Текст книги "S.T. (авантюрный роман). Собачья жизнь. Рассказы. Заметки на полях бытия (СИ)"

Автор книги: Сергей Марчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 46 страниц)

– Ну, вот, Филя, какой я непутёвый, ни жить достойно, ни помереть по-человечески не могу… Никакой пользы, одно только беспокойство всем от меня… Да и трус, оказывается…. Боюсь Филя предстать пред Господом, нечего сказать, нечем оправдаться… Молись Филя за многогрешного Нектария…

Сидящий рядом послушник , виновато произнёс, кивая на стол с сиротливо стоящей миской:

– Совсем ничего не ел… Ничего не хочет…

Филя вдруг ясно понял, что видит отца Нектария в последний раз, что скоро этого родного ему человека не станет. Отец Нектарий внимательно посмотрел на склонённых над ним  Фила и послушника  и прошептал:

– Я очень многих обидел. Вольно или нет . Живущих и ушедших. Может совсем немного меня оправдывает лишь то, что я Вас всех очень люблю и буду молиться за Вас до тех пор пока Господь позволит мне делать это. Здесь и там.  Я очень счастливый человек, потому что Господь  берёг меня, недостойного,  и не сталкивал меня с плохими людьми . Мне было очень легко жить с Вами и только собственное убожество и отвратительный характер мешали этому. Простите меня и не судите старого дурака строго!..

Он умолк, переводя хриплое дыхание… И тихо добавил: – Слава Богу за всё!

Фил вдруг вспомнил, как ему рассказывали про монастырь   Santo-Torbio dе Liebana, где есть уникальная дверь, называемая Вратами прощения. Эта старая дверь в церковь , обитая по краям восьмиконечными звёздами  с фигурками святых и крестом посередине. Перед входом, на двери, которая иначе зовется «Вратами прощения»  имеется надпись, которая гласит, что входящий в эту дверь, оставляет свои грехи позади. С этого момента, прошедший через  «Врата прощения», будет находить и открывать в жизни своей лишь святые «правильные» двери. Отец Нектарий не проходил через эту дверь, но всю жизнь он открывал правильные двери, и не только для себя…

* * *

Недалеко от могилки отца Нектария у Фила на этом перевалочном пункте вечности был ещё один друг. В обрамлении невысокой чёрной мраморной ограды, на зелёном холме одиноко стоял хрупкий белый ангел. Это было последнее прибежище маленькой девочки Сони, умершей несколько лет назад от рака  и похороненной рядом со своею бабушкой. Фил познакомился с ней и её мамой в одном из монастырей. Соня была в эффектной розовой курточке и с таким же розовым бантом в жиденьких русых волосах, прореженных химиотерапией.  В руке у неё  была  забавная кукла, которую она с гордостью пыталась продемонстрировать окружающим. Правда, никто из них особенно не рвался порадоваться за ребёнка. Одна из оказавшихся здесь бабок, прочитала мамаше мораль о том, что церковь не место для игр , а коллективное бессознательное начало недовольно поглядывать на них, так что изгнание из церкви было вопросом времени, весьма небольшого.

– Тебе нравится моя кукла? – услышал Фил тонкий детский  голосок. – Жорж очень одинок. Его никто, кроме меня, не любит, ведь он никому не нравится. Но он мой друг, а друзей любят не за красоту, правда?.. И ещё его любит Бог. Ведь он всех любит, правда?

