Текст книги "Крутой поворот (Повести, рассказ)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

И в последующие дни Хилков частенько вспоминал бородатого. Едет по городу, и вдруг мелькнет знакомое лицо. Притормозит. Нет, не он, хоть и бородатый. И шесть тысяч вспоминал. Особенно когда в утреннюю смену идти. На улице темно, холодно! Ни вставать, ни вылезать из дому неохота. «Были бы деньги, – думал в такие минуты Хилков, – плюнул бы на все. И работу другую себе нашел бы. Шубу купил бы такую, как у бородатого. В ней в любой мороз на улицу выходить не страшно».

Но бородатый все-таки позвонил. Тогда, когда Хилков потерял уже всякую надежду. Ровно через месяц.

Хилков не мог скрыть своей радости:

– Федор Борисович! Что-то давненько не звонили! Поработать? Всегда готов! Как пионер. Да я поменяюсь…

Хилков на следующий день поменялся со сменщиком и вышел с восьми вечера. В двенадцать подъехал к гостинице «Ленинград», поставил машину в переулочке и поднялся на шестой этаж. На этот раз бородатый пригласил его в номер. Номер был двухкомнатный. Во второй комнате за низеньким полированным столиком шла игра в карты. На узком пристенном комоде и даже на полу стояли бутылки с водкой, шампанское, тарелки с колбасой и сыром. Хотя окно было приоткрыто, в комнате чадно от дыма.

Играли четверо. Трое довольно пожилых и один молодой парень с красивыми пшеничными усами. Все были без пиджаков, в белых расстегнутых рубашках. На Хилкова никто не обратил внимания. Играли сосредоточенно, лишь изредка перекидываясь отрывистыми возгласами. Денег на банке было много. Хилков успел заметить, что бумажки все крупные. Десятки, четвертные.

Федор Борисович усадил Хилкова в мягкое крутящееся кресло с высокой спинкой, поставил на колени тарелку с бутербродами, открыл бутылку боржоми: «Заправляйся», – а себе налил фужер водки.

Выигрывал все время крупный, осанистый мужчина. Хилков заметил, что лицо у него покрылось мелкими бисеринками пота. Но мужчина не обращал на это внимания – сосредоточенно метал, так же сосредоточенно, с бесстрастным выражением лица подгребал толстой рукой к себе деньги. Присмотревшись, Хилков узнал в нем того мужчину, которого они завозили в новогоднее утро на Варшавский вокзал.

Вскоре молодой парень ушел, кисло кивнув на прощание. Сел играть Федор Борисович.

Хилков чувствовал себя неуютно. От табачного дыма резало глаза. Ему хотелось спать, а приходилось сидеть без дела. «Если надо будет ехать, то сказал бы, к какому часу, я бы подъехал, – думал он. – А то сижу здесь без дела. Мог бы и поработать пока…» Но спросить боялся – может быть, эти мужчины и не знают, что он шофер?

– Евгений Степанович, – вдруг сказал бородач. – Ты не хочешь метнуть? Новичкам-то обычно везет. Давай присаживайся! Мы по червонцу ставим.

«А, была не была», – решился Хилков. Деньги у него были. И такой вдруг азарт им овладел! Вот жаль, что выпить нельзя.

Ему и вправду повезло. За какие-то полчаса он выиграл четыреста рублей и готов был играть еще, но Федор Борисович встал и сказал:

– Нам пора, Евгений Степанович. Я думаю, партнеры отпустят нас с выигрышем…

– Ну с таким-то выигрышем отпустим… – засмеялся толстяк. И повторил: – С таким-то отпустим…

«Вот, черт, повезло, вот повезло! – думал Хилков, спускаясь по лестнице и лихорадочно прикидывая, сколько же у него теперь денег. – Это же надо, такие деньги за полчаса взять…» И в машине, за рулем, его не покидало радостное возбуждение. Всматриваясь в снежную заверть, рассекаемую фарами, он чувствовал такой прилив энергии, что хотелось запеть. И, не сиди рядом Федор Борисович, наверняка запел бы. Но постеснялся. Не хотелось казаться мальчишкой.

Они ехали на улицу Типанова.

– Надо кое-что Георгию передать, – сказал Федор Борисович. – Он завтра уезжать собирается рано.

«Почему на Типанова? – удивился Хилков. – Ведь Георгий всегда в гостинице останавливается? И разве мы не в его номере играли?» Но спрашивать не стал.

