольце равнодуший маскарадною маской измятой
Обернулся подвенечный вуаль
Через боль…
Но любвехульные губы благоприветствуют свято
Твой, любовь, алкоголь.
 

Это стихотворение было еще сложнее для восприятия. Сухая дробь слов никак не хотела доходить до Жениного сознания. Окончание выступления было встречено новым шквалом возгласов, назначение которых было непонятно: то ли публика беснуется от радости, что поэт наконец ушел, то ли довольна тем, что услышала.

«Если верно второе, значит, я безнадежно отстала», – подумала Женя.

На сцену вышел парень с волосами цвета спелой пшеницы.

В короткой курточке, руки в карманах, блестящие башмаки. Хитро прижмурился и звонко, раскатисто начал читать стихотворение «Хулиган»:

 
Дождик, мокрыми метлами чисти
Ивняковый помет по лугам.
Плюйся, ветер, охапками листьев.
– Я такой же, как ты, хулиган.
 

Зал взорвался! Это был не беспорядочный рев, когда шумят лишь для того, чтобы выпустить эмоции, не обращая особого внимания на повод, как было с предыдущими чтецами. Это был многократно умноженный вопль восторга, единый порыв, который срывал с мест и гнал к сцене, отключив сознание, оставив лишь чувства. Ему кричали, его молили, рядом какая– то девчонка плакала от восторга, протягивая к нему руки.

– Еще! Еще! – слышалось со всех сторон. – Прочитай что-нибудь!

Вышедший на сцену следующий поэт, увидев беснующийся зал, не стал рисковать и удалился.

– Есенин, еще! Мы тебя ждем!

И снова на сцену выходит золотоволосый парнишка, все так же хитро прижмуриваясь, вновь читает «Хулигана».

По окончании такая же буря восторга! Рядом с Женей черноволосая девушка, похожая на грузинку, глотает слезы и повторяет, словно в трансе:

– Это бесподобно! Это просто немыслимо! Я никогда ничего подобного не слышала!

Понемногу толпа успокоилась. Набравшись храбрости, вышел следующий поэт и начал читать стихи, похожие на первые, но его мало кто слушал. Зал будоражило от предыдущего выступления. Понемногу народ начал пробираться к выходу. Женя поняла, что дальше ничего интересного не будет, и сама заспешила. Выйдя из консерватории, она опять увидела черноволосую девушку, похожую на грузинку. У нее было очень выразительное лицо, большие голубые глаза прекрасно гармонировали с темными волосами. Ее лицо показалось Жене знакомым.

«Где-то я ее видела. Но где и когда?» – подумала она. Память и в этот раз не подвела. Вспомнила, как Шурка Кожушкевич попытался ухаживать за этой девушкой в Народном доме на танцах, а она ответила категорическим отказом. Так и простояла одна, отклоняя все приглашения. Значит, она из Питера.

– Прошу прощения, вы ведь из Питера? – спросила Женя. – По-моему, я встречала вас на танцах в Народном доме.

– Питер… Я там училась в женской Преображенской гимназии… Это было так давно… Вам понравился вечер в консерватории?

– Если честно, то кроме Есенина там некого было слушать. Я старательно вслушивалась в содержание стихов, но не могла уловить смысл.

– Это новое направление в поэзии. Посмотрите на рисунок маслом: издали он передает законченный образ, а подойдешь ближе, и он превращается в цветное бесформенное пятно. Так и со стихами имажинистов: не стоит вникать в их содержание, надо ловить их ритмику, нарисованный крупными мазками образ. Но то, что читал сегодня Есенин, бесподобно!

– Он очень выделялся среди других поэтов. Остальные были серыми на его фоне, – согласилась Женя.

– Знаете, я его сегодня второй раз слышу и вижу. Первый раз в Петрограде, в 1915 году, в знаменитом подвальчике «Бродячая собака». Вы там бывали?

– Нет. Мне в ту пору было всего пятнадцать лет.

