Текст книги "Крутой поворот (Повести, рассказ)"

Автор книги: Сергей Высоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

7

…Около зоомагазина толпилось несколько барыг. Один предложил Корнилову японскую леску, другой – какие-то особые поплавки. Протискиваясь между ними к дверям, подполковник подумал о том, что давно пора бы прикрыть эту частную лавочку. Он всегда так думал, когда заходил сюда, но потом за другими, более серьезными делами забывал об этом. А если вспоминал, то раздражался, ругал себя последними словами за забывчивость, звонил в районное управление, но дела до конца не доводил. Времени не хватало. А ведь понимал, что эти «мелочи» – питательный раствор для преступности. Нутром чувствовал, что среди барыг, спекулирующих привозной леской и торгующих краденным на заводах инвентарем, созревают его будущие «клиенты». Да еще «пасут» молодняк.

В магазине торговали три продавца: две совсем молодые девчонки и пожилой, лет пятидесяти пяти, мужчина. Сколько знал Корнилов этот магазин, мужчина все время работал в нем. Звали его Тарас Петрович. Подождав, пока продавец освободится, Корнилов остановился напротив него и, перегнувшись через прилавок, тихо сказал:

– Тарас Петрович, мне бы с вами словечком перемолвиться. С глазу на глаз…

Тот нерешительно пожал плечами:

– А что, собственно, вы хотели?

– Совет ваш нужен.

Тарас Петрович провел Корнилова в крошечную комнатку, где стояли маленький письменный столик и три стула. Игорь Васильевич сразу заметил в углу рядом с сейфом свою голубую мечту – несколько складных удилищ, которых днем с огнем не найдешь.

Продавец не растерялся, не оробел, услышав, что Корнилов из уголовного розыска, хотя подполковник по опыту знал как теряются иногда люди в таких случаях.

– Думаю, что постоянных своих клиентов вы, Тарас Петрович, хорошо знаете…

– Если народ серьезный, то хорошо.

Игорь Васильевич достал фотографию капитана Бильбасова.

– А-а! – улыбнулся продавец. – Капитан! Владимир Петрович. Знаю, знаю, рыбак отменный. Только редко меня навещает, все по морям, по волнам. Зато уж всегда чего-нибудь привезет из заморских стран. То леску тончайшую, то чудную катушку. – Он сказал и неожиданно насупился, видать, только сейчас понял, что уголовный розыск попусту человеком не заинтересуется.

– Когда он был у вас в последний раз?

Продавец нахмурил лоб, вспоминая. Лицо у него было широкоскулое, загорелое, до черноты.

«Небось тоже рыбак, – подумал Корнилов. – Еще в марте на зимней рыбалке загорел».

– Знаете, – нерешительно произнес Тарас Петрович. – В этом году он еще не был. Наверное, в плавании…

– А в прошлый четверг вы тоже были в магазине?

– Ту неделю я работал всю.

– Может быть, капитан приходил, но покупал у девушек? – с надеждой спросил Игорь Васильевич.

– Нет, так не бывает, – улыбнулся продавец. – Он обязательно подошел бы ко мне. У нас всегда есть о чем поговорить. Случилось что-то такое? – Он наконец поборол свою стеснительность. В голосе его не чувствовалось любопытства, только тревога. Корнилову это понравилось. Он решил не разочаровывать продавца.

– Нет, с капитаном все в порядке. Мне нужно было навести у него кое-какие справки… Срочно. А он уехал на рыбалку. Придется подождать.

– Если срочно, так его можно найти…

– На рыбалке?! Вы знаете, Тарас Петрович? – почти ласково спросил Корнилов. Этот загорелый крепыш нравился ему все больше и больше.

– Ну да. Он же всегда в одно место ездит, – уверенно сказал продавец. – На Орлинское озеро. Это за Гатчиной. У капитана там какой-то дед. Не то родственник, не то знакомый.

– Значит, на Орлинское озеро?! – радуясь удаче, повторил Корнилов. – Вот спасибо, Тарас Петрович. Помогли вы мне. Закончу дела, приеду к вам за мотылем. Я ведь тоже рыбак.

– Я вас помню, – сказал продавец. – Только вы очень редко бываете. Заходите, милости прошу. – Он вдруг оглянулся на складные удилища, стоявшие в углу комнаты. – Завезли вот. Прекрасная вещь. Не желаете?

