Текст книги "Человеческое, слишком человеческое (СИ)"

Автор книги: Сергей Дормиенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Я что, изголодался настолько по общению? Да плевал я на него. Вижу в ней девушку? Хм. Это, возможно, проблема. Поставим пока тут галочку. Схожу с ума? Ага, вот тут жирнющая галочка, наведем ее даже. Довольная паранойя смотрела на меня из своей конуры и радостно скалилась – сегодня ее день. Легкое движение искусственной девичьей ножки – и ликвидатор превращается в фанатика Ев.

«Хрен там, – скрипнул я зубами. – Любую другую тварь из расстрельного списка я устраню без колебаний…»

Окончание мысли мне совсем не понравилось. Застонав, я осел на кровать и раскинул руки. «Просто она, выходит, особенная», – вот что я подумал. Особенный синтетик, с ума сойти. Да, она другая, не такая, абсолютно мне не понятная – но особенная? Не слишком ли?

Разберемся, пообещал я себе. Обязательно разберемся, я ведь и трети всего не знаю о ней, а уже есть весьма некрасивые вещи. Игрушка моего отца, она едва не завалила мое первое же задание, на ее руках – кровь человека. Это прекрасные данные для начала сочувствия синтетику, не так ли?

«Люди бегут с Земли туда», – вспомнил я. Она не видела звезд, но очень четко выразила самое сокровенное желание человечества: убежать. И раз уж мне выпала нечеловеческая ситуация, то поведу я себя тоже не по-человечески. Не стану убегать от проблемы, а разберусь в ней. Особенная Ева? Да прекрасно же! Больше шансов таки узнать что-то. Стану анализировать ее, выясню, что произошло.

В ванной что-то упало, зашипела и тут же стихла вода, и я невольно поднялся, настороженно прислушался, открыл было рот и рухнул назад. «Анализировать? По-моему, кто-то кого-то дурит».

– Эй, ты там как? – крикнул я, и если одна часть меня одобряла грубоватость тона, то другая лишь обреченно согласилась с тем, что я побеспокоился о синтетике. А третья часть – самая отчаянная – и впрямь хотела знать, все ли в порядке с ней. Оно, конечно, понятно, что это сорвалась та полочка, и Ева просто не успела поймать все флаконы, но все же…

«Буду гореть в аду», – решил я, встал и принялся собирать разбросанные по столу диски.

Глава 6

– …И последнее.

Я заштриховывал у себя в блокноте рожицу, которая уже обросла завитками и какими-то словно бы арабесками. Шкиц мне решительно нравился, в отличие от оперативки, которая была скучна и глупа. Хуже всего то, что абсурдность утренних посиделок зевающих ликвидаторов понимала и сама капитан: отбывающая повинность Кацураги была вдвойне суровее. Все эти техники безопасности, ориентировки на новые имплантаты, сообщения о реакции муниципалитета, иски, обращения.

– …Любую информацию о побеге с «Саббебарааха» отныне вы передаете старшему лейтенанту Икари. Подчеркиваю, любую.

Я поднял глаза над краем планшета, осмотрел помещение – и выглядел, подозреваю, не слишком умно. Впрочем, взгляды коллег тоже впечатляли, хотя вот это как раз ни разу не странно: им только что приказали считать меня самым крутым, а мой заработок ставить выше собственного. Это, конечно, здорово – парни не станут мне стрелять в спину, но… Не нравится мне эта тишина.

– Я, разумеется, понимаю, капитан, – сказал, наконец, Макото, – что это дело Икари, и все такое, но делиться наводками…

Самое забавное, что этот невзрачный очкарик первый с готовностью сдаст мне все, что надо – слишком уж он верит в силу приказа, что он такой правильный в блэйд раннерах делает – не представляю. Однако, даже ему любопытны мотивы, и я его очень, очень понимаю.

Кацураги облокотилась на спинку кресла и скрестила руки на груди, а ее мимолетный взгляд в моем направлении имел какой-то странный смысл – и я сейчас этот смысл узнаю.

– Сегодня с утра делу присвоен статус «браво».

