Текст книги "Тринадцатый год жизни"

Автор книги: Сергей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Замечательный старик

Она кормила Ваню и сама ела. Вегетарианский борщ с гренками, натёртыми чесноком, – это, конечно, не с пампушками, а всё же очень и очень терпимо.

Мирную обстановку расколол телефонный звонок – Лёня, который уже второй раз врывался удивительно не вовремя, а Стелла подумала: «Который всегда врывается удивительно не вовремя».

– Привет. Надо поговорить. Только без свидетелей… Давай в каком-нибудь музее встретимся.

«Без свидетелей», скажи уж, без Машки».

– Ты, видать, детективов насмотрелся… В музее… а что случилось-то?

– Не бойся, зря не проездишь.

Наглый типчик – слова по-человечески не скажет. Всё с насмешкой да с холодностью.

– Ладно, – она сказала, – в метро на «Библиотеке Ленина» у первого вагона, который идёт из Лужников.

Для немосквича это звучит почти шифром. Но Стелла ведь знала, почему он её просит встретиться без Маши. И сразу начала пользоваться правом девчонки, в которую влюбились. Пусть подёргается, а то очень остроумный.

– Так во сколько встречаемся, Стел?

– Ну жди, я приеду.

Ясно, что она чувствовала себя неудобно перед бедной Машкой. Но что же поделаешь – закон жизни суров: если даже Стелла и не пойдёт сейчас, Лёня же в Машку всё равно не влюбится, верно? А тогда чего ж!

Горячее нетерпение помешало ей как следует помариновать Лёню. Ведь это до ужаса интересно – идти на свидание и знать, что он там стоит и грызёт ногти.

– Привет! – она вышла из вагона и пошла вперёд, чтобы скрыть растерянное лицо.

На станции «Библиотека Ленина» есть такие как бы балкончики. Они висят над тоннелями, куда уползают поезда. В былые времена, когда в московском метро ещё продавали мороженое, Стелла и Нина сиживали здесь. А потом Стелла, Нина и Гора. Многое из раннего детства она забыла навсегда. Но это помнила!

А вот с Ваней они так никогда не сидели. К его времени мороженое исчезло из московского метро. Жалко!

Такие воспоминания обычно живут в человеке бессловесно, никому о них не расскажешь. Что ж тут рассказывать – мелочи! На самом деле они дороги и трогают. Стелла опустилась на широкие мраморные перила балкончика. Сидеть было совсем не страшно, хотя и над пропастью грохочущей.

– Вчера твоего отца видел… – Она невольно вздрогнула, но поняла, конечно, кого Лёня назвал её отцом. – Я вчера к нему заглянул… А он… угадай, что делает?

– Не знаю. Откуда я могу знать?

– Правильно! Он землю копал.

– Какую землю?!

– Всю подряд! От флоксов и… понеслась! Я с ним разговариваю, а он роет. Как всё равно конь под кнутом. И уже устал, и внутри струны, знаешь… Произвожу, говорит, осеннюю вспашку. А земля у вас мучение. Ну, я это… выдаю ему пачку соболезнований. А он: для меня в самый раз! Такое, говорит, состояние – некоторые напиваются, некоторые спят целыми сутками, а некоторые, наоборот, сутками шахматные задачи решают. Но чаще, конечно, – в запой. А поскольку мне пить нельзя, на работе постоянно приходится думать, так я произвожу осеннюю вспашку.

– Он так тебе всё и говорил?

– Я сам обалдел! Буквально чувствую, сейчас из меня полупроводники от удивления посыпятся.

– А он правда не… выпивши был?

– Полный ноль! И спрашивает: ты с моей дочерью знаком? Я хладнокровно отвечаю: так, говорю, почти нет… Понятно, говорит. И роет, как я не знаю кто… Слушай, Стел, ты что всё-таки с ним сделала такое?

Нехотя она стала ему рассказывать. И чуяла наперёд: ничего хорошего из её рассказа не выйдет. Получилось как-то вяло: пришёл, починил форточку… Лёня её слушал добросовестно. И недоуменно. С небрежным удивлением мотнул головой:

– Какие они всё-таки нервные…

– Они добрые, дурак! – закричала вдруг Стелла. – А ты счётно-решающее устройство, если так говоришь!

И поняла: зря кричит. Это ведь её родители, не Ленины. И это она штуки выделывает. А Лёня – что с него взять?

И замолчала, устыдившись.