Фил улыбнулся девочке. Как часто мы, как маленькие дети,  хотим кому-то понравиться подружиться, а в ответ расплющиваемся о стену отчуждения и непонимания...  Или равнодушие... Вас не видят и не слышат. Вы никто, ничто. Вас нет в этом прекраснейшем из миров, заполненном счастливыми людьми... Фил был таким же ребёнком почти везде и родственные души встретились. Иногда Бог подставляет своё плечо, чтобы не было так больно. Он присел рядом с малышкой на колени, иногда ведь важно посмотреть друг другу в глаза и тогда кто-то должен стать ниже ростом. И девочка  с мамой вдруг оказалась под защитой этого юродивого. Это был его Дом и он мог здесь принимать своих гостей. Окружающие сразу сделали вид, что их нет. Их вычеркнули из жизни приличных людей, а они долго и весело о чём-то увлечённо говорили, перебивая друг друга. Сашины щёчки раскраснелись, Жорж заговорил голосом Фила, который взял  из рук Сони эту несуразную игрушку,  а где-то там в высоте анфилады на них умилённо смотрели ангелы, капая восковыми слезами  возле мерцающих икон. Потом они долго бродили по медленно угасающей Москве, а солнце, словно войдя в положение, никак не могло решиться уйти на покой. На следующий день Соню положили на операцию,  у неё был рак, и вот подошла очередь. Так они с мамой и оказались  в церкви, зашли помолиться перед операцией. Фил в этот же день был в больнице, чудесным образом его пустили несмотря на более чем обескураживающий вид. Соня обрадовалась его появлению, впрочем как и мама, со значительным  видом водила его по отделению и объясняла, где что находится. Потом они сидели в больничном дворе под удивлёнными взглядами прохожих и Соня с воодушевлённо  рассказывала о том, что она видела по телевизору куклу с открывающимися глазами, которую одевают на руку и, если ей такую достанут всё будет обязательно хорошо.                                                                                                                             – Ты принесёшь мне такую? –  спросила она при расставании с Филом и он не смог ей отказать. Следующие сутки стали для Фила самыми непростыми в жизни. Оказалось, что сделать куклу в Москве проблема почище добычи шкуры амурского тигра. Знакомый насельник Новоспасского монастыря дал ему  адрес какого-то кукольного мастера , телефон за давностью лет оказался потерян, и через полтора часа  Фил стоял перед обшарпанными дверьми с номером 18. Дермантин на них был рассечён побывавшим здесь, видимо, Зорро, а замок почему-то внушал уверенность, что его открывают в основном ногами. Через десять минут непрерывного насилия над звонком дверь натужно-хрюкнув приоткрылась и из щели выглянуло небритое отёкшее лицо с красным носом.

 – Чего надоть? – выдохнуло перегаром существо и замерло в ожидании ответа. После затяжных  прений выяснилось, что это тот самый мастер, который и нужен, но даже у оптимистично настроенного  Фила зародилось большое сомнение в дееспособности вышеупомянутого субъекта.  Субъект желал немедленно опохмелиться «для трезвости мысли» и прозрачно намекал Филу, что без этого творческий дар бесславно погибнет так и не проснувшись. Фил, однако, проявил не свойственную ему жёсткость и уже через час они пили чай с сааган-дали из филиного рюкзака с антикварными сухарями с изюмом. Как ни странно, Саша оказался хорошим парнем, которого как и тысячам ему подобных, сгубила водка. Поиск своего места в этой жизни чаще всего бесперспективен, если его проводить по пьяной лавочке, но понимание этого происходит поздно, слишком поздно, особенно , если натура слабовольна да ещё с гипертрофированном самомнением, а желающих помочь превратиться в свинью рядом предостаточно. Замечательный кукольник из театра Образцова сначала стал пить  дома, потом на работе, а потом внезапно не стало работы, семьи – жена ушла к другому, и чуть было квартиры, помог внезапно приключившийся гепатит с госпитализацией на пару месяцев в инфекцию и внезапная смерть Сашкиного маклера, случившаяся  от прибавления 8 граммов свинца в голову на почве старых разборок . Квартира осталась у него, а маклеры исчезли, наверное, его вычеркнули из какой-то базы данных. С тех пор Сашок успешно ежемесячно пропивал пенсию, периодически реставрировал оклады икон и мелкую мебель барыгам и пил, пил, пил. Фил застал его в те небольшие промежутки просветления, которые случались всё реже и реже, которые Сашок страшно не любил и старался в них как можно реже попадать. Трезвость тяжела, когда жизнь пуста и бессмысленна...                                                                                                                               Они сидели напротив друг друга и пили чай с сааган-дали и сухариками.                                                    – Какой у тебя, однако, чай! – блаженно потягивая зеленоватый кипяток говорил Сашок. – Давно так не было хорошо... Удивительно, но не трясёт, да и пить не хочется...                                                                                               – Сааган-дали – хорошая штука, ответствовал Фил. – Настоящий байкальский! Всё никак не кончится... Хорошие люди угостили, храни их Бог... Фил перекрестился.                                                       – Ну, так как насчёт моей просьбы , Сашёк? Я для этого к тебе и пришёл...