А, так это было сочувствие… Зал для брифингов стал мне как-то тесен – я теперь вел дело особой важности. Фактически, круче только один статус, но на Земле таких не присваивают. Я кивнул и украдкой изучил лица соратников по изведению беглецов. Аоба был близок к бесконтрольному течению слюней – вот уже любитель дешевой славы. Макото поглядывал на меня со смесью удивления и одобрения, а остальные, с трудом различимые в густом табачище, просто любовались счастливчиком, которому светили теперь особые полномочия, повышенные премии и огромные объемы писанины да отчетов. Потому как чем выше твой статус, тем больше инстанций тебя имеет.

Внимание, вопрос: выдадут ли мне секретаршу?

– Интересных дел натворили эти Евы, раз им удостоена такая честь, как «браво», – протянул кто-то в сильно задымленном углу. Кажется, Такагаса. – Это еще не секретно?

Разглядывая не прикуренную еще сигарету, капитан закрыла ноутбук и обернулась к скрытому в дыму оперативнику:

– Нет, ничего секретного. Евангелионы, сбежавшие с этой колонии, убили оперативника СКЕ.

Ах ты ж боже ж ты мой… Вот это лихо. Сначала журналиста, теперь СКЕ-шника – кого дальше? Нагрянут в офис к папе? Или – по его наводке – к конкурентам «Ньюронетикс»?

– А кого убили-то, кэп?

Ну, это Винс. Винсу все интересно.

– Убит некто Анно Кобаяси, – сказала Кацураги и встала. – Если возражений нет – все свободны. Икари, за мной.

Мне очень хотелось послушать, что сейчас Винс расскажет парням об этом самом Кобаяси – вон глаза какие круглые у лейтенанта, точно что-то знает об убитом. Однако меня позвало начальство, и кроме того, окажись я сейчас с коллегами наедине, разговор все равно через минуту сведется к плохо скрытому смакованию темы: «Как офигенно мы будем пить за счет Икари». Я такого не люблю. Раз уж один черт придется выставляться, то предпочитаю хотя бы не слушать толстых намеков. И вообще, не люблю я эту компанию, все же не зря блэйд раннеры одиночки по психологическому профилю. Я не виноват, что у парней хватает выдержки терпеть общество друг друга, а у меня – нет.

– Икари, распишись вот здесь.

Ага, это мы пришли уже к Кацураги в кабинет, а передо мной стандартная форма допуска к следующему уровню сертификатов. Ну да, все логично: «браво» – оно и есть «браво», тут всех радостей только пункт 5.16, о повышенных премиальных. Остальное – бюрократическая волокита с общим смыслом «не читай секретных бумажек в вагоне гравибуса».

Я поставил свою подпись и посмотрел на Кацураги. Та кивнула, отобрала у меня планшет и поднесла к уху мобильный.

– Кадзи, зайди.

«Кадзи, Кадзи…» Что-то такое смутно знакомое, где-то я уже слышал о нем. Я вопросительно взглянул на капитана, но та или сделала вид, что не заметила, или и впрямь увлеклась выползшей из факса телегой. Нагло оккупировав кресло, я принялся скучать, раз уж меня так подчеркнуто игнорируют. Плевал я на свое повышение и собственную крутизну. У меня вон беглянка дома живет, а на всех нервов не напасешься.

Воспоминание об Аянами уже привычно увело мысли в другую сторону. Не знаю, что такого позитивного было во вчерашнем выходном, но провел я его бестолково – ничего толком не узнал, изгадил себе настроение только. Того она не знает, этого не помнит, а о том, почему решила меня искать, – вообще отмалчивалась. Я, конечно, понимал, что все дело в той злополучной прощальной фразе, но хотелось бы… Подробностей, что ли. Зато теперь, если бы я захотел, то мог свободно открыть торги секретами «Ньюронетикс». Ева поразительно легко сообщила мне обо всех нарушениях в работе корпорации, и даже – что она помнит себя только на Земле. Это при том, что активировать синтетиков положено только в космосе. Словом, папочкин бизнес мне окончательно разонравился.

Смущающих моментов была тоже куча. Я, к примеру, глубокомысленно отложил на потом прояснение неслужебных отношений моего отца и Аянами. Кажется, даже придумал какой-то тонкий психологический ход, чтобы оправдать это откладывание. А еще я освежил опыт некоторых прелестей сосуществования с девушкой. Вообще, дико увлекательно, особенно учитывая тот факт, что она не человек.