– Я старше вас на три года и училась тогда в Преображенской гимназии. Ах да, я об этом уже говорила… Я была там с подругой Лизой и ее товарищем Сергеем. Так получилось, что в первый и в последний раз… Публика там собиралась разношерстная: наряду с писателями, художниками, артистами были и торговые нувориши, спекулянты, и просто богатый сброд, который ходил туда для «престижу». На сцену вышел золотоголовый юноша в голубой вышитой рубашке, темных брюках и сапогах. Это был Сергей Есенин. Он удивительно задушевно читал свои звонкие чудесные стихи. Все слушали, затаив дыхание. Вдруг послышались гиканье, свист, звон разбитых бокалов, на сцену полетели апельсиновые корки. Есенин замолчал, на лице его застыла растерянная, по– детски беспомощная улыбка. А публика бесновалась, одни аплодировали и кричали «бис», другие свистели и ругались. Внезапно шум перекрыл глубокий спокойный голос: «Стыдитесь: перед вами прекрасный, настоящий поэт. Быть может, будущий Пушкин!» С этими словами Александр Блок обнял Есенина за плечи и увел со сцены.

– Думаю, сейчас Есенин не стоял бы на сцене с растерянной улыбкой и не смотрел, как в него летят корки. Скорее, корки полетели бы обратно, а кое-кому досталось бы и покрепче, – рассмеялась Женя. – Мне его стихи очень нравятся, читала их в Питере. А услышать, как он их читает… Это просто бесподобно! Но я слышала и то, какой погром он устроил в каком– то московском кафе.

– В кафе «Домино». Мне тоже об этом известно. До сих пор от его выступления не могу прийти в себя… Слышала, что он вместе с другими имажинистами регулярно бывает в кафе «Стойло Пегаса», читает там стихи… Кафе мне не очень импонирует, но ради того, чтобы услышать Есенина, придется сходить. Не хотите составить мне компанию?

– С удовольствием, но, к сожалению, я здесь только проездом. Завтра уезжаю на Крайний Север, в Мурман. А то с удовольствием посетила бы кафе. Возможно, встретила бы там одного своего знакомого, он вроде очень близок с имажинистами.

– А как его фамилия? Я знаю многих из них.

– Блюмкин. Яков Блюмкин.

– Блюмкин? Представьте себе, знаю такого… С другой стороны, назвать Блюмкина поэтом можно с большой натяжкой, хотя он пишет стихи и даже иногда печатается. Но кто сейчас не пишет… Вы знаете, где Блюмкин работает?

– Мне сказали, что он учится в академии РККА.

– Да, это так. Он сейчас… в командировке. По приезде смогу его увидеть. Может, ему что-нибудь передать на словах или записку, письмо?

– Передайте… Меня зовут Женя Яблочкина… Скажите, что я уехала с Александром Барченко в Мурман. И еще… Нет, ничего. При желании… мой питерский адрес он знает. Простите, а вас как зовут?

– Галя Вениславская. Обязательно передам, когда увижу. А вам счастливой дороги. Может, когда и встретимся вновь. Впрочем, возьмите номер моего домашнего телефона, будете! здесь – перезвоните. Расскажите, как живется на Крайнем Севере. – Она открыла сумочку, достала блокнотик, карандаш, написала несколько цифр, вырвала листочек и протянула Жене.

– Спасибо, – поблагодарила Женя. – Вам удачи и… любви. Прощайте!

– 11 —

В Мурмане, молодом городе, родившемся лишь в 1916 году, семейство Барченко и Женя прожили несколько месяцев, занимаясь изучением морских водорослей агар-агар и их применением при откорме домашнего скота. Городок был небольшой, ему исполнилось всего пять лет. При «рождении» его назвали Романов-на-Мурмане, сейчас осталось только Мурман.

