Текст книги "Человеческое, слишком человеческое (СИ)"

Автор книги: Сергей Дормиенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Я сел в кресло и снова положил кейс на стол, поражаясь собственной тупости.

– Прошу прощения?

– Я хотел бы задать еще один… Пару вопросов Евангелиону Аянами, – сказал я. Меня трясло и очень хотелось успокоиться, стиснуть зубами сигарету, но – нельзя, нельзя…

– Мне кажется, мы все выяснили.

Если отец и был удивлен, он никак этого не показал, но мне уже было наплевать – я откинул крышку кейса и включил лазеры.

– Это займет совсем немного времени, уверяю вас.

Тишина – это он так соглашается. Аянами замерла в своей не до конца застегнутой блузке, и ее глаз снова окружили точки маркеров.

Прав я или нет, но…

– Ваш начальник вызывает вас в кабинет и приказывает раздеться. Вы понимаете, зачем, это уже не впервые. Ваши ощущения?

«О да, – подумал я, наблюдая за светопреставлением на дуге. – Это не удар победы, папа. Это пока мелкая месть. Я уже все увидел, что хотел. А теперь мы еще и выслушаем. Кукла с эмоциями – это так круто. Наслаждайся тем, что ты дерьмо, папа».

– Стыд. Боль. Отвращение.

Бинго. А теперь…

– Вы узнаете, что ваш друг – Евангелион. Вам поручают прекратить его существование… Ваши ощущения?

Бум… Бум… Бум… Целых три удара моего охрененно быстрого пульса – и мрак кромешный на приборах, только белая лампочка. До начала светового шоу прошло целых три секунды.

– Мне очень жаль. Я сделаю это, но мне жаль.

– Спасибо, Аянами-сан.

Пульс отплясывал обалденный ритм, я едва сдерживал желание откинуться на спинку стула и закурить. Протоколы отработали, отчет ушел, могу уходить и я.

– Сделка отменяется, господин директор, – сказал я, усилием воли высушивая голос.

Отец промолчал – он сволочь и мудак, но он умный человек. «Нексус-6» так и не пробил главный барьер синтетика: эмоциональное восприятие собственной смерти или смерти другой Евы. Можно научить изображать правильные эмоции, но эмулировать это… Наверное, для таких вещей еще долго не будет хватать мощностей. Не знаю, какой там контур за эту экзистенциальную хрень отвечает, но я бы назвал его «душой». Ну, а дальше все просто: не можешь хотя бы эмулировать – не суйся к тесту Войта-Кампфа.

Я закрыл кейс и пошел на выход.

– Знаете, референт Аянами… Думаю, директор Икари вряд ли прошел бы этот тест. В отличие от вас.

Я шел прочь от серой пирамиды к своему ховеркару, но все же не выдержал и полез в карман за сигаретами. Моя маленькая победа – можно ведь позволить себе слабость, а?

«С другой стороны, что в тебе еще, кроме слабости?» – подумал я, с наслаждением запрокидывая голову и выпуская в марево щита струю дыма.

Глава 3

– Молодец. Жду завтра в офисе на 9 утра.

О да, капитан Кацураги – превосходный управленец. Так вдохновляет на подвиги и геройства. Я нажал отбой и упал на кровать – мне все равно. Выжить после такой дуэли, сорвать грандиозные прибыли собственному папочке, попутно надавав ему пощечин… «Да ты, брат, прямо-таки выполнил десятилетнюю норму семейного долга».

А я ведь втайне мечтал об этом дне. Не именно о таком, конечно, но о подобном. Вынашивал свои чувства, готовился к срыву, к сумасшедшей пьянке, к бешеным пируэтам на ховеркаре, к… Не знаю там, к стрельбе по антеннам на крыше, наверное. А вместо этого я сейчас встал с кровати, включил погромче самое дурацкое аниме, какое обнаружил, и пошел на кухню собирать мусор.

Потом поесть, заказать еду на завтра, почистить пистолет и – спать. Будем приучать себя к мысли, что жизнь идет своим чередом, что я каждый день могу надрать задницу собственному папе, что… Словом, пафосный гражданин, который регулярно гладит по шерстке свои матерые комплексы. На кухне я включил джазняк – случайную подборку композиций, одобрил выбор музыкального центра и под аккомпанемент дикого сочетания звуков занялся помещением. И все вокруг так приятно завертелось, что вдруг запищал будильник.