Но именно ее схожесть с человеком меня убивала.

– Можно?

Я убедился, что у меня нейтральное выражение лица, и обернулся к посетителю. Который оказался тем скользким хлыщом, что покидал кабинет Кацураги аккурат в день моего возвращения на службу. Вот оно как, подумал я, вставая.

– Будем официально знакомы? – сказал давешний хам, улыбаясь. – Редзи Кадзи, глава тактического отдела СКЕ.

Выглядел он так же неопрятно, как и при прошлой нашей встрече, и снова был небрит. Однако его рукопожатие неожиданно оказалось приятным – без этого лишнего давления, сухое и горячее, и я сразу поправил свое к нему отношение. Есть у меня такой фетиш: если человек в наше пропащее время умеет жать руку, то он правильный человек, вопреки всем прочим впечатлениям. И обратное следствие тоже верно, кстати.

– Старший лейтенант Синдзи Икари, – сказал я. Кадзи с любопытством поблуждал взглядом по моему лицу, сделал приветливую мину и с каким-то удовлетворением кивнул сам себе.

– Усаживайтесь, – сказала капитан, и я не преминул отметить, что в голосе женщины прорезалась странная ворчливость. Словно наша стальная Кацураги пыталась показать, что, мол, только правила приличия заставляют ее быть вежливой. Отметим это, отметим и проанализируем на досуге, решил я, садясь.

– Значит, от блэйд раннеров это все ведешь ты, – сказал Кадзи, ерзая в кресле с высокой спинкой. – Ну, я рад. Мне всегда нравилось твое досье. Скажи, классно ведь выглядела Мисато, когда ты ей гасил бычок об погоны?

Я невольно хмыкнул и тут же поймал бешеный взгляд капитана. Самое забавное, что внешне Кацураги осталась хладнокровной.

– Потом обсудите, – сказала она ледяным тоном. – К делу.

– Слушаюсь, – сказал Кадзи и шутовски дернул головой. Улыбочку он, похоже, лет десять назад как пришил к физиономии, так и не отпорол до сих пор, однако глаза у него были правильные, и взгляд, соответственно, тоже. Я заметил это и подобрался: человек с таким взглядом не может не сообщить серьезные вещи. А что паясничает – так у всех свои причуды.

– Так, с чего начать? – начальник тактического отдела СКЕ потрогал пальцем висок и посмотрел на меня в упор. – Видишь ли, Икари, ты уже ведь понял, что побег Ев – это не случайность?

– Я ему намекнула, – сказала Кацураги. – Он парень неглупый.

– Зная твою манеру намекать, скажу, что это попахивает разглашением, – ухмыльнулся Кадзи.

Мне положительно нравится этот тип: он уже второй раз за пару минут с полпинка заводит Кацураги. Определенно, у этой парочки бурное общее прошлое.

– Так вот. Смотри, побег – побегом, но очень уж неслучайные люди гибнут. Троих убитых объединяет интерес к очень опасному вопросу…

Я нахмурился и поднял руку:

– Троих? Миямото, Кобаяси и?..

– Козо Фуюцки.

Вот тут я просто-напросто обалдел.

– Тот самый?

– Да, научный руководитель Гендо Икари. Твоего отца, – зачем-то уточнил Кадзи. – Строго говоря, он как раз первый из убитых.

Напоминание об отце с явным подтекстом: «смотри, не забудь, что ты его сыночек» – меня слегка покоробило, но детские обиды – потом. Фуюцки я даже припоминаю по детским впечатлениям: такой добрый рослый тип, уже тогда старый был. Из всех гостей отца только он и умел улыбаться. С ума сойти, а ведь я, оказывается, помню, как папочка был предупредителен с ним, чуть ли не под ручку водил.

– Фуюцки был главой научного отдела базы, его убили сразу же.

– И что тут такого? – поинтересовался я. – Массовый побег всегда представляет собой резню.

– Ага. Шестьдесят три или шестьдесят четыре человека, – беззаботно сказал Кадзи. – Не помню, выжил ли тот, которого выкинули с вышки…

Я скушал эти мизантропические интонации и снова прервал его:

– Тем более. Что заставляет вас думать, что он не попал под горячую руку?