Женя жила в небольшой комнатке на Водопроводной улице. Зима здесь была ужасно холодная, но больше всего угнетало, что вечером некуда выйти. Единственные «увеселения» бесконечные митинги и собрания. Женя чувствовала себя здесь как в тюрьме. Работа ее не особенно увлекала, так как очень отличалась от того, чем приходилось заниматься в Институте мозга. Единственное приятное времяпрепровождение – вечер в семействе Барченко. Александр Васильевич был прекрасным рассказчиком, а его жена Наташа отлично готовила. Если бы не они, Женя прозябала бы в одиночестве.

Зимой ей часто снились мужчины, знакомые и незнакомые. Вспоминала Яшу, Володьку Кожушкевича, даже Ивана.

«Наверное, физиология… – решила она и задумалась: – А как бы сложилась моя жизнь, если бы я осталась с Иваном? Как мужчина он вполне меня устраивал, но я вряд ли бы долго терпела его кобелиные выходки, рано или поздно все равно бы сорвалась».

В Мурмане – наверное, от скуки и физиологии – Женя «закрутила» роман с одним политработником, но вскоре к нему приехала жена, хотя он до последнего твердил, что холостой…

«Вот сволочь! – подумала она, встретив счастливую парочку на прогулке. – И глянуть не на кого. Главный бич у здешних мужиков – пьянство. Женщины в основном тихие, молчаливые и терпеливые или сварливые и голосистые до невозможности. С нетерпением жду лета, когда мы отправимся в экспедицию в центр Лапландии. Иначе сойду с ума от одиночества!»

За зиму Женя два раза получила письма от мамы, которая горевала, что дочь снова покинула ее.

«Я тоже жалею, что уехала из Питера. Ощущение такое, словно отбываю здесь наказание за провинность», – думала Женя.

– 12—

В конце весны, когда сошли снега, подсохла почва и тундра стала проходимой, из деревянного Мурмана отправилась экспедиция. В состав экспедиции Барченко, кроме Жени, входила жена Наташа, его единомышленник и поддержка во всех начинаниях, удивительно приятная женщина, помощницы из Мурмана Юля Струтинская и Лида Шишелова-Маркова, питерцы Александр Кондиайн, астроном, и репортер Семенов. Женщин было большинство, но они делали все, чтобы это не отразилось на скорости продвижения экспедиции.

Ближайшая цель экспедиции – Ловозерский погост, находящийся в двухстах километрах от Мурмана. Каждый день проходили по тундре не больше полутора десятков километров, а то и меньше. Дороги практически не. было. Край был очень красивый, но настолько же дикий и негостеприимный. Поверхность тундры пружинила, оставляя ощущение, что она живая. Карликовые березы, словно передразнивая красавиц берез средней полосы, путались в высокой траве. Периодически попадались участки заболоченной тайги – лопари, местные жители, называли ее тайболой. Тогда движение замедлялось, а на привалах то и дело приходилось сушить одежду.

За это время Женя выучила множество местных слов. Лопари – это название коренной народности Лапландии, саами. Зимой и летом они передвигаются на санях, которые называются кережки, лодка у них – карбас, жилище – вежа, селение – погост, колдун – тойн, шаман.

Женя не ожидала, что дорога по тундре окажется столь трудной. Каждый вечер она, обессиленная, забиралась в палатку, чуть не плача от усталости и не зная, сможет ли утром заставить себя продолжать путь. Но на следующий день собиралась с силами и без жалоб отправлялась в путь. «Вечер» – это сильно сказано. Началось полярное лето, солнце не заходило ни днем, ни ночью. Это было удивительно даже для питерцев, привыкших к белым ночам.

Самое ужасное, что постоянно сопровождало экспедицию, что было страшнее тяжелейших переходов по болоту, что не давало нормально отдохнуть даже ночью, – это комары и мошки. Особенно мошки, которых здесь называли гнусом. Почти микроскопическое насекомое обладало удивительной способностью пролезть куда угодно, чтобы откусить крошечный кусочек мяса. Их любимые лакомые места – вокруг глаз и ушей. После укуса гнуса оставалась лишь небольшая точка. Но так как их было невообразимое количество…

Первой жертвой гнуса пал Семенов. Вокруг его глаз виднелось множество точек, словно это сидели мошки, но на самом деле это были их «следы». К вечеру лицо распухло, как он пошутил, «удвоилось», поднялась температура. Но надо отдать должное, Семенов продолжал молча переносить тяготы экспедиции, ни разу не сославшись на свое состояние. Барченко дал два дня передышки в стойбище лопарей и оказался прав, так как гнус, размножившись до безобразия, переживал брачный период.