Город спал. В домах лишь кое-где светились, словно маяки, отдельные окна. На улице Типанова бородач показал, куда свернуть. Хилков проехал между домами, едва не задев мусорные бачки. Вдруг из-за угла дома выскочила полузаметенная снегом фигура. Человек махнул им рукой.

– Притормози, – попросил Федор Борисович. – Никак это Георгий?

Хилков остановил машину, выключил фары. Человек подошел к машине, открыл дверцу. Сказал:

– Отец Федор, я так и думал, что это вы! – Это был Георгий. – Позвонила, понимаешь, Лидка. В гости приглашает. Ну как откажешь такой девочке! Брата предупредил, чтоб вас ждал, а сам ехать решил на его моторе. Да что-то не заводится. Видать, мотор промерз. Может, дернете?

– Как, шеф? – спросил у Хилкова Федор Борисович. – Дернем?

– А чего же не дернуть, – весело сказал Хилков. – Только, может, я сам посмотрю? Заведу?

– Э-э! Пустое! – махнул рукой Георгий. – Я уж полчаса с ней вожусь. Давай разворачивайся и подавай задом. Трос у меня есть.

Хилков быстро развернулся, осторожно подал машину к занесенной снегом «Волге». Подумал: «Чудак, почему снег не сметет?»

Георгий быстро накинул трос, очистил шапкой лобовое стекло, сел в кабину и махнул рукой. Хилков включил первую скорость, легонько выжал сцепление. «Волга» подавалась туго. Они осторожно обогнули дом и выехали на проспект.

– Чего-то не заводится, – заволновался Хилков. – Надо узнать.

– Да чего узнавать? – отрывисто бросил бородач, вглядываясь в снежную пелену. – Сейчас давай до разворота и к парку. По дороге и заведется.

Так они проехали минут десять, потом Федор Борисович скомандовал:

– Направо, опять направо.

Асфальт кончился. Они ехали по какому-то пустырю. «Это же зады парка, – сообразил Хилков. – Куда нас несет нелегкая?»

– Стой! – наконец сказал Федор Борисович. – Ну его к черту. Пусть сам заводит.

Он вылез из машины, отцепил трос и подошел к Георгию, тоже вышедшему из «Волги». Несколько минут они постояли рядом, потом распрощались, и Федор Борисович снова залез в машину Хилкова.

– Ну и погода, шеф, а?

– Что он, здесь куковать остался? – спросил Хилков весело. – Может, все же подсобить ему?

– Сам пусть теперь разбирается, – проворковал бородач. – Поехали-ка на Ивановскую.

А на Ивановской, когда Хилков, как всегда, остановил такси у гастронома, Федор Борисович вынул из кармана пачку денег и протянул ему.

– Держи, шеф. Ровно две тысячи. Можешь не считать. Твоя доля. Втроем работали, все поровну. А мог бы один шесть взять.

Хилкову стало вдруг жарко. Он почувствовал слабость и только тихо спросил:

– Это машина чужая была? Не Георгия?

– Теперь его, – засмеялся бородач. – Видишь, и делов-то. Ты даже испугаться не успел. Держи деньги.

Хилков взял пачку и, с трудом приходя в себя, засмеялся нервным смехом:

– Ну и ловко! Р-р-раз, и в дамки! Раз, и в дамки! Да ведь это же, ведь это же… – Он не нашелся что сказать, а Федор Борисович, положив ему тяжелую руку на плечо, зашептал, дыша водочным перегаром: – Я на тебя надеялся, Женя… Надеялся. Будешь со мной, не пропадешь. Ты меня понял? Понял, Женя? Только не дури с деньгами. Не пей с кем попало. Захочешь красиво время провести – мне позвони. Я тебе и телефончик свой скажу. Запомни. Шестьсот тридцать один двести, Женя. Запомни. Но боже тебя упаси этот номер записывать. Понял? И о том, что мы с тобой незнакомы, ты тоже догадываешься? Да, Женя? Ты парень смышленый. Недаром мне тебя Феля Николаев, твой сменщик, рекомендовал. Говорил – на Женю Хилкова можете как на меня положиться…

– Феля Николаев? – удивленно переспросил Хилков. – Феля? Да как же это? Откуда он-то?