– Обстоятельства. Они гнали его на гравикаре чуть ли не десять километров, рискуя вообще никуда не убежать с планеты.

Гм. Это становилось и впрямь забавно. Осталось только услышать, в чем провинился улыбчивый старик. Вполне, конечно, возможно, что вся его вина – это работа с моим отцом, но чтобы тот решился убить своего учителя… Или такое может быть?

– Видишь ли, Синдзи-кун, эти трое интересовались, по данным СКЕ, вопросом сговора корпораций.

– Сговора?

– Да, – мрачно сказала Кацураги. – После инцидента с «Сатихо» появились тревожные знаки. В ООН просочилась информация, что индусы были лишь частью схемы.

Я перевел взгляд снова на Кадзи, а тот лишь кивнул и продолжил:

– Мисато-сан права. Столько лет прошло, а мы все довольствуемся теми слухами. Официально все игроки на рынке синтетиков грызут друг другу горло, но…

Кадзи полез в карман, выудил сигарету и поднес ее ко рту. Его взгляд блуждал рассеяно по моему лицу, а сам тактик по-фронтовому продул табак и, только прикурив, продолжил:

– Там много тонкостей, не буду пока тебя утомлять. Скажу лишь, что наши аналитики смогли за десять лет точно установить, что вся торговля Евангелионами – это хорошо управляемый бизнес, а не банка с пауками. Понимаешь, что это означает?

Мне, конечно, льстило, что Кадзи так высоко оценивал мои мозги, но вопросы бизнеса – это не мое. Мутное это дело. Я, естественно, был в курсе, что монопольные сговоры вроде как наказуемы, тем более в стратегических отраслях…

– Какая-то крупная теневая схема? – наобум предположил я.

– Именно, – сказал Кадзи и ткнул сигаретой в моем направлении, так что я окончательно убедился, что он курил без фильтра. Не знал, что такие монстры выпускаются вообще.

– Не пудри ему мозги, Редзи, – сказала Кацураги неприятным тоном и, навалившись на стол всем своим четвертым размером, наставительно произнесла:

– Ничего точного ни у кого нет, даже не слишком ясно, экономика тут замешана, или что-то еще.

– Это да, – признал Кадзи. – Если бы дело было только в деньгах, кто-то бы рано или поздно слил информацию – очень уж широкие круги привлекаются. Подозреваем, даже среднее звено корпораций не представляет, что они работают на одну шайку.

Начиналась какая-то высшая политэкономия и теория корпорации, которых я никогда не понимал. С трудом представляю, как со стороны можно проанализировать финансового колосса. Мне этот процесс вообще чем-то вроде магии кажется: тот, кто сумеет понять и осмыслить все эти жилы из миллиардов, сразу же становится во главе конторы, а все эти аналитики да эксперты – просто маги-неудачники.

– Ясно. Сговор – значит, сговор, – сказал я, видя, что Кадзи и Кацураги хотят какой-то реакции. – Как это должно повлиять на мою работу? Вы же не думаете, что Евам дали какую-то информацию о темных делишках в верхах?

– Конечно, нет, – сказал Кадзи, и я понял, что сказал какую-то ерунду и вообще, от меня ждали страшно умных выводов. – Но пребывание этих Ев на Земле в таком свете приобретает определенный смысл.

– Он всегда есть, – сказал я упрямо. Я, простите, книжки читал и мотивацию своей дичи, в общем-то, знаю. – Кто-то хочет продлить срок функционирования, кто-то бежит от работы, у кого-то мозги сорвало.

– Бесспорно. Только мотивация-то другая совсем.

– И что? Если они просто совершенные наемные убийцы – то определите, кого еще могут убить, и заприте в бункер. Это дело полиции. Мое дело – чтобы эти Евы исчезли.

Мне стремительно надоедало это все. Мало того, что новое поколение даже подыхать, как надо, не хочет, так еще теперь и политика с экономикой. Я хочу быть пешкой при большом пистолете и просто получать свои деньги. Ну будут эти теневые дяди, сговорившись, лупить с ООН три цены за свою продукцию – что с того? Тройной налог, тройная премия за беглеца.

И кашлял я на геополитику.