– Спасибо. Сейчас некогда, но как-нибудь загляну. – Корнилов крепко пожал руку продавцу и вышел из магазина.

Девушки-продавщицы проводили его любопытными взглядами.

Вернувшись в управление, подполковник позвонил в Гатчину, начальнику уголовного розыска Федору Сергеевичу Финогенову, попросил завтра утром отрядить кого-то из сотрудников в село Орлино.

– Пускай выяснит, у кого остановился Владимир Петрович Бильбасов. Приехал на «Жигулях», номерной знак ЛЕА, четыре пятерки. – Назвав Финогенову номер бильбасовской машины, Корнилов подумал о том, что настоящий преступник никогда не возьмет своему автомобилю такой приметный номер. Только тщеславные частники почему-то правдой и неправдой стараются выцарапать себе такие. Думают, что ГАИ реже останавливать будет, что ли? – Только все очень осторожно. Предупреди об этом строго! Я приеду утром, пусть ждет меня у сельсовета.

– Наблюдение установить? – спросил Финогенов.

Корнилов задумался, потом сказал:

– Установить. Но этого Бильбасова может там и не оказаться. Если так – пусть сотрудник срочно звонит в управление. Даже ночью.

– Будет сделано.

– Ты кого пошлешь, Федор?

– Макеева.

– Это рыженький, что ли? – Корнилову уже приходилось несколько раз встречаться с молоденьким и стеснительным младшим лейтенантом Макеевым. Похожий на девушку, тонкий и стройный, он тем не менее очень хорошо проявил себя на службе.

– Он самый, – сказал Финогенов. – А если этот Бильбасов будет уезжать? Задерживать?

Ни в коем случае. Пускай Макеев проследит куда он поедет.

– Значит, Макееву машину придется давать, вздохнул Финогенов и тут же добавил: – Игорь Васильевич, с транспортом ой как плохо! Ты же знаешь. Мы три рапорта написали – ни ответа, ни привета. Ты бы хоть поддержал, похлопотал у генерала. – Корнилов молчал. – Ну уж если дополнительно нельзя выделить, так пусть хоть старые сменят. Ведь это ж курам на смех – позавчера на операцию выехали, а «газик» посреди улицы встал и ни с места. Одна мигалка работает. Поддержишь, а?

– Поддержу, поддержу, – пообещал Корнилов. – Только ты сегодня Макееву приличную машину дай.

…Корнилов выехал из дому в пять утра. За рулем сидел Саша Углев. Игорь Васильевич немало поколесил с ним по Ленинградской области. Углев был хмуроват, неразговорчив, и Корнилов любил с ним ездить – можно, не боясь, что тебя неожиданно отвлекут праздным вопросом, спокойно поразмышлять, удобно устроившись на заднем сиденье, рассеянно оглядывать проносящиеся мимо леса и деревни.

По Киевскому шоссе он давно не ездил. Около года, а то и больше. А когда-то Киевское шоссе было его любимой дорогой. Автобусом с Сенной площади он ехал через Рождественно в Батово, к брату Кеше.

Кеша, Кеша… Незатихающая сердечная боль. Разве ж это по-человечески, когда родные братья год не виделись, а если так и дальше пойдет, вразнотык, не увидятся никогда? Ссора не ссора, а не углядел Игорь Васильевич за младшим, не заметил, как затянули его легкие денежки. Легкие ли? Нет, конечно, не легкие. Кто ж назовет легкими деньги, полученные от овощей да ягод со своего огорода и сада, от своей коровушки? Большие – да. Но не легкие. А итог-то один – заслонили они от Иннокентия белый свет. Все больше, больше хотелось. На трудные – легкие решил нажить, все норовил побольше облигаций трехпроцентного займа скупить, с картежниками спутался. Мать обузой стала – потихоньку от старшего брата в дом для престарелых отправил. Ну а когда человек во что бы то ни стало разбогатеть хочет, обязательно выпачкается. Не рукавом, так спиной. И сам не заметит как… Вот и Кеша выпачкался. С шулерами связался…

День обещал быть жарким. Несмотря на раннее время, солнце уже стояло высоко, на блекло-голубом небе не виднелось ни одного облачка, а над асфальтом дрожало легкое прозрачное марево. За Никольским они обогнали несколько мальчишек с большими корзинами.