Я окончательно проснулся и взглянул прямо в глаза противному прибору.

«Где мой вечер? Где, черт возьми, мой вечер?» Время просто ускользнуло, послушное самому странному ощущению в жизни. Я встал с кровати, вспоминая о пустой суете вчерашнего вечера, и в который раз убедился, что мечта, которая исполнилась, – это плохая мечта. Особенно, если она и сама по себе была дерьмом.

Город плыл за окном ховеркара – именно плыл. Все горизонты оказались до отказа забиты спешащими людьми, и час пик накрыл город глупой и заторможенной суетой, которая схлынет уже час спустя. Суета. В динамиках едва слышно бились басы, по-особенному, влажно пах забытый тут сигаретный дым, окна захлестывали потоки, на табло горело: «не пытайтесь перестроиться», – а я и не пытался, вообще не пытался. Я хотел на работу, я хотел чего-то нового – пусть оно и совсем старое, – я скучал в четырех стенах, но торопиться куда-то…

Парковка перед управлением почти пустовала: то ли все были в разгоне, то ли в пробках застряли, – но так или иначе, ни одной машины оперативника тут не было, только тачки канцелярии. Я вдохнул напоследок плотный аромат салона, натянул маску и выпрыгнул под едкие струи. Без двух девять – потрясающая пунктуальность всегда была моим коньком, кроме тех случаев, когда одолевала лень.

– Икари?

Я степенно снял шляпу и пригладил волосы. Длинный широкий коридор, стойка дежурного офицера, зеленовато-белый ядовитый неон под потолком – тут все, как всегда. И даже маленький дежурный, который знает всех, но которого никто не помнит.

– Доброе утро. Есть что-то для меня?

Иногда я такой сноб.

– Эээ… Вас разве не уволили?

Я стянул маску и выразительно осмотрел парня. Доброжелательностью лучилась вся его крохотная физиономия – в смысле, голова у него нормальная, а вот лицо словно кто-то стянул поближе к носу.

– Блэйд раннеры не бывают бывшими, сынок, – сказал я, облокачиваясь на стойку напротив него. «Масахира. Специал первой степени», – прочитал я на бэйдже бравого дежурного. «Масахира, Масахира, Масахира… Запомнить, наконец, что ли».

Я почувствовал чей-то взгляд и повернул голову. В кресло для посетителей сиротливо вжималась симпатичная девчонка, боязливо посматривая на меня и дежурного.

– Кто это?

– Свидетельница, господин… Простите, а вас точно восстановили?

Возможно, конечно, не каждому специалу стоит доверять пост дежурного, но с этим малым Кацураги не прогадала – въедливый тип с превосходной памятью на лица и предметы, на моем веку его еще никто не надул с документами или вещдоками. И еще этот Масахира жизнерадостный – как придурок прямо. Впрочем, он и есть придурок, хоть и называется это «ограниченной общественной полезностью».

– И я рад тебя видеть, – сказал я и выложил на стойку значок. – Вот мой пропуск, Масахира. На зуб попробуешь?

– Ну что вы, – смущенно улыбнулся парень. – Я же его обслюнявлю…

Гм. Шутить шутки со специалом в присутствии посетителя не стоило, нечего тут имидж портить управлению. Я скосил взгляд на девушку и начал с наслаждением расстегивать тяжелый плащ, а у локтя Масахиры как раз захрипел внутренний телефон.

– Да… Слушаюсь.

Пока наш «специальный» дежурный с мукой на лице выслушивал чьи-то инструкции, я всласть попялился на девчушку. Милое личико, только перепуганное очень, и ножки такие ничего себе. Заявлять пришла? Хотя нет, Масахира сказал – свидетельница. Что ж ты такого увидела, милая, что ни свет, ни заря прибежала к блэйд раннерам? Может, опросить ее? Приступить к работе, так сказать. Вон как доверчиво смотрит.

– Господин старший лейтенант…

Я с досадой повернулся к стойке.

– Чего тебе?

– Возьмите, пожалуйста, ваш ключ от кабинета и зайдите к капитану Кацураги, – сказал Масахира.

Кабинет… Шикарно. Теперь берем в работу свидетельницу, и жизнь налаживается. Хотя нет – надо к капитану, на утреннюю помывку мозга. Фиг мне, а не налаживание жизни, но это ничего, это я привык. Довольствуйся малым и все дела.

