Текст книги "Крутой поворот (Повести, рассказ)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

11

Шел четвертый день с того момента, как Корнилову поручили проверить обстоятельства смерти старпома Горина. Утром Игорю Васильевичу позвонил Кондрашов.

– Самоубийство Шарымова все осложнило, – посетовал он. – Я тебе сразу сказал: неприятная история. А жена штурмана – вот уж крепкий орешек! Я ее только что допросил – ни слова о причинах скандала, об отношениях с Гориным. – Помолчав, поинтересовался: – Вы когда закончите?

– Сегодня, Во второй половине дня готов встретиться. Мое начальство тоже любопытствует. Доложусь, а потом к тебе. Идет? Вот уж навели панику с этим Гориным. А капитан, между прочим, на меня хорошее впечатление произвел.

– Знаешь, – как-то виновато сказал Кондрашов, – дело приобрело слишком большой общественный резонанс. Старпом, оказывается, и в министерство письмо отправил. – Он вздохнул и посвистел тихонько, как свистел всегда, раздумывая о чем-нибудь неприятном. Потом сказал: – Як вам в управление сегодня загляну. Часам к четырем. Тогда обо всем и расскажешь… Приготовься. За вами глаз да глаз нужен. И, кроме старпома, дел хватает по вашему ведомству!

– Ладно, разберемся, – усмехнулся Корнилов. – Приедешь, поговорим. Заходи прямо к Михаилу Ивановичу, я вам обоим и доложу.

Закончив разговор с Кондрашовым, подполковник позвонил в радиокомитет. Поинтересовался, не отозвался ли кто в ответ на прочитанное по радио объявление. Его передавали трижды: в семь, в восемь и в половине девятого. Корнилов решил, что если интересующий его автомобилист не услышит обращения утром, перед уходом на работу, то обязательно – слушая последние известия в машине, когда будет ехать на службу. Если только он вообще слушает последние известия!

Никаких звонков в радиокомитет пока не было. Оставался выпуск теленовостей в восемнадцать часов, когда обращение должны были повторить.

Корнилов раскрыл папку с почтой. Среди сводок и писем ему бросился в глаза аккуратно запечатанный пакет, на котором красивым размашистым почерком были написаны адрес управления, его, Корнилова, фамилия и маленькое слово «лично». «Интересно, что за женщина пишет мне? – подумал подполковник, разглядывая конверт. – У нее ровный, спокойный характер, сильная воля сочетается с мягкостью… – Игорь Васильевич по привычке потеребил мочку уха и покачал головой. – Что-то слишком разноречивые признаки».

…Это была его любимая игра – составить по почерку представление о человеке. Еще в университете, изучая основы почерковедческой экспертизы, он перечитал десятки книг знаменитых и доморощенных графологов (так они тогда именовались) прошлого и пришел к выводу, что под всей наносной этой шелухой есть рациональное зерно. Современное почерковедение основывается только на одной аксиоме: почерк каждого человека неповторим. Но если неповторим, индивидуален, то эта индивидуальность должна отражать черты характера человека!

Со временем Корнилов отказался от мысли всерьез заняться почерковедением – работа в уголовном розыске оставляла мало свободного времени. Но он постоянно развивал в себе способность видеть за плавными или скачущими буквами характер человека. В управлении никто не знал об этой маленькой причуде подполковника, и только дома, в присутствии жены или матери, Игорь Васильевич позволял себе, как он говорил, «поколдовать»…

Корнилов разрезал пакет и достал из него почтовый конверт и маленькую записочку, написанную тем же красивым размашистым почерком, что и адрес на пакете.

«Уважаемый товарищ Корнилов.

Перед отъездом в Нальчик я вспомнила наш разговор о покойном муже, о его отношениях с товарищами. Может быть, письмо, которое я посылаю, поможет Вам правильнее оценить конфликт Юрия Максимовича с капитаном.

Мне показалось, что Вы человек, которому можно довериться. Почитайте письмо, возвращать его не надо. Только, ради бога, не надо оставлять ни в каких архивах. Лучше сожгите. Наталья Горина».

– Любопытно, – пробормотал Корнилов, откладывая записку. – Зря она письмо не прислала бы. – Он осторожно раскрыл красивый продолговатый конверт, достал сложенный вчетверо лист бумаги. – Что она имеет в виду, когда пишет о доверии? Надеется, что я не использую письмо во вред покойному? Или рассчитывает с помощью письма поддержать обвинения, брошенные старпомом капитану? Маловероятно. В прошлый раз она говорила о Бильбасове с сочувствием. Вот женская логика!