– Счётно-решающее? – Лёня стоял, глядя на неё. Он так и не сел почему-то. – А я хотел сказать, что влюбился в тебя…

В таких разговорах, как утверждают многие, особенно правдивым быть не стоит. Но Стелла забыла это золотое правило:

– Лёнь, ты ведь хочешь, чтобы я тебе честно сказала? Я, Лёнь, в тебя не влюблюсь… Лёнь…

Лёня подождал, пока в тоннель прокатится поезд. Потом сказал, глаза его были обиженные и спокойные:

– Ты ведь из-за Машки? Раз она в меня влюбилась, ты сразу задний ход?

– А никакого «переднего хода» не было!

– Да? А когда мы на даче познакомились!

Во дурак! Объясняется в любви, а сам как будто ведёт следствие.

– Тебе приснилось, мальчик!

– Ну и тем лучше! Только запомни: я в неё никогда не влюблюсь! – И добавил явно вычитанную фразу: – Мне кажется, она простовата.

Злость прихлынула к ней… Нервы, что ли, расшатались?

– Это ты простоват! Да я за неё отдам сто тысяч таких, как ты, понял?

– Ста тысяч таких, как я, нету, – сказал он тихо. – Таких, как я, и двух нету. Люди – это штучное производство, запомнила? Просто ты меня отдашь за Машку, – теперь он вдруг сел с нею рядом, как будто у них пошла полная любовь. – Вы… что вам толковать – простые девчонки. Вы же меня в упор… не понимаете.

Стелла собиралась фыркнуть. Он махнул рукой:

– Я… помолчи… слишком много рассуждаю. Мне литература говорит: «Ты, Нилегин, слишком много рассуждаешь». Ну так я же думаю! А вот, оказывается, это плохо, и с вами, девчонками, надо совсем по-другому. Видишь, опять я рассуждаю! Я, Стелл, буду классным стариком. Ко мне будут приходить, со мной будут советоваться. Я стану образованный до ужаса. А вы будете две старые грымзы с перегорелыми транзисторами! – Он засмеялся. Но совсем не обидно, а грустно. – Пока, Стел!

Он сбежал по лестнице на платформу, быстро сел в поезд. И причём в какой нужно – на Комсомольскую площадь. Ничего не перепутал даже по причине волнения.

Может, и правда быть ему великим стариком?

Странная история

Иногда на неё нападало это – завинтиться в магазинную толпу, прожигая себе путь вопросом: «Что дают?!» Вот и сейчас душа встрепенулась, втянула воздух чего-то неопределённого, но заранее манящего. И среди окружающих слышалось волнение.

– Чего там дают, мужики? – прозвучал сиплый вопрос.

– Во, видал – пиво в банках! – прозвучал сиплый ответ.

Сразу душа её успокоилась, забралась обратно в свою конуру, то есть, извините, в раковину – иначе как-то непочтительно. Никаким пивом ни в каких банках она сроду не интересовалась. Если только Машке принести для смеха…

– А где брали-то?

– Знаешь, который «на ступенечках»…

В Москве, между прочим, любят давать магазинам имена. Тот зовут Поросёнком за когда-то висевший в витрине рисунок, тот именуется «У Клавы», хотя Клаву давно уже перевоспитывают в специально отведённом месте… А бывают и названия попроще, вроде вот этого – «На ступенечках».

Стелла глянула налево, направо. Вот он, искомый объект, во всей своей красе.

Но чего её несло туда? Душа удивлённо высунулась из своей… этой самой – раковины.

А! Её отец интересовался баночным пивом… Ну и что дальше? Зачем туда идти? Тем более сейчас… С этой бесспорной мыслью она вошла в магазин «Вино», который действительно возвышался над землёй посредством трёх ступенек. В голове пронеслось: в случае чего скажу, что я за минералкой!

И тут же она увидела отца.

Он стоял в очереди, уже довольно близко от продавщицы, и читал журнал «Знание – сила». Что это – случайность, интуиция? Теперь говорят, случайностей вообще нет. Хотя раньше говорили: никаких интуиции нет. Вот и решай.

Дыша тяжело, как штангистка, и совсем не замечая этого, она из-за толпы смотрела на отца – она сразу решила не подходить к нему. По крайней мере, сперва – надо разобраться.

Люди брали этого баночного пива буквально по тыще штук, словно надеялись купить его на всю жизнь. Даже хвостовая часть очереди стала гудеть, что, мол, давайте ограниченно! Ну, дело известное.