Я прошел по служебному коридору и уже нацелился потянуть ручку нужной двери, когда за полупрозрачным стеклом появилась тень. «Еще кто-то у капитана? Не понял». Обычно Кацураги в полдевятого проводила для дежурных и следаков оперативки в малом зале, а потом запиралась у себя и предавалась видеофонной ругани с инстанциями и жалобщиками, а также с поборниками прав Евангелионов.

Дверь распахнулась мне навстречу, и спиной вперед из святая святых кэпа выдвинулся какой-то тип с пучком встрепанных волос на затылке. Посетитель развернулся, и я обнаружил угловатую небритую физиономию с приклеенной улыбочкой. Одет он был неаккуратно, с некоторым даже хамством – вроде и при параде, все очень строгое, но, в то же время, вроде как с пугала себе шмотки снял. Галстук распущен, пиджак лучше бы за пояс заткнул, чем так через руку перекидывать. Ну, а рубашку гладить мама не научила. Мда, экспонат.

– О, Икари Синдзи! – сказал неаккуратный гражданин, улыбаясь еще шире. – Утро доброе.

Ох ты ж. Вот как даже?

– Доброе. Мы знакомы?

– Лично – нет, но ты довольно известная персона. С возвращением!

Баритон у гражданина оказался вполне себе приятным, и даже очень. Дамы тают, поди. Только вот мне он не нравился – ни голос, ни его хозяин. Не надо долго учиться наблюдать за людьми и Евами, чтобы понять: этот хочет, чтобы в нем видели простака, хочет, чтобы все знали, чего он хочет, а уж какой он в самом деле – черт поймет. Страшно не люблю таких – от них попахивает отделом внутренней безопасности, спецслужбами и прочими разно-всякими конторами.

– Это там Икари в коридоре? – подала голос невидимая Кацураги. – Кадзи, впусти его и всего хорошего.

– Ага, Мисато. До встречи, Икари!

Непростой мятый хам подмигнул мне самым развязным образом и пошел прочь – под мигающие старые лампы основного коридора. Я немного посмотрел ему в спину и вошел в захламленный кабинет. Капитан терла висок, курила и смотрела телевизор с отключенным звуком, а ее чашка на заваленном столе распространяла одуряющий аромат кофе. Только у Мисато-сан в кабинете был крутейший аппарат для производства напитка богов. Мне кажется, я готов продать душу и тело за такой, даже с защитниками Ев готов каждое утро пререкаться – очень уж крепкий запах, крепкий и правильный.

– Во-первых, я тобой довольна. Хорошая работа. Садись.

Я кивнул и уселся, расправив плечи и глядя на переносицу Кацураги: пока что вроде хвалят, да и не бар тут – дистанцию и субординацию мне никто игнорировать не предлагал. Она положила сигарету на край пепельницы – почти пустой в начале дня – и сложила руки на бумагах.

– Во-вторых, с возвращением.

– Спасибо, капитан.

«Иногда я ее почти люблю».

– Теперь к сути.

Она сняла несколько верхних листов с внушительной пачки и подтолкнула их ко мне.

– Ознакомься.

Это была выдержка из дела – со ссылкой на основную часть – и приобщенные к ней свидетельские показания, оформленные два часа назад: все по форме, чин чином, я, даже не глядя на подпись, узнал закорючки Сигеру. Этот поганец пишет хуже врачей, ему можно в середину текста хоть матерщину вставлять, один черт никто это разбирать не будет. Я поднял страдальческий взгляд на капитана, но та уже смотрела на экран, ожидая, пока мой мозг осилит писанину коллеги.

– Ну и?

Я почесал макушку и сообразил, что прошло довольно много времени. Неразборчивое чтиво неожиданно оказалось увлекательным – убийство, пятиметровый прыжок, свистопляска с полицейской погоней и всего один случайный свидетель.

– Офигеть, капитан.

– Потрясающий анализ. Ты меня радуешь.

– Кхм. Я просто не понял, как это удалось провернуть в телецентре? Я, конечно, понимаю, что это Ева. Но там же система безопа…

– Вот именно. Займись.

Было тут что-то странное, и даже не одно такое «что-то», но в первую очередь меня заботило другое.

– Капитан, вы же выдали мне санкцию на беглых Ев. Почему я получаю это?

Кацураги пошевелила ноздрями, провела указательным пальцем по губам и хмыкнула:

– Теряешь хватку. До конца дочитал?