Игорь Васильевич развернул письмо.

«Здравствуй, мать! Посылаю тебе письмо с оказией. В Марселе на борту был наш консул. Через день летит в Москву.

Спасибо за радиограмму. Тридцать пять хоть и не круглая дата, но для меня рубеж – полжизни прошло! Дожить бы до семидесяти, посмотреть, что там будет, в третьем тысячелетии.

День рождения отмечали в Мессинском проливе, между Сциллой и Харибдой. Все было бы хорошо, если бы не выкинул номер кэп. Сказал свой заздравный тост, ты знаешь, он любитель поговорить, и, сославшись на головную боль, смотался. Такого еще не бывало. Я сидел как оплеванный. Да и тост был вялый. Давно уже я заметил, что мастер переменился ко мне. Все ломал голову – почему? А сегодня все разъяснилось. Он сам разговор затеял. Сказал, что в пароходстве намечают меня на «Шипку» капитаном. Это я и без него знаю. В кадрах говорили. Так вот он, Бильбасов, считает, что я не дорос до капитана и не подпишет мне характеристику. Аргументы? Меня до сих пор колотит от злости. Одна демагогия. Но это еще не вечер! Решат и без него. В пароходстве есть товарищи, которые знают нелюбовь мастера к людям принципиальным.

Что же это? Обида? Да ведь я никогда не давал ему повода для такой обиды. Ничего не делал без совета и одобрения. Но он, наверное, чувствовал, что во многом я его перерос. Только дело не в этом. Обычная примитивная ревность – вот где собака зарыта. Когда он достиг капитанства? В сорок два! А мне только тридцать пять. Тут и кончается вся его широта, помноженная на доброту и передовые взгляды. Ему тоже дорога карьера, а начальником пароходства он отказался стать, потому что понял – не потянуть.

Разве я не прав, мать? Ты знаешь, сколько сил положено, чтобы не утонуть в толпе, не остаться заурядностью, знаешь, что даже после мореходки долбил я по ночам науки.

У меня выбора нет – если я сейчас не постою за себя, ярлык карьериста, приклеенный Бильбасовым, останется на всю жизнь. Капитан слишком легко идет по жизни, он думает, что мы все служим ему, Бильбасову, а не делу. Кого хочет, он милует и двигает, кто не по нраву – берегись! В Неаполе дед Глуховской на час опоздал к отходу. Докладывает, что вступился на улице за нашу туристку с «Казахстана», который ошвартовался рядом. У нее, дескать, пьяные парни хотели сумочку отобрать. Пьяные парни! Да у него у самого рожа пьяная и два синяка. Подрался, скотина.

Я спросил, где туристка. Дает показания в полиции, а его якобы отпустили. Все это легко проверить – в полицию, конечно, соваться не стоит, но запросить «Казахстан» следовало непременно. Но кэп заупрямился. Смешные аргументы: стыдно, дескать, перед коллегами, подумают, что мы своим людям не доверяем. А мне кажется, что это тот случай, когда нечего стесняться, – проступочек-то не рядовой!

Все больше и больше он раздражает меня. Есть в нем какая-то легкость в отношениях с людьми, нежелание поглубже разобраться в человеке. Он старается ни с кем не портить отношений. Теперь я понимаю, что дисциплина и порядок на нашей посудине строятся на стремлении угодить капитану. Или из боязни его.

Знаешь, мать, с этим надо кончать. О всех безобразиях я поставлю в известность министерство и прокуратуру. Пусть кто-то считает меня склочником и сутягой, пусть обижаются друзья. Может быть, в чем-то я и не прав, несправедлив в частностях. Но в главном я прав. Есть высшая справедливость. Пишу тебе обо всем этом, чтобы ты была готова. Скоро они забегают, как крысы, начнут и тебе звонить. Обо мне небылиц наслушаешься».

Голос секретаря оторвал Корнилова от чтения.

– Игорь Васильевич, из радиокомитета…

Корнилов поспешно взял трубку. Приятный женский голосок сообщил, что на переданное объявление откликнулся один из свидетелей аварии на сорок девятом километре.

– Он у вас? – спросил подполковник.