– Феля, Феля! Он тебя рекомендовал. Старый мой кирюха. А ты что думаешь, случайно я к тебе в новогоднюю ночь подсел? Когда Фелю ты в гостиницу привез?

Хилков вдруг вспомнил новогоднюю ночь, гостиницу, Фелю, столкнувшегося с бородачом в распахнутой шубе… Вспомнил он и то, как Феля последнее время был сговорчив. Когда бы Хилков ни попросил его поменяться, он тут же соглашался. А Хилков-то думал, что это в благодарность за новогоднюю услугу.

– Что, удивляешься, салага? Ничего, теперь нас с тобой, кирюха, водой не разольешь. Давай лапу, Женя. Звонка жди. А время провести захочешь – звони.

Он вылез из машины и пропал в снежной заверти.

Когда Хилков приехал в парк, диспетчер посмотрел на него подозрительно и спросил:

– Ты что, Женя, выпил?

– Да что вы, Александр Захарыч… – обиженно протянул Хилков. – И пробку не понюхал. Вы ж меня знаете…

Диспетчер покачал головой.

– Да и то верно, вроде никогда за тобой этого не замечалось. А сегодня уж больно глаза шалят. Я вот и решил.

И вот теперь эта история с Кошмариком. Как он ведет себя на следствии? Не продал ли? Может, и правда следят уже за ним, за Хилковым? И эта «скорая» неспроста приезжала в то место, где машину «брали». Да нет, Кошмарик хоть и алкаш, но парень крепкий, не выдаст. А с талоном наплетет что-нибудь. Да, может, он, пока вели в отделение, по дороге выбросил его? Или в КПЗ на мелкие кусочки порвал да в сортир отправил. Не сразу же его обыскивать стали!

8

– Игорь Васильевич, а вы как в милицию попали? – спросил Власов в свой очередной визит на Литейный, четыре.

Корнилов неопределенно хмыкнул и пожал плечами.

– Да как-то так получилось…

– Как-то так получилось, – повторил Власов и улыбнулся. – Очень доходчиво…

И подумал: «Если бы я не знал, что Корнилов талантливый сыщик, ни за что бы не поверил! Уж больно он нервный… Незащищенный какой-то».

Власову казалось, что работник уголовного розыска должен быть вдумчивым, трезвым аналитиком, спокойным, сосредоточенным. А этот всегда насторожен, обидчив…

– Вы все подсмеиваетесь надо мной, – сказал Корнилов, – а зря. Ну что я вам скажу, ей-богу! Врать не хочется, а правды я и сам не знаю. Попал и попал. – Он нахмурился недовольно и сразу стал похож на большого, незаслуженно обиженного мальчишку.

– Да ведь вы мне обещали, – упрекнул Власов. – А теперь на попятный.

– Да ничего я не обещал, – проворчал Игорь Васильевич. – Не обещал я! Неужели я такой осел, что мог обещать невыполнимое?

Власов успокаивающе поднял руку:

– Замнем для ясности. Будем считать, что мне обещал об этом рассказать кто-то другой… Наверное, Белянчиков.

Корнилов посмотрел на Константина Николаевича с упреком и грустью, покачал головой, словно хотел сказать: ну зачем же так?

С минуту они молчали. Потом Корнилов вдруг улыбнулся и сказал:

– Я вообще-то сначала пошел на завод, Константин Николаевич. Так получилось. Поступал после седьмого класса в механический техникум. Поступил и даже год отучился. Потом производственная практика. На станкостроительном имени Свердлова… Надо было сдавать пробу на четвертый разряд. Плоскогубцы сделать. Чуть ли не неделю дали на них. И сказали – кто когда сделает, тогда и в отпуск пойдет. Ну ребята-то все неумехи по этой части. Валандались с плоскогубцами страсть как долго. Кто запорет, кто себе пальчик ушибет. А я уже кое-что умел. Дома от отца небольшой верстачок остался. И первоклассный инструментарий. Отец у меня водолазом был. Эпроновец. Сейчас как-то про них и не слышно, а до войны про водолазов чуть ли не как про летчиков слава шла. Мне мать рассказывала. Ну а что такое водолаз? Такой же рабочий. Да отец и был рабочим. И любил с металлом баловаться. Вот я и пристрастился. Правда, начал с поджигалки… Хорошее начало? Каюсь. Но сделал ее здорово…

Ну и когда на заводе плоскогубцы надо было делать, то я за пару часов такое изобрел, что мастер их сразу в карман сунул и ушел. Я подумал – пошел оформлять мне бумагу на разряд. Чувствую, вещичку неплохую сварганил… Потом подошел ко мне один дед. В кепочке замасленной такой, шея тонкая, как у индюка, кадыкастая. Вынул мои плоскогубцы из кармана и буркнул:

– Ты сделал?