Я бросил расстроенный взгляд на листы, исчерканные безобразным почерком.

– Вроде да…

– Какие вопросы? Убит шеф-редактор, который чисто случайно докопался до обстоятельств побега Ев. С некой колонии «Саббебараах».

«Господи, что за бред, капитан?»

– Это не они. Не эти Евы. Евы не бегают, чтобы грохнуть журналистов. У них обычно другая вроде как цель. Смысл так рисковать?

– Не бегали, – согласилась Кацураги. – Раньше. А теперь вдруг сбежали и грохнули.

Я посмотрел на женщину и начал потихоньку прозревать. И мне мое прозрение совсем не понравилось, вот совсем-совсем.

– Так это не просто побег? – осторожно спросил я.

– Ага.

– Значит… Полевое испытание?

– Подозреваю, что да.

– И кто против нас работает? «Ньюронетикс»?

– Нет, они вне игры. Мы им предъявили очень серьезные вещи, так что они мешать не будут… По крайней мере явно, – добавила капитан после внушительной паузы. – Но ты держи ухо востро.

Легко сказать. После вчерашнего меня и просто так могут пришить, даже не надо совать нос в эту мутную историю. Действительно, может, забить? Ведь оказывается, умные и опасные синтетики – это верхушка айсберга. Тут как бы история с «Сатихо» не повторилась…

– Это может стать покруче, чем в восемнадцатом, – словно читая мои мысли, сказала Кацураги. – У меня все оперативники в разгоне, роют носом, в том числе и ложные следы. Ты будешь ударным форвардом, Икари. Если это и впрямь корпоративные дела, вопрос надо закрыть. Навсегда.

Я сидел в своем кабинете, таскал из принтера бумагу и комкал ее. Хрустящий лист шуршал между ладонями, пока не превращался в теплый шарик – тогда я бросал его в корзину и брал следующий. И следующий, и следующий. Все мои вещи были тут, я даже не стал снимать полиэтилен, которым их накрыли, стащил только чехол с кресла, упал в мягкие объятия и погрузился в мысли. Бумага никак не заканчивалась, мои мысли – тоже.

«Сатихо» была индийской компанией, которая наладила выпуск второго поколения Евангелионов. И решили они там, значит, не тратиться на проведение испытаний в колониях, а просто выпустили три дюжины синтетиков в город – Нью-Дели, кажется… Хотя нет, Нью-Дели забомбили еще в Войну, а это был… Нишапур. Да, Нишапур. Евы устроили там настоящий геноцид – уж не знаю, какую им там планку снесло. Может, именно эту боевую функцию и решили проверить. В конце концов, в азиатский эфир вышел один из синтетиков и объявил, что они создали химическое оружие и требуют снятия ограничения на возраст.

С тех самых пор Ев больше не пускают на Землю, директоров «Сатихо» кого рассадили по нарам, кого и шлепнули. А города Нишапур больше нет – впервые после Войны было использовано ядерное оружие. Мне в этой истории всегда нравилось, как легко пожертвовали десятками тысяч людей ради того, чтобы убить в зародыше бунт нескольких десятков не-людей. Страх организованного восстания машин – он такой. Сильнее здравого смысла.

В дверь кабинета постучали – неуверенно, как-то тускло. Я поспешно швырнул недокатанный шарик, промазал и громко пригласил входить. «Ох ты ж, вот оно как…» В приоткрытую дверь боязливо протиснулась давешняя свидетельница из приемной – та, что с обворожительным личиком и стройными ножками.

– Простите, вы старший лейтенант Икари? – спросила она, замерев у входа.

Эдакой милой девушке хотелось сразу объяснить, что мы, блэйд раннеры, вовсе не мясники и бессердечные убийцы, что не надо вот так бояться, что можно сесть, расслабиться и забыть все те ужасы, что треплют о нас журналисты… Я внезапно сообразил, что она из телецентра, а значит, сама вполне может оказаться журналисткой, так что отставил эротические фантазии и указал на кресло.

– Это я. Присаживайтесь. Вы… – я порылся на столе, разыскивая ее дело, но она протянула свой пропуск. Ладошка у нее была как она сама – маленькой и тонкой.

– Мана Киришима.