– Нет. Звонил сию минуту. Оставил свои координаты. Данилов Петр Сергеевич… – Девушка продиктовала телефон.

– Спасибо, милая, – поблагодарил Игорь Васильевич. – Вы нам очень помогли!

Он нажал на рычаг, набрал записанный номер. Из трубки долго неслись длинные тягучие гудки, наконец глухой мужской голос лениво произнес: «Слушаю».

– Петр Сергеевич? – спросил Корнилов.

– Он самый.

– С вами говорит подполковник Корнилов из милиции. Вы только что звонили на радио… Вы были на сорок девятом?

– Да, был.

– Не могли бы сейчас приехать к нам? Скажите адрес, я пришлю машину.

– Слишком много чести, – хохотнул Данилов. – И сослуживцы перепугаются. У меня своя «карета».

Корнилов рассказал ему, куда ехать. Потом вызвал Варвару, попросил заказать Данилову пропуск.

«Ну что ж, – удовлетворенно подумал подполковник, потянувшись так, что хрустнули суставы в плечах, – имеем шанс последнюю точку поставить для успокоения души». Он посмотрел на письмо старпома. Одна мысль не давала Корнилову покоя: откуда раздобыл Горин валюту на колечко с бриллиантом? Ведь оно черт знает сколько долларов стоит! На наши деньги оценили в шесть тысяч! Кому он его купил? Явно не жене – в письме о кольце ни слова. Он вызвал Бугаева.

Через минуту капитан сидел у него в кабинете. Корнилов уже давно заметил, что Семен стал тщательно следить за собой, одевался без особого шика, но красиво. Сегодня на нем были пепельная замшевая куртка и широкий темно-синий галстук с какими-то черными витиеватыми огурцами.

– Ого! – сказал подполковник. Эту куртку он видел впервые.

Бугаев расплылся в улыбке. Спросил с ноткой самодовольства:

– Нравится, товарищ подполковник?

– Неплохо. Что-то, Сеня, ты стал последнее время пижонить. Семья на даче, сам в одиночестве… Кольцо обручальное почему-то снял.

– Да я его никогда не ношу! – горячо возразил Бугаев. – Не нравятся мне мужики с кольцами.

Подполковник и сам скептически смотрел на тех мужчин, которые носят обручальные кольца. А щеголей с перстнями презирал и вовсе.

– Нет, правда, товарищ капитан, уж очень вы за своей персоной следить стали. Раньше проще были.

– Игорь Васильевич, это вы виноваты. – Лицо у Семена стало лукавым. – Жена мне сколько раз говорила: посмотри, каким пижоном твой начальник ходит, а ты у меня вечно расхристанный. Я и внял голосу народа.

Корнилов едва не поперхнулся дымом от сигареты. Хотел что-то сказать, но только головой повертел. Чуть отойдя, спросил ворчливо:

– Где это твоя жена меня видела? На концерте по случаю Дня милиции? Тоже мне, нашла пижона… Ладно, мы с тобой еще разберемся. Ты вот что скажи: кольцо, принесенное Гориной, где?

– Передал следователю.

– Эх, поторопился, – огорченно сказал Корнилов. – Надо было еще со специалистами посоветоваться: где оно могло быть куплено?

Бугаев вытащил из кармана записную книжку, раскрыл ее и быстро прочел:

– Куплено скорее всего в Греции. Афины или Пирей. Фирма «Кастропулос и К°», фирма по продаже драгоценностей. Стоимость от трех с половиной до четырех тысяч долларов. Могу и в драхмах…

Подполковник, улыбаясь, махнул рукой.

– В драхмах не надо. Молодец, сам догадался. А я, похоже, очень постарел за последнее время. Совсем забыл тебе сказать об этом.

Бугаев сиял.

– Ну и как ты думаешь, Семен, откуда у советского старпома могут быть четыре тысячи долларов?

Бугаев улыбнулся.

– Будто сами не знаете!

– Скупал валюту? Как рядовой спекулянт…

– Не рядовой, товарищ подполковник, – ехидно сказал Семен. – Тут уж квалификацией пахнет. Скупка валюты – раз, – он загнул палец. – Тайный провоз ее через границу – два. О таком колечке-то в таможенной декларации ведь не напишешь. Вот вам и три.