– Два крупных игрока, – сказал вдруг Кадзи в пространство. – «Ньюронетикс» и «Гехирн Прогресс Текнологи». Плюс десяток шакалов помельче. И удравший на свободу взвод последней версии Евангелионов, которые убивают знающих граждан.

Как по мне, это были не посылки к какому-то феноменальному озарению, а хрень чистой воды. Посему я терпеливо молчал и от всей души надеялся, что выгляжу при этом не слишком нагло. К тому же, мне хотелось спать: возбуждение, вызванное неожиданными полномочиями, уже схлынуло.

– Понятно, – протянула Кацураги. – Тогда поступим проще. Смотри. Есть гипотетический сговор, есть синтетические киллеры. Ты на этих киллеров охотишься.

Ну, это ясно – мне расширенные полномочия для того и дали, за это и повышенную премию получу.

– Хотите сказать, что мне не дадут на них охотиться? – уточнил я на всякий случай. – Какой-нибудь несчастный случай?

– Ну, это само собой, хотя наглеть они не станут, – сказал Кадзи, изучая потолок. – Ты теперь в очень крупной игре. Но подумай вот о чем: Фуюцки руками синтетиков убили в колонии, тут все вроде чисто. А вот зачем рисковать и устраивать побег Евам, если можно на Земле нанять ничего не подозревающих исполнителей и тихо застрелить всех нужных – то есть, ненужных – фигурантов?

Да, тупею. Не иначе как от избытка впечатлений я увлекся собственной, блэйд-раннерской, значимостью и совсем упустил из виду простой факт: Евангелионы являлись излишеством в выстроенной схеме. Правда, тут есть один нюанс – а существует ли схема? Потому как если она существует, то…

– Скажите, Кадзи-сан, вы предполагаете, что устранение неугодных – это только часть задания?

– Вроде того. Извини, как ты понимаешь, подробностей не знаю. Как раз на твою помощь и уповаю.

– Кого еще могут убрать?

– Меня. Кацураги. Еще около тысячи человек. Теперь и тебя тоже.

«Неслабо так», – решил я, пытаясь понять, шутит ли небритый тактик. Тот спокойно курил и всем видом демонстрировал, что ждет от меня дальнейших милых глупостей.

– Тут какой-то подвох еще, – сказал я, мысленно пририсовывая себе маску идиота. – Они же не рвутся убивать всех…

– Естественно, старлей, – Кацураги потерла глаза обеими руками, нажала на отбой ожившего видеофона и снова посмотрела на меня. – У всех жертв разный уровень допуска, разные кусочки мозаики. И понять, что же именно такого особенного они знали – не выйдет.

Итак, резюмируем: во-первых, я попал в большую, скажем пока мягко, игру. Во-вторых, я охочусь не за беглецами, а – теперь уже точно – за киллерами, и это в корне меняет тактику моей работы. Вдобавок, придется постоянно делать поправку на пока еще неясный фактор – то ли они учатся адаптироваться, то ли их «ведут» и испытывают, то ли еще что. В-третьих, мне надо форсировать общение с Аянами – надо понять возможности мышления «ноль-ноль». В-четвертых, можно забыть об обращениях за помощью в центры по разработке Ев: по критическим пунктам мне сольют, в лучшем случае, полуправду.

Я поднял глаза и увидел одобрение на лицах начальства. Не иначе, очень уж выразительно у меня на физиономии отразился мыслительный процесс. Впрочем, выводами я сам доволен, так что – плевать.

– Прошу прощения, это все? – спросил я. Не то чтобы руки чесались взяться за дело, но интерес появился, и даже пошли кое-какие дельные идеи, с чего начать. Вот, например…

– Нет. Еще ты получаешь напарника.

Я посмотрел на Кацураги, ожидая продолжения в духе «ха-ха, попался, попался».

– С чего это вдруг? – полюбопытствовал я, поняв, что ничего подобного не дождусь. – Я получу в два раз больше денег, чтобы потом их делить на двоих? Обижаете.

– Вы оба получите двойное вознаграждение, – сказал Кадзи, улыбаясь. – Руководство СКЕ, конечно, не в восторге, но я их убедил. А вообще, приятно, что вы отреагировали одинаково. Сработаетесь.