Эти дни участники экспедиции просидели в лопарском туве у горящего комелька, который хоть как-то отпугивал этих кровожадных тварей. Постоянно под накомарником гудела пара десятков ненасытных комаров, доводя путешественников до нервного срыва. Особенно сложно было с горячей пищей, когда вместе с полной варева ложкой под накомарник попадало невообразимое количество гнуса, который охотно забирался в рот, нос, уши. Через две недели к нему не столько привыкли, сколько приняли как неотвратимое зло, и уже не очень обращали на это внимание.

Из-за трудностей перехода и насекомых-кровососов участники экспедиции не особенно смотрели на прелести окружающей девственной природы, на невообразимо красивое чистое небо, на непривычную для городского жителя тишину. А когда начинался ветер, наступал праздник – ветер давал передышку от бесконечного пиршества комаров и мошек.

По пути им попадалось очень много ягод и грибов, которые были основным подспорьем в питании.

Тундра – это обманчивый зеленый ковер из растений и кустарников, в котором при желании может спрятаться всадник с конем. Но этот край не для лошадей, поскольку он слишком заболоченный и эти животные здесь бесполезны. Груз экспедиции везли на местном транспорте – олешках запряженных в кережки.

Олешек размером с большую поджарую собаку, он неприхотлив в пище, очень вынослив и является здесь основным гужевым средством. Однако при переходе многочисленных болот, тайболы, основную часть груза приходилось переносить на себе, иногда пробираясь в жидкой грязи по пояс.

Целью экспедиции было достичь Ловозера, находящегося в самом центре Кольского полуострова. Основная задача заключалась в исследовании района, прилегающего к Ловозерскому погосту, населенному лопарями. Здесь был почти не изученный центр русской Лапландии. Проводниками служили два местных жителя, лопари Василий и Федор, которые подрядились за умеренную плату. Как и все лопари, живущие в этом негостеприимном крае, которые испокон веков, на протяжении тысячелетий, пасли оленей и ловили рыбу, они были пастухами. За все время продвижения к Ловозеру экспедиции лишь раз встретилось стойбище лопарей, человек восемь, на берегу небольшой речки, где они и пересидели нашествие гнуса. Вода в речке, когда Женя набирала ее в котелок, оказалась необычного красноватого цвета, словно компот, но на вкус обыкновенной, приятной.

Вечерами у костра Александр Васильевич проводил для членов экспедиции небольшой ликбез, знакомя их с особенностями края и с тем, с чем предстоит столкнуться. В день, когда на горизонте показались сопки, засиделись у костра благо дул ветер, давая передышку от крылатых вампиров.