– Правильно, правильно! – поморщился Корнилов. – Я не хуже тебя законы знаю. О другом хочу сказать – Горин вон какое серьезное письмо в прокуратуру написал! А сам? Неужели так мелко плавал? Не верится.

Игорь Васильевич никак не мог отделаться от какого-то двойственного чувства к погибшему старпому. Постепенно, штрих за штрихом, вырисовывалось перед ним малопривлекательное лицо этого «правдолюбца», но Корнилов привык выносить свой окончательный приговор лишь после того, как имел возможность посмотреть человеку в глаза, встретиться с ним, а встрече с Гориным не суждено было состояться. Бугаев молчал. На лице у него застыла такая презрительная гримаса, что было сразу видно его мнение о покойном старпоме.

Корнилов усмехнулся. Подумал о том, как изменился за последние годы Семен. Порывистый, непоседливый, резкий в своих суждениях, он стал более внимательным и последовательным. Он хоть и остался таким же горячим, но научился не торопиться со своими выводами и скоропалительными суждениями, всегда искренними и не всегда точными. А вот лицо его выдавало. Особенно глаза. Если Бугаев осуждал кого-то, они сразу суживались, становились злыми.

– Непойманный – не вор, Сеня, – сказал Игорь Васильевич, словно отвечая на невысказанное суждение Бугаева.

– Да разве же я возражаю? – меланхолично отозвался капитан. – Только вот деталька одна: он третьего июля куда ехал? На дачу. И колечко с ним. А жена – в Нальчике. Если б он жене кольцо привез – давно бы подарил. В первый день, как из плавания вернулся. – Бугаев безнадежно махнул рукой. – Ну вот… Вез он колечко… А кто с ним в машине? Зонтик-то чей обнаружили? Веры Сергеевны? Ей он и хотел колечко подарить. У себя на даче…

– Тебе бы ворожбой заниматься.

– А что, не логично мыслю? – усмехнулся Бугаев. – Другого-то и не придумаешь. Когда эта дамочка заговорит – вспомните меня.

– Ты же сам жаловался – крепкий орешек.

– Когда-нибудь да заговорит!

– Дело закроют – никто ее и спрашивать ни о чем не будет.

– А я бы спросил, хотя бы из любопытства.

– И я бы, Сеня, спросил. Только… – Он недоговорил. Взял в руки письмо Горина. – У меня вот письмишко одно есть. Тебе из любопытства его прочесть было бы интересно. – Корнилов хотел дать письмо Семену, но вспомнил о просьбе вдовы и, нахмурившись, положил на стол, подумав при этом: «А жаль, что она так написала, письмишко полезно всем ребятам почитать! Ох как полезно!»

Капитан проследил за письмом, но ничего не сказал.

– Ты чем сейчас занимаешься? – спросил его Корнилов.

– Кражами, товарищ подполковник, – деловито сказал Бугаев. – Сейчас на Заневский поеду.

– Ладно. Я в шестнадцать доложу начальству по сорок девятому и тоже подключусь. Хватит мореходами заниматься, пускай они сами в себе разберутся.

– А свидетели, значит, ничего новенького не подкинули? – спросил Бугаев, глаза у него были хитрющие.

Корнилов улыбнулся:

– Подкинут, Сеня, не волнуйся. С минуты на минуту один человек подъедет…

12

Корнилов пришел к начальнику Управления уголовного розыска пораньше, перекинуться парой слов о текущих делах. В кабинете у Михаила Ивановича сидел Еленевский, руководитель одной из групп управления. Вид у него был взъерошенный, сердитое лицо покрыто красными пятнами. «Тут пахнет крупной выволочкой, – подумал Игорь Васильевич. – Наверное, по делу об ограблении пьяных». И не ошибся.

– Вот полюбуйся, – кивнул полковник на Еленевского. – Степан Степанович теорией нынче по горло занят. На оперативную работу времени не остается. У нас по ночам пьяных обирают, а майор лишь теоретизирует, считает, что это даже полезно. Пить, говорит, меньше будут. И виноваты во всем, дескать, сами пьяницы, а не воры. Каков полет теоретической мысли?

– Михаил Иванович, мы же ведем поиски! – обиженно сказал Еленевский. – Люди которую ночь не спят. Но принимать заявление от каждого алкоголика… это же смешно! Накушался до свинства, а мы должны ноги мозолить, его часики, видите ли, разыскивать…

– Товарищ майор! – перебил его полковник. – У вас в распоряжении два дня. Не тратьте время на разговоры. Не найдете воров – поставлю вопрос о вашей профессиональной пригодности.