Я поднял глаза и мысленно обругал себя болваном. Конечно, на экране и в реальной жизни люди выглядят очень по-разному, но уж я-то обязан был узнать ее. «А» – я ее фанат, «Б» – у меня, извините, профессиональная память. Должна быть, во всяком случае. А еще я читал протокол ее опроса. С ее именем. Черт, черт, черт…

– Прошу прощения, Киришима-сан, не узнал вас сразу, – промямлил я, ругаясь, на чем свет стоит. Ну что за идиот? У тебя в кабинете твоя утренняя мечта, а ты тут сопли разжевываешь с причмокиванием…

На измученном лице появилась бледная улыбка.

– Меня редко узнают, старший лейтенант.

«Еще бы», – едва не сказал я вслух. Не знаю, как эта ведущая обычно выглядит вне эфиров, но сейчас она была бледной тенью своего обычного бойкого обаяния.

– Хм. Жаль, конечно. Да. Вы понимаете, что вас пригласили по убийству на телецентре?

Мана вздрогнула и прикрыла рот ладошкой. С трудом поборов острое желание обнять ее, я изобразил участливое дружелюбие.

– Простите, что напоминаю. Уверяю, не буду вас заставлять все вспомнить. Мне просто надо кое-что уточнить.

Девушка кивнула и жалобно на меня посмотрела. Я ее, конечно, понимал. Убийство на твоих глазах травмирует, а если убивает Ева – не-человек, похожий на человека, – это остается навсегда и приходит в кошмарах. Сумасшедшая текучая пластика, полное безразличие и холод. Почему-то эти твари именно в убийствах раскрывают свою ужасающую сущность. Может потому, что в основе всех поколений их контуров – контур солдата и убийцы, их первого предназначения.

Я все понимал, и она была милашка «обними-меня», но я – блэйд раннер. А жизнь – дерьмо.

– Киришима-сан, скажите, как Евангелион держал нож?

Девушка напряглась, подняла руку, сложив кулачок, и слегка согнула запястье.

– Вот так, кажется. Но я… Могу ошибиться, все было так… Так быстро.

Обратным, значит, хватом держал. Босяк, ей богу. Или спецназовец. В любом случае, только несколько версий базового обращения с оружием включали ножевые приемы этого типа, и найти прошивку, в которой содержались техники обратного хвата, будет легче. Значит, вычислю, кто именно из беглецов отметился там.

– Спасибо, Мана… – задумчиво сказал я, растирая подбородок. – Ой, простите.

– Да ничего, – девушка мило махнула ручкой и улыбнулась. – Так даже привычнее.

– Гм. Да. Благодарю вас. А почему Ева задержался над телом Миямото?

Мана подозрительно заморгала: я произнес ключевое слово «тело», назвал имя покойного, и сейчас будут слезы.

– Я… – она зашмыгала носом и взяла-таки себя в руки. – Я не поняла.

«Нет, ну какое солнышко, а?»

– Ясно. Тогда постарайтесь описать – как можно точнее – как выглядел Евангелион в этот момент.

Она задумалась, серьезно глядя куда-то мимо меня, кулачки девушки то сжимались, то разжимались. На такое можно смотреть вечно, однако я готов был уже поторопить ее, когда Мана, наконец, ожила.

– Он как будто всматривался в лицо умирающего. И замер. Как… Как…

– Как окаменел, – подсказал я холодея, и девушка закивала.

«Ой-ей-ей… Да он же учился!» Я не понимал пока что ничего, – ни чему учился этот странный Евангелион, ни зачем, – но мне не нравились даже призрачные догадки. Евы никогда не интересовались трупом или тем, кто вот-вот станет трупом, их синтетические мозги безошибочно определяли, что живой гарантированно будет мертвым, и давали следующую команду – бежать, скрываться, убивать дальше. Видимо, версия «ноль-ноль» совсем-совсем иная. Понять бы еще – какая.

Самое печальное то, что на этот счет меня не просветят даже непосредственные создатели модели: начиная с версии «ноль-два» Евы самообучаются, и что дадут базовые контуры после внесения прошивок – чертовски мутный вопрос. Теоретически синтетик становится идеальным в своей сфере эксплуатации, практически же… Мда. Практически же к этому добавляется прорва спонтанных вещей.

– Простите…

Ох ты черт, я, похоже, задумался… Ведущая, которую никто не узнавал, смотрела на меня и решалась что-то не то сказать, не то спросить. Наверное, что-то вроде: «вы найдете его?» Или: «как это забыть?» Я свинья, я знаю, но все свидетели убийств поразительно похожи.

– Скажите, почему он не убил меня?