Я даже испугался. Неужто напортачил? Кивнул головой, словно язык проглотил. Дед меня своей тощей лапой за рукав зацепил, как клещами, и повел за собой. Приволок на слесарный участок. Подвел к верстаку. Показывает мне деталь. Я уж сейчас и не помню, что это такое было. Перепугался очень.

– Можешь сделать? – спрашивает. Я повертел в руках.

– Могу, – говорю.

Показал мне дед иструмент. Штангенциркуль дал, а чертежей никаких. А сам ушел.

Сколько я бился с этой штуковиной – не помню. Только когда дед пришел, она уже готова была. Посмотрел он, прямо обнюхал всю, только что не лизнул. Сказал:

– На три с минусом.

Обиделся я – страсть. А дед мне и говорит:

– Есть у тебя, парень, к металлу чутье. Иди к нам на завод. Буду из тебя человека делать.

Я ему толкую – в техникуме учусь. На каникулы тороплюсь ехать, рыбу ловить, а дед только рукой махнул: «Знаем мы эти техникумы!»

Пригласил меня к себе начальник цеха. Объяснил, что дед этот вовсе и не дед, а лучший заводской слесарь Григорий Дормидонтович Сайкин. Король слесарей. И уж раз решил тебя в ученики взять, – говорит, – значит, большие надежды возлагает…»

«Какие надежды, – говорю, – когда три с минусом поставил!» Мальчишка я еще совсем был… Начальник цеха посмеялся и уговорил-таки меня…

А все дело решила все-таки тройка с минусом. Обиделся я очень за нее. Подумал – я вам докажу! Честно говоря, на заводской практике мне очень интересно было, – продолжал Корнилов. – Смешно, а даже запах на слесарном участке нравился. Ну а потом, когда видишь, что у тебя что-то получается и товарищи, у которых на контрольной ты иногда примеры списывал, бегут к тебе по каждому пустяку и просят объяснить, как кронциркулем пользоваться, какое сверло ставить, а сверла у них одно за другим ломаются, это тоже что-нибудь да значит для парня, которому шестнадцать лет…

Проработал я на заводе три года. И все с Сайкиным. Ох старик и въедливый был! Но за эти три года сделал из меня человека. И слесаря шестого разряда. Это в девятнадцать-то лет! Вот так-то, Константин Николаевич! Если мы «Волгу» вашу отыщем и ремонт какой потребуется, вы ко мне обращайтесь. Я чинить-то их лучше, чем искать, могу. Правда! Не сомневайтесь.

– Обращусь, обращусь, – нетерпеливо сказал Власов? – Только вы на мой вопрос не ответили.

– Ну, Константин Николаевич, какой вы, право…

– Занудный! – усмехнулся Власов.

– Во-во! Неужели все журналисты такие дотошные? Я тут с три короба наговорил, а вам все мало. Вот вы мне дайте срок… Ну с недельку. Подумаю, поразмыслю – зачем это мне понадобилось в уголовный розыск идти – и вам расскажу. – Он посмотрел на часы. – Ну что? Может, на сегодня хватит? Не пора ли по домам?

– Игорь Васильевич, а не поужинать ли нам вместе? – предложил Власов.

– А действительно, почему бы и не поужинать? – неожиданно согласился Корнилов.

Они вышли на Литейный, остановились в раздумье: куда идти?

– Может быть, поедем ко мне домой? – спросил Игорь Васильевич. – Совсем недалеко, на Петровскую набережную. Только я сейчас на холостяцком режиме. Пока с уголовниками вожусь, дома почти не бываю, а мама у меня болеет.

– Давайте-ка пойдем лучше в «Ленинград»! Зачем вашу маму беспокоить. Кормят там прилично. Вы же знаете, я живу в «Ленинграде», – предложил Власов.

– В «Ленинград»? – с сомнением покачал головой Корнилов. – Что-то мне не очень туда хочется. А вам?

– Пойдемте, пойдемте, я есть хочу.