-Да давно я уже кукол не делал, – Сашёк почесал затылок. –  а какая нужна ты не знаешь.  Да и я уже давно, кроме стакана, ничего не вижу... – и он грустно вздохнул. – Да и из чего? Надо глянуть. что из материала осталось...  Может и делать-то не из чего...                                                                                                             – А ты, Саша , глянь! Оторви жопу и глянь! – Фил улыбнулся. – и сделай что-то особенное, что хотел когда-то сделать, а не смог...

Сашка плюнул, покрутил головою , достал стремянку и полез на антресоли.... Говорят, мастер остаётся в своих творениях. Называйте это как хотите, частицей души, сгустком энергии или ещё как, но это так . Даже Бог устал от своего творения, видимо выложился,  и сказал «что это хорошо»! Сашок впервые за много лет полностью погрузился в свою работу. Рассказ о больной девочке пронял его и ему по-настоящему захотелось помочь, помочь человеку, который остро нуждается в его, Сашкиной,  помощи. Странно, но он сейчас  был кому-то очень нужен, ради этого у него сидел этот странный  нескладный симпатичный бородатый человек, и он, Сашок , ни за что не подведёт.  Кучки разноцветных лоскутков , каких-то чурочек, проволочек и кусочков пластмассы завалили стол. Сашок сосредоточенно откладывал нужное в одну кучу, отбрасывая ненужное в другую. Появилась старая , запылённая швейная машинка. Запахло клеем.  На глазах у Фила происходило чудо. Сашка преобразился. Его внимательный , острый взгляд уже видел  в этой куче мусора будущую игрушку. В течение дня он кроил, шил, вырезал, строгал, пилил, паял. Фил удивлённо наблюдал, как постепенно в руках Сашки появлялась чудесная фигурка неизвестного создания.                                                                                                                          – Вот это кармашки для пальцев рук, а здесь петля для среднего пальца. Когда потянешь за эту проволочку вниз, у куклы будут открываться глаза, – радостно вещал он. – Ресницы я специально сделал большими, будет ими хлопать, как бабочка крыльями. А вот это будет составной череп. Она сможет даже хмурить лоб и шевелить ушами...                                               Сашкин восторг передался и Филу. Роскошное платье куклы отсвечивало блёстками, а бархат с кусочками атласа превращал её просто в дорогое раритетное произведение кукольного искусства. Сашка довольно посматривал на Филю, это было молчаливое торжество мастера, когда то, что было задумано получилось и даже лучше, чем рассчитывал. Он надел её на руку и кукла ожила. Она жеманно хлопая огромными глазами, сделала изящный реверанс и тоненьким голосом произнесла:                                                                                                                – Ну, и как я Вам? Правда хороша? Я могу петь, смеяться, танцевать! Когда меня одеваешь на руку, я становлюсь тобою, я оживаю пока со мной ты. Не забывай надолго обо мне!                   Фил развеселился, как ребёнок. Два взрослых, не таких уж и молодых мужика сидели напротив друг друга и смеялись, а между ним довольная сама собою прохаживалась кукла.        – Надо сегодня же отвести её Соне, – сказал Фил. – То-то она обрадуется! На завтра назначена операция...  Саша,  ты должен поехать со мной. Ты подаришь ей свою куклу, и покажешь , как обращаться... В общем, давай собирайся!...

Смущённый Сашка начал было отказываться, но Филя был непреклонен. Потом были поиски приличной одежды, мойка, бритьё и через час перед Филей стоял  немного потрёпанный, но симпатичный мужчина в глаженых серых брюках, белой рубашке и синей жилетке.                                                                                                                                                   – Навещают-то с гостинцами, – пробормотал Сашка, – а у меня и денег на них нет...                                  -.Во-первых, уже есть, – сказал Филя и протянул Сашке несколько купюр                                                                                                                                                                                                  , – а во-вторых, ты же и так с подарком!                                                                                                                                               – Нет... Нет...– закрутил головою Сашка. – Никаких денег!.. И не уговаривай!.. Сам купи какую нибудь кладезь витаминов. Мне , например, очень мандарины нравятся...                                         Они ещё поприперались, но Сашка был неприклонен – никаких денег, и Филя сдался... Через полчаса они уже ехали к Соне в больницу... Удивительно, но и сегодня их спокойно пропустили, словно Высшие силы взяли шефство над этой парочкой.

Соня грустно лежала на своей кроватке у окна, отвернувшись к стене, и рисовала тоненьким пальчиком что-то на стене. Её худенькая фигурка неуместно невесомо покоилась на огромной кровати совсем не проминая матрас. На тумбочке стояла чашка в горошек с недопитым соком и лежало надкусанное яблоко. В ногах стояла капельница, нависавшая подъёмным краном над кроватью.