Еленевский поднялся с кресла и, хмурясь, вышел из кабинета.

– Неплохой мужик, но увалень! – Михаил Иванович покачал головой. – Днем с огнем такого другого не сыщешь. Все сделает в конце концов, но уж очень долго раскачивается.

– Его ребята самокатчиком зовут.

– Самокатчиком?

– Ну да. Он же на службу на велосипеде ездит.

– Да брось ты! – отмахнулся полковник. – Придумаешь тоже!

– Правда, Михаил Иванович. Обрати внимание: в раздевалке желтый с синим велосипед стоит. Его велосипед, Еленевского. И говорят, быстро ездит.

– Но уж про желтый с синим ты присочинил! – Начальник управления смотрел на Корнилова недоверчиво.

Корнилов засмеялся.

– Правда, правда. Его велик все в управлении знают. Гаишники честь отдают. Да, Михаил Иваныч, – перестав смеяться, сказал подполковник. – Надо бы Семена Бугаева на майора представить. Сроки уже вышли, человек он, сам знаешь, энергичный, оперативный, не в пример самокатчику.

– Не возражаю, – согласился Михаил Иванович. – Он, кстати, дело с кражами на Заневском до конца так и не довел?

– Сейчас занимается. Ты же знаешь, я его на три дня отвлекал. И сам проваландался… История, я тебе скажу, неприятная.

– Ну тебя хлебом не корми, только дай отвлечься. С самоубийством Шарымова все чисто? Никаких неуклюжих действий не допустили? Не поторопились за него взяться?

– Мы за него и взяться не успели. Бугаев приехал к Шарымову домой выяснить, что он делал на даче старпома. А там скандал…

– Ну-ну, Бугаев, значит. Может, не торопиться со званием?

– Да что ты, Михаил Иваныч! Семен здесь ни при чем. Не успей он – могло бы и хуже обернуться. Обстановка на теплоходе не сахар. Нервозность, подозрительность! Все взвинчены до предела. И все один человек закрутил…

– Ладно, с Бугаевым договорились, – полковник взглянул на часы. – Сейчас Кондрашов придет, доложишь все подробно. От новгородцев телекс получили. Предупреждают нас: неделю назад вернулся из колонии Николай Борисович Лящ. Слышал, наверное? Специалист по аферам.

– Помню, – кивнул Корнилов. – Он ведь и у нас динамо крутил.

– В Новгороде Лящ уже успел причаститься. Двоих нагрел. Судя по некоторым данным, теперь подался к нам. Вот тут весь его послужной список, фотографии, – полковник подвинул Игорю Васильевичу папку. – Все что нужно. Надо встретить.

Секретарша предупредила, что пришел Кондрашов.

– Ну что, Василий Сергеевич, послушаем подполковника? – спросил начальник управления, когда они уселись за большой стол. – Он как, не затянул с поручением прокуратуры? Управился в срок?

– Управился, товарищ полковник, – сказал Кондрашов. – Мы и рассчитывали на него. Звезда розыскной службы! – Следователь улыбнулся и подмигнул Корнилову. Игорь Васильевич отвел глаза. Он не любил таких разговоров в служебной обстановке. Да и без Кондрашова себе знал цену. Подумал: «Чего это Вася? Не замечал я раньше в нем такой развязности».

– Перед нами был поставлен прокуратурой вопрос, – начал он сухо и официально, – проверить оперативным путем, не имел ли кто-нибудь из членов экипажа теплохода «Иван Сусанин» отношения к аварии на сорок девятом километре…

Корнилов подробно рассказал о том, что было сделано за эти дни. Временами посматривал на Кондрашова. Тот хмурил брови, записывал что-то очень быстро в блокноте, одобрительно кивал головой.

– Сегодня можно твердо сказать, что авария автомашины и смерть Горина – несчастный случай.

Сомнения, конечно, были… Серьезные сомнения. Никто не мог объяснить – откуда взялся в машине камень. Большой, почти круглый булыжник. Но час назад я беседовал с одним свидетелем. – Заметив, что Кондрашов хочет что-то сказать, Игорь Васильевич положил руку на папку: – Письменные показания имеются…

Михаил Иванович хитро улыбнулся. Он знал пристрастие Кондрашова к правильно оформленным документам.