В ресторане народу было немного. Лишь недалеко от столика, куда сели Власов и Корнилов, ужинала большая шумная компания. Видно, отмечалась какая-то торжественная дата. Скорее всего день рождения, потому что все встававшие с рюмками обращались к сидевшему во главе стола молодому, рано располневшему мужчине, а он церемонно раскланивался и улыбался еле заметной снисходительной улыбочкой, словно он знал что-то такое, о чем никто другой и не догадывался. Пока Власов изучал меню, Корнилов исподволь, незаметно разглядывал компанию, удивлялся, что все собравшиеся за столом, еще молодые люди, как-то слишком рано располнели, огрузнели. У некоторых были глубокие залысины, седина. Два или три – с бородами. Красивая седина, но слишком ранняя…

– С чего бы это они такие лысые? – спросил Игорь Васильевич Власов с некоторым даже сочувствием и показал глазами на компанию.

Власов оглядел их рассеянно, махнул рукой:

– Время нынче не в пример прошлому, рано седеть заставляет… У каждого свои проблемы… – и снова уткнулся в меню.

Подошла наконец официантка. Спросила:

– А вы только вдвоем или кого-то еще ждете?

– Только вдвоем, – ответил Корнилов.

Она раскрыла засаленный блокнот. Приготовилась записывать.

Власов повернулся к Корнилову. Спросил:

– Ваши пожелания, маэстро.

– Давайте, давайте… Я не привередлив. Не заказывайте только осьминогов.

– А что, мне, например, нравятся, – ответил Власов.

– У нас осьминогов нет, – строго сказала официантка.

Она принесла закуски, коньяк. Власов разлил, подвинул Корнилову тарелку с бело-розовой семгой, а Игорь Васильевич все приглядывался и приглядывался к шумным соседям, стараясь понять, что это за люди собрались за праздничным столом. Все они, несомненно, были преуспевающими – об этом говорила и одежда, и богатые туалеты женщин, и дорогие украшения, и, конечно, больше всего манера держать себя – свободная, самоуверенная, но без тени бравады, и, пожалуй, несмотря на шумные выкрики и болтовню, какая-то печать пресыщенности на лицах, даже скуки… Все были приблизительно одного возраста – от тридцати пяти до сорока. И один мальчишка лет пятнадцати.

По мере того как молоденький официант уносил со стола пустые бутылки и приносил новые, шум за соседним столом становился все громче и громче. Теперь уже слышны были обрывки пьяных разговоров.

«Блестящая вещь… Старик на высоте… Эта история с китаянками…» Смех. Понимающий, снисходительный, чуть завистливый. «Бросьте вы классиков… Обернитесь на Андрюшу!» Снова смех. «За Андрея, за Андрея! Тост за Андрея!» Судя по тому, как самодовольно заулыбался сидящий за председательским местом, он и был Андреем.

– Что, понравились вам эти шумные молодые люди? – Власов легонько постучал ножом по фужеру.

– Да нет… просто уж больно они гладенькие, – сказал Игорь Васильевич. – Черт с ними! Не будем отвлекаться…

– Игорь Васильевич, – начал Власов чуть торжественно. – Судьба свела меня с вами… Счастливый случай – кража моей машины…

– Ну вот, опять… Издеваетесь вы надо мной, что ли? – недовольно произнес Корнилов. – «Счастливый случай!» Да мне из-за таких случаев впору в отставку подавать!

– И почему вы такой мнительный? – воскликнул Власов. – Вы обижаетесь без всякого повода… Ну да ладно, кончаю. Игорь Васильевич, я очень рад, очень рад, что с вами познакомился. И надеюсь, мы будем друзьями. За дружбу?

– За дружбу! – улыбнулся Корнилов.

Они сидели в ресторане довольно долго. Корнилов рассказал Константину Николаевичу о том, как ездил на Валаам за матерью. Рассказал про встречу с безногим Алексеем.

– Этому парню надо помочь… Обязательно. Я все время чувствую свою вину.

– Ну вы-то при чем?

– Да знаете… Сейчас думаю, может, надо было тогда все решать по-иному. Тогда помочь.

– Да решали-то не вы, а суд? – запротестовал Власов.

– Верно. А вы что думаете, уголовный розыск не помогает людям?

Но и за разговорами Корнилов нет-нет да и поглядывал на шумную компанию. Бесцеремонность этих людей раздражала его.