– Мы находимся в удивительном крае, полном загадок и еще предстоящих открытий, – рассказывал Барченко. – Возможно, здесь находится прародина человечества… Но об этом поговорим позже. Нам предстоит изучить явление мерячения, его еще называют «эмерик», – необычное заболевание, которое порой охватывает целые семьи, даже поселки на Крайнем Севере, за полярным кругом. Что это, массовый психоз или возбудителем является психическая зараза? В конце прошлого столетия сотник Нижне-Колымского казачьего отряда описывал это заболевание так. – Александр Васильевич достал записную книжку и придвинулся к костру, чтобы было удобнее читать. – «Болеют какою-то странною болезнью в Нижне-Колымской части до 70 человек. Это их бедственное страдание бывает более к ночи, некоторые с напевом разных языков, неудобопонятных; вот как я, каждодневно вижу пять братьев Чертковых и сестру их с девяти часов вечера до полуночи и далее; если один запел, то все запевают разными юкагирскими, ламаутскйми и якутскими языками, так что один другого не знает; за ними их домашние имеют большой присмотр». – Он закрыл записную книжку и продолжил: – Мерячение может продолжаться от одного-двух часов до целого дня или ночи и повторяться в течение нескольких дней, бывают и более тяжкие случаи. Местные жители объясняют припадки порчей или вселением в тело злого духа, «мэнэрика», и потому в таких случаях говорят: «Бес мучает». Про «мэнэриков» ходят среди населения разные истории. Например, что они могут прокалывать себя насквозь ножами, и это не оставляет следов. Могут плавать, не умея этого в обычном состоянии, петь на незнакомом языке, предсказывать будущее. Одержимый «духом» во многом подобен шаману, обладает его силой и способностями, что, несомненно, роднит мерячение и шаманство. Различие между ними состоит лишь в том, что «мэнэрик» вселяется в больного против его воли, а шаман вызывает «духа» по своей воле и может повелевать им. Поэтому болезнь связывают с кознями тундровых шаманов, разгневанных на людей, которые тревожат их покой. Русские, испытавшие это состояние, называли его лангутским припадком или арктической истерией. Вот с таким заболеванием нам предстоит встретиться, изучить его и описать. Вопросы есть?

– Страшно как-то. А вдруг это в самом деле зараза и мы ее подхватим? – боязливо спросила Лида, тихая девушка невысокого роста, с молочно-белой кожей.

– А мы ее спиртиком! – рассмеялся рыжеволосый тридцатилетний Семенов, за время путешествия отрастивший такую же рыжую бороденку, за что члены экспедиции за глаза прозвали его попиком. И сделал вид, как будто собирается обнять девушку. Лида испуганно отодвинулась, подтолкнув сидящую рядом Юлю, и та разлила чай.

– Семенов, опять вы! – с досадой произнесла Юля.

– Извини, я нечаянно! – покраснела Лида.

– При чем здесь ты? Ты только следствие! – взвилась Юля, высокая, спортивного сложения девушка, с правильными чертами лица. Женя еще раньше заметила, что Семенов к ней «неровно дышит», но боится подступиться.

– В дороге есть всего две напасти: комары и Семенов. И не знаешь, какая из них хуже…

– А гнус? Он, по-моему, хуже комаров! А Семенов… – смущенно добавила Лида, вызвав взрыв истерического смеха. Смеялись долго, до слез. Даже Лида, вначале покрасневшая, поддалась этому всепоглощающему хохоту.

– Видите? – сказал Александр Васильевич, первым успокоившись. – Первый звоночек. Если разобрать ситуацию, ничего смешного не произошло, ничего смешного не было сказано, а у Юли даже на глазах слезы выступили. Это признаки истерии… Никто из нас не почувствовал, как она незаметно подкралась и в один миг овладела всеми. Поэтому если эмерик может вызываться волей, искусством шамана, то это страшное психическое оружие. Когда будут созданы приборы, которые смогут управлять волей людей на значительном расстоянии, пушки и аэропланы станут бессильными.

– Александр Васильевич, вы что-то начали говорить о колыбели человечества… – напомнила Юля.

– У меня есть одна гипотеза… Я считаю, что человечество возникло на Севере, за полярным кругом, в местах, где царил Золотой век. В те времена здесь были благоприятные климатические условия. Уважаемый Александр Кондиайн, скромно отмалчивающийся, может подтвердить, что десятки тысяч лет назад климат был совершенно другим, чем ныне. Но примерно девять-двенадцать тысяч лет назад все изменилось. Произошли космические катаклизмы, вызвавшие потопы. Тогда и случился массовый исход ариев (прапредков нынешних индоевропейцев) из районов, прилегающих к Кольскому полуострову, на юг. Так погибли древние цивилизации, так погибла Гиперборея – страна, о существовании которой знали древние, передав эти знания нам.

– Гиперборея? Расскажите о ней, – попросила Женя, и остальные ее поддержали.