Стеллин отец купил четыре баночки, и это, надо сказать, понравилось ей. Одну банку отец тут же откупорил и выпил не спеша, почитывая свой журнальчик. Всякий знает, что в магазинах этого делать не полагается. Но отцу никто не сказал ни слова – так независимо и спокойно он себя вёл. Стелла, заворожённая, смотрела на него.

Он был, кстати, совершенно в том же наряде, что и самый первый раз, когда она увидела его в Парке Горького: ни дать ни взять киноартист с международного фестиваля. Только, пожалуй, какой-то невесёлый. А вся его уверенность и шик были… ну как выучка у солдата. Или это лишь казалось Стелле?..

Тут кто-то взял её за рукав.

Ваня! С тревогой и почти со страхом они смотрели друг на друга. И каждый из них подумал о другом: «Что же ты здесь делаешь?»

Но Стелле было куда страшней. Скорее потащила брата в самый угол, во мрак, потому что краем глаза видела, как отец допил свою банку.

Что дальше делать?.. Отец не спеша, но уверенно проталкивался к выходу.

– Ваня! Будешь мне помогать? Надо проследить за одной женщиной.

– За какой женщиной?

– Ну это одна учительница.

– Какая учительница?

– Ну будешь помогать или нет?

Отец ушёл уже довольно далеко. Еле мелькал за прохожими. Хотя Плющиха не так уж и многолюдна.

– Вот, видишь, в динамовском пальто!

Все синие, голубые и фиолетовые оттенки назывались у Вани «динамовские», потому что синий – это главный цвет московского «Динамо», за которое он болел.

Но очень скоро женщина в динамовском пальто пропала в молочной. Стелле ничего не оставалось, как врать дальше… и больше.

– Теперь следи вон за той клетчатой!

– Зачем?

– Затем… Будешь выполнять задание?!

А тут и клетчатой оказалось не по пути.

– Вон она, девчонка! Видишь девчонку в красной шапке?

Ваня ничего не сказал, он ей не верил. Только быстро шёл рядом и заметно было, что волновался.

Отец толкнул дверь знакомого парадного, а красная шапка пошла дальше. Ваня лишь посмотрел на сестру и остановился рядом с нею у глухой стены громадного здания Библиотеки Ленина. Это, кажется, было книгохранилище. Говорят, здесь лежат целые миллионы книг. А посмотреть, так уместятся и миллиарды – дом, который занимает всю улицу. И высотой до сентябрьских облаков. Неуютно стоять рядом с таким великаном. Да ещё начинался дождь.

– Вань, ты вон там подожди, под навесиком. А мне надо позвонить… хорошо?

Про ту шапку уж не было и речи. Ваня, ничего не сказав, пошёл под навес. Он был не то удивлён, не то испуган её суетой.

Стелла вошла в подъезд. И так смело! А ведь отец ещё мог там стоять, дожидаться лифта. Но ни лифта, ни отца уже не было.

Что ей? Что она хочет? Нажала на вызов. И не стала ждать, пошла, как не раз ходила с отцом – заговорятся и шагают… Но зато с отдыхом: на площадке у окна между четвёртым и пятым этажом. Сейчас она нарочно не остановилась там, поднялась до следующего окна. Встала на цыпочки, оперлась о подоконник. Внизу узкой пропастью видна была та самая улица, где под навесом она оставила Ваню. Но стоял там Ванька или нет, она не могла увидеть.

Если она человек, то сейчас же обязана пойти вниз, к брошенному братишке… Хотя он ведь сам увязался. Разве не так?

Ещё полтора этажа, и будет дверь той квартиры.

Вдруг где-то там, именно на той площадке, щёлкнул замок, послышались шаги. Так щёлкают только английские замки. В отцовой двери тоже английский. И Стелла поняла, кого она увидит через несколько секунд. Ту женщину лесную. Даже вся прижалась к стене… Кто же теперь пришелец?.. Из окна шло так много серого сырого света, что Стелле никак было не спрятаться!

Но от кого она прячется? И зачем пришла сюда незванно? Отец сказал: уезжаю. А сам остался. Чтобы больше не встречаться с ней – чего ж ещё!

Оказалась правильной его песенка: «… а дочка папу никогда!»

Ей стало обидно, тяжело, хотелось наверх. Шаги приближались. И, не выдержав, Стелла бросилась им навстречу. Готовая расплакаться, закричать…

Это была абсолютно незнакомая женщина. Полная, с большими синими глазами.