Один из бородатых вдруг вскочил с бокалом в руке. Начало фразы потонуло в гуле голосов: «…поэтому, дорогой наш Андрей Андреевич, мы и пьем за тебя, Андрюшка, сволочь…» Бородатый обнял одной рукой Андрея, стал целовать, расплескивая водку.

«На мосту стоял прохожий…» – запел бородатый. А дальше последовала такая похабщина, что Корнилов только ахнул: «Ну сейчас заработает он оплеуху. Женщины дадут ему звону…» Но ничего не случилось. Заключительные слова куплета потонули в веселом хохоте. Смеялись все – и мужчины и женщины…

– Черт знает что такое! – взорвался Игорь Васильевич и, прежде чем Власов успел что-либо сообразить, встал из-за стола и подошел к разгулявшимся.

– Товарищи! – голос его прозвучал резко, словно хлопнул выстрел. Власов заметил, как напряглись у Корнилова желваки на щеках. Сидевшие за столом примолкли, с интересом уставившись на Игоря Васильевича, а тот, которого все называли Андреем, негромко, но так, что все услышали, даже сидевшие за соседними столиками, сказал:

– Верочка, этот дылда пришел выпить с тобой на брудершафт…

– Как вам не стыдно так вести себя! – Корнилов посмотрел на Андрея и покачал головой. – Если вы не стесняетесь женщин, которые пришли с вами, то постесняйтесь соседей… Ведь с вами ребенок!

Его слова о ребенке вызвали взрыв хохота.

Миловидная девушка, сидевшая рядом с Андреем, потянулась к Корнилову с рюмкой, расплескивая водку и весело крича:

– Так их, нахалов. Выпьемте с нами, товарищ проповедник!

Все загалдели, кто предлагал Корнилову присоединиться, кто спеть вместе. Только Андрей смотрел на него молча, с презрительной ухмылкой.

Власов встал и подошел к Корнилову.

– Бросьте, Игорь Васильевич, этим… – он хотел сказать «свиньям», но сдержался, – этим пьяным хамам словами ничего не докажешь…

– Но, но! – рванулся со стула парень с бородкой. – Я тебе сейчас за хамов так врежу… – Его соседка, наверное жена, дико взвизгнув, повисла у него на шее.

Корнилов отстранил Константина Николаевича, пытавшегося взять его под руку, и, подойдя к столу вплотную, сказал негромко:

– Если вы еще раз запоете свои хамские песенки, вам придется покинуть ресторан…

– А если сами не уберетесь, мы вышвырнем вас! – крикнул кто-то из-за соседнего столика. Там сидела компания флотских офицеров.

Корнилов и Власов вернулись за свой столик.

– А вы заводитесь быстро, – усмехнулся Власов. – С полоборота…

– Да нет, – отмахнулся Корнилов. – Я человек спокойный, но ведь что ж это такое? Разве можно терпеть?

Они помолчали немного. За большим столом притихли. Не слышалось ни частушек, ни громких выкриков.

– Вам много приходилось стрелять? – спросил Константин Николаевич. – В людей… При поимке бандитов, например?

– Один раз… Было дело такое.

– Всего один? – удивился Власов. – Вы ведь уже пятнадцать лет в уголовном розыске…

– Шестнадцать, – поправил Игорь Васильевич. – Ну так что ж, обязательно стрелять? Ведь даже уголовник поймет, что ему деться некуда, да если еще рассказать ему об этом толково. Доходчиво. – Он засмеялся. – А стрелял я действительно только раз. Брали мы в пятьдесят седьмом году «малину» в Рыбацком. Вижу, один целится в милиционера, а я стоял далеко, не дотянуться. Выстрелил ему в руку… А вам, журналистам, погони давай, стрельбу, отпечатки пальцев. Сами убедились, что я больше за столом схемки рисую, пока автомобиль ваш ищу.

На набережной стояла тишина. Шурша, проносились редкие машины. Корнилов с удовольствием вдохнул свежего воздуха.

– Не люблю я ходить по ресторанам. Особенно вечером. Духота, галдеж. Сядет рядом такая вот шайка-лейка – на неделю тебе настроение испортит.

Они прошлись по набережной до моста Строителей.

– Ну что ж, – сказал Корнилов, – пора спать. Завтра звоните. Может, что интересное будет.