– Гиперборея дословно обозначает «народы, живущие за северным ветром – Бореем». Этимология и топонимика слова свидетельствуют о том, что этот центр находился здесь, на Кольском полуострове. А рассказывать нечего. Это была страна чудес, для них обыденных, так как создавались на протяжении тысячелетий. Гиперборейцы обладали летательными аппаратами гораздо современнее нынешних, расщепляли атомное ядро и использовали его энергию, но самое главное – обладали способностью передавать мысли на расстоянии, мысленно воздействовать на физические тела. Страшная катастрофа уничтожила их цивилизацию и технические достижения, а удивительные способности немногих спасшихся гиперборейцев нашли свое продолжение в традициях, возможностях шаманов Севера. Больше рассказывать не стоит. Надо идти и искать. Если не ошибаюсь, вскоре мы столкнемся со следами исчезнувшей цивилизации Гипербореи. А может… Впрочем, нам давно пора спать. Надо отдохнуть перед Я завтрашним днем, который не обещает быть легче предыдущих. Спокойной ночи.

Раздосадованная столь резким окончанием интересной беседы, Женя долго не могла уснуть, ворочаясь в «женской» палатке.

– Ладно, Женька, открой рот и выплесни эмоции, – сказала Юля, которой, видно, надоели ее бесконечные повороты с боку на бок.

– Девочки, а вы в Гиперборею верите? – спросила Женя.

– Я верю Александру Васильевичу, – сразу сказала Лида.

– А я… соглашаюсь с Александром Васильевичем, что завтра будет тяжелый день и надо выспаться. А посему, Женька, выбирай: засыпаешь или идешь кормить голодных комаров? – твердо произнесла Юлька.

– И гнуса! – торопливо добавила Лида. – А вообще Гиперборея…

– Лида готова составить тебе компанию, – прервала ее Юля, – для кормления комаров и гнуса на свежем воздухе.

– Спокойной ночи, – вздохнула Женя, пытаясь расслабить тело, как учил Александр Васильевич, по примеру йогов.

– Надеюсь! – с вызовом заявила Юля, и Женя неожиданно для себя быстро заснула.

– 13 —

Когда вскоре экспедиция вступила в зону сопок и тайги, то столкнулась с первым посланником из далекого прошлого – массивным прямоугольным гранитным камнем, явно обработанным человеком. Проводники-лопари с опаской и почтением подошли к нему. Василий снял с пояса нож с костяной ручкой в кожаном чехле и положил у подножия камня. Они обнажили головы и что-то затянули на языке саами. Барченко, едва дождавшись, пока они закончат свой странный ритуал, спросил, указывая на камень.

– Что это?

– Это сейд [8]8
  Мегалитический памятник, древнесаамский культовый камень, по легендам, наделенный магическими силами: внутри сейда обитает дух, способный помогать шаману, приносить удачу охотнику.


[Закрыть], – ответил Василий.

– А что вы делали?

– Принесли жертву богу Солнца, сейд – его посланник. Попросили даровать нам защиту от местных злых духов.

– Сколько лет этому сейду?

– Много, очень много жизней он здесь стоит.

– А что за злые духи, от которых ты просишь защиты?

– Те, которые живут под землей и появляются ночью.

– Посмотрите, Александр Васильевич! Это просто чудо! – раздался голос Кондиайна. – Этот древний сейд ориентирован точно по сторонам света. Как это возможно, если саами не знали компаса?

– Чудеса только начинаются, а разгадка их скрыта в глубокой древности, – ответил Барченко. – Будем продолжать путь, чтобы дотемна дойти до Ловозера. Уже недалеко.

Чудеса произошли и с гнусом, которого стало поменьше. Зато комаров больше, причем особой породы – очень большие, злобные, спокойно пробивающие своим хоботком полотняную рубашку, так что приходилось укутываться, несмотря на теплую погоду.

На берегу Ловозера, длинным языком вытянувшегося между сопок и берегов, поросших тайгой, обнаружился небольшой поселок – цель экспедиции. Рядом с лопарскими тувами, вежами, здесь стояли русские избы. Прибытие экспедиции вызвало у местных жителей настоящий ажиотаж.