– Неужто за земляникой с такими корзинами? – удивился Корнилов. – Грибам, пожалуй, еще рано.

– Почему же рано? – отозвался Углев. – Сейчас колосовики пошли. В «Вечерке» снимок пропечатали один умелец нашел килограммовый боровик. И при нем два поменьше. Целое семейство при одном корне.

«А все же за Кешу надо было бороться. Так проще всего – дал пощечину и отрезал раз и навсегда. Брат же, родная кровь. Кеша с женой уж как мать обидели – в богадельню отправили, а мать? Через три месяца все забыла – тайком ездит к Иннокентию. Говорит к подруге. Как же, как же… От меня скрывает, а с Олей делится. Да, характер у вас, товарищ подполковник, – врагу не пожелаешь! Вобьете себе что-нибудь в голову, так уж навсегда! И кажется, что только вместе с головой избавитесь от своей идеи. Правда, последнее время поотмякли, сентиментальнее стали. Откуда это? Годы берут свое или присутствие любимой женщины? Три года назад, наверное, и не вспомнили бы о Кеше, напрочь выбросили из сердца, а сейчас вот едете по знакомой дороге и отмякли, самоанализом занялись.

Нет, хватит! Не до Кеши сейчас. Третий день смертью старпома Горина занимаемся, а сдвигов никаких. И этот кэп с «Ивана Сусанина» какой-то шальной. Сидит на больничном, прокуратура его разыскивает, а он на рыбалку уехал. На рыбалку ли? Уж больно много совпадений – он один из тех, кто может быть заинтересован в смерти старпома, – раз! Исчез накануне катастрофы, не был дома – два. Взломщик приехал на дачу Горина на «Жигулях»! У Бильбасова «Жигули» три. Ну-ну! – остановил себя подполковник. Тут я зарываюсь. Машина еще ни о чем не говорит.

Правда, перед рыбалкой Бильбасов всегда к Та расу Петровичу за мотылем заезжал, а нынче нет. Терпение, терпение. Скоро буду в Орлине, все выясню…

Ловко я про магазин вспомнил! Серьезные рыболовы такие магазины стороной не обходят! А лицо у него на фото приятное. Располагает. Был, наверное, красавцем мужчиной и сердцеедом…»

– Вон его лодка! – сказал старик, у которого остановился на ночлег Бильбасов, показывая на другую сторону озера.

Корнилов прикрыл ладонью от яркого солнца глаза и увидел около камышей небольшую голубую лодку и человека в ней.

– Это капитан удит. Его любимое место. Он рыбак сурьезный, – в голосе старика сквозило уважение.

Пока Игорь Васильевич усаживался в плоскодонку и вставлял весла в уключины, дед все рассказывал ему:

– Летом редко наезжает. Все по океанам шастает. А вот поздней осенью заглядывает. И зимой бывал, после Николы. Я только одного не пойму – всю жизнь на воде проводит, а на рыбалку сюда приматывает? Ведь в морях какая рыба-то! Не чета нашей. Ведь чтоб судака или леща взять – это ого-го!

Корнилов оттолкнулся веслом от мостика. Сделал первый гребок.

– Ты поосторожней, – напутствовал дед. – Он не любит, когда ему мешают…

– Ладно, дедушка, – пообещал подполковник.

Он сделал несколько сильных, резких гребков и, держа весла над водой, с удовольствием следил, как легко и послушно разрезает водную гладь плоскодонка. Слабый ветер приносил с полей запах подсыхающего свежего сена. Чуть-чуть пахло водорослями. Стрекоза на секунду села на весло и тут же полетела дальше.

«Хорошо-то как», – подумал Корнилов и начал грести, время от времени оборачиваясь на рыбака, чтобы не уклониться в сторону. Минут через пятнадцать он уже был совсем рядом и, помня наказ деда, сбавил ход, греб, едва касаясь веслами воды, без единого всплеска. Только слабо поскрипывали уключины.

Бильбасов был одет в красиво простроченную брезентовую курточку и такую же кепочку. С его лодки свешивалось несколько длинных удилищ.

Время от времени он посматривал на приближавшегося Корнилова и, когда увидел, что тот гребет прямо к нему, крикнул, приглушая голос:

– Куда тебя несет, дядя! Рули в сторону!

