Текст книги "Человеческое, слишком человеческое (СИ)"

Автор книги: Сергей Дормиенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Я просто обошел ее и пошел дальше. Вниз.

К огромным раздвижным дверям.

Ничего не напоминает, Веснушка-тян? Полюбуйся, каково это: ты стоишь, тебя держит за горло – нет, не коллега, – просто отчаяние, а твой призрак надежды уходит, и за дверями его ждут. Метафорично выражаясь, естественно: вряд ли меня убьют прямо на выходе из Трибунала. Должно же меня что-то отличать от Аянами.

Аска была офигенна: она не сказала ни слова мне вслед. И слава небесам, приятно, что я ошибся насчет нее, и одиночество убивает не все принципы.

Я очнулся на выходе из какого-то бара, и сразу понял, что скрипкой делу не поможешь.

Покачивая бутылкой, я толкался в людском потоке, понимал, что я в «бездне», но ни черта не соображал, в каком модуле. Забавно, но вопрос, как я сюда попал, совсем меня не беспокоил. Меня беспокоило, что все закончилось, а я по-прежнему жив.

Сегодня я покончил с первым делом из «нашего» прошлого, делом, которое я хотел закончить. Потом я планировал выбить из «Чистоты» все о сговоре. Потом – сделать что-то еще. Да, точно: убить Нагису. Потом – оставить эту планету и улететь вместе с Рей.

В закат. В титры. В хэппи энд.

Надо бы отомстить, с деловитостью пьяного подумал я, поворачивая в переулок. Чтобы все было правильно и по справедливости, чтобы от беловолосого недоноска даже капли LCL не осталось. Чтобы управление горело в аду – в полном составе и в одном котле.

«Ага. Без оружия. Без сертификатов. Без денег. И – почти наверняка – на прицеле. Ну не герой я. Не герой».

Я глотнул немного обжигающей дряни и зевнул: в этой «бездне» с системами фильтрации проблемы, в воздухе явно многовато углекислоты. Даже игольчатый ком поутих, хоть и дышалось от этого не легче.

Говорят, такое можно пережить. Просто пересилить себя, закрыться от мира или наоборот – заняться чем-то. Так переживают смерть самых близких людей, не то что смерть какого-то там синтетика, знакомого без года неделю. Но мне страшно возвращаться домой, потому что я точно знаю: сегодня не поможет музыка, и мне придется лечь спать с мерзким фаршем в груди. «Какое там спать, брат. Ты будешь лежать и молиться, чтобы за тобой поскорее пришли».

Я сразу приметил эту компашку: дорогой ховеркар, быдлячьи курточки. И главное: нет ни единой девицы, парни просто расслабляются, двое явно под «песком», у троих на лицах татуировки. Самое оно, то, что надо. Интересно, если их обозвать пидорами, этого хватит? Или их такое не обидит? Я подходил, на меня уже косились.

Простите, уважаемые коллеги, но свою смерть я предпочитаю выбирать сам. Рей не смогла, она умерла, как любая Ева-беглянка. А я не хочу умирать как плохой и потенциально болтливый, кому-то там неугодный блэйд раннер. Ей-ей, пьяная драка – это в разы круче.

– Здравствуйте, пидоры, – сказал я.

«Может, стоило вены разрезать?» – запоздалая мысль совпала с прозрением: а ведь могут и просто покалечить. Придется, значит, наверняка.

В голове быстро взлетел тонкий писк, что-то надломилось.

Время послушно загустело, и я смотрел, как первый удар черепашьим темпом ползет мне в лицо. Я могу уклониться от этого замаха примерно пятнадцать раз, ударить в ответ – еще семь, а кулак не пройдет и половины пути. Такая вот прикольная алгебра. Но моя задача – просто раззадорить ребят – раззадорить и сделать так, чтобы в этой драке я гарантировано умер.

В «берсерке» мне хватит даже простого удара по грудной клетке.

Спасибо, что ты у меня была, Аянами.