Здешние лопари были несколько другими, чем те, с которыми экспедиция встречалась до сих пор. Одни из них чертами напоминали ацтеков, как отметил всезнающий Кондиайн, другие были явно монгольского типа. Женщины – с выдающимися скулами, слегка приплюснутым носом и широко расставленными глазами. Жили здешние лопари очень бедно. Почти все они были неграмотными, хотя в поселке уже открылась изба-читальня.

Здесь обнаружилась православная церковь, Богоявленская, а рядом с ней – ухоженное кладбище. Неподалеку в избе проживал отец Михаил с очень известной фамилией – Распутин.

Знакомясь с членами экспедиции, он сразу сообщил, что с тем великим грешником, Гришкой, в родстве не состоит. К их удивлению, отец Михаил был еще и председателем недавно созданной кооперации и горячо ратовал за советскую власть, а при необходимости мог и «Интернационал» спеть. Он был очень колоритной личностью, имел свои стада оленей и даже небольшое персональное озеро, прозванное Поповским, в котором удил рыбу, отправляя остальных на Ловозеро. О нем местные жители даже сочинили песенку:

 
Сам читаю, сам пою,
Сам кадило подаю,
Сам звоню и водку пью
За гостей и попадью.
 

В беседе с местными лопарями узнали интересную вещь: посередине озера находится священный Роговой остров, весь устланный оленьими рогами – жертвами богу Солнца. На него имеют право ступать только шаманы, тойны. Если непосвященный проникнет туда и тронет рога, это к буре или к другому несчастью. Но хуже всего, если это сделает женщина. Тогда несчастье удвоится.

Дальше, за противоположным берегом Ловозера, находилось священное Сейдозеро. На просьбы Барченко побывать на Роговом острове, подкрепленные обещанием поделиться спиртом, лопари ответили категорическим отказом. А потом и вовсе потеряли интерес к беседе об острове Роговом и находившихся там рогах. Спирт, который здесь ценился дороже золота, потерял свою магическую силу – видно, уступил место истинной магии.

– 14 —

Лопари, очень дружелюбный и услужливый народ, были глухи к посулам и просьбам руководителя экспедиции Барченко отправиться на Роговой остров. А члены экспедиции тем временем собирали информацию о случаях заболевания здесь «эмериком». Случаи такие были, и неоднократно. Местные жители связывали их с проделками недавно умершего тойна Данилова, единственного, кто мог посещать заповедный остров Роговой. После его смерти случаев больше не было, но живы его жена и брат, также обладающие силой, способной наслать «эмерик» на провинившихся. Об этом лопари говорили шепотом и с оглядкой.

Дело с поездкой на остров Роговой разрешилось лишь к вечеру седьмого дня, у отца Михаила, за…надцатой рюмкой неприкосновенного запаса спирта.

– Саами здесь православные, крещеные, отец Михаил? – спросил Барченко.

– Православные, слава тебе Господи, – ответил священник, перекрестившись.

– Но если они веруют во Христа, то почему языческие ритуалы? Жертвы приносят идолам, сейдам? Может, они язычники? – поинтересовался Барченко.

– Прав ты! Истину глаголешь: неразумные они и грешники, одним словом, язычники, – согласился отец Михаил.

– Так они православные или язычники? – уточнил Барченко.

– И то, и другое. Господи, открой глаза этим дитятям природы! – снова перекрестился отец Михаил.

– И никак не удастся уговорить их переправить нас на Роговой остров?

– Никак. Они шаманов боятся больше… – Священник взглянул в левый угол, на икону, и пробормотал: Прости меня, Господи, грешного…

– Что же нам делать, отец Михаил? Лето проходит, осенью уже могут быть морозы.

– Молиться Господу. Он, может быть, поможет.

– У тебя ведь есть парусная лодка, отец Михаил. Свози нас на остров. Ты же шаманов не боишься? У тебя Господь защитник! А это придаст тебе авторитету. Съездил на остров, и ничего не произошло.