Убедившись, что гребец не думает сворачивать, Владимир Петрович привстал со скамейки, держась одной рукой за борт, и сказал возмущенно:

Да ты что… – Но в это время на одной из удочек здорово клюнуло, и он, не закончив фразы, быстро нагнулся, сильно качнув лодку, ловко подсек, а через минуту вытащил прекрасного судака.

«Какой красавец, килограмм потянет» – с завистью подумал Корнилов.

Пока Бильбасов снимал судака с крючка и препровождал его в садок, Игорь Васильевич успел опустить якорь – какое-то железное, неимоверно тяжелое колесо на веревке. Течение слегка развернуло лодку, и она стала метрах в трех от бильбасовской.

Увидев, что Корнилов расположился рядом, Бильбасов на несколько секунд потерял дар речи. Он глядел на Игоря Васильевича, и на лице его настолько ярко, по-детски сменялись выражение обиды, гнева и, наконец, крайнего недоумения, что подполковник расхохотался.

– Или я ничего не понимаю, – сказал Бильбасов, – или вам от меня что-то нужно… Вы из рыбоохраны? Так я…

– Я из уголовного розыска, – перебил его Корнилов. – Приехал побеседовать с вами, Владимир Петрович. Из Ленинграда приехал. Зовут меня Игорь Васильевич.

Бильбасов нахально, как показалось Корнилову, присвистнул. Игорь Васильевич краем глаза заметил, что один из поплавков, дернувшись несколько раз, ушел под воду. «Ну и везет же ему! – ревниво подумал он. – А я вот возьму и не Скажу…»

Однако Владимир Петрович и сам не зевал. Он опять ловко подсек и спокойно, казалось бы, даже равнодушно вытащил еще одного судачка. Такого же, как первый. Но Корнилов заметил, как удовлетворенно дрогнула у капитана пухлая нижняя губа.

– Значит, кроме прокуратуры, мною еще и уголовный розыск занимается?

– И уголовный розыск тоже, – весело подтвердил Корнилов, ловя себя на мысли, что испытывает некоторое удовольствие от того, что подпортил Бильбасову прекрасную рыбалку. «А я, оказывается, еще и мелкий завистник!» – подумал он.

Бильбасов ему понравился. Открытый взгляд когда-то, наверно, ярко-голубых, теперь чуть повыцветших глаз, в которых не чувствовалось ничего затаенного, и лицо живое и очень выразительное. И еще понравилось Корнилову что и здесь, на рыбалке, капитан хорошо выбрит и подтянут. Прямо хоть на капитанский мостик.

– Вот что способен один подлец наделать! – раздраженно посетовал Бильбасов. – Человек на законном бюллетене не может спокойно половить рыбу!

– Вы кого имеете в виду? – поинтересовался под полковник.

Один из поплавков снова ушел в воду.

– Кого же я еще могу иметь в виду? У вас, кажется, таких людей называют заявителями. Вот о нем и речь.

– У вас давно клюет, капитан, – не выдержал Игорь Васильевич и кивнул на удочки. – Сейчас в камыши уведет.

– Какая уж теперь рыбалка! – проворчал Бильбасов. Но судака снова вытащил профессионально. Правда, судачок теперь был помельче. – А, собственно, моя-то персона зачем вам потребовалась? Или вскрылись мои новые злодеяния?

– Так… Побеседовать, – неопределенно хмыкнул Корнилов.

Узнав от оперуполномоченного Макеева и от старика, что Бильбасов уже три дня ловит здесь рыбу и никуда не отлучался, он хотел сразу рассказать ему о смерти старпома, но сейчас передумал.

– А все же? Меня любопытство заело! – насторожился капитан. – Не рыбачить со мной за компанию вы ведь приехали?

– В прокуратуру пришло несколько писем о том что с Гориным хотят разделаться…

– Письма, конечно, анонимные?

– Анонимные.

– И пишут о том, что готовит расправу с Гориным капитан Бильбасов?

– В письмах ваша фамилия не называется.

– Ну естественно! Понятно и так – не кок же будет списывать с судна старпома. – Он небрежно махнул рукой. – Пусть делают со мной что хотят, но плавать я с ним не буду. Это уж точно.