Это кто еще мог отреагировать так же, как и я? Такагаса, что ли? И что именно значит – как я? Ведь собственно деньги – вопрос второй, и Кадзи с Кацураги вряд ли восприняли это мое заявление всерьез. Значит, моему напарнику тоже не хочется быть напарником, и он тоже просто прикрылся меркантильщиной. Забавно.

– Держи досье, – сказала Кацураги и щелкнула по клавишам своего компьютера, на что у меня в кармане тут же отозвался мобильник, принимая входящую передачу. – И проваливай в стратопорт.

– Еще и встречать? – ядовито спросил я. – А эту командировку мне оплатят?

– Ты жадный паразит, Икари, – сказала капитан, а Кадзи только захохотал. – Как-никак, гость нашей страны. Уж прояви вежливость – вам еще работать вместе.

– Понял, – сказал я. – Номера забронировали? Или мне этим тоже заняться?

– Все уже сделано, файлы изучишь по пути, – Кацураги махнула мне рукой, дескать, выметайся. – И смотри, чтобы без инцидентов. Да, кстати, если что, то от вахт и дежурств ты теперь официально освобожден. Можешь идти.

Это называется: «подсластила пилюлю». Ладно, мы не гордые. А если разобраться, то очень даже довольные. Я поклонился Кадзи, капитану и вышел, на ходу вытаскивая из кармана телефон. Любопытно, кто же этот счастливчик, который будет работать со мной.

«Старший лейтенант А. Сорью Лэнгли. Информация „хай-сек“», – прочитал я на экране. Эдакая странная фамилия, вот уже дитя глобализации, подумалось мне, а потом я прокрутил страничку вниз и увидел фото. Во-первых, рыжие волосы. Во-вторых – голубые глаза. В третьих, черт возьми, это девушка! Меня кто-то окликнул, но я шел по коридору, лихорадочно листая послужной список вниз, и что я там хотел найти – не знаю. Наверное, просто был невозможно удивлен: блэйд раннер – и девушка. Такая девушка. Нет, конечно, есть Кацураги, но то Кацураги, а это какая-то рыжая немка с обалденными глазами.

С этой глубокой мыслью я покинул управление.

Уже в ховеркаре я сообразил, что начальство не удосужилось пояснить, зачем нам выписывают столь миловидную тяжелую артиллерию из Европы. В целом, послужной список давал некоторые ответы – за восемь лет ни одного взыскания, сплошь награды и благодарности, а счет устраненных Ев неприятно близок к моему. Ехидную мыслишку о том, что девочка просто кому-то слишком нравится, я отмел напрочь: блэйд раннеры – это не та работа, где можно выслужиться подтянутой попкой и разными неуставными умениями. Я запустил автопилот и принялся копаться в персональном досье уже предметно, так что оповещение о прибытии в стратопорт застало меня уже за некоторыми выводами.

Сирота, наследница немаленького состояния, профессиональная спортсменка (там какие-то заоблачные показатели по бегу и пятиборью) попала в инцидент с участием Ев, – подробностей не указано, – после чего плюнула на все и пошла в ликвидаторы. И еще странный пробел в биографии: год выпал или около того.

Я сунул мобильник в карман, вышел и завертел головой: забитая парковка стратопорта была полностью накрыта низким силовым щитом, а само здание – угрюмый двухэтажный блок на краю огромной посадочной площадки – ярко светилось прожекторами, разгоняющими густую мглу. По щиту расплывались и шипели капли отравленного дождя, приятный женский голос, объявляющий рейсы, звучал еще смазано, а я лавировал неспешно между машинами и думал о новом повороте в своей жизни. Не о рыжей Сорью – что о ней думать, увижу скоро – а именно о повороте. Так всегда бывает, когда смиряешься с тем, что плывешь по течению, что в жизни нет высших предназначений и целей. В таком бесцельном существовании самое интересное – это именно повороты. Хорошо, наверное, быть Евой – четко знаешь, для чего ты существуешь, у тебя есть функционал, есть четкое знание, когда ты умрешь. Это здорово – и это невыносимо скучно. Быть человеком тревожнее: ничего не знаешь, ни к чему не готов, кроме поворота, и когда к тебе придут подводить итоги жизни, ты, наверное, подумаешь что-то вроде: «Как? Это все, да?».