Вернувшись в гостиницу, Власов не стал подниматься к себе в номер, а пошел позвонить жене. В левом крыле вестибюля имелись междугородные телефоны-автоматы. Один из автоматов не работал, по другому разговаривал какой-то мужчина. Власов сел в кресло, закурил. Здесь, в этой части гостиницы, было тихо и пустынно. Киоски, торгующие сувенирами и газетами, давно закрылись, не толпился народ у стойки бюро обслуживания. Лишь на низеньком диванчике сидели две молоденькие девушки в одинаковых клетчатых юбочках и белых блузках. «Наверное, из Штатов», – подумал Константин Николаевич, прислушиваясь к их разговору. Выговор у девушек был явно американский – более жесткий и отрывистый, чем у англичан, и Власов лишь разбирал отдельные фразы, хотя английский знал неплохо. Разговор у них шел о какой-то Катюше, очень милой и обаятельной. Похоже, что Катюша была их гидом и девушки были у нее в гостях…

Мужчина все говорил и говорил по телефону, автомат тихо отщелкивал, проглатывая пятиалтынные. «Ничего себе, запасся товарищ монетами», – подивился Власов и вдруг поймал себя на том, что приглушенный голос говорившего ему знаком. Вкрадчивый, медовый. «Да ведь это Валерий Фомич – администратор из Дворца культуры…» – Константин Николаевич посмотрел на атлетическую спину мужчины. Ему было явно тесно под плексигласовым колпаком, накрывавшим автомат.

«Ну и скользкий тип… – подумал Власов, вспомнив Милочку и непонятный разговор с ней. – Чего этот детина тогда меня испугался?..»

Валерий Фомич вдруг обернулся, словно почувствовал, что за ним наблюдают, и Власов увидел испуг на его лице. Константин Николаевич отвел глаза, ему совсем не хотелось ни здороваться, ни разговаривать с Валерием Фомичом. Администратор оборвал себя на полуслове и бросил трубку на рычажок.

«Только бы не подошел». Едва успел Константин Николаевич подумать это, как услышал шаги, и Валерий Фомич грузно опустился в кресло напротив Власова. Лицо у него было какое-то потерянное, жалкое, совсем не гармонирующее с его импозантной внешностью любимца судьбы. Он сидел молча, пристально и зверовато глядя на Власова, и Константину Николаевичу показалось, что администратор пьян. Молчание затягивалось. Власов сказал хмуро, раздражаясь оттого, что придется все-таки разговаривать с этим человеком:

– Здравствуйте, Валерий Фомич!

– Что вы все время ходите за мной? – не ответив на приветствие, хрипло спросил Валерий Фомич. – Решили сажать – сажайте! А то все следите и следите… Затравить хотите?! – Последние слова он выкрикнул так громко, что сам испугался. Молодые американки с любопытством посмотрели в их сторону.

«Ну и ну, – подивился Власов, настораживаясь, – тут непростой какой-то узелок… Что он, меня за оперативного работника принимает? И Мила ведь сказала: «Сразу видно, что милиционер». – Константин Николаевич растерялся и лихорадочно соображал, как же ему поступить. Сказать, что он не тот, за кого его принимают? Но ведь этот жох недаром психует! Видно, прилично нашкодил».

– Даже не скрываете свою слежку, – уже потише, но таким же хриплым голосом продолжал Валерий Фомич. – В открытую за мной ходите. И эта ревизия во дворце – ваших рук дело… Что же вы меня травите, что же травите? – вдруг всхлипнул он. – Брали бы сразу.

Власов наконец вспомнил, где он увидел администратора впервые. Ну конечно же, при выходе из управления, от Корнилова. Когда Власов подошел к дверям, часовой проверял документы у большого красивого мужчины. Такая приметная фигура – и как он сразу не вспомнил! Так, значит, им уже занимается милиция… «Ну что ж, – внутренне усмехнулся Константин Николаевич. – Задал я вам, Валерий Фомич, задачку!»

– Что же вы молчите? – почти шепотом спросил администратор. – Когда это все кончится? Я понял, что вы за меня взялись, еще у вашего Корнилова. И потом, когда вы шли за мной с Литейного…

– Валерий Фомич, «ходить бывает склизко по камешкам иным…». Вы, наверное, знаете, что чистосердечное признание суд может посчитать смягчающим вину обстоятельством? – спросил Власов.

Администратор как-то странно дернулся, словно его свело судорогой.