«Ээээ… А ведь ты себя ненавидишь, милая девушка из телевизора. За что?»

– Не знаю.

– Но… Вы же должны понимать!

Вот теперь она плакала – и совсем этого не осознавала. Просто слезы катились по ее щечкам, я смотрел на это, и мне становилось грустно. От того, что я не встану, не подойду и не обниму – и дело тут не в этике. Дело в мечте.

– Простите, Мана, этого не знает никто. Возможно, он не видел смысла вас убивать, возможно, не получил приказа, возможно – да что угодно. Может, перемкнуло синапс не тот.

Она всхлипывала и смотрела на меня, а я – на нее. Да, дорогая, увы, мы не всеведущи, мы толком не понимаем, на кого охотимся. Но и создатели Евангелионов не совсем в курсе, что они клепают. Так уж все сложно.

– Я могу идти?

– А? Да, Мана, конечно. Отдохните как следует и ни о чем не беспокойтесь. Мы обязательно найдем этого Еву.

Фразы рвали мне рот зашкаливающим объемом пафоса, и по ушам резали остро заточенные шаблоны, – но ей надо это услышать. Наверное. Мне так кажется.

– Спасибо вам, офицер.

Она встала, снимая с руки свой смятый плащик – модный, серебристо-блестящий плащик, каких тысячи и тысячи вокруг, и я встал тоже, провожая ее к двери. Вот так и шел, как дурак, несколько метров рядом с симпатичной ведущей – моей утренней фантазией, а она тоже шла, не вылезая из своих мыслей.

– Икари, вы не могли бы… Перезвонить мне, когда все закончится?

Я не сразу понял, что она протягивает мне визитку и в глаза смотрит безо всякого кокетства. Ну, почти без.

– М… Конечно. Я буду держать вас в курсе.

Она взглянула как-то странно на меня и вышла. С другой стороны, как еще на меня после этих слов смотреть? Я изучал маленький прямоугольник синтетического картона, упираясь ладонью в закрывшуюся дверь. «Перезвонить… Конечно, Мана».

Я рухнул в кресло, положил визитку перед собой и потянулся за свежим листом бумаги, но удовольствие мне снова испортили: в кармане ожил мобильник. Морщась от издаваемых звуков – финальная композиция какого-то аниме, кажется, – я вынул прибор и уставился на серый экранчик.

«Номер не определяется».

– Да.

– Сын.

Я взмок – моментально и весь, словно меня обдали из брандспойта. Вот уж этот голос я хотел слышать меньше всего. И благослови небо тех, кто надоумил меня купить телефон без видеосвязи.

– Отец…

– Ты ведешь дело по бегству с «Саббебарааха».

Это было утверждением, и это мне не понравилось. Мне вообще это все не нравилось. Паника. Это паника, паника…

– Веду.

Я соображал, прикидывая, что услышу после этой одуряющей паузы, и готовился к худшему. Ну, не знаю, что принято говорить в таких случаях. В фильмах обычно приказывают завалить дело, иначе произойдет что-то плохое. Мозги пытались деликатно намекнуть, что не стоит мне угрожать, что я могу сделать очень сложной жизнь корпорации отца, но… Но!

– Дополни свой список на уничтожение.

Я сглотнул.

– Дополнить?

– Евангелион Рей Аянами. Версия «ноль-ноль». Пропажа установлена сегодняшней ночью.

Я вспомнил алые глаза отцовской куклы… Просто вспомнил эти глаза – и ничего. К счастью, у меня в языке оказалось больше мозгов, чем в голове – с трудом соображая, я прибегнул к спасительной наглости.

– А почему заявка… Гм, не общим каналом?

– Заявка направлена, но этим делом займешься ты лично.

Ага, уже сейчас прямо. Понимаю, хочешь, чтобы я забогател на премиальных, чтобы я тебе еще спасибо сказал… Короче, давай уже, порадуй меня, за что такая честь – ликвидировать твою куклу?

– Почему я?

– У тебя длинный язык, сын.

Бип. Бип. Бип.

Я опустил телефон и уставился на визитку Маны, а потом слегка ослабил галстук. В кабинете было прохладно, и мокрая от испарины рубашка неприятно липла к телу, но дышалось все равно очень тяжело. «Длинный язык? Да что за чушь?» Умом-то я понимал – это что-то значит, но вот тот же ум отказывался расшифровывать папочкины шарады. Я потянулся к пиджаку и вытащил пачку сигарет. Следовало срочно выкинуть прочь из головы этот звонок – подальше, подальше, подальше. Ну дадут мне еще одну ориентировку, ну всажу я пулю между этих обалденных красных глаз. Все остальное – не суть.