«Что верно, то верно, – подумал Игорь Васильевич. – Это, пожалуй, единственное, что и я знаю точно».

– Вы, Владимир Петрович, не так меня поняли. В письмах говорится, что Горина хотят убить.

– Убить? – капитан рассмеялся. – Это что-то новое. Да вы поймите, товарищ…

– Корнилов, – подсказал подполковник.

– Вы поймите, товарищ Корнилов, эти письма наверняка сам Горин и писал. Чтобы набить себе цену. Уж если вы всерьез хотите разобраться во всей галиматье, которую понаписал старпом…

– Да нет, Владимир Петрович. Я ведь не занимаюсь разбирательством заявления вашего старпома. Это дело прокуратуры. Я к вам приехал, чтобы задать один-единственный вопрос: где вы были вечером третьего июля? Правда, на этот вопрос мне местные жители уже ответили. Теперь вроде и спрашивать не о чем…

Бильбасов смотрел на подполковника очень пристально и сосредоточенно. Наконец спросил с сомнением:

– Неужели только за этим и приехали?

– Мы проверяли, где находились третьего июля вечером вы и другие люди, о которых написал в своей жалобе старпом.

– И только обо мне ничего не знали?

Корнилов не ответил.

– Крепко заштормило, – покачал головой капитан. – Прямо аварийная ситуация.

– А вы что же, в город возвращаться не собираетесь? – поинтересовался Игорь Васильевич. – С бюллетенем-то надо дома сидеть. Вам, вместо того чтобы судаков таскать, следовало бы давать объяснения в прокуратуре по поводу обвинений, выдвинутых вашим бывшим старпомом…

– Я здесь обдумываю, как мне его писать, это объяснение, – засмеялся вдруг Бильбасов. – А что, завидуете? Хороши судачки?

– Завидую, – признался Корнилов, и оба рассмеялись.

– Я сразу почувствовал в вас рыбака. Со мной разговариваете, а сами все на поплавки коситесь и встали правильно.

Он смотал удочки, положил в лодку садок с рыбой. Корнилов заметил, что, кроме судаков, там есть несколько крупных окуней. Бильбасов достал банку с червями и, чуть помедлив, словно раздумывая о том, пригодятся они еще или нет, выбросил их в воду. Потом высыпал прикормку.

Подняв якоря, они погребли к берегу. Всю дорогу гребли молча, только раз Бильбасов не выдержал. Крикнул:

– Неужели из-за одного вопроса приехали? Или еще что есть?

– Этот вопрос был главным, – отозвался Корнилов и больше ничего не стал говорить.

Потом Бильбасов почистил рыбу, они соорудили на берегу небольшой костер, сварили уху. Когда уха была готова, капитан принес хлеб, бутылку водки. Постучал по ней ногтем.

– Как, допускается?

– Нет, – отказался Игорь Васильевич. – Почки.

В начале года его разок тряхнула почечная колика. Врач сказал – камни. Прописал диету. А по поводу водки выразился неопределенно, дескать, немного можете. Болезнь больше никак не проявляла себя, Корнилов забыл и думать о диете, но, когда не хотел пить, всегда Ссылался на камни.

Бильбасов в некотором раздумье подержал бутылку в руке и, тихо пробормотав: «Какая ж уха без водки?» откупорил бутылку и налил полстакана.

Они ели уху, беседуя о рыбалке, красоте здешних мест, жаркой погоде. Капитан время от времени поглядывал на Игоря Васильевича долгим, изучающим взглядом, словно подтолкнуть хотел: чего тянешь спрашивай задавай свои «второстепенные» вопросы!

– Владимир Петрович как вы считаете, среди экипажа «Ивана Сусанина» есть такие люди, которые из ненависти к старпому могли бы решиться на крайний шаг?

– Чего ради? – пожал плечами капитан. Кто за хотел бы пачкать руки об эту дрянь! Простите о заявителях не положено говорить плохо?

– Говорите, что думаете, – махнул рукой Корни лов. – Нам истину выяснить надо.