На площадке седьмого этажа Стелла вырвала из кармана кольцо с ключами. А на нём всё ещё висел аккуратный жёлтый ключ от этой двери… золотой ключик… Она расстегнула застёжку, схватила ключ, бросила его к двери.

Ключ лишь раз брякнул о каменный пол – так жалобно – и тут же умолк. Как в воду: плик! Тишина.

Но Стелла, ничуть не задумавшись об этой странной мелочи, бросилась вниз. Обогнала толстую. Летела – что упади о каменные ступени, лучше не думать! Распахнула парадную дверь… Хорошо, что на этой улице машины редки.

– Ваня?!

Братишка побежал к ней, и они столкнулись, встретились на самой середине мостовой. Ваня понял, что она хотела спросить, и сказал… ответил:

– Я тебя не брошу, не бойся!

Так взросло, что Стелла заплакала. Надо было бы и ей поклясться, что она тоже его никогда не бросит. Не посмела. Чтобы и на малость не рассекречивать своей тайны.

Сердечное приглашение в баню

Она ждала, что Ваня спросит про эту странную историю. Да и самой ей следовало бы узнать, зачем брат оказался в винном магазине. Оба молчали, шли, держась за руки, как уж давно не ходили.

Вошли во двор, руки, естественно, попрятав в карманы. Здесь Ваню моментально окликнули. «Я в футбол», – кинул он сестре. Вот и конец делу… до поры, до времени.

Нет, не конец, а новое начало. В парадном, на тёплой батарее, её поджидала Машка. Спросила слишком невинно:

– По магазинам ходила?

– Ага, Маш, по магазинам, – душа не лежала рассказывать.

– Ну и много чего достала?

Тут они обе посмотрели в Стеллину сумку, потом друг на друга.

– Я так и знала, что у тебя сумка будет пустая!

А горького ехидства в голосе прямо-таки полны реки. Тогда и Стелла поняла, о чём это Машка так проницательно «догадывается» – о Лёне. Работает у тебя, милая, чутьё, только с опозданием ровно на сорок восемь часов. Они вошли в квартиру, но стояли, не сняв пальто.

И зачем Стелла прошлый раз не призналась? Вот дура… Не дура! А потому что Машку пожалела. Теперь из-за собственной жалости должна извиваться, как червяк, извираться.

– Маш, ну ты что?.. Я виделась с одной девочкой – ты не знаешь.

– Или с мальчиком?!

– Маш! Да не нужен мне твой мальчик сто лет!

– Или нужен?!

– Маш, ну я тебе слово даю!

– Оставь себе, пригодится…

Нет, без правды, видно, никак не обойтись!

– Я, Машк, случайно встретилась с твоим Лёней…

– Не надо, Романова: «с твоим», «с моим»…

– Два дня назад! О чём был разговор – поезжай к нему и спроси.

– А ты пока его предупредишь, да?

Ну это уж она совсем задурилась!

– Ты, Кунаева, уроки сделала? – И когда Машка, естественно, опешила от такого вопроса, Стелла выкрикнула прямо ей в лицо: – Ну вот и поезжай к нему, проветрись!

– Не собиралась и не собираюсь!

– А тогда закрой сифон! Потому что потом передо мной извиняться будешь.

– Перед такими, как ты?!. – закричала Машка, но вовремя сдержалась. Как и у всех людей, которые немало хлебнули на своём веку, было у Маши великое умение – вовремя замолчать. Это короли да королевы известны своей тупой гордостью. Чуть чего, они: отлично, объявляю вам войну!

– Ладно, Романова. Ты, говорят, ещё уроки не делала? Поделай. Там задачи хорошие – успокаивает.

– А ты прогуляйся, Кучаева. Свежий воздух – цвет лица. Всего сорок минут на поезде. Улица Речная, дом не знаю какой, самый последний у реки. Собак нету…

Машка посмотрела на неё и засмеялась:

– Небось думаешь, таким, как я, собак вообще бояться нечего, а?

– Иди ты, Машк, в баню!

Тут они расстались. Маша энергично застегнула болоньевую куртку и ушла. А Стелла осталась сидеть в прихожей. Было ей и тревожно, и смешно, и досадно.

«Какая ты глупая!»

В тот же день она подверглась и ещё одному артиллерийскому налёту. Вечером Нина обнаружила, что в доме нет хлеба.