– Этот свидетель, Данилов Петр Сергеевич, инженер конструкторского бюро, увидев, что дверцы заклинило, разбил камнем стекло. Струя воздуха раздула пламя, Данилов отскочил, а булыжник уронил в салон…

Когда Игорь Васильевич кончил докладывать, Михаил Иванович спросил:

– А причина самоубийства Шарымова так и не выяснена? – Чувствовалось, что это беспокоило его.

Корнилов пожал плечами.

– Мы провели дознание, поскольку наш сотрудник оказался на месте. А заниматься этим делом нам не поручали, – он посмотрел на Василия Сергеевича.

– Люди, близко знавшие штурмана, показали, что человек он нервный, впечатлительный, – сказал Кондрашов. – Шарымов, может быть, и хотел этого Горина застрелить, когда узнал, что тот его жену соблазнил. Кто знает? Дачу-то взломал! И когда милиция к нему домой нагрянула – испугался. Подумал, наверное, что все шишки на него. И дача, и смерть старпома…

– Все может быть, – задумчиво проговорил Корнилов. – Ты считаешь, уточнять больше нечего?

– Незачем. Теперь это уже никому не поможет.

– А я бы не пожалел времени. Вопросов осталось немало. Где, например, был Шарымов после того, как уехал с дачи Горина.

– Это ничего не изменит, – сказал Кондрашов.

– А что говорит вдова Шарымова? – спросил начальник управления. – Ведь она, пожалуй, многое знает.

– Молчит она, товарищ полковник. Женщина с характером. Замкнулась в себе и ни гугу. Да ведь ее и понять можно – столько потрясений. Может быть, когда отойдет, заговорит. Да что толку? – Василий Сергеевич сокрушенно вздохнул. – Ну вот, так сказать, итог, summa summum, как выражались в старину.

– Ты, Игорь Васильевич, ничего добавить не хотел?

Корнилов в раздумье посмотрел на Кондрашова, словно решая, что сказать.

– Это, конечно, несущественно, но один вопрос я бы Шарымовой обязательно задал: каким образом ее зонтик у старпома в машине оказался?

– Мне бы твои заботы, – отшутился Кондрашов.

– Да я, собственно, и так знаю. Но люблю точки над «и» ставить. Вы, кстати, с письмами Горина продолжаете разбираться?

– Ну а как же? Я тебя информировал – старпом и в министерство написал. Да если бы не такой общественный резонанс, мы вас и не занимали бы этим делом.

– А у меня, Василий Сергеевич, серьезные основания считать старпома… Как бы помягче выразиться? Человеком, которому нельзя слишком доверять. В НТО провели почерковедческую экспертизу анонимок, в которых Горину угрожали расправой, и копирки, под которую он что-то печатал у соседа по даче. Одна и та же машинка. Грозил-то он сам себе!

– Да уже его шашни с женой Шарымова чего стоят! – сказал полковник. – А тут еще и анонимки…

– Знаю. Все знаю, – развел руками Кондрашов. – Но существуют письма старпома, и в них конкретные обвинения! – Он улыбнулся и снова подмигнул подполковнику. – Платон мне друг, но истина дороже. Будем разбираться.

Игорь Васильевич вспомнил вдруг изречение, которое привел в своем дневнике старпом: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Вспомнил и улыбнулся.

– Чего ты ухмыляешься? – спросил следователь. – От этого никуда не денешься. Или я наврал в латыни?

– В латыни ты, Вася, ничего не наврал, – успокоил его Корнилов, специально назвав по имени, чтобы подчеркнуть, что все сказанное им теперь носит неофициальный характер. – Только любим мы за цитаты прятаться. А цитаты – вещь обоюдоострая – одной и той же цитаткой идейные противники, случается, друг, друга глушат. Ты вот не думал, откуда у старпома доллары на кольцо с бриллиантами нашлись. Не сто, не двести – четыре тысячи? От трудов праведных?

– Это штука серьезная, – поддержал Корнилова Михаил Иванович. – Тут преступлением пахнет.

– Мы, конечно, поинтересуемся, откуда у Горина была валюта. Выясним, не занимал ли он деньги, – не совсем уверенно сказал Кондрашов.

Корнилов хмыкнул.

– Да что вы, товарищи! – неожиданно взъерепенился Кондрашов. – Что ж, по-вашему, надо новое дело заводить? На покойного старпома? В конце концов заявление он написал, а не на него!