Я махнул значком на входе, поехал эскалатором в приемный терминал, и когда был уже на полпути к нему, объявили посадку машины из Люцерна. Вокруг все было ярким и красивым, светлым от ярких реклам, стратопорт лез в глаза, выпрашивал внимания, как надоедливый невоспитанный ребенок, а еще тут были суетливые толпы людей – пассажиров, встречающих, провожающих, рекламщиков, служащих… Попросту говоря, имелось все, чтобы мне хотелось отсюда сбежать.

Я вывинтился из людского потока, подошел к обзорному окну – и как раз вовремя. Серо-багровое небо над летным полем подсветилось алым, и прожекторы-ориентиры третьей площадки уставились в тучи, намечая гостю траекторию посадки. Там, неслышная за толстенным стеклом, бушевала настоящая буря, становился все громче рев посадочных двигателей. Яркая молния хлестнула тучи – и снова, и снова, но сам стратоплан все не показывался, только его отрыжки сейчас бесновались над щитом, еще пока накрывающим поле. Я когда-то слышал это все – даже сквозь беруши, сквозь наушники. Ливень раскаленными лентами наотмашь хлестал меня по лицу, кожа уже горела, а я бежал, несся по летному полю, а эта тварь отшвырнула заложника и прыгнула, пытаясь ухватиться за опору взлетающего гиганта. Парень катился под струями воды прямо под двигатели, а я видел только узкую спину синтетика, его вытянутые в прыжке руки. Я тогда попал, и хоть заложника сожгло струей ионизированного газа из сопла, я уничтожил Еву – впервые смог заставить себя не спасать человека, а устранить цель. Конечно, психологи мне объяснили, что я предотвратил еще большие жертвы, и я даже им поверил.

– Простите, у нас запрещено курить.

Я обернулся и встретился взглядом с обеспокоенным охранником, посмотрел на свои руки и обнаружил, что левая судорожно сжимает зажигалку, а в правой у меня сигарета.

– Прошу прощения.

Служащий расслабился и отошел, не говоря ни слова, а я бросил взгляд за окно – там остывала воткнутая в поле сигара на трех опорах. Я пропустил и снятие щита, и посадку – впору принимать успокоительное. Вспомнилось, как я вчера ночью рассуждал о слабых разбитых костях, о нежелании жить на пенсии. «Не о том беспокоишься, слабак. Тебя в дурку раньше сдадут».

Однако, самобичевание самобичеванием, а курить очень хочется. Я посмотрел на часы – еще две-три минуты до начала высадки пассажиров – и подошел к киоску неподалеку, где продавали всякую ерунду, крайне нужную в дороге, а также все то, что командированные забывают купить друзьям-родственникам-знакомым-коллегам. Сувениры и магнитики, в смысле. Ни карманный маджонг, ни брелоки меня не интересовали, а вот леденец на палочке пришелся весьма кстати. Я сунул эту пакость в рот, подумал и купил еще один: вообще-то, Сорью должна проходить таможню отдельно и в первую очередь, но кто знает, на сколько это затянется. Я посмотрел на свое отражение в зеркальном полу, погонял между губами палочку вправо-влево и пошел выслеживать цель.

В очереди на особом пропускном терминале Сорью оказалась номером первым – и я почему-то не был этим удивлен. Она помахала какими-то документами перед носом у таможенника и вышла в зал, вертя огненно-рыжей головой. Старший лейтенант Берлинского управления имела расстегнутый тяжелый дождевик, больше напоминающий плащ, красную куртку под ним и что-то вроде дико непрактичного черного мини, а уж ножки… Я убедил себя, что слюну сглатываю из-за приторно-сладкого леденца, и пошел ей навстречу. Сорью, по видимому, меня тоже опознала (надеюсь, ей дали досье с нормальным фото?) и остановилась, ожидая, пока я соизволю пасть ниц к ножкам.

На подходе выяснилось еще несколько деталей: во-первых, девушка была в прескверном расположении духа, во-вторых, она с остервенением грызла леденец – такой же, как и у меня – и несчастная палочка нервно вытанцовывала под вздернутым носиком оперативника. Я невольно улыбнулся, заметил, что голубые глаза зафиксировали мой собственный заменитель сигареты, и так мы и встретились – двое блэйд раннеров, которым курить нельзя, у которых противное настроение и сильные предубеждения против совместной работы.