И точка.

Я до сих пор смотрел на визитку и понимал, что мне надо куда-то позвонить, явно не Мане – чего с ней вообще связываться сейчас, что за глупая мысль… Жуя фильтр, я вспомнил, что надо найти информацию о ножевых приемах Ев, и облегченно потянулся к аппарату видеосвязи: «Ну вот и славно. Жизнь налаживается».

Дальше был день, который прошел мимо меня.

Лежа в своей кровати, я смотрел в потолок и пытался припомнить, что сегодня делал, и в уме было только одно – я, черт возьми, работал. Были детали, была информация, легко восстанавливались разговоры – но это все был увлекательный кинофильм, пусть и о рутине. Там кто-то играл меня, и этот кто-то был хорошим копом, энергичным, умным и проницательным, а я наблюдал за всем действом и размышлял о Мане, о звонке отца и ни на минуту не мог отставить эти события.

Я поднял руку над своим лицом и посмотрел на визитку. В темноте комнаты это был черный прямоугольник – щель в никуда, щель в моем знакомом потолке, в бликах неона и серой краске. Проснувшись завтра, я увижу Ману на экране, и мне станет теплее, я снова буду смотреть на эту потрясающую милую девушку и думать, какая она классная.

И опять я себе вру. Слишком уж много узнал я о ней – о реальной девушке, чтобы она оставалась моей мечтой. Или не так уж много? Ну, подумаешь, она плакала. Ну, убили ее знакомого. И что? «Я проверю эту свою мечту на прочность. Уже совсем скоро». Будильник молчаливо смотрел мне в висок и намекал, что пора спать.

Я, кстати, давно мечтал о тикающих часах: они дают ощущение времени.

Мана Киришима. Я никогда тебе не позвоню, потому что мечты надо оставлять мечтами, даже если мечта пустяковая, и уж тем более – если мечта такая симпатичная, если у нее такая милая мордашка.

С другой стороны, все равно ведь однажды выпью чуть больше, чем надо, и все же наберу этот номер.

Я не заметил, как уснул, и уж тем более не понял, что мне снилось, но пробуждение было ужасным. Вскочив, я сел в кровати – меня что-то словно подбросило, я скользнул к пистолету рукой и замер. Нет, этот страх был не здесь, не в реальности – он весь остался во сне, и мое сознание медленно остывало теперь, пытаясь разобраться в произошедшем.

«Что ж такое? Первый день на работе? Перегрелся?»

Потолок и стену полосовали тени жалюзи, мерцали две точки – индикаторы видеофона и телевизора. Если бы я прислушался и подавил хриплое дыхание, то мог бы уловить гул ливня, как гудение крови в ушах. Дом молчал.

Что-то страшное было в моем сне, и я не хотел это вспоминать. Наверное, так. Это все работа, это все дождь, это все мои нервы. «Да, твой первый день на службе удался». Если верить часам, то он, к счастью, закончился. Я ухмыльнулся, опрокидываясь в горизонтальное положение: день до него (минус первый, что ли? Или нулевой?) тоже получился славным.

Да, это моя работа – не-люди, которым никогда не стать людьми. И люди, которые делают не-людей и сами такими становятся. Мой папа – Ева… Я не без содрогания представил себе его высокий лоб над стволом своего «спешиала» и вдруг ощутил волну страха – слабую и неуверенную, но, несомненно, именно ту, из моего сна.

«Думаю, директор Икари вряд ли прошел бы этот тест. В отличие от вас».

«У тебя длинный язык, сын».

Я лежал, вжимая голову в подушку. Просто две фразы рядом, а какой эффект.

Заворочавшись, я лег на бок и потянул на себя одеяло. Что ж, новый день начинается неплохо: я теперь, по крайней мере, знаю, почему сбежала искусственная секретарша моего папы. И почему Гендо Икари хочет, чтобы с ней разобрался я.

Две фразы, поставленные рядом, дали мне возможность запустить мозг. А одна из них – днем ранее – запустила что-то неясное в искусственном мозге за красными глазами.

«Что ж, беги, Аянами, пока можешь. Беги».

И я заснул. Кажется, даже улыбаясь.