– Завтра утром приходите в управление, на Литейный, четыре. В четыреста двенадцатую комнату. Пропуск вам будет заказан…

Валерий Фомич обреченно вздохнул, вынул из кармана белоснежный платок и медленно вытер им лоб. Лицо у него перекосило от страха. Он только прошептал:

– Ну вот… – поднялся и пошел к выходу.

«Ну и дела! – усмехнулся Константин Николаевич. – Пуганая ворона и куста боится!» Он не стал звонить жене в Москву, а поднялся к себе в номер и позвонил Корнилову.

– Валерий Фомич Морозов? – переспросил тот, выслушав Власова. – По нему давно тюрьма плачет. Хоть и проходит он у нас пострадавшим…

– Пострадавшим? – удивился Константин Николаевич.

– Ну да! У него ведь тоже «Волгу» украли!

Власов засмеялся.

– Бывают же совпадения! Решил, что я за ним слежу… А оказывается, мы с ним «коллеги»!

– С вашим коллегой мы завтра разберемся, – мрачно сказал Корнилов. – Сам не придет – попросим. Я почему на него внимание обратил – живет шикарно! Явно не по средствам. Между прочим, просил я и ребят из ОБХСС приглядеться к этому хлыщу…

Когда утром на следующий день Власов пришел в управление, около кабинета Корнилова уже расхаживал Валерий Фомич. Он подобострастно поклонился Власову, еле слышно прошептал: «Здравствуйте».

– Ну так что, допекли бедного администратора? – сказал, улыбаясь, Корнилов, когда Константин Николаевич вошел к нему в кабинет. – Он к нам спозаранку прибежал… Правда, без чемоданчика.

– Сам он себя допек… – ответил Власов. – Ушлый дядечка. Умелец. Девицу хотел мне подсунуть. Подловить. Не умер бы он с досады, когда узнает, что я не тот, за кого меня принял…

– Не умрет. Да мы ему пока и говорить не будем. Пусть себе думает что хочет. Ну что ж, побеседуем с Валерием Фомичом? – Корнилов вызвал секретаршу. – Пригласите гражданина Морозова.

Валерий Фомич вошел, щурясь от яркого солнечного света, и осторожно сел на предложенный Корниловым стул. С минуту все молчали, потом Валерий Фомич тихо спросил:

– Товарищ Корнилов, я ведь сам пришел… С повинной, – сказал и оглянулся на Власова.

– Ну что ж, гражданин Морозов, – ответил Игорь Васильевич и нажал клавиш магнитофона, – пришли, так рассказывайте. Лучше поздно, чем никогда…

– Но вы расцениваете мой приход как явку с повинной? – с надеждой спросил Морозов.

Власов понял: администратор очень боится, что ему скажут – какая же это явка с повинной, когда вас уже арестовать со дня на день собирались…

– Расцениваем, расцениваем, – сказал Корнилов. – Но учтите, многое зависит от того, насколько полно и чистосердечно вы расскажете о своем преступлении.

Валерий Фомич жалко улыбнулся:

– Повинную голову и меч не сечет…

– Вы что, торговаться к нам пришли? – рассердился Игорь Васильевич.

– Я, собственно, не знаю, с чего и начать… – тусклым голосом заговорил администратор. – В позапрошлом году на стадионе проводилось эстрадное представление «Живые шахматы», – решившись наконец, тихо начал он. – Меня попросили помочь… – Он поднял голову. Посмотрел на Корнилова.

– Рассказывайте, рассказывайте, – ободрил его Игорь Васильевич.

– Собственно, я взял очередной отпуск и оформился администратором на этом представлении. Его повторяли трижды. Времени на подготовку мало, театральные кассы отказались билеты распространять. Тогда я пригласил студентов. Из шахматной секции медицинского института. Сказал, что это дело важное. Пропаганда шахмат. И все пошло быстро…

– На общественных началах студенты билетики распространяли? – не то уточнил, не то спросил Корнилов.

Валерий Фомич потупился:

– Да, на общественных началах. Я только в ресторан их сводил. Заплатил по счету двести тридцать рублей. Это можно проверить. Они подтвердят. – Он вздохнул глубоко, словно перед прыжком в холодную воду. – Им причиталась зарплата. Пять процентов от общей выручки… За три представления больше десяти тысяч. Десять тысяч девятьсот. Ведомости на каждого я не составлял. Отчитывался расписками. Будто бы от имени председателя шахматной секции…