– Нет, нет. Самое большее – публичная пощечина, – убежденно сказал Бильбасов. – Ему и мне… Я в этой истории главный виновник. Стыдно признаваться на старости лет…

– Ну а если по-другому поставить вопрос. Написал Горин заявление, я читал – не скрою, много серьезных обвинений. Но вот начинается доскональная проверка, и при этом всплывает кое-что посерьезнее. Тяжелое преступление. Старпом о нем не написал по каким-то соображениям, но знал, что в ходе проверки это обнаружилось бы обязательно. И кто-то, неизвестный ни Горину, ни вам, почувствовал, что пахнет жареным. Очень жареным. И задумал от вашего старпома избавиться. Можно сделать такое предположение, как вы считаете?

– Ах, товарищ Корнилов, я устал доказывать – все в его заявлении блеф, все натяжки…

– Не надо, не надо! – запротестовал Игорь Васильевич. – Не будем об этом. Хотя я думаю, что натяжек не может быть на пустом месте. Они всегда бывают к чему-то, эти натяжки. Но тут уж не моя компетенция… Меня другое интересует. А вы…

– Это другое нельзя понять, не зная главного. Только вы не подумайте, что я собираюсь оправдываться, – говорил Бильбасов спокойно, уверенно. – Я виноват в большем, – продолжал он. – Горин об этом не написал и не напишет никогда. Ведь это я создал старпома Горина! Я, собственными руками! Добро бы – только сам и пострадал. Но вместе со мной страдают другие люди. Честные, заслуженные. Юрий Максимович – типичный представитель нашего отечественного конформизма. Вы знаете, что такое конформизм?

– Капитан, не слишком ли много вопросов? – внезапно раздражаясь, сказал Корнилов. – Мы тоже живем не в безвоздушном пространстве. Всякого повидали.

– Простите. Не учел. Судя по годам, вы не рядовой сотрудник?

– Не рядовой. Замначальника угрозыска.

– И приехали ко мне? Спрашиваете меня, главного обвиняемого?

– Я спрашиваю, а вы мне не отвечаете.

Бильбасов вздохнул. Сказал жестко, раздельно:

– У нас на «Сусанине» никаких Серьезных и несерьезных преступлений не совершалось. И даже пять проверок ничего не смогут установить. – И добавил уже обычным тоном: – На теплоходе служат хорошие, честные ребята. Если и случались неприятности, мелкие неприятности, так где их не бывает! Обычное разгильдяйство. Но утверждать, что ни у кого из экипажа не было причин для ссоры со старпомом я не могу…

– А какие причины могли возникнуть?

– Ух! – зло бросил Владимир Петрович и стал остервенело сгребать деревянной кочережкой полуобгорелые поленья в середину костра. Чуть-чуть успокоившись, сказал: – Я вам все-таки должен набросать портрет своего старпома. Несколько штрихов…

– Валяйте. – Корнилов посмотрел на часы. – Может, сигаретку выкурите? – Он протянул пачку Владимиру Петровичу. Тот отмахнулся.

– Спасибо, у меня свои. Привык уже. Он вытащил из нагрудного кармана пачку «Филиппа Морриса» и вздохнув, закурил. – Не знаю, что буду делать, когда плавать перестану Пенсионерам-то валюту на курево не выдают. Придется бросать совсем.

Он налил из котелка в стакан еще не остывшей ухи, добавил туда водки и выпил. Посмотрел на Корнилова и, заметив на его лице брезгливую гримасу, сказал:

– Не морщитесь. Прекрасный напиток. Так вот, с Юрой Гориным я познакомился… – Бильбасов на секунду задумался, затянулся глубоко. – Пятнадцать лет назад. Да, именно пятнадцать. Был в моей жизни такой период, когда я несколько лет преподавал кораблевождение в мореходке. Жена заела: или я, или море. Вот такие пироги. Мы тогда еще молодые были… И учился у меня курсант Юра Горин, худенький, шустрый блондинчик… Учился уже теперь и не помню как, но парень был ласковый и предупредительный. Всегда о чем-то расспрашивал меня после лекций, стал бывать дома. Жене он почему-то не понравился. Бабы, они такие – за версту чуют, чего от человека ожидать можно. А я относился к нему хорошо. Его услужливость за преданность принимал. Теперь-то я понимаю – ему ледокол был нужен.

– Чего, чего? – удивился Корнилов.

– Ледокол. Знаете, чтобы вперед сквозь льды двигаться, надо вес большой иметь. А у Юры тоннаж в то время маловат был, даже тонкий лед не одолеть. Ну и шел он за мной в кильватере по чистой воде.