Фил осторожно постучал по открытой двери и тихо позвал: – Соня!                                                 Девочка обернулась и на её лице появилась радостная улыбка.                                                                  – Филя! Ты пришёл!.. А я  уже думала, что всё,  сегодня никого больше не будет... Да и эту противную капельницу сейчас будут ставить... – Соня нахмурилась. – Мне от неё плохо. Тошнит и голова болит...                                                                                                                       –  Ну, тут уж никуда не денешься, – улыбнулся Филя. – лекарство вкусным не бывает, а то понравится и будешь всё время болеть...  Мне вот, например, ужасно уколы не нравятся. Лежишь кверху попой, словно подушечка для иголок...

Он погладил Соню по головке.                                                                                                              – А смотри кого я тебе привёл!.. Ты когда-нибудь видела настоящего живого кукольного мастера, а? – и Филя вытолкнул из-за спины смущавшегося Санька.                                                                                                                                                    – Наверняка нет! Тогда вот знакомься! Это Саша,  кукольный Бог, почти папа Карло. У него для тебя  один маленький подарок...

Соня удивлённо распахнула глаза. У кого из нас при слове подарок не улучшается настроение, даже если он с оговоркой «маленький». Интрига в том , что это слово ассоциируется даже у нас , великовозрастных болванов, с верой в чудо, будто появится какой-то волшебник и выдаст нам под роспись то, о чём страстно мечтаем... Даже не так... О чём грезим или что-то такое, о чём и не догадываемся, но что обязательно нам очень , очень нужно. Из серии приятных неожиданностей и внезапного офигительного счастья. К сожалению, большинство подарков для взрослых сплошное разочарование . Называется  изобрази оргазм счастья на лице и передари  при случае другому. Видимо это наказание свыше за утерю детской веры в чудо и отсутствие умения делать бескорыстные подарки другим.

Сашка смущаясь и,  видать по всему,  волнуясь начал доставать из пакета куклу. Его руки тряслись, а кукла запуталась в бумаге, в которую была завёрнута. Но вот гомункулюс развёрнут, одет на руку...                                                                                                        – -Здравствуй Соня! Я твоя  будущая лучшая подружка!.. Что-то ты какая-то кислая! А ты знаешь, что грусть заразная вещь, если один начинает грустить, то и другому становится очень грустно. Всё вокруг становится серым и угрюмым. Тускнеют солнце и звёзды, блёкнут краски и исчезают запахи, всё становится одноообразно-скучным и противным... А знаешь, это очень легко лечится... Вот смотри! Надуй и выпяти вперёд нижнюю губку, нахмурь брови и опусти кончики глаз. Ба!  Да тебе этого и делать не надо! Вот так и выглядит хмурый и скучный человек... А вот давай растянем губы в улыбке и не бойся показать зубы миру, пусть думает, что ты его не боишься. Широко раскрой глаза и поморгай ими! Чувствуешь, как грусть сама куда-то уходит... Улыбка – самое главное лекарство на свете!                                               Соня , широко раскрыв рот, заворожённо смотрела на эту клоунаду. Весь мир сузился для неё до размеров этой яркой, необычной игрушки, которая жила собственной жизнью на руке Сашка. Сегодня был самый счастливый день в её жизни. Кто-то услышал её неоформившиеся мечты и подарил ей настоящий подарок. Фил довольно посматривал на них обоих. На Сашку, светившегося от счастья и устроившего настоящий спектакль, на Соню в радостном упоении смотревшей на куклу и периодически нежно трогавшую её, словно боясь, что она исчезнет. Через пару минут и входа в палату толпились другие дети. Худые, лысыми головами от курсов химиотерапии, но радостные и счастливые, ведь счастье – разовая вещь, первый луч солнца, открытые после сна глаза, прикосновение любимого человека, оно неуловимо-быстротечно, высшая иллюзия чувств, когда ты понял, что счастлив оно сразу исчезает, становится твоей историей, самым тёплым воспоминанием , единственно важным , тем что с тобою было...