– Не кипятись, Вася, не кипятись! – успокоил следователя Корнилов. – Мы же в порядке консультации тебя расспрашиваем.

– Хорошенькие консультации, – не унимался Кондрашов. – Не оставлять же без внимания такие сигналы только потому, что заявитель погиб. Они теперь на контроле. У нас, в министерстве, в пароходстве… Еще неизвестно, чем все кончится. Может быть, сигналы и не подтвердятся. Но многое похоже на истину.

– Так всегда и пишут доносы – чтобы было похоже на истину, – жестко сказал Михаил Иванович. Он уже несколько раз поглядывал на часы.

– Я ведь не прокурор. Я следователь, хоть и старший. Не я распорядился начать расследование.

– А ты что ж, не можешь поспорить с начальством, доказать ему? – подзадорил Корнилов. Михаил Иванович покосился на него укоризненно.

– Начальство есть начальство, – успокаиваясь, сказал Кондрашов и сделал легкий поклон в сторону Михаила Ивановича. А тот притворно вздохнул.

– Завидую я, Василий Сергеевич, вашему начальству. С моими подчиненными труднее – ужасные спорщики.

Кондрашов чуть порозовел и стал прощаться.

С работы Корнилов пошел пешком. Набережная была пустынной, и подполковник поймал себя на мысли о том, что его радует и дождь, и отсутствие людей. Так редко удается пройти теперь по городу в одиночестве. Вечное многолюдье, суета, вездесущие туристы.

Серые мокрые сумерки, чуть разбавленные неоновым светом, висели над горизонтом. Желтоватые блики подсветки мерцали в стороне Петропавловской крепости.

Корнилов шел и думал о Горине. Письмо старпома к жене никак не выходило у него из головы. Вот как бывает в жизни – человек строит планы, борется, расталкивает соседей локтями. И что? Мокрая от дождя дорога, крутой поворот, секундное замешательство… И конец.

Он что ж, и вправду считал себя борцом за справедливость?

Да полно, проживший полжизни должен отличать черное от белого. Иначе все человечество сорвалось бы с цепи.

За справедливость можно, конечно, бороться и в одиночку. Но может ли быть справедливость для одиночек? Нет, нет. Такое уж это особое понятие – справедливость. Она полной гармонии требует. Не может справедливость быть неполной, как не может быть дюжины без одной единицы. И если что-то справедливо для всех, но несправедливо для одного – это уже не справедливость. И все разговоры про высшую справедливость – выдумки. Красивая ложь в собственное оправдание.

Игорь Васильевич перешел Кировский мост, свернул направо. В обычные дни здесь толпились рыбаки, но сегодня ловил только один, в зеленом офицерском плаще с надвинутым на голову капюшоном. Корнилов остановился у гранитного парапета. Рыбак ловил на донки. Маленькие колокольчики тихо позванивали от ветра.

– Закурить не найдется? – спросил рыбак у Корнилова, повернувшись к нему.

Игорь Васильевич достал сигареты, помог прикурить. Рыбак был немолодой, широкоскулый, с красным загорелым лицом.

– Что-то плохо клюет сегодня, – кивнул он на колокольчики. – А вообще жаловаться не приходится. Появилась рыбка в Неве. Вода почище стала – она и появилась…

– Часто ловите?

– Часто. Хожу сюда как на работу. Вчера был, и позавчера… И сегодня, как видите. На завтра не загадываю. Дожить надо.

«Пенсионер, – подумал Корнилов. – А ведь хорошо еще выглядит. Получше меня. Уйти в рыбаки, что ли? Вот и капитан Бильбасов собирается».

– Я с ранней весны тут рыбачу. Как в апреле на пенсию вышел – тут околачиваюсь. До осени половлю, наберусь силенок – а там посмотрим. – Рыбак подмигнул Корнилову. – Я еще кое-что полезное могу. Не каждый молодой угонится!.. А вы и сами, наверное, не прочь с удочкой побаловать? – поинтересовался он. – А то давайте в компанию. В хорошую погоду тут не протолкнешься. Но мужички у нас приличные, подвинутся.

– Спасибо. – Дождик усилился. Корнилов поежился, поднял воротник. – Ни чешуи ни рыбы!

– И вам желаю хорошего! – отозвался рыбак.

1977 г.