Бильбасов посмотрел на подполковника и улыбнулся.

– В преподавателях я долго не высидел – комфорт не тот. Привыкаешь на море к размеренной жизни. А на берегу на работу добираешься в переполненном трамвайчике, в магазины жена заставляет ходить, а там очереди. Ну и прочие мелочи быта, о которых на судне ни сном ни духом не ведаешь. Попросился снова в море. Горин к этому времени мореходку закончил. Проплавал он у меня год стажером, потом четвертым штурманом и так далее. Парень он в то время был покладистый, в рот смотрел. Я с ним горя не знал.

– Удобный помощник!

Капитан как-то совсем по-детски, виновато улыбнулся, и Корнилов почувствовал неловкость за свою фразу. Ему стало неприятно оттого, что этот сильный человек, уже совсем пожилой, вынужден вот так жалко улыбаться.

– Удобный. Он тогда… как бы это сказать помягче, очень стремился по службе двигаться. Выступал на собраниях, предлагал всякие новшества, за любую общественную работу брался – смотрите, дескать, вот он я! Ему всегда можно было поручить то, за что другие бы не взялись. А на какие-то штришки в его поведении я старался не обращать внимания. Считал, что неэтично вмешиваться в личные дела. Скандалов ведь не было…

– Что же это за «штришки»? – спросил Корнилов.

– Штришки неприятные, – поморщился Бильбасов. – С товарищами он плохо ладит. И по женской части… Приходили ко мне официантки, жаловались. Но это уж в последнее время. Вот так он и рос на «Сусанине». Первым серьезным уроком для меня стал такой случай: Юрий Максимович пришел ко мне и потребовал место старпома. Нашего старого назначили капитаном на большой сухогруз. Состоялось крупное объяснение. Я Горину отказал, а на следующий день меня пригласил начальник управления кадров пароходства. Попросил за Юру. Способный-де человек, в пароходстве его хорошо знают. «Ты ж, – говорит, – сам два года назад представлял его к ордену! Раньше Горин был хороший, неужели так быстро испортился?» Я сдался. – Бильбасов закурил. Он теперь не вынимал сигареты изо рта, прикуривая одну от другой.

– Да как же вы могли! – в сердцах бросил Игорь Васильевич. – Вместо того чтобы разоблачить карьериста, вы писали на него хорошие характеристики! Я сам читал. А теперь к ответственности могут привлечь вас! Ведь если вы рассказали мне правду… – Он покачал головой.

– Правду, товарищ следователь, – спокойно сказал Бильбасов.

– Я не следователь. С ним вы еще наговоритесь. И не думаю, что эти беседы будут вам приятны. Сами виноваты.

Владимир Петрович, казалось, не обратил на слова Корнилова никакого внимания.

– Не так давно в пароходстве надумали выдвинуть Горина капитаном на другое судно. Но я сказал: баста! Станет капитаном – таких дров наломает, не приведи господи. Мелкий человек. А потом какой-нибудь дурак вроде меня начнет его двигать дальше…

– Представляю себе гнев карьериста, у которого срывается очередное назначение, – сказал Корнилов и подозрительно спросил: – А может быть, вы просто не хотели лишиться его поддержки и его услуг?

– Нет, не то, – отмахнулся Бильбасов. – Знаете, с вами хочется быть откровенным. Наверное, в уголовный розыск специально таких людей подбирают? Так вот… Не могу сказать, что я хороший психолог. Но я догадывался, что старпом карьерист, нечистоплотный человек и начал бы пакостить еще давно, если бы не рассчитывал двигаться при моей поддержке… И я его двигал, стараясь не вникать в мелочи. Я был слишком занят работой, вещами более серьезными, чем личность старпома. Да и что я в конце концов, сыщик, что ли? Он старался делать свое дело, ну и… Не хотел я влезать! – сказал капитан раздраженно.

– Инстинкт самосохранения?

– Может быть, может быть… Но когда я увидел, что его честолюбие приняло угрожающие размеры, у меня хватило твердости остановить Горина. Я написал объективную характеристику…

– Но было поздно? Его уже другие двигали?