Они ещё долго были у Сони. Сашка объяснял, как её одевать на руку, за какие крючочки тянуть и всё такое. За всей этой суетой напряжённое ожидание завтрашней операции ослабло  и вскоре довольная Соня уснула на руках матери. Говорят. когда ребёнок спит смолкают даже звуки канонады, чувствуя свою неуместность. Сашок и Филя потихоньку стали собираться. Договорились встретиться завтра. Самый тяжёлый день, день операции твоего ребёнка. Соня стала их общим ребёнком. Дорогим и любимым....

Филя плохо помнил сам день операции... Возле палаты Сони собралась небольшая группа поддежки. Был Сашка, дедушка с бабушкой, ещё несколько знакомых. Подошли несколько ребят из соседних палат. Филя помнил их глаза. Это взрослые глаза хроники о канцлагерях времён войны. Голые черепа и серьёзные большие глаза. Вся грусть и невыплаканные слёзы этого мира. Даже когда они улыбались, их глаза оставались грустными. Это были дети подведённые Богом к краю и моментально повзрослевшие и понимающие всё. Их проводы были немногословны, но они были переполнены искренностью. Эти молчаливые объятия бросали взрослых в дрожь, если можно , что то сказать молча, то это был тот самый диалог.. Мед. сестра категорически не разрешала Соне взять куклу с собой. Нельзя и всё. Операционная. Филя понимал это , но душа противилась. Сонины слёзы лились ручьём. Она судорожно всхлипывала и худенькие плечи ходили ходуном под рубашкой. Пришедший представительный анестезиолог быстро въехал в ситуацию и, улыбнувшись, сказал Соне, что они куклу обязательно возьмут с собой, но она полежит у него на подоконнике и Соня сможет смотреть на неё. Консенсус был достигнут и все сразу успокоились. Двери в лифт закрылись и все остались в неловком молчании, трепетании душ и сердец и том самом тоскливом ожидании, где надежда на лучшее борется с нетерпением застывшего времени, опасаясь услышать худшее и до конца не веря, что такое вообще возможно. Ожидание – страшное наказание , томление духа и эквилибристические пассажи на натянутых нервах, пролог возможного счастья или наоборот несчастья, подброшенная судьбою вверх и застывшая монета, медленно падающая на застывшую в ожидании ладонь...  А иногда причудливая судьба ставит монету на ребро, давая возможность проститься, этакий кредит времени , последняя возможность посмотреть друг другу в глаза взявшись за руки, последнее прости и до скорой встречи...

Прошло три часа... Как порою мучительно больно может течь время, разрывая нервы текущими по каплям минутами, в эти мгновения невозможно думать ни о чём, щемящая пустота ожидания, балансирующая на грани надежды и веры в чудо, робкая уверенность, что всё обязательно будет хорошо и никак иначе... Двери лифта отворились и в коридор вывалился вспотевший доктор. Его распахнутый халат, из под которого виднелась стиранная зелёная униформа в разводах пота и съехавший на бок примятый колпак, говорили, что операционной бригаде досталось по полной программе. В его руки как-то неестественно и нелепо сжимали куклу... Он растерянно и как-то непонимающе оглядел всех, словно проснувшийся рано утром человек, медленно  приходящий в себя и с трудом впихивающий своё сознание в окружающую реальность. Все, дружно вскочившие при открытии дверей лифта,  молчали, боясь услышать самое страшное. Иногда тишина страшнее всяких слов и причитаний, агония надежды и веры в чудо, страшный приговор, от которого пытается убежать израненное сознание... Но доктор, вдруг как-то робко улыбнулся, прокашлялся и оглядывая их всех сказал: – Всё обошлось!.. – и с гордостью, по-детски, выпалил, – Мы смогли, сделали!.. И снова засмущался, лепеча какие-то глупости и неловко отбиваясь от объятий Сониной мамы... Фил вдруг почувствовал, как ослабели его ноги и он обессиленно сел на потёртый диван позади себя, а по щекам предательски текли слёзы... Слава Богу! Слава Богу!.. А доктор уже улыбаясь объяснял, что Соня пока спит после наркоза и до операции она попросила его отнести куклу маме. Чтобы она положила её спать, ведь Соня не сможет, она будет занята на операции...