Стелла, которая чахла над обещанными Машкой «хорошими задачами», отвечала невнятно. И тогда Нина, бог знает как истолковав её мычание, пустила первый снаряд, который сразу взрыл землю рядом со штабным блиндажом:

– Подожди. Так что ты покупала? Деньги все целы…

– Ну я пошла и встретила там одну девочку.

Тогда Нина с выражением лица, очень похожим на то, какое было у Машки, закрыла дверь в большую комнату, где Ванька торчал перед телевизором. Строго спросила:

– Зачем ты встречаешься с Георгием?

– Не встречалась я с твоим Георгием!

– Пойми: это никому ничего не даст.

– Позвони ему да спроси!

– Ну… мне он говорит одно, тебе, видимо, другое… – и щемящая надежда и отчаяние горели, боролись в ней. – Я не собираюсь проникать в ваши тайны… Но чего он ещё добивается? Ты можешь мне сказать? Что он тебе говорит? Я ведь, Стрелка, в трудном положении. Но ты взрослая, должна понять!

Стелле самое время было наврать, что, мол, да, Гора со мной встречается и говорит, что он жить без тебя… Но ведь язык не повернётся так врать, даже во имя светлого будущего всей их семьи.

Совсем ничего не надо отвечать! Сиди и молчи. Ты же «дети». Нина посмотрела на неё, улыбнулась с таким страданием:

– Господи, правда! Что я тебя впутываю?..

Ниночка, бедная. Кто кого впутывает, ещё неизвестно!

– А тебе обязательно с ним разводиться?

И про себя добавила: Гора – чем он плохой? Он же всем хороший. Ну, не такой красивый, как отец, – сама же выходила! Его, если поздно, привозят домой на «Волге». Не всегда, но несколько раз бывало…

– Какой вопрос ты детский задала! – улыбнулась мать.

А про себя: «Какая ты ещё глупая, Стрелка!»

А Стелла, глядя на мать, вспоминая о Горе, подумала: «Какая ты глупая, Ниночка!»

Говорить не принято, но до чего же это обычное состояние людей – смотреть друг на друга то с добротой, то не очень с добротой и думать: «Эх, до чего же ты глупый…»

Их обоих выручил телефон. Это звонила Машка и в исключительно первомайском настроении:

– Привет, Романова! К твоему сведению, дом номер тридцать один – чёртова дюжина вверх ногами! Хочешь, извинения попрошу!

– Давай проси…

– Ну ты веришь, что я ездила?.. Представь себе! Я, Романова, знаешь чего боялась? Я боялась, ты в него влюбишься, а меня побоку… – она посопела в трубку. – У меня, Романова, всё так хорошо! – Потом сказала шёпотом: – Я вообще сюда приезжать не хотела. Но из-за мамы, конечно, приехала! Я тебе, наверно, сейчас чушь порю, но я за него, Романова, наверно, замуж выйду! Года через три-четыре!

– Ты что, Маш? В девятом классе?!

– А я, может, работать пойду. А школа – вечерняя сойдёт. Не всё ли равно!

– Зачем тебе замуж-то? Дружи, если хочешь, и всё…

– Ты глупая, Романова?! – Машка засмеялась как-то до того весело и беззастенчиво. – Ну ладно. Я тебя целую!

Она сидела, хмуря лоб. Да нет, не влюбилась она в этого Лёню. Но убивала бессовестность его поведения!

Она вошла в свою комнату, раскрыла форточку. Лился московский холодный воздух, слышался шум дождя.

Бессовестность… Сперва: давай встретимся в музее. А стоило Машке приехать… Да разве люди так поступают?

Сильнее пахнуло из форточки – это в двери, будто сама собой, появилась узкая щель. И в неё тихо проник Ванька. Ну и хорошо, пусть: не думать про всякую гадость. И, сразу став строгой сестрой, спросила:

– Ты что всё-таки делал в том магазине?!

– Сама говорит: «За хлебом», а сама идёт туда, – тихо проворчал Ваня… Так он, выходит…

– Ты зачем за мной следишь?!

– Я за тобой вбежал. Смотрю, а ты стоишь. Я туда смотрел-смотрел, куда ты смотрела. А там никого нет.

– Вань, погоди. Ты зачем следил?

Брат залез к ней на диван:

– Давай ему письмо напишем… Я уже написал. А потом порвал.

Сорок пять минут

Иногда в суровой пустыне школьных дней возникает такой оазис, называется учебное кино. Сидишь, кругом приятная полутемнота, запоминать ничего не надо – это всё не для программы (то есть спрашивать не будут), а чтоб ты умней была. Сиди да смотри, да с Машкой разговаривай.

– Слышь, Романова! А ты, правда, где вчера была?

«Я тебе этого, Машка, не буду говорить. Мой отец, Маш, никого не касается, а только, Маш, меня».

– Ты влюбилась, Романова! Могу спорить! Ну ты же всё равно расскажешь. Ты, Романова, думаешь, ты такая скрытная! А ты, Романова, проще ребёнка. И я, Романова, тебя за это очень люблю!

«Я, Машка, правда влюбилась. Только в собственного отца. Глупо рассказывать… я и не рассказываю! Я как его увидела, чуть от разрыва сердца не умерла. Меня только Ваня спас, понимаешь, что мне приходилось скрываться».

– Промокла вчера, как водолаз. А даже не кашляю, видала! Вот что значит! Он мне чем нравится, Стел… Заметила? Он на наших совершенно не похож, из класса. Он похож на моих, из детдома. Там знаешь какие ребята? Его на пожар забрось – он сразу пожарным будет. А в лесу он сразу грибы найдёт, у него спички за подкладкой припрятаны. Понятно? Да он в любом космосе не пропадёт… Самостоятельные! И Лёня такой же!

«Я, Маш, по лестнице бегу… Ну зачем он мне наврал? На него не похоже! Я уж быстрей поверю, что он шпион и от кого-то скрывается, чем… Не, Маш, я в это совершенно не верю. Как, Маш, я совершенно не верю, что Лёня тебя любит…»

– Ну и вот, Стел. Он спрашивает: ты чего приехала? А я говорю: мне Романова сказала, что тебе надо со мной законтачить. А он говорит: а если б тебе Романова ещё чего-нибудь сказала? А я говорю: смотря чего, а то могла бы и не поверить… А в это, он спрашивает, поверила? А я говорю: решила проверить!

«И я, Маш, не знаю, что мне вообще делать. К Лёне у меня презрение, с отцом – до будущего года, Нина от меня в расстройстве, Гора от меня в ужасе. И ты, Машка, со мной расстанешься, когда увидишь, что Лёня твой на самом деле Лёня мой, хотя мне этого совсем не надо. Но я же не могу, Маш, быть с одним Ваней. Это же, Маш, просто разбегайся и прыгай с высокой вышки в бассейн, а потом проси, чтоб туда воды налили!.. Понимаешь?»

– Мы и по лесу ходили, и по вашему посёлку. Я сейчас, Стел, даже вспомнить не могу, я такая переполненная, как воздушный шар: меня тронь, я лопну. А потом к ним пришли. Очень скромно, между прочим: картошка с грибами и чай с сахаром. Молока – залейся. Но я же молоко не пью…

«И вот я думаю, Маш: зачем мне это всё надо? Что я, не могла, как люди?.. С Лёней чем плохо? Пусть звонит. С Ниной душа в душу жить? Запросто. Из Горы верёвки вить за его поведение – ещё проще. С отца из Якутии разные песцовые шапочки тянуть… можно ведь было бы, скажи? И с тобой бы… Я бы всю жизнь продружила… Но я всё чего-то добиваюсь… Ты можешь мне чего-нибудь объяснить, Маш!»

– И я там видала твоего отца… это… Георгия Георгиевича! Я бы ни за что не догадалась, Стел. А мне Лёня показал. Сидят с его отцом и в шахматы. По стакану молока грохнут и дальше… Я – умираю!

– А он какой, Маш? Он плохо выглядит?

Тут Маша посмотрела на неё, как на чудо чудное:

– Романова! Ты первое слово за весь урок сказала! Я говорю-говорю… думаю: то ли уснула, то ли кино смотришь. Нормально вроде выглядит, – нахмурила лоб, – я же его раньше-то не видала. Курит, как лошадь.

– Это всегда, – Стелла махнула рукой, потом сказала шёпотом: – Маш, а может, не надо? Чего ж мы его мучаем-мучаем…

– Ведь ты же сама говоришь – он мучается. А если мы перестанем, значит, зря его мучали. Как собаку на опытах. И потом… это… ты чего ж про Ваню совсем не думаешь?

– Ну, из-за одного Вани…

– Почему из-за одного? А из-за тебя?! Видишь, уже двое.

– Да нельзя людей насильно сгонять.

– Они, наоборот, потом тебе спасибо скажут… Они же сами не понимают!

– Ну правильно! Они не понимают, а мы с тобой и с Лёней всё понимаем!