*no signal*

Вот так всю жизнь я и бегаю. От одной проблемы к другой, от одной – к другой. От одной – к другой. От недо-семьи – в академию, из академии – в отношения, из отношений – в работу. И в моей жизни так и остались: и отец, и отношения, и работа, но все это дерьмо приобрело такой налет безысходности, что я так и не понял главного.

Бегал-то я от одиночества.

Собственно, можно уже считать, что добегался.

Рядом сидела Рей – это был какой-то парк или вообще не пойми что. Садик, что ли. Небо было сплошь желтым и светилось словно бы все и сразу, никакого солнца, никакого освещения. «Очередной бред о колонии. О провалившейся идее рая на двоих». Аянами смотрела перед собой, медленно водя рукой в воде. Вон оно как, тут еще и водоем.

Молчала Рей, молчал я. А еще мне совсем не больно.

Рай, понял я. Попадают ли синтетики в рай? Я одернул себя: ты что, идиот? Аянами никуда, кроме рая, попасть не могла, и плевать, синтетик она или нет. Главное, что внутри.

– Не главное.

Я обернулся и понял: нет, это не рай. Тут есть Аска.

– Главное – это ты сам. Если ты видишь бога в Еве, то это твоя личная проблема.

– А мне казалось, что проблема – это когда себя считаешь богом.

– Тогда эта проблема не личная. Тогда это проблема для окружающих.

– Странно. Рей стала для меня всем, но почему-то это напрягло именно окружающих. Не видишь противоречий, Аска?

– Нет.

Мир вокруг менялся, он разваливался на куски, и даже водоем зарос кровавой травой. Пустые стрельчатые арки, желто-оранжевое небо.

Это ад, понял я. Добро пожаловать на встречу с сомнениями. Кто там мечтал о пекле для управления? Ознакомься сам для начала.

– Человек создал Еву, не разобравшись сам с собой.

Я обернулся. Нет, это не ад. Со мной по-прежнему Рей.

– Я не знаю, кто там создал человека – бог или природа, – пожала плечами Аска, – но у этого создателя явно был повод сходить к психиатру. Так что ничего страшного. Может, создавать разум – это признак безумия?

Это великолепно. Это феерично: застыть на границе какой-то хрени с двумя призраками, говорить о вечном и понимать, что это все – в моей голове. Я четко осознаю, что это бред. Я брежу о гребаной этике, это безумие, и нечего тут разводить дебаты о гранях человеческого.

Я понимаю, что вопреки всему-всему: вопреки режущей тоске по Рей, вопреки бандитам, Нагисе и коллегам из управления, вопреки собственным желаниям —

Я снова жив.

*no signal*

Вокруг была подсвеченная снизу оранжевая жидкость. Я висел в ней, и в мареве просматривалась какая-то ерунда – трубки, катетеры, зажимы, манипуляторы. А прямо передо мной за толстым стеклом стояли темные силуэты.

Ничего не болит. Это хорошо, и это главное.

«Я в LCL». Стоило мне оформить эту мысль, как жидкость забурлила, и через секунду волосы налипли мне на лицо: «универсальную кровь» спускали. LCL вязкими струйками стекала с оборудования, с зажимов, которые меня держали, она оплывала по мне, теплая и противная, и хотелось протереть глаза – в них все плыло и колебалось из-за пленки, которую не получалось сморгнуть.

«Я жив».

Потом был душ – горячие плети дезинфицирующего раствора. Потом меня поставили на пол, а потом наконец я выпал куда-то наружу, прямиком в мохнатое большое полотенце.

«Как будто просто из ванной вышел».

– Стоять можете?

Я кивнул. Вроде могу. У голоса не было интонаций, кроме общей вопросительной, не было модуляций и не было пола даже. Я убрал полотенце от лица и осмотрелся. Серый небольшой зал, стеклянная стена, из-за которой я выпал, уползает на место, медоборудование за ней втягивается в потолок. Буднично как-то.

– Назовите себя.

Я обернулся: все же парень, какой-то унылый типчик в бледно-зеленом лабораторном скафандре. Сложный модуль на ухе – лупы какие-то, спектропреобразователи… Это не врач. Это ученый.

– Икари Синдзи, старший лейтенант управления блэйд раннеров, – я скривился: словно бы водопад воспоминаний, целый ледяной ад памяти ухнул прямо на меня. Я кивнул себе и добавил:

– Бывший. Что со мной?

– Одну минуточку.

Врач-ученый просто повернулся и вышел, дверь за ним закрылась, и недвусмысленно загорелся красный огонек на замке. А я так и остался стоять в полотенце посреди тихо гудящего серого зала. «Ну, раз уж пауза…» Больница? Вряд ли. Реанимационные боксы совсем другие. Значит, исследовательский институт.

Я почесал грудь и заглянул под полотенце. Так и есть: длинный шрам, значит, – открытая операция на сердце. Еще что? Какое-то странное ощущение за ухом. Я ощупал голову и обнаружил выбритый пятачок почти на затылке. Имплантат в мозг, значит. Еще один. И где там теперь этот самый мозг помещается – черт его знает. Правда, ничего нового я пока в себе не ощущаю, но это ни разу не показатель.

Вопрос номер N: как долго я здесь пробыл. Трюк с проверкой длины щетины не получился, меня, похоже, побрили. Шрамы тоже ни о чем не говорят. Я сел на пол, подложив как можно больше полотенца под себя. Значит, будем ждать.

И думать.

Аянами. Кацураги. Сорью. Нагиса. Дикое ощущение, что все они остались у меня в прошлом. Где-то там, до этого бака с медтехникой. Мелькнула мысль, что из меня просто вырезали тот самый колючий комок, и я даже хохотнул. Хохотнул – и сам испугался: это был сухой смех, больше похожий на кашель человека с усохшими легкими. Или на смех специала. Или на смех машины. Или…

Дверь моргнула замком и уползла в сторону, впуская внутрь моего отца.

– Сын.

Я медленно встал, пытаясь унять взбрыкнувший пульс. Ну, хоть что-то не меняется.

– Отец.

– Одевайся.

Отдав мне пакет с одеждой, отец отошел к стене и парой касаний вызвал пульт. Одеваясь, я поглядывал на его скупые движения. Гендо Икари был все в том же черном костюме офицера, с которого сорвали погоны. Впрочем, хрен там. Он похож на офицера, который сам швырнул свои погоны начальству.

– Готов? – отец вынул флэшку, задвинул на место пульт и обернулся.

Готов, конечно. Одежда была странной: темно-серой, обтягивающей и очень плотной. А еще она напоминала структурированную ткань – специальную поддевку под броню. Особенно намекала обувь – то ли очень странные носки, то ли какие-то извращенные бальные туфли.

Гендо Икари кивнул и вышел. Дверь осталась открытой.

* * *

– Для начала – о твоем деле. Бывшем деле.

Я запомнил только молчание, лифты и коридоры – а потом сразу, как нарисованный, возник кабинет отца. Тот самый кабинет в самой верхушке пирамиды. «Что ж, по крайней мере, мне не надо спрашивать, где я».

– Сговор производителей Евангелионов называется проект «SEELE». Никакого отношения к коммерции не имеет.

Отец сидел на своем месте, буднично сложив руки на столе, а я все пытался удивиться: вот мне бы сейчас былой раж да былой интерес. Но, видно, не судьба. Почему-то тайны высокого бизнеса, да что там – тайны того, что со мной сделали, меня совсем не гребут.

«Перегорел».

Да, похоже. Так перегорает неонка: сначала мерцает, потом тускнеет. И что-то меня не торопятся менять, черт возьми. Похоже, моего отца устраивает полумрак.

– «SEELE» – это проект поэтапной замены человечества на Евангелионов.

Круто. Мой ночной кошмар, кошмар блэйд раннера Синдзи – и во плоти.

– Взгляни сюда. Это его ключевые этапы.

Листок. Нумерованный список, почему-то отцентрированный для печати. Протезирование – это понятно. Искусственное вынашивание плода – тоже. Это тоже ясно, ни у кого не должно быть подозрений насчет эпидемии бесплодия у красивых и безупречных женщин. О, а вот и Аска: эксперименты по сращиванию человека и синтетика. Внедрение синтетиков в общество.