Соня прожила ещё три года. Все три года Фил был рядом, они виделись почти каждый месяц, словно Господь возвращал его к девочке из странствий. Он видел, как таял на глазах этот мотылёк, как в её глазах поселилась недетская и мудрость и приятие своего креста, недоступное и для многих взрослых. В последний раз он навестил её в той же больнице, она обхватила своими тоненькими руками его большую ладонь и долго не отпускала. Его просто потрясло её молчаливое мужество. Серьёзно глядя на него она прошептала: – Маму жалко... А ещё, когда я умру, ты приходи ко мне на могилку, как сейчас, чтобы мне было не очень одиноко... А потом мы все обязательно встретимся... Ведь у Бога все живы...

Есть что-то неестественно жестокое в смерти детей. Это словно оборванный полёт, прервавшийся в самом начале, огонь, способный растопить самые ожесточённые сердца, вечная непрекращающаяся и незаглушаемая ничем боль, навсегда остающаяся с нами... Дети это наше лучшее, наше всё, наша надежда и будущее, без них мы никто...

Фил часто приходил на Сонину могилку. Молчаливый мраморный белый ангел был всегда прекрасен, и среди золота и багрянца осени, и в изумруде травы лета , и на переливающемся искорками пушистом снегу. Лицо ангела было неуловимо похоже на Сонино, как будто он на минутку затих, чтобы послушать твои слова, мост между тобою и вечностью, отчаянием и надеждой, верой, что главная встреча ещё впереди...

Фил всегда странно чувствовал себя у этой могилки, словно он такой же маленький ребёнок, пришедший на встречу со своим другом... Как часто мы пытаемся везде успеть и в итоге теряем самое главное. В каждом из нас , взрослых, существует этот ребёнок, о котором мы в постоянной суете забываем,  и он потерянный и забытый нами мечется не понимая, что же ему делать…  Мы  не осознаём, что это и есть самое чистое и лучшее в нас, то светлое , что  заложено в нас небесами, что оправдывает само наше существование на этой земле… Пожалуй, главное в жизни попытаться  не потеряться и найти контакт с этим внутренним ребёнком, так порою зависящим от нас самих…

Глава  13 , в которой Иван с Маней продолжают дискутировать, как поступить Ивану, а уважаемый читатель заочно знакомится  с лучшим другом Мани микроцефалом Шлитци.

Прогулки с собакой, женой , детьми или знакомыми в парке входят в необходимый суповой набор жизни современного горожанина и кто скажет, что это не так  может без всяких душевных колебаний плюнуть в автора. Тянет горожанина к природе, чтобы не думали о нём пейзане. Правда, не все доходят до неё родимой. Для иного поедание шашлыка с перемещением пьяной морды в траву  и орошение мочой берёзки или рябины уже символ единения с природой, а вот для интеллигентного горожанина это совсем иное  – это шарканье по дорожкам парка с обсуждением насущных жизненных проблем. Говорят, очень помогает – оксигенация головного мозга и неторопливость делают своё дело, следствием чего являются благообразно-умиротворённые лица на выходе из парков. А чего не радоваться? Проблемы решены, пошатнувшаяся физическая форма поддержана, единение с природой совершилось…. Так то!..

Вот и Маня с Иваном неторопливо шли по петляющей асфальтовой дорожке Терлецкого парка. Редкие прохожие шарахались от говорящего Ивана, Маню они не видели, так что их разговору никто не мешал…

– Ты понимаешь, Маня, – говорил  Иван, –  в предлагаемом Вами варианте счастливого будущего не будет ещё одного составляющего моего теперешнего бытия.

– Чего именно? – саркастически усмехнулся Маня. – Семейных ссор?

– Нет, Маня… Друзей… Понимаешь – дру-зей… – по слогам произнёс Иван.

– Друзей… – Маня задумался. –  Да, это, пожалуй, действительно важно… очень важно… Дружба  вообще нечто  иррациоанльное и необъяснимое … Друзья  знают о тебе всё, ну, почти  всё и всё равно любят тебя. Любят тебя какой ты есть на самом деле, а не такого каким тебя видят ежедневно другие.  Их девиз – видеть и прощать, прощать понимая и принимать забывая. Они наше самое правдивое  зеркало.  Если ты считаешь друга дураком, то вряд ли ты сам намного умнее его. Дружба – удивительный союз, предполагающий отсутствие вранья и наличие полного доверия, что так несвойственно людям. Это состояние идущее вразрез с их инстинктами и всем опытом их жизни, но это то, в чём они очень нуждаются, без чего не могут существовать, что заставляет их чувствовать свою нужность, часто заменяя семью и многое другое…