– Да, вы схватили самую суть! Мне даже сказали, что я написал плохую характеристику, испугавшись за свое место. Решил, дескать, что Горина сделают капитаном «Сусанина», Теперь в пароходстве не верят ни одному моему слову об этом человеке!

Корнилов слушал внимательно. Злость на Бильбасова прямо клокотала в нем. Вот из-за таких добреньких и вылезают из щелей всякие проходимцы, карьеристы. Проглатывают своих «благодетелей» – да если бы только их! Сколько людей потом страдает от их возвышения!

Бильбасов виновато развел руками:

– Ну что же поделаешь? Горин уже приглянулся кое-кому в пароходстве. Они-то, я уверен, тоже ему цену знают. Это секрет на весь свет… А рассуждают так же, как я когда-то: пусть послужит, человек верный. Мы, дескать, знаем его возможности, его «потолок». Но «потолок» у них уже другой… Вот и получается: ты выдвинул дурака или проходимца – в тот момент под рукой хорошего человека не оказалось, а он и пошагал.

– Вы целую систему философскую придумали. Теорию первого толчка…

– А вы, Игорь Васильевич, разве ни разу не погрешили? Ни разу проходимцу ходу не дали?

– Нет, не дал, – покачал головой подполковник.

– Ну? Преклоняюсь, – в голосе Бильбасова чувствовалась ирония. – Но верю вам с трудом. Извините.

Внимательно приглядываясь к Бильбасову, к его манере разговаривать, ко всему его облику, полному достоинства, притягивающей внутренней обаятельности, Игорь Васильевич вдруг вспомнил один из пунктов обвинения, брошенного Гориным капитану: драку с каким-то американцем по имени Арчибальд Бриман.

– Вы зачем дрались-то на судне? – спросил он. – Да еще с американцем. Разрядку срываете.

Бильбасов ухмыльнулся, глаза его озорно блеснули.

– Удивились, да? Старый человек, да еще капитан – и дерется. – Он согнул руку в локте и гордо пощупал бицепс – А что, есть еще порох в пороховницах! Этот Бриман, я вам скажу, свинья и алкоголик. Впервые встретил такого дурошлепа. Мы шли из Пирея в Латакию. Пассажиры разношерстные, несколько американцев. Юристы. Чего-то изучали в Греции. Бриман – шериф из Северной Каролины. Напился до положения риз, по-моему, со страху – в тот вечер штормило прилично. Стал ко всем приставать. Щипнул молодую гречанку. Муж заступился – он его по шеям. Сами же американцы вахтенного позвали. Он и вахтенному врезал. Оказалось, что и русский язык знает. Кричит: «Русские ублюдки!» Вот сволочь! – Капитан с остервенением плюнул. – А наши ведь знаете как с иностранцами – пылинки сдувают, все международного скандала боятся. Да мы сами так и воспитываем… В общем, бушует Арчибальд Бриман – спасу нет. Услышал я шум, спускаюсь на палубу. Руку к козырьку. Говорю по-английски: «Господин хороший, вы на советском судне, извольте успокоиться». Он вылупился на меня, глаза красные, бессмысленные. «Я американский шериф, а ты свинья». И размахивается. Ну, думаю, товарищ Бильбасов, на тебя вся Европа смотрит и половина Америки. Увернулся я от удара и врезал ему от души в скулу. Свалился Бриман, вахтенный с боцманом его скрутили, а он плюется, орет, из носа почему-то кровища хлещет. Ужас! Подошли американцы. Говорят: «Господин капитан, ему только холодный душ может помочь. Не жалейте воды». Отвели мы его в укромное место и окатили как следует. Так на следующее утро он все ходил извинялся, кричал, что русские – самые лучшие парни в мире. И хотел мне свою шерифскую бляху подарить. Да я его выгнал. А когда в Латакии на берег сходил, сунул вахтенному матросу бутылку виски. Тот у него на глазах ее в море бросил. А Бриману хоть бы что – смеется, прощальные поцелуи шлет.

Корнилов покачал головой.

– Что головой качаете? Думаете, наш международный авторитет от этого пострадал?

– Я поступил бы так же.

– Правда? – обрадовался Бильбасов. – Вот видите! А на вас бы жалобу! – Он помолчал немного и махнул рукой. – Да ну их!.. Надоели. Мне три года до пенсии осталось. Буду здесь ловить рыбу – проживу хоть лет на пять дольше!