Все круто, и даже очень страшно – особенно то, как просто это все выглядит на распечатанном на принтере листочке. Непонятно только одно.

– Зачем это все?

Отец изучающе рассматривал меня. Хотелось уточнить, но я просто ждал ответа, честно пытаясь зафиксировать взгляд на кроваво-красных линзах очков.

– Люди обречены, сын. Человек не может жить ни здесь, ни в колониях. Процент новорожденных специалов экспонентно растет по всему человеческому сектору космоса.

Ясно. Значит, статистика и «спаси своих будущих детей – лети осваивать космос» – это все херня. Обидно: старческое брюзжание на кухне, оказывается, куда ближе к правде, чем симпозиумы и выпуски новостей.

– Но генная терапия…

– Отсрочка. Через поколение прогресс мутации только возрастает.

Сейчас надо спросить о причинах. И всего-то. И я узнаю какую-то офигенно страшную и бредовую тайну. О проклятии природы, гневе древних богов или происках пришельцев.

Только не хочется что-то.

– Я понял. И зачем это все знать мне?

Икари Гендо откинулся в кресле и сложил руки на груди.

– Меня это не устраивает. Ни повод, ни решение.

Хороший диалог. Я о себе, он о себе. Подразумевается, что меня должно не устраивать то же, что и его. Так что я просто промолчал. Отличный прогресс: я не злюсь, не раздражаюсь, не бегу за своими комплексами на поводке. Да и… Остались ли они – эти самые комплексы?

– Есть альтернатива. Симбиоз людей и синтетиков, дополнение человечества.

Дай угадаю, папа. Это твой проект, но он никому из твоих подельников не понравился. Мне он не нравится хотя бы тем, что я не вижу отличий. И вообще не понимаю, какое будущее у мира на двоих.

Лучше уж нас всех на свалку или сразу в печи.

– И в чем разница?

– В прошивке.

Снова пауза. И колючее ощущение проверки: отец словно бы ждет, что я начну задавать вопросы, нервничать, изумляться. Извини, отец. Нервы – нервами, но беситься? Уволь. Мне и раньше было положить на глобальные дела, а уж теперь… Впрочем, судя по поведению Гендо Икари, он видел как раз то, что хотел.

Гордись, брат. В свои двадцать семь ты начал чертовски круто оправдывать доверие отца.

– Или солдат, или человек. Или новая раса, или опора старой…

Еще до того, как он продолжил, я все понял.

– …Или Нагиса, или Аянами.

Значит, все бред. И какие-то особые условия бегства, и «Чистота» – бред.

– Искусственный человек, способный все понять, поддержать, простить… – я говорил, а картинка расплывалась, перед глазами проносились образы моего короткого прошлого, которое я успел разделить с Рей. – Идеальный человек.

– Нет.

Я замер, образы раскололись, пошли трещинами.

– Нет?

– Нет. Просто человек, который идеально подходит уже существующему.

Это как удар под дых. Плюс на минус – это фигня, нет у нас плюсов и минусов. «Любовь – это когда двое смотрят в одном направлении», – туда же. Чушь. Но как тогда? Как? Как программа вычислит, что хорошо, а что плохо? Как ей не ошибиться?..

Стоп. Да никак – и это тоже часть программы. И часть отношений.

Рей ошибалась – она получила пощечину, хотя должна была бы понять мое состояние, раз уж такой идеальный душевидец. Она просто развивалась рядом со мной. Делал шаг я – делала она. Иногда убегала вперед – не могла не убегать, потому что при всей своей приспособленности ко мне она оставалась человеком.

Нет, не бывает и быть не может. Слишком сложно, и никакой «Нексус-6»…

Я замер. «О, черт. Приспособленность ко мне».

Она при первой встрече назвала мою внешность идеальной. Она отреагировала именно на мои слова. Она нашла меня. Она… И когда я начну доверять своей паранойе?

– Полевые испытания на мне, значит? – спросил я. – А ты сам бета-тест проводил?

Я почти блаженствовал: впервые с момента пробуждения внутри что-то кипело. Разобрать бы еще эту кашу – горечь, ярость, ненависть. И тоска. Тоска от того, что чудо не перестало быть чудом. Чудо, которое должно было быть только нашим. Чудо, которое спасало нас обоих.

Или все же перестало?

Ненавижу.

– Тебя что-то не устраивало в ней?

Сука. Я встал, чувствуя, как сводит мышцы от желания вбить кулак ему в горло.

– Ты создал ее, чтобы она встретилась со мной. Создал для меня куклу. С какого хера бы меня что-то не устраивало?!

Снова тишина – и спокойный, ненавистно безразличный густой бас:

– С точки зрения будущего, это ты появился на свет, чтобы встретиться с ней.

Гребаная софистика. В чем смысл жизни. Где предназначение, для чего кто родился. Пошло оно все.

Если бы можно было не верить отцу, я бы не верил. Я бы отказался верить в то, что пережитое мной, – это всего лишь эксперимент. Я бы на доказательства забил, я бы на все, все забил, но эта сволочь, эта старая бородатая сволочь… Я сидел, уткнув лицо в кулаки, и в поле зрения плыли кровавые пятна. Успешный эксперимент получился, охренеть какой успешный, я рад. Черт, как я рад.

По хер. Мне все по хер, понял я. Так, наверное, и надо: идеал в нашем мире может быть только синтетическим, и уже похоронив его, ты понимаешь, что все куда гаже. Что этот самый идеал кому-то был нужен, и твой ком в груди – это все тоже часть опыта. И этот кто-то посмотрит, запишет, презентацию подготовит и своим равнопараллельным тоном позовет тебя для следующей части опыта.

«Ну что ж. Раз все так…»

– Зачем понадобился я?

Следовало бы, конечно, спросить проще: «почему мне не дали умереть?» – но это уже совсем декаданс.

В задницу декаданс.

– По многим причинам, – и снова эта пауза. Ну-ну, я потерплю. – Главное то, что партнеры требуют прекратить работы над проектом «Дополнение» и перевести все ресурсы в проект «SEELE».

– Моя роль?

Мне начинал нравиться этот обмен репликами, а еще – мне и вправду все это безразлично. В некотором смысле, те «пидоры» меня таки ухайдакали. Или я еще раньше умер – когда коллеги убили мою партнершу по опытам.

«Партнершу по опытам…»

– Ты их уничтожишь.

– Каким образом?

– Идем.

Лифт появился прямо из пола – прозрачная колба с голографическим интерфейсом. Это очень вовремя, а то я уже даже забыл, как удивляться.

– Хорошо. Что с «Чистотой»? Их тоже нужно устранить?

Мы стали в колбу, еле заметная дверь скользнула на место, и лифт провалился вниз.

– Нет. Их уже уничтожили блэйд раннеры.

«Уже?» Вот мы и подошли к забавному вопросу. Люблю я его.

– Сколько… Меня не было?

– Семнадцать дней.

Если мне не изменяет память, то по времени Рей я знал меньше.

– Понятно. Что со мной сделали?

– Полный реморфинг сердца. Усиление нервных контуров, имплантация управляющего интерфейса.

Я вскинул голову:

– Управление? Мной?

– Нет. Управлять будешь ты.

Лифт опустился в зал, и я невольно закрыл глаза: тут было ослепительно. Белый пол, интенсивный белый свет, глянцевые белые же стены. И тусклое пятно – профессор Акаги. Моя подельница в убийстве Майи Ибуки.

– Добрый день, – сказала женщина. – Ну что, будим их?

Отец кивнул, а я просто осматривался: все скажут, когда надо будет.

Акаги подошла к стене, оттуда каскадом выплеснуло голографические пульты, и женщина заметалась пальцами по вспыхивающим кнопкам – и это, признаться, выглядело эффектно. По крайней мере, объясняло, как она успевает конструировать прошивки и печататься в научных вестниках. Ну, и базы возглавлять. Хотя с базами – это вопрос не скорости, а совести.

Часть стен поляризовалась, открывая вид на баки, наполненные LCL. Раз, два… Девять баков, каждый полтора стандартных примерно. А внутри…

– «Серия».

Я оглянулся на отца, потом снова посмотрел в ближайший ко мне бак. Внутри оранжевой жидкости плавало огромное человеческое тело – не меньше двух с половиной метров. Мускулатура мужская, очень мощная такая мускулатура, а гениталий нет. А еще – нет лица: просто сглаженный выпуклый овал с дырочками носа, но безо рта и глаз.

«Параграф пятый Международного уложения СКЕ, – вспомнил я. – Тератоморфирование Евангелионов запрещено».

– А еще у них нет личностей, Синдзи, – сказала Акаги. – Упрощенная прошивка.

– Упрощенная? Тогда как…

– Просто разбуди его, – сообщил отец, подходя ближе. – Через твой имплантат ты наделяешь его частью сознания. Резервное копирование и мотивационный контроль.

– Но…

Макинами. Нагиса. Аянами. Даже те двое, первые «нули», которых я видел…

– Это не Евы, сын, не обманывай себя. Это «Серия». Пока есть ты – есть они.

– Дублирование органов, силовое протезирование… Короче говоря, только в одной грудной клетке – восемнадцать патентов.

Акаги. Гений по созданию монстров. Черт возьми, она ведь гордится этим, и, наверное, есть чем: сначала совершенный спутник, теперь – совершенный раб. Пока есть хозяин, есть раб. Офигенная мотивация.

– Разбуди его. Просто смотри на него, попытайся увидеть себя его глазами.

Я оглянулся, и Акаги с кривой улыбкой развела руками:

– Ну, да. Нет глаз, конечно. Да, сам подход – штамп, конечно, но такая программная последовательность заложена как инициальная.

«Серия». Ты у меня будешь номер один. Я почти прилип к стеклу – я сегодня послушный. Раз уж лезть в опыты, так с головой, как Майя. Только эта тварь никогда не сможет на меня напасть. Ну же, давай! Вот такими бы создать всех Ев – послушными куклами, чтобы вы могли бетон – в крошку, а человек вас – мыслью в порошок! Чтобы каждый вдох и выдох Евы – защитить человека, чтобы никогда и не посмели – симпатизировать, любить, жертвовать собой. Броня не может жертвовать собой, так?

Вот и посмотрим, что ты такое!

В мозгу зашипело, и я вдруг понял, что поменялся местами с «Серией». Кровавая пелена отступала, я не понимал, где у меня глаза, но я видел. С хрустом выправлялся внутри разум – спокойный и простой, как устав. Первый пункт: хозяин.

Хранить. Повиноваться. Защищать.

Я моргнул и оказался на своем месте. В голове мокрым флагом полоскался мозг, от которого только что отщипнули кусочек. Титан за стеклом медленно оседал на пол, в баке спускали жидкость, а потом «Серия» встал и поднес руку к стеклу, поводил ладонью по нему, словно нащупывая меня.

– Есть, – сказала Акаги, и в этом голосе звякнул азарт.

Наркоманка.

– Следующий, сын.

Я пошевелил губами и поднес палец к носу: из ноздрей подтекала кровь. Вот уж не подумал бы, что в наш век за преданность так же принято платить кровью.

– Понял… Отец. Это будет «номер два».

Взрыв чужого разума, направленный взрыв – и будто выпрямляется сложенная конструкция.

Повиновение. Я сам по ту сторону стекла – маленький, беззащитный и всесильный.

К пятому баку меня подвели под руки, тампон из носа уже решили не вынимать.

В перерывах мне что-то рассказывали об их оружии, о том, что все готово – и какие-то запредельные коил-ганы, и комбо-мечи, и новое поколение специальной тканевой брони…

Глядя на девятую «Серию», я висел между отцом и профессором Акаги: ноги уже отказывали. «Что-то я много этим тварям отдаю. А впрочем – чего не сделаешь за беззаветную преданность, которой позавидует и собака?» Хотя я, конечно, все врал себе. Помимо момента полной «синхронизации» с чуждым разумом я ничего не ощущал – вообще ничего. Был, конечно, какой-то вялый интерес к причинам всего этого кровоточивого абсурда, но – не более.