– А если произойдет?

– От кого я это слышу, отец Михаил? Может, и ты языческие верования признаешь?

– Не признаю. Но живу здесь уже более десятка лет и такого насмотрелся… Особенно эти Даниловы… Ладно, дам вам лодку, сына старшего за капитана – негоже мне у вас кормчим быть. С Богом, давай по последней, пока черт спит!

Утро встретило путешественников хмурой гримасой пасмурного дня. Протрезвевший отец Михаил вместе со старостой Поликарпом пытался отговорить их от поездки или хотя бы перенести ее на более благоприятный день, но Барченко спешил. Свое слово отец Михаил все же сдержал, дал лодку и старшего сына Ивана. Когда увидел, что в лодку садятся женщины, запротестовал:

– Бабы на корабле к несчастью! Оставь баб на берегу!

– Да ты что, отец Михаил! Женщины у нас полноправные члены экспедиции. И ты веришь во все языческие глупости? Да и не корабль у тебя, а лодка… Все будет хорошо, отец Михаил!

– Не к добру это! Хоть пообещай мне, что на остров бабы ногой не ступят, из лодки не выйдут… Сынок мой, Иван, едет с вами – беспокоюсь о нем…

– Хорошо, обещаю.

– Крещеный?

– Да.

– Целуй крест!

– Вот пристал… Смотри! – Александр Васильевич расстегнул гимнастерку, достал висящий на шее золотой крестик и поцеловал его.

– Отъезжаете?

К Барченко подошел морщинистый саами, Данилов, проживающий на Умбозере и прибывший сюда по одному ему известным делам за день до прихода экспедиции. Он был братом здешнего шамана Данилова, умершего недавно. Хотя он не был посвященным тойном, но заговоры знал. Поговаривали, что мог и порчу наслать или сумасшествие, «эмерик». Местные лопари его очень боялись. Барченко предполагал, что, возможно, эта боязнь перенеслась на него из-за умершего брата, настоящего шамана, ранее проживавшего в этих краях.

О шамане вспоминали с почтением и страхом. Рассказывали, что он мог лечить болезни, насылать порчу, отпускать погоду, а однажды, взяв задаток за оленей у шведов (чуди), наслал на них сумасшествие и они уехали ни с чем. Этот Данилов одевался как все лопари и не носил неотъемлемые атрибуты шамана: бубен, меховую шапку с клювом орла посередине, ожерелье из когтей диких животных. У него было широкое, морщинистое, словно печеное яблоко, лицо, выдающиеся скулы и узкие щелки глаз, за которыми прятались черные зрачки.

– Собираемся, – кратко ответил Барченко. Видно, ему был неприятен неожиданный приход местного «авторитета». За день до этого он пытался поговорить с ним об «эмерике», но Данилов, не отвечая на вопросы, молча удалился.

– На остров собираетесь?

– По пути, может, заедем.

– Не боитесь, что наши духи могут разгневаться?

– Мы их не трогаем, с чего бы им гневаться! Они сами по себе, и мы сами.

– Духи не спрашивают, они и так все знают… Топор захватите, пригодится! – произнес он, окинул всех пронзительным взглядом и ушел, не оглядываясь.

– Ходют тут всякие, настроение портют! – сказал, кривляясь, Семенов, но никто даже не улыбнулся.

– При чем здесь топор? – испугалась Лида.

– От комаров отмахиваться, Лидуся! – с иронией сказала Юля.

– Отчаливаем? – спросил Кондиайн, нетерпеливо посматривая на часы.

– Ну, с Богом! – напутствовал их отец Михаил и, когда лодка отчалила от берега, начал читать подорожную молитву. Экспедиции благоприятствовал попутный ветер, до острова было на глаз не более трех верст. Когда были уже довольно далеко от берега, ветер усилился, нос лодки то и дело нырял в волну. Водяная пыль, брызги, пронизывающий ветер делали путешествие крайне неприятным. Вскоре на озере разыгрался настоящий шторм, и все по-настоящему испугались.