– Икари Синдзи, Токийское управление.

– Вижу, – Сорью улыбнулась и вытащила изо рта леденец. – Сорью Аска Лэнгли, Берлинское управление.

«Гм. Хороший японский». Девушка слегка раскатывала «р» на немецкий манер, не слишком внятно интонировала, но говорила очень мягко и четко.

– Раз уж мы обменялись этой очевидной чушью, – мило улыбаясь, продолжила она, – то давай знакомиться по-человечески. Меня зовут Аска, и я тут по приглашению СКЕ ООН. Понимаешь, что это означает?

Однако, какой тяжелый характер.

– Понимаю, – сказал я и улыбнулся так же вежливо. – Это означает, что кризис у нас, а не у вас.

– А еще – вы не справляетесь.

С трудом удержавшись от невежливого раздраженного стона, я поклонился. Девушке хочется быть главной – пусть будет. Пока что. Мне, конечно, в корне не нравится такое хамство с первых же слов, но да пребудет в веках старая добрая японская вежливость. Пикироваться посреди зала с красивой коллегой – явный моветон, для этого еще будет много совместной работы. И ей вовсе необязательно сразу узнавать, что я редкостный хам.

Поднял самооценку, нечего сказать.

– Прошу, к выходу – это туда, Сорью-сан.

– «Аска», я же попросила. Тебя, надеюсь, можно называть Синдзи?

– Разумеется.

Чемодан перекочевал ко мне в руку, а Сорью, на ходу застегивая свой полу-дождевик, полу-плащ, пошла вперед. Я двигался слегка позади и слева и размышлял. Интересно, с чего бы это оперативник с таким послужным списком ведет себя, как школьница-хулиганка? Я, конечно, тоже не подарок, но первому встречному стараюсь не дерзить, особенно если нам еще работать вместе. Неужели настолько отличаются культуры? Пока я размышлял о пробелах в своем образовании и прорехах в воспитании Сорью, мы вышли на парковку, где рыжая с наслаждением вышвырнула прилично изгрызенный леденец, полезла в карман и достала сигареты.

– Так, жизнь налаживается, – доверительно сообщила она, изучая тоскливые окрестности стратопорта поверх тлеющей сигареты.

Я, затягиваясь сам дымной отравой, ее мнение разделял, но поддерживать вслух не спешил. Нас обходили спешащие люди, кто-то оборачивался с недовольными минами – мол, чего встали, проход загораживаете. Не знаю, как там Аске, а мне было все равно – я чувствовал себя героем дешевого старенького боевика: у меня есть длинноногая напарница с туманным прошлым и колючим стервозным нравом, страшно засекреченное дело планетарной важности, свой жуткий скелет в шкафу, мрачные перспективы. Хотелось еще хэппи-энд в придачу, но это уж как получится. Приложим, так сказать, все усилия.

Я покосился на слегка оттаявшую немку: у нее есть недотепа-напарник, которому страшно везет (Евы сами на убой лезут), чужая страна, совершенно забойное задание. И вот она стоит вся из себя роскошная, рыжая и красивая, под маревом щита, на котором испаряются капли, прищурившись, курит длинную сигарету и думает… Вот о чем она думает – представить не получилось. Но стояла она здорово. Хоть мы с ней и загораживали людям проход.

– Ну что, Синдзи, идем, что ли?

Аска щелчком отправила бычок в урну, промахнулась, ничуть не расстроилась и обернулась ко мне:

– Где тут твой ховеркар?

– Идем.

К моему изумлению выражать негодования или недовольство моей машиной она не стала, пощелкала бардачком и кивнула, мол, трогай. Я включил ускорители и сделал свечку. Стекло тут же залили потоки дождя, и погода жадно взялась за исстрадавшийся ховеркар, на который так долго смотрела сквозь преграду. Я пристроился в спешащий поток и взял курс на гостиницу, куда поселили Аску. Сорью все больше молчала, глядя по сторонам, и изредка интересовалась особенностями здешних правил движения, – словом, вела себя вполне прилично, а когда я включил едва слышно своего любимого тоскливого Рипдаля, она и вовсе затихла.