Наверное, так рождается желание убивать. Просто так. Чтобы посмотреть, как в твоем кулаке что-то корчится – не суть важно, что именно. А важно – стиснуть кулак, отнимая жизнь. Но… Господа «Серии», мы ведь не звери? Я чувствовал, что все они согласны со мной.

Нет, что ты, Синдзи. Конечно, не звери.

Поэтому я придумал причину. Очень хорошую причину, чтобы отнимать жизни. Даже придумывать толком не надо. Как вам, ребята? Идем?

Идем, конечно, Синдзи.

*no signal*

Легкий ионный фрегат «Рудольф Штернблад». Защита: энергетическая – переменное АТ-поле, физическая – трехслойный комплекс (активная броня, композит, основное бронирование). Способность перемещаться у поверхности Земли – активна. Экипаж – десять человек. Вооружение – восьмимиллиметровый рельсовый ускоритель, три карбонных лазера…

Примите сертификаты управления…

*no signal*

– Гендо, ты не перегрузил его? Прямо в мозг техданные…

– Помолчи. Еще давай.

Я оттолкнул от лица выжигающий мозг запах.

– Сколько пальцев?

– Пять, – сказал я, поднимаясь. – Что такое «ионный фрегат»?

Ноги дрожали, в голове проходило ковровое бомбометание, но я встал без посторонней помощи, тем более что она не особо-то и спешила.

– Транспорт для тебя и «Серий». Твои цели находятся в разных уголках планеты.

Понятно. С такими системами маскировки и с таким вооружением я могу почти все.

– Выходит, я – твой спецназ теперь?

– Да.

Ну, помянем Демилитаризированную Зону Номер Один, – да здравствуют войны корпораций. Я осмотрелся. Лоснящиеся кусочки моего разума окружали нас высоченной стеной. Могучие бледно-розовые тела, еще блестящие от жидкости, омерзительно-голые, никакие, безликие.

Прекрасные.

В каждом из них – крошка меня. Это даже круче, чем быть отцом.

– Идем одевать твоих кукол, Синдзи-кун, – сказала Акаги и пошла к стене, которая тут же стала расходиться диафрагмой.

Отец уходил за ней, а я пытался понять, что же будит во мне слово «кукла»

* * *

Я шел по усиленному гудрону летного поля к фрегату «Рудольф Штернблад», стремительной мешанине плоскостей без единой плавной линии. За мной шагали «Серии», и я с трудом удерживался, чтобы не обернуться.

Белая гвардия, от носков ботинок до широких шляп.

Длинные широкие плащи до косточек, усиленные псевдо-пелериной – дополнительным тканевым экраном на груди и спине. Широкие портупеи, дисковые коил-ганы в захватах за спиной, на поясе – длинные мечи в ножнах. Красивые слегка изогнутые мечи, когда-то похожие были в Японии – очень длинная рукоять, больше трети общей длины. Двойной режим – АТ-поле и виброудар.

В общем, если один такой мечник сойдется с фрегатом, я не поставлю на фрегат ни кредита. Хотя… Можно рискнуть. Я теперь богат.

«Я восстановил тебя в своем завещании».

Это правильно, папа. Если бы мне вдруг приспичило, я бы взял эту компанию силой.

Впрочем, у меня другие цели.

Сначала сговор, потому что мне так приказали. Потом – Нагиса, потому что иначе я не могу. Потому что я теперь сильнее. И, если вдруг мне понравится, – управление. Хотя этих ублюдков стоило бы и поблагодарить.

«– Почему я?

– О чем ты?

– Почему нельзя вогнать этот имплантат в голову кому-нибудь другому?

– Потому что. Редкое психическое отклонение. А шок после потери Аянами едва не убил тебя на его фоне. Самоуничтожение. Любой другой умер бы после этой синхронизации.

– Были случаи?

– Были. Много случаев».

Я достал из кармана сигареты. Мимо меня в открытый люк пролезали «Серии», а я курил, изучая радужные переливы АТ-поля над летным полем корпорации «Ньюронетикс».

Спасибо, коллеги. Как вернусь – обязательно скажу спасибо. Всем и каждому.

Всем и каждому.