Вот у меня есть друг. Это Шлитци. Он… – Маня задумался… А ведь действительно, как сказать, почему Шлитцы стал ему другом. Как объяснить Ване кто он, что это за существо, так изменившее отношение Мани к жизни, возникший в его  жизни по маниным меркам так недавно, но ставший столь близким и родным… Шлитци…

Шлитци не был нужен на этом свете совершенно ни кому… С самого его рождения казалось, что все люди отмахиваются от него, как от назойливой мухи. Само появление Шлитци на свет было ужасным грехом. Его мать и отец были родными братом и сестрой. Семья жила в маленькой захолустной квартире пригорода Бронкса в голоде и нищете и появлению лишнего нахлебника никто не обрадовался. К тому же сразу начавшиеся пересуды соседей и знакомых сразу сделали обстановку в семье невыносимой.  И было отчего… Шлитци был уродом. Генетика удивительное божество  – оно может с лёгкостью забрать лучшее от двух индивидуумов и создать существо на две головы лучше своих весьма посредственных  родителей, но в случае близкородственных связей,  оно с бдительностью цербера стоит на охране нравственности,  постепенно  вырождая эти линии и, с завидной регулярностью,  производя на свет уродцев. Шлитци родился с микроцефалией . Крохотная головка , практически не имевшая черепа, с глазами на выкате и большими ушами жутковато смотрела на этот негостеприимный мир, заставляя невольных любопытствующих вздрагивать и отводить взгляды при виде этого младенца. За 8 лет жизни у своих родителей Шлитци научился  ходить, произносить несколько простых фраз и замечательно прятаться, стараясь не попадаться лишний раз на глаза отцу, который возненавидел Шлитци сразу после его рождения и постоянно  бранил и бил его, доставалось и матери, если она заступалась за него.  Всё самое хорошее и доброе в воспоминаниях Шлитци было связано с его матерью. Словно утешая это недоразумение природы, высшие силы дали ему то, чего порою не хватает безупречно сложенным здоровым людям – любовь матери. Самую бескорыстную и преданную  любовь Шлитци узнал именно от неё. Хромая от природы, она была слаба и очень застенчива. Часто  уходила с ребёнком на озеро и там часами разговаривала, нежно обняв своего уродца. Шлитци внимательно слушал её,  замирая от удовольствия, и хотя хорошо разговаривать так и не стал, но способность понимать большую часть того, что ему говорили,  развил довольно быстро. Она научила его чувствовать людей, он безошибочно различал добрых людей и быстро прятался от тех, кто мог причинить ему неприятности. Однако, и это маленькое счастье Шлитци было не долгим. В 8 лет матери не стало… Она простудилась на одной из их совместных прогулок, развилась пневмония и через неделю она умерла. Всю болезнь Шлици  сидел у её кровати, прячась за спинку , когда кто-нибудь подходил к ней. Осознание того, что её не стало,  пришло, когда её рука разжалась и перестала сжимать его крохотную ладошку. Уродец долго пытался её разбудить, что-то шепча  и  толкая ручками её за плечо. Наконец, что замкнуло в его голове и комнатушку пронзил детский крик, полный боли и отчаяния. Прибежавшие родственники во главе с отцом с трудом оттащили Шлитци от матери, разбив при этом ему нос… После смерти матери жизнь словно остановилась. Шлитци прятался по квартире, отказываясь от еды, отец беспробудно пил и ругался . Через месяц к ним пришёл какой-то здоровенный господин в чёрном костюме с тростью. Они о чём-то долго говорили с отцом. Потом отец вытащил упирающегося Шлитцы к этому господину, раздел его и господин  с интересом долго  рассматривал Шлитци. Видя скованность Шлитцы, он вытащил из кармана игрушку и ухмыльнувшись,  сунул ему в руки. На следующий день  Шлицы  с отцом приехали в какую-то контору, где отец и этот господин подписали какие-то гербовые бумаги и  господин передал отцу деньги. Шлитци навсегда запомнил , как отец , пряча глаза , погладил Шлитци  по крохотной головке, вздрогнул и подтолкнул его к господину:

– Ну, пока! Иди к этому дяде…

За отцом давно захлопнулась дверь, а Шлитци  всё никак не мог понять, почему его забыли и что ему делать дальше … Наконец, господин в чёрном  закончил просматривать какие-то бумаги, встал из-за стола, достал из кармана брюк конфету и, сунув её Шлитци,  произнёс: