Текст книги "Крутой поворот (Повести, рассказ)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

– Правильно вас учили. Только надо еще вовремя за самую перспективную ухватиться. А то увязнешь в этих версиях, как в сугробе… А тебя одного я решил оставить, когда заметил на снегу против солнца старую лыжню. «Попытаю, – подумал, – счастья». И видишь – повезло. Да ты, лейтенант, и без меня прекрасно справился. Про карабин – бесценные сведения. Тебе в уголовный розыск надо переходить.

– Ну уж! – смущенно пробормотал участковый и спохватился: – Надо бы остановиться. Мне выходить.

Тут только Корнилов заметил, что они, проскочив центр Мшинской, едут уже по окраине.

– Ты чего же не сказал, что приехали? – удивился он. – Саша, давай развернемся, подбросим лейтенанта до центра.

– Да что вы, что вы! – запротестовал участковый. – Мне тут десять минут. До свидания, товарищи!

Корнилов протянул ему руку.

– Будь здоров, Василий! Научись еще со старухами говорить, буду в угрозыск рекомендовать.

– Чего таким сосункам в розыске делать? – проворчал Углев, когда они тронулись дальше. – Пускай тут самогонщиц гоняет.

Корнилов усмехнулся, но промолчал. Ему лень было разговаривать, объяснять. Хотелось ехать, ехать бесконечно, смотреть по сторонам на заснеженный лес, на редкие, плохо освещенные деревеньки и не думать ни о чем.

7

На следующий день утром, просматривая у себя в кабинете оперативную сводку происшествий за день, Корнилов подумал о том, что же скажет лесник, когда к нему нагрянут Каликов с Белозеровым. Сам ли он стрелял или кто-то пришлый, какой-нибудь гость или охотник, вышел с кордона, чтобы всадить пулю в лыжника? Значит, ждали этого человека. С трехчасового поезда ждали.

Все время звонил телефон. «Два дня не посидел в управлении – сразу всем понадобился!» Из гороно напоминали, что через пять дней его доклад перед директорами школ о профилактике преступности. Девушка из общества «Знание» просила выступить с лекцией на заводе имени Ломоносова. Позвонил Белянчиков. Доложил, что находится в Худфонде, пытается узнать, кто мог купить через магазин Худфонда французскую сангину.

– Ты очень-то не надейся, – сказал ему Корнилов. – Если у них такое же снабжение, как и везде, то дефицитные краски и сангину скорее всего у спекулянтов достают.

Потом позвонил Грановский, главный режиссер театра «Балтика». Просил завтра прийти на репетицию. Он ставил пьесу «Полночный вызов» по роману Сорокина «Бармен из «Астории»». Пьеса об уголовном розыске, и Корнилова пригласили консультантом. Да какое там пригласили! Грановский просил начальника управления порекомендовать опытного сотрудника, и Владимир Степанович назвал Корнилова.

– Дружочек, – позвонил Игорю Васильевичу месяца полтора тому назад режиссер, – вы назначены ко мне консультантом. Репетиции начнутся через неделю. Будьте добреньки полистать пьесу…

Игорь Васильевич слегка опешил от такого напора и от «дружочка», но сказал твердо:

– Увы, Александр Кириллович, пьесу полистать не смогу, уголовные дела листаю. Кого-нибудь другого поищите. И рад бы в рай…

– Ну-ну, – только и произнес Грановский и повесил трубку.

«А в общем-то было бы интересно побывать на репетициях, познакомиться с театральной кухней, – с некоторым даже сожалением подумал Корнилов. – Но время, время…»

Однако прошло не больше пяти минут, и загудел прямой телефон начальника управления.

– Товарищ подполковник, – сказал Владимир Степанович, – вы что же меня подводите? Я вас любителем Мельпомены представил, а вы известному режиссеру от ворот поворот?

– Товарищ генерал, со временем туго… – начал было Корнилов, но Владимир Степанович перебил его:

– У нас в управлении бездельников нет, со временем у всех туго. Беритесь за дело. Я давно хочу с театрами дружбу завести. Пусть побольше спектаклей про милицию ставят.

Корнилов еще не успел положить телефонную трубку, как зазвонил городской телефон. Снова Грановский.

– Так я напоминаю, Игорь Васильевич, первая репетиция через неделю. В двенадцать. Куда адресовать вам пьесу?

– Пришлите в управление.

Грановский оказался на редкость приятным человеком: молодым – ему было не больше сорока, – красивым, чуть располневшим блондином. Корнилов обратил внимание на очень мягкие, немного женственные черты лица режиссера. Могло даже показаться, что Грановский слишком мягок, безволен. Но его глаза время от времени поблескивали из-под больших очков холодными голубыми льдинками так пронзительно, что наблюдательный человек сразу отбрасывал всякие мысли о безвольности режиссера. И в то же время он был мягким, обходительным…

…Переговорив с режиссером и пообещав обязательно побывать на репетиции, Корнилов пригласил Бугаева.

– Как с поисками, Семен? – спросил он старшего инспектора. – Ты райотдельцев привлек?

– Конечно. Они и сегодня ищут. Я, как узнал, что убитый скорее всего художник, позвонил им. Сказал, чтобы в первую очередь за художников взялись. Вчера-то я не знал этого! – сказал он недовольно. – В два счета бы нашли. Теперь взяли в Союзе художников адреса проживающих в районе. Да ведь, может, он не член союза!

– Хвастун, – усмехнулся Корнилов. – Давай держи связь с райотделом.

Варя, техсекретарь Корнилова, приоткрыла дверь, сказала чуть раздраженно:

– Опять этот Гусельников звонит. По местному. Требует приема.

Корнилов вздохнул. Гусельников осаждал его уже месяц. Сначала прислал длинное и вежливое письмо. Чувствовалось, что у автора дрожат руки – буквы были большие и волнистые. Гусельников жаловался на то, что уже два года, как уголовный розыск установил у него в квартире, в настольной лампе, подслушивающее устройство и следит за каждым его словом.

«Нельзя преследовать человека всю жизнь, – писал Гусельников. – Я уже давно стал честным человеком. Три года назад сотрудники стадиона имени Сергея Мироновича Кирова с почетом проводили меня на пенсию. Подарили телевизор и оставили постоянный пропуск на стадион. И вот теперь я снова на подозрении. Почему? Стыдно травить старого, больного и ныне беспредельно честного человека». Заканчивалось письмо просьбой убрать магнитофон из квартиры.

«Что за бред? – подумал Корнилов. – Какой магнитофон, какая слежка? Этот Гусельников явный псих!» Он повертел письмо в руках, не зная, что с ним делать, а потом написал на нем: «В архив».

Но Гусельников продолжал писать. Начальнику управления, в горком партии, в Министерство внутренних дел. И все письма стекались к Корнилову. Он попросил сотрудников райотдела навести справки о К. Гусельникове. Оказалось, что он действительно болен. Несколько лет страдает психическим расстройством. Мания преследования. А двадцать лет тому назад был приговорен к десяти годам заключения за крупные взятки – он работал в отделе учета и распределения жилплощади. Отсидел он семь лет и все последние годы проработал сторожем на стадионе…

И вот теперь просится на прием… Что ему сказать? Как объяснить ему, что никакие магнитофоны уголовный розыск никому не подключает? Как разговаривать с больным? Не принимать? Но он опять будет писать во все концы.

– Ну так что ему сказать? – спросила Варя.

– Пусть приходит! – решился Корнилов. – Позвони, чтобы пропустили ко мне.

Варя удивленно посмотрела на своего начальника и хотела уже закрыть дверь, но Корнилов остановил ее.

– Нет, Варя, он больной человек, еще заблудится в наших коридорах. Сходи-ка за ним сама…

– И-и-и-горь Васильевич, – недоуменно протянула Варя.

– Иди, иди!

Через десять минут Гусельников сидел в кресле перед Корниловым и быстро-быстро моргал длинными белесыми ресницами. Он был высок, тощ, как дистрофик, и вся кожа у него – и на лице и на руках – пестрела от крупных рыжих веснушек. Корнилов ожидал увидеть дергающегося психа с шалыми глазами, готового забиться в падучей, но Гусельников смотрел на него осмысленно и спокойно, и походил он скорее на старого доктора, чем на больного.

– Я вас слушаю, – сказал Корнилов.

Гусельников поерзал в кресле, наморщив и без того морщинистый лоб, и, весь подавшись к Корнилову, сказал тихо, просительно:

– Уберите магнитофон, товарищ начальник, перед вами как на духу – расквитался я сполна за грехи. Честно живу на свою кровную пенсию… – Он хотел что-то еще сказать, но в это время дверь отворилась, и снова вошел Семен Бугаев.

– Разрешите, Игорь Васильевич? – он подошел к столу.

– Что-нибудь срочное у тебя? – спросил Корнилов.

Бугаев пожал плечами.

– Мне Варя сказала зайти к вам.

Корнилов усмехнулся. «Варюха, видать, решила, что с сумасшедшими надо разговаривать вдвоем». Сказал Бугаеву:

– Садись, поговорим вместе. – И, обернувшись к Гусельникову, отрекомендовал: – Это наш работник – старший уполномоченный Бугаев. Я думаю, он нам поможет…

Бугаев удивленно поднял брови.

– Товарищ Гусельников пришел к нам с жалобой на действия уголовного розыска. Обижается, что мы до сих пор следим за ним… Вмонтировали в настольную лампу магнитофон. – Подполковник в упор смотрел на Бугаева. Лицо у Корнилова было серьезное, и только глаза смеялись. – Товарищ Гусельников много лет назад совершил преступление, но стал честным человеком, сейчас на пенсии…

– Истинно, так, – кивнул головой Гусельников, – доживаю свой век честно и праведно. Любим сослуживцами. Бывшими сослуживцами.

– Н-н-да, – произнес нерешительно Бугаев и стал медленно потирать подбородок. – Н-н-да, – повторил он, глядя то на Корнилова, то на Гусельникова.

– Поймите, – Гусельников придвинулся вместе с креслом к сидящему напротив Бугаеву. – Поймите, молодой человек. – Он положил свои длинные веснушчатые ладони на колени старшему оперуполномоченному. – Расходовать магнитофонную ленту на мои старческие разговоры с такими же никчемными стариками, как я, – непозволительная роскошь для уголовки…

Игорь Васильевич улыбнулся, видя растерянность Бугаева. А про Гусельникова подумал: «Интеллигент, интеллигент, а прошлое еще напоминает о себе – вот как он про нас: «уголовка»».

– Я пришел к выводу, товарищ Бугаев, – сказал Корнилов, – что наблюдение за Корнеем Корнеевичем Гусельниковым надо полностью прекратить. Полностью и навсегда, – повторил он с нажимом.

Бугаев сидел с каменным лицом.

– Семен, ты поедешь сейчас с товарищем Гусельниковым и заберешь передающее устройство. У тебя есть ко мне вопросы?

Бугаев вдруг усмехнулся и отрицательно покачал головой. По тому, как блеснули его глаза, Корнилов догадался, что Бугаев наконец все понял…

– Товарищ начальник, – сказал Гусельников радостно. – Товарищ начальник… Я так благодарен, что вы мне поверили. Я старый, по гроб жизни честный человек…

– Корней Корнеич, – Корнилов встал. – Не будем терять время. Садитесь в машину вместе с сотрудником и поезжайте. – И, обернувшись к Бугаеву, сказал: – Семен, одна нога там, другая здесь. Ты мне будешь нужен.

– Товарищ Корнилов! – двигаясь к дверям, причитал Гусельников с умилением. – Какой человек, какой человек!

Как только они ушли, Корнилов вызвал секретаршу.

– Варвара Григорьевна, – начал он строго. – Это вы прислали ко мне Бугаева?

Варвара покраснела:

– Игорь Васильевич, сумасшедший же… Мало ли что!

– Старик ведь, – уже мягче сказал Корнилов.

– Все равно, – упрямо сказала Варвара. – Вон в Москве сумасшедший с ножичком ходит…

– Эх ты, Варвара, в уголовном розыске работаешь, а слухами пользуешься!

Варвара вдруг засмеялась:

– Приходится, товарищ начальник. Вы ведь все секреты секретничаете.

Корнилов махнул рукой:

– Тебя переубеждать – себе дороже. А Семена ты, Варя, подвела. Дал я ему ответственное заданьице – шизофреника Гусельникова излечить.

Варвара недоуменно уставилась на Корнилова.

– Редкий случай – человек свихнулся на почве своих старых преступлений. Мания преследования.

«А что? – подумал Корнилов, когда Варя ушла. – Вдруг этот псих поверит нам и вылечится? И перестанет писать свои дурацкие письма!»

Мысль послать Бугаева к старику пришла совсем неожиданно. Слушая монотонные вариации Гусельникова на тему о записывающем аппарате, Корнилов вдруг подумал: «Сколько ему ни объясняй сейчас, что никто за ним не следит и никаких магнитофонов у него дома нет и быть не может, не поверит. Хоть всю эту настольную лампу разбери у него на глазах на части – только усмехнется и будет твердить свое. А что, если подыграть ему? Правде не верит, может, поверит в ложь? – Корнилов невесело усмехнулся. – Вот ведь как в жизни бывает, каким концом старые делишки-то человека по башке стукнут…»

8

И в машине Гусельников продолжал бубнить себе под нос, какой чуткий человек товарищ Корнилов. Жил он на Петроградской, и, когда ехали по Кировскому, Бугаев вспомнил, что как раз вчера исходил в этом районе все улицы, расспрашивал в ЖЭКах, не пропал ли за последние дни кто-нибудь из жильцов.

– Корней Корнеич, так вы в каком доме живете? – спросил он заинтересованно, обернувшись к Гусельникову.

– Профессора Попова, дом тридцать восемь. Я уже докладывал вам, – ответил старик и, неожиданно хихикнув, погрозил Бугаеву пальцем. – А вы все хитрые ребята в угро! Шустрики.

– Да, да, говорили, – пробормотал Бугаев, – это я так, засмотрелся по сторонам, забыл.

Бугаев вспомнил: он был в этом доме. Разговаривал в ЖЭКе с паспортисткой. С дворником. Колоритный такой дворник – огромного роста, с большой бородой. Бугаев еще подумал: «Наверное, до революции были такие дворники. Сидели у ворот со свистками и помогали жандармам выслеживать революционеров…»

Машина остановилась у большого грязно-серого дома.

«Да был же я здесь, точно», – подумал Бугаев, вылезая из «Волги».

– Товарищ Бугаев, нам во вторую парадную, – тронул его за руку старик. Они пошли через маленький садик. Дорожка была хорошо расчищена, посыпана песком, и Бугаев снова вспомнил про дворника.

– Наш дворник ужасный человек, – сказал неожиданно Гусельников, будто подслушал мысли Бугаева. – Всегда за всеми наблюдает. Вон и сейчас борода в окошке торчит! – Бугаев и правда увидел в окне первого этажа наблюдавшего за ними дворника. – Он ведь, наверное, у вас служит? – спросил Гусельников.

«Этому маньяку уже ничто не поможет», – подумал Бугаев, начиная злиться, и спросил:

– Народ тут у вас хороший живет?

– Народ разный, – хитро сощурился Гусельников, открывая перед Семеном двери парадной. – Все больше хитрецы да соглядатаи. Но есть и душевные люди.

На втором этаже Гусельников показал на дверь, обитую черной клеенкой:

– Вот здесь живет, например, хороший человек. Мой сосед. – Он достал из кармана связку ключей и с тревогой посмотрел на Бугаева. Лицо у него напряглось, он нерешительно оглянулся, словно потерял что…

– Что, пришли? – спросил Бугаев.

– Да, но, видите ли…

– Да открывайте вы свою квартиру, я отвернусь! – Бугаев понял, что старик не хочет показать ему свои секреты.

Гусельников долго возился с дверью, гремя ключами и рассказывая:

– Сосед мой – хороший человек, только совсем неопытный. Простуха. Я ему рассказываю, что меня подслушивают, а он смеется: «Не те сейчас времена, Корней Корнеич!» А при чем тут времена? Это всегда было и будет… – Он наконец открыл дверь и первый вошел в квартиру. Зажег свет. На Бугаева пахнуло затхлостью.

– Разоблачайтесь, товарищ! Шапочку вот сюда, пальто на вешалочку. Не очень-то тепло вас в угро одевают. Не балуют. А если под окном где-нибудь простоять ночь придется? Замерзнете ведь. – Он так и сыпал, так и сыпал словами. Так медленно и значительно говорил в кабинете у Корнилова, а тут словно прорвало.

Они прошли в большую комнату, обставленную очень скромно, и Бугаев сразу же увидел эту злополучную настольную лампу, лампу с большим зеленым абажуром, какие нет-нет да еще встречаются в некоторых богом забытых учреждениях. Сдерживаясь, чтобы не улыбнуться, Бугаев подошел к ней. Гусельников перестал болтать и молча следил за Семеном.

– У вас есть запасная лампочка и патрон?

Старик кивнул.

– Принесите. И какую-нибудь коробочку. Я их увезу…

Гусельников принес лампочку и маленькую картонную коробку из-под шалфея.

– Только давайте договоримся твердо, – сказал Бугаев. – Никому ни слова! Секрет! – А сам подумал: «Все равно болтать будет. Понесет уголовный розыск моральные издержки. Лучше взял бы да выбросил эту лампу, чем жалобы писать!»

– Мой сосед приходил, крутил лампу. «Ничего нет», – говорит. Да что он понимает, неопытный в этих делах. А художник хороший, – болтал Гусельников.

– Художник? – задумчиво спросил Бугаев, – Он сейчас дома?

– Уехал. Наверное, на этюды за город.

– Когда уехал? – перебил старика Бугаев. – Да недавно…

– Ну вот что, – Бугаев быстро вывинтил лампочку с патроном, положил в коробку, коробку сунул в карман. – Ну вот что, товарищ Гусельников, аппаратуру я снял, заберу с собой. Живите спокойно. А сейчас поговорим… Он сел на стул, напряженно глядя на старика.

– Художнику сколько лет?

Гусельников испуганно таращил глаза.

– Да садитесь вы, Корней Корнеич. Это очень важно.

Гусельников сел. Лицо его напряглось. А губы расплылись в какой-то совершенно неестественной улыбке. «Да он ведь действительно псих, – испугался Бугаев. – Как бы не было приступа!»

– Художник молодой, – выдавил наконец Гусельников. – Тельманом зовут.

– Молодой? – переспросил Бугаев.

– Да не то чтоб уж очень, – замялся старик. – Года сорок два, сорок три…

– Когда вы его в последний раз видели?

Гусельников пошептал немного, загнул три пальца и улыбнулся:

– Дня три назад.

«Совпадает, – подумал Бугаев. – Уж не тот ли самый?» – И сказал:

– А время, время! В какое время он уехал?

– Да как вам сказать, – задумался старик. – Я еще не пообедал. Я в столовке обедаю. Тут рядом, через три дома. Погано кормят, но дешево. – Он снова задумался. – Ну вот, туда я и собирался. Вышел из дому. А впереди Тельман с лыжами. В спортивной куртке.

«Ну и ну, – волнуясь, слушал Бугаев. – Не было бы счастья…» – И тут же остановил себя, – Ну и что?

– Что значит «ну и что»? – рассердился старик. – Это ведь вы меня расспрашиваете. Значит, вам интересно. Все еще психом меня считаете?

Бугаев вздрогнул. Его охватило неприятное чувство оттого, что Гусельников опять будто читал его мысли.

– Ради бога, простите. Но то, что вы рассказали, так меня ошеломило… Этот ваш художник очень похож на одного человека… Он заблудился в лесу и замерз.

То, что старик разозлился на его дурацкое «ну и что», навело Бугаева на мысль, что Гусельников не такой уж сумасшедший. «Ну бывает же у человека бзик!»

– Неужели вы думаете?.. – испуганно спросил Гусельников. – А тут его кто-то искал целый день. Какой-то дикий дед.

– Да нет, все еще неясно. Это какое-то совпадение, – сказал Бугаев. – Мы проверим. Да, может быть, он уже дома, ваш Тельман. Вы сегодня к нему не заходили?

– И правда! – оживился старик. – Не заходил. Надо заглянуть. – Он вскочил со стула, но тут же в нерешительности остановился и с сомнением поглядел на Бугаева.

«Боится меня одного оставить», – подумал Бугаев и тоже встал.

– Как фамилия вашего знакомого?

– Тельмана? Алексеев Тельман Николаевич, – сказал Гусельников и вдруг громко рассмеялся: – Как хорошо! Впервые я могу у себя дома говорить свободно. Эх вы! Столько лет следили за стариком. Все думали, что я про денежки проговорюсь? Как бы не так! Нету денежек. Тю-тю! – И он снова рассмеялся. Ехидным, дребезжащим смехом.

«Ох и жук же ты, Корней!» – мелькнула у Бугаева мысль.

– Зайдемте к художнику!

– А чай? – круто переходя от ехидства к умильности, сказал старик. – Я хотел напоить вас чайком с малиновым вареньицем. Я хоть и бедный пенсионер, но вареньице всегда имею…

– В следующий раз, Корней Корнеич, – остановил его Бугаев. – Пошли к художнику.

Они долго звонили у дверей – никто не отзывался.

– Наверное, загостился, – сказал Бугаев и распрощался с Гусельниковым. Внизу он заглянул в почтовый ящик четырнадцатой квартиры. Было видно, что уже несколько дней оттуда не вынимали газеты.

Выйдя из дома, Бугаев помчался в домоуправление.

Управдом, худенький старичок в морской шинели и фуражке, видать, из отставников, запирал дверь своего кабинета. Вид у него был встревоженный.

– Вы ко мне? – спросил он Бугаева и, не дожидаясь ответа, сказал: – Позже, позже. Я очень занят.

– Мне на два слова, – попросил Бугаев и вытащил из кармана служебное удостоверение. – Я из уголовного розыска.

– Что? – искренне удивился старичок. – Вы уже здесь? Я ведь только что трубку повесил… Это вы товарищ Сазонкин?

Сазонкин был старшим инспектором уголовного розыска районного управления.

«Запахло жареным», – подумал Бугаев и сказал:

– Я капитан Бугаев. Так получилось, что мы не сговорились…

Старик посмотрел на него подозрительно и теперь уже сам протянул руку за удостоверением. Прочитал его внимательно, сверил фотокарточку с оригиналом и только тогда вернул.

– Товарищ Сазонкин просил взять понятых и ждать его у четырнадцатой квартиры. Вы тоже по поводу Тельмана Николаевича Алексеева?

Бугаев кивнул:

– Да, я хотел кое-что уточнить. Он ведь художник?

По дороге управдом позвал за собой молоденькую паспортистку. Они поднялись на второй этаж, туда, где Бугаев только что расстался с Гусельниковым. Управдом с сомнением посмотрел на дверь его квартиры и тихо сказал:

– Этого в понятые брать нельзя. Убогий, – он покрутил пальцами у виска и вздохнул. – Подождем. Сейчас должен товарищ Сазонкин прибыть.

Бугаев хотел было порасспросить управдома, но в это время хлопнула дверь парадной, послышались энергичные шаги, и на лестнице показался Сазонкин. Он совсем не удивился, увидев Бугаева, деловито поздоровался со всеми за руку и спросил управдома:

– Алексей Алексеевич, а слесарь?

– Должен в тринадцать ноль-ноль прибыть, – сказал управдом и посмотрел на часы. – Еще две минуты…

«Морская косточка, – подумал Бугаев. – Симпатяга дед».

И действительно, внизу снова хлопнула дверь. Пришел молоденький паренек с чемоданчиком. Удивленно посмотрел на целую толпу собравшихся перед дверьми квартиры. Спросил:

– Чего делать-то, Алексей Алексеевич?

– Что товарищ скажет, – кивнул управдом